развевающиеся  на  ветру,
окружали террасу, где был сервирован обеденный стол. И куда  бы  они  ни
бросили взгляд, кругом были цветы  -  гирлянды  увивали  борта  гондолы,
шляпы гондольеров, на  серебристой  глади  озера  покачивались  белые  и
розовые  водяные  лилии.  Из  самой  большой  гондолы,  где  разместился
оркестр, лилась изумительная музыка, под которую  проникновенно,  хорошо
поставленными голосами пели гондольеры.
   Картина была такая восхитительная и неожиданная, что  Корнелия  могла
только изумленно взирать на происходящее с широко,  по-детски  открытыми
глазами.
   - Merci, mon cher, - нежно сказала Рене Великому князю.
   - Тебе понравилось? Я рассчитывал на это.
   - Мне понравилось.
   Слова гасили эмоции, но князь, казалось, это понял.
   - Никогда не представляла себе подобной красоты, -  сказала  Корнелия
герцогу.
   - Я и сам ничего подобного не видел, - ответил он, но взгляд его  был
устремлен только на девушку,  и  она  зарделась,  поняв  двусмысленность
сказанного.
   Лакеи, одетые как венецианцы, проводили гостей в  гондолу,  устланную
атласными подушками.
   Спустившись по ступеням, Корнелия обернулась к дому и  заметила,  что
он тоже украшен  в  венецианском  стиле:  из  окон  свешивались  длинные
полотнища вышитых флагов, какие обычно вывешиваются в Венеции  во  время
карнавалов и праздников.
   Цветы покрывали  каменные  стены,  а  по  обеим  сторонам  дома  были
расставлены апельсиновые деревья в кадках, искусно имитируя  разросшийся
апельсиновый сад.
   - Если это похоже на Венецию, как бы мне  хотелось  там  побывать,  -
мечтательно  произнесла  Корнелия,  когда  гондола  с  ней  и   герцогом
заскользила по глади озера.
   - Когда-нибудь я возьму тебя туда, - ответил ей герцог.
   Она недоверчиво покачала головой, но герцог повторил с убежденностью,
которой нельзя было не поверить:
   - Я отвезу  тебя  туда  в  мае  -  это  самое  подходящее  время  для
влюбленных. Днем жарко, а ночью так холодно, что нужны  любовные  ласки,
чтобы согреться. Там я научу тебя любви, мое сердечко.
   Корнелия попыталась изобразить негодование, но сегодня она  не  могла
сердиться на герцога.
   Обед был сервирован на четверых на столе  с  золотистой  скатертью  и
освещенном свечами,  вставленными  в  великолепные  золотые  канделябры.
Когда спустились сумерки, повсюду зажглись огни  -  фонарики  горели  на
гондолах, плавающих вокруг беседки, на ветвях деревьев, окружавших пруд,
даже на воде, среди кувшинок.
   Во время обеда царило веселье. Они смеялись и болтали, Великий  князь
так остроумно шутил, как, по мнению Корнелии, может  шутить  блестяще  и
разносторонне образованный мужчина и джентльмен.
   Корнелия любовалась Рене, которая предстала перед ней  с  неожиданной
стороны - как тонкий собеседник, чье  остроумие  не  уступало  остроумию
Великого князя. И в  то  же  время  каждое  ее  слово,  каждое  движение
волновали, соблазняли, очаровывали. По сравнению с  ней,  так  мастерски
владеющей искусством быть  привлекательной,  Корнелия  чувствовала  себя
очень юной и неопытной. Она боялась взглянуть на герцога  и  обнаружить,
что  он  охладел  к   ней,   плененный   этой   новой,   необыкновенной,
восхитительной Рене. Но у нее не было причин  для  волнения  -  внимание
герцога было полностью приковано к одной Дезире, и  когда  она  все-таки
решилась взглянуть на него, то  выражение  его  лица  заставило  девушку
вздрогнуть и залиться румянцем.
   В хрустальные бокалы было разлито вино, поражающее тонким, изысканным
букетом, музыка заиграла громче и быстрее, и  Корнелия  догадалась,  что
перед ними предстанет кто-то из оперных звезд.
   Голоса поющих звучали столь чарующе и романтично, что,  когда  герцог
завладел ее рукой, Корнелия не отдернула ее,  чувствуя  себя  во  власти
музыки и любви.
   Когда обед был окончен, слуги, оставив на столе лишь вино, удалились.
Уже совсем стемнело, и невозможно  было  различить  скользящие  по  воде
гондолы, только огоньки двигались и мерцали вокруг,  так  что  уже  было
неясно, где они сами, а где их отражения на глади озера.
   Вместо прежней чарующей музыки  раздались  низкие  аккорды  гитары  и
серебряные переливы скрипки. Цыганская музыка!  Она  лилась  над  водой,
рождая в душе  Корнелии  странные,  неведомые  ей  прежде  чувства.  Она
ощутила себя внезапно веселой и шальной, ей хотелось  танцевать,  каждый
звук вибрировал в ее теле.
   Герцог встал, отодвинув в сторону стул, поднял  на  ноги  Корнелию  и
повел ее от стола к озеру. Сюда не проникал  слабый  свет  свечей,  и  в
темноте Корнелия могла различить лишь очертание  лица  герцога.  Но  она
чувствовала, что он смотрит на ее губы.
   - Все это так прекрасно, - сказала она с легким счастливым вздохом.
   - Так же, как и ты, моя любовь.
   - Вам так  кажется,  потому  что  сегодняшней  ночью  все  проникнуто
волшебством.
   - Я так думаю уже давно, - возразил герцог. - И эта  ночь  ничего  не
изменила для меня. Сейчас для меня главное, что мы здесь вдвоем и одни.
   Что-то в его голосе обеспокоило Корнелию.
   Она обернулась к столу. Великого князя и Рене там уже  не  было,  они
тоже укрылись где-то в тени.
   - Да, мы одни, - повторил герцог, словно читая ее мысли. - Ты боишься
меня?
   - Нет, не совсем так, - ответила Корнелия, пытаясь  подобрать  слова,
объясняющие необычность ее состояния. -  Просто  эта  музыка..,  темнота
и...да.., и вы.
   - Моя безрассудная маленькая любовь, почему ты сражаешься со мной?  -
спросил герцог. - Ты любишь меня, я знаю, что любишь.  Я  прочел  это  в
твоих глазах. Я чувствовал это на твоих губах. Ты  любишь  меня,  но  не
можешь сознаться в этом. Тебе надо сражаться  с  тем,  что  сильнее  нас
обоих.
   - И если я перестану? - спросила Корнелия.
   Слова эти будто помимо ее желания вырвались из ее  груди,  и  в  этот
момент зазвучала новая музыка - более дикая,  более  страстная.  Она  то
взмывала ввысь, то падала, словно приближаясь и снова отступая. Корнелия
чувствовала, что не в  силах  сдержать  биение  своего  сердца,  которое
подчинялось необузданному ритму цыганской мелодии, что не  в  ее  власти
далее сопротивляться герцогу.
   Она любила этого человека, с каждым своим вздохом она любила его  все
больше, и, когда он, прижав ее к себе, повел куда-то, она не  задавалась
никакими вопросами, лишь бы он был рядом с нею.
   Герцог отдернул шелковые портьеры, и они вошли с террасы  в  комнату.
Комната была озарена мягким светом, это  были  отблески  того  свечения,
которое проникало снаружи сквозь экран из цветов,  сверкая  причудливыми
оттенками и ложась на стены фантастическими тенями. Цветы -  огненные  и
белоснежные розы - покрывали стены, потолок и царственное ложе в дальнем
конце комнаты. С потолка осыпающиеся лепестки  слетали  подобно  снежным
хлопьям и на мгновение становились  прозрачными  в  отблесках  света,  а
затем терялись среди других, уже плотным ковром устилавших пол.
   Это был изысканнейший и  прелестнейший  будуар,  напоенный  ароматами
цветов.  Корнелия  заметила  экзотический  интимный  запах   тубероз   и
опьяняющий сладостью запах лилий, но тут же забыла обо  всем  на  свете,
потому что руки герцога обвились вокруг нее и его губы прильнули к ее.
   Цыганская музыка достигла крещендо.  Это  сломило  последние  попытки
Корнелии остаться холодной и неприступной. Она сдалась ему, она  ощутила
себя во власти его рук, почувствовала его губы, скользящие по ее глазам,
шее, обнаженным плечам,  услышала  его  хрипловатый  голос,  исполненный
страсти:
   - Боже, как я люблю тебя, моя дорогая, моя королева.
   Он смотрел на нее сверху. Ее головка лежала на его  плече,  ее  глаза
были полуприкрыты в экстазе, грудь трепетала под тонким шелком.
   - В моих мечтах ты представлялась мне именно такой, - сказал герцог.
   Корнелия почувствовала, как пальцы  герцога  ласкают  ее  волосы.  Он
осторожно вытащил бриллиантовые шпильки из ее прически.
   - Нет, нет... - прошептала она.
   Но было уже поздно. Волосы каскадом упали ей на  плечи,  утопив  лицо
герцога в шелковистых волнах. Он покрывал их бешеными  поцелуями,  искал
ее губы в путанице волос.
   - Я знал, что ты выглядишь именно так, - сказал он. -  Я  представлял
тебя не один, а тысячи раз, моя прелесть, моя любимая. Я обожаю тебя,  я
боготворю тебя, ты для меня все на свете, вся моя жизнь.
   Он отстранил ее немного, чтобы окинуть ее  взглядом  всю.  Глаза  его
пылали страстью, жаркое дыхание рвалось из его груди.
   Прежде чем герцог успел остановить ее, Корнелия выскользнула  из  его
объятий. Прижав руки к груди, она бросилась прочь, не столько  от  него,
сколько от тех чувств, которые он разбудил в ней.
   Корнелия не думала о том, куда  бежать,  и,  когда  она  оказалась  в
дальнем углу комнаты перед ложем, усыпанным лепестками, она бросилась на
него, и волосы дождем окутали ее. Корнелии  надо  было  выиграть  время,
чтобы попытаться собраться с мыслями, погасить  огонь,  пылающий  внутри
ее, который заставлял отвечать на настойчивые ласки герцога  и  подчинял
бешеной страсти цыганской музыки.
   Герцог стоял на том самом месте,  где  она  покинула  его.  Но  когда
Корнелия, повернувшись, глянула ему в лицо, то смущенно  опустила  глаза
под его пылающим взором.
   - Я хочу тебя.
   Эти слова прозвучали на всю комнату. Он  стремительно  приблизился  к
Корнелии и заключил в свои объятия.
   - Я предупреждал тебя, что, играя со мной,  ты  играешь  с  огнем,  -
прорычал герцог. - Ты можешь  быть  наивной  во  многих  отношениях,  но
только не в этом.
   И прежде чем Корнелия успела произнести хоть слово протеста, его губы
снова прильнули к  ее,  жаркие,  настойчивые,  сильные.  И  впервые  она
по-настоящему испугалась его мужской страсти.  Она  неуверенно  пыталась
оттолкнуть его, но он был слишком силен.  Он  завладел  ее  губами,  его
пальцы впились в ее плечи. Корнелия была полностью в его власти.
   Она тонула в незнакомой  устрашающей  темени,  откуда  не  было  пути
назад. Вниз, вниз,  она  была  потеряна,  утянута  в  темноту.  Корнелия
судорожно хватала воздух, и только чувство ужаса не давало  ей  потерять
сознание.
   - Пожалуйста... Дрого, пожалуйста.., ты делаешь мне больно, и я..,  я
боюсь.
   Это был крик ребенка, и он задел его так,  как  не  задело  бы  ничто
другое. Мгновенно она оказалась свободной, так неожиданно, что  чуть  не
упала. Корнелия села  и  подняла  на  герцога  глаза,  полные  слез.  Он
прикоснулся пальцами к ее исстрадавшимся губам, нежно провел по ним.
   - Прости меня. - В его голосе теперь были лишь нежность и раскаяние.
   Его лицо проплыло перед ее глазами, застланными слезами. Он склонился
на колено и прижался губами к подолу ее платья.
   - Прости меня, - повторил герцог. - Но я не  в  силах  быть  рядом  с
тобой и сохранять благоразумие. Я так долго хотел тебя, так любил  тебя,
что тело мое превратилось в одно исступленное желание тебя.
   Все еще стоя перед Корнелией на коленях, он протянул к ней руки.
   - Скажи, что ты прощаешь меня, - взмолился он.  -  Я  не  обижу  тебя
больше.
   Она почти машинально вложила свои руки в его, и он поднес их к губам,
осыпая поцелуями с нежностью, которая вызвала у Корнелии  желание  вновь
заплакать. Но теперь это были другие слезы, слезы счастья, оттого что он
так нежен с ней.
   - Ты должна понять, что я люблю  тебя  всей  душой,  -  мягко  сказал
герцог. - И не только потому, что я хочу тебя как женщину - да,  я  хочу
тебя и не могу рассчитывать на самоконтроль, когда ты сводишь меня с ума
своей красотой, своими бесподобными волосами.  Это  невыразимый  экстаз,
безумие - ощущать твои губы, знать, что ты в моих объятиях. Но  я  люблю
тебя намного больше, чем все это, Дезире.
   Я люблю твой ум, те милые глупости,  что  ты  говоришь,  твою  манеру
смотреть на меня из-под ресниц, манеру смеяться, манеру двигаться.  Твоя
фигура способна соблазнить любого мужчину, если только он не  сделан  из
камня. Я люблю до безумия твою привычку стискивать пальцы, как  ребенок,
заучивающий свой урок, твою  привычку  поджимать  подбородок,  когда  ты
сердишься, маленькую жилку, что бьется на твоем белом  горле,  когда  ты
взволнована. Ты сейчас взволнована,  моя  дорогая.  Это  оттого,  что  я
целовал тебя?
   Обаяние его было непреодолимым. Корнелия почувствовала, что сердце ее
перевернулось, когда он говорил с ней, и ее голос был нетверд, когда она
произнесла:
   - Вы знаете, что взволновали меня.
   - И ты любишь меня?
   - Вы знаете.., это.
   - Скажи мне! Я хочу слышать, как ты говоришь это!
   - Я... Я люблю.., вас.
   - Моя дорогая, моя обожаемая,  любимейшая  Дезире!  И  ты  больше  не
боишься меня?
   - Н.., нет.
   - Ты не уверена. Почему? Я испугал тебя.
   - Н.., нет.
   - Но ты боишься?
   - Только.., немного.., потому...
   - Скажи мне!
   - Потому что.., вы заставили меня почувствовать.., это так  незнакомо
мне.., дикой и грешной.., ох! Как я могу выразить это словами?
   - Мое милое сердечко, если бы ты только знала, как я счастлив узнать,
что могу заставить тебя чувствовать "дикой и грешной". Это оттого, что я
прикасался к тебе? Поэтому? Я никогда не знал, что  женская  кожа  может
быть так мягка, как магнолия! Кто-нибудь говорил тебе это раньше?
   - Да.., однажды.
   - Боже мой! Это был мужчина?
   - Нет.., нет. Женщина.., она сказала,  что  моя  кожа  на  ощупь  как
магнолия!
   - Она была права, но если это мужчина - я мог бы убить  его  и  тебя!
Никто, кроме меня, не смеет прикасаться к тебе! Никто! Ты слышишь меня?
   - Вы.., делаете мне больно!
   - Дорогая, я не намеревался быть жестоким - это только потому, что  я
так люблю тебя, и ты моя - моя!
   - Мне нравится.., быть вашей.., ко вы забываете, как.., вы сильны.
   - Прости меня, моя любимая,  ты  такая  маленькая,  такая  слабая,  и
несмотря на это, держишь всю мою жизнь в своих ручках!
   - Только.., на эту ночь?
   - Навсегда, на вечность. Мы - одно! Мы созданы  друг  для  друга.  Ты
сомневаешься в этом?
   - Нет.., нет.., я думаю, что мы созданы друг для друга.
   - Мой ангел, почему ты прячешь свое лицо?
   Посмотри на меня! Дорогая, твои  глаза  открывают  мне  удивительные,
волшебные тайны! То, что ты любишь меня, что ты желаешь меня, немного!
   - Н.., нет!
   - Да! Да! Я заставил тебя ощутить себя дикой и грешной, моя Дезире?
   - Да.., ох.., да!
   Его губы впились в ее, когда Корнелия откинула голову.
   - Возможно, это дурно, - вскричала она. - Это  дурно,  что  мы  любим
друг друга?
   Секунду герцог молчал. Прежде чем он  выпустил  ее  из  объятий,  она
заметила, что в его глазах промелькнула боль.
   - Я клянусь перед богом, - глубоким голосом сказал герцог, -  что  не
верю в то, что нечто столь прекрасное могло бы быть грешно.  Есть  люди,
которые могли бы так подумать, но клянусь тебе, Дезире, что я не  думаю,
что морально мы кого-то задеваем нашей любовью.  Смотря  как  судить  об
этом, официально - возможно, это  и  так,  но  морально  -  я  свободен.
Свободен, чтобы сказать тебе, что я люблю тебя.
   Его голос зазвенел, когда он произнес эти слова. Он  встал  и  сверху
глядел на Корнелию. Она откинула голову назад, смотря  вверх,  и  волосы
окутали ее. Плечи девушки казались очень белыми по контрасту с  чернотой
волос и ярким пламенеющим платьем.
   - Мы слишком далеко зашли, чтобы возвращаться  назад,  -  хрипловатым
голосом сказал герцог. - Я люблю тебя, и  ты  в  глубине  своего  сердца
знаешь, что тоже любишь меня. Что бы ни было в прошлом, мы предназначены
друг другу, ты и я. Я знал с самого первого мгновения, как увидел  тебя,
что именно тебя я искал всю свою жизнь.
   И теперь мои поиски окончены.
   Герцог сделал паузу на мгновение.
   - Но, если ты все еще боишься, если я ошибся и  твоя  любовь  не  так
велика, как моя, тогда я не могу сносить это более. Я уйду, покину тебя.
Но уверен, что мы оба будем сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
   - Вы собираетесь уйти? - еле слышным шепотом спросила Корнелия.
   - Если ты отсылаешь меня,  -  ответил  он.  -  Но  если  твоя  любовь
достаточно сильна, то ты попросишь меня остаться.
   Герцог отступил от нее, говоря это, и Корнелия поднялась на ноги.
   - Я предоставляю тебе право выбора, моя дорогая, - продолжал он. - Ты
видишь, я не удерживаю тебя в своих объятиях, чтобы повлиять на  тебя  и
заставить твое сердце биться быстрее.
   Я не дотрагиваюсь губами до маленькой жилки, что бьется на твоей  шее
сейчас. Но ты должна выбрать. Мне остаться или уйти?
   Корнелия сделала попытку произнести что-то, но в горле стоял комок, в
то время как сердце колотилось так,  будто  готово  было  выпрыгнуть  из
груди. Хотя она не была уверена, что это бьется  -  сердце  или  музыка,
которая пульсировала в голове, внутри ее, вокруг, поднимаясь  в  небо  и
утягивая ее за собой так, что земля уходила из-под ног.
   - Я говорил тебе так часто, что я люблю  тебя,  -  сказал  герцог,  -
люблю всем сердцем, всей душой, но этого оказалось мало. Я обожаю тебя и
телом, которое требует тебя, Дезире, как женщину. Мою женщину,  если  ты
велишь мне остаться.
   Корнелия все еще не могла произнести ни  звука,  слова  умерли  в  ее
горле, хотя теперь в них не было  нужды.  Глаза  ее  сияли  как  звезды,
упавшие с небес, когда она раскрыла свои объятия - широко, так, чтобы он
смог понять.
 
Глава 13 
 
   Музыка нежно лилась, так, что казалась не более  заметна,  чем  плеск
волн или ветерок, играющий в листве. Огоньки чуть мерцали, прячась среди
цветов. Всю ночь лепестки сыпались с потолка, пока Корнелия не оказалась
полностью укрыта ими.
   Очень, очень осторожно, чтобы не потревожить  спящего,  она  покинула
свое ложе, и лепестки посыпались с нее бело-розовым дождем. Бесшумно она
собрала одежду. Она помнила слова, сказанные Рене:
   "Иван предусмотрителен во всем. Карета с лошадьми всегда  ждет  перед
дверью на  тот  случай,  если  кто-нибудь  из  гостей  захочет  внезапно
уехать".
   В то время ей эти слова показались странными, но теперь  она  поняла,
что это было сказано специально для нее. Бриллиантовые шпильки,  которые
прежде были в ее волосах, затерялись где-то  среди  цветов,  но  она  не
могла мешкать.
   Корнелия отдернула в сторону шелковые портьеры у входа и увидела, что
занимается рассвет.
   Звезды еще ярко сияли,  но  небо  уже  начало  блекнуть  и  принимать
серебристо-переливчатый оттенок.
   Огоньки мерцали на озере,  но  теперь  их  осталось  совсем  немного.
Открывшаяся взору Корнелии сцена была, как и музыка, пронизана нежностью
и покоем. Робкий ветерок рябил водную гладь. Он коснулся щек Корнелии, и
она ощутила, как он шевелит ее волосы, разметавшиеся по плечам,  укрывая
их наготу. Личико ее,  выглядывающее  из  копны  волос,  казалось  очень
маленьким, особенно по сравнению с глазами, с волнением озирающимися  по
сторонам.
   Корнелия мучилась вопросом, как ей  добраться  до  дому.  Но  в  этот
момент перед ней, как по волшебству, возник слуга. Он приблизился  столь
бесшумно, что девушка увидела его прежде,  чем  услышала.  Без  слов  он
протянул  Корнелии  длинный  темно-синий  бархатный  плащ,   отороченный
соболем, который он держал перекинутым через руку, и накинул на  нее.  У
плаща был капюшон, который она надвинула на голову.
   Все так же безмолвно слуга сделал  знак  рукой,  и  Корнелия  увидела
позади террасы ожидавшую ее гондолу. Слуга помог ей сесть, и, как только
она устроилась, гондола плавно заскользила по озеру,  неся  ее  с  такой
скоростью и целеустремленностью, которая была совершенно  не  похожа  на
вчерашнюю ленивую прогулку по озеру вместе с герцогом.
   На ступенях замка Корнелию уже ожидали слуги.  Не  нарушая  молчания,
они провели ее через  темный  дом.  Единственным  источником  света  был
фонарь, который нес один из слуг. Снаружи у входа стоял экипаж. Корнелия
быстрым шагом подошла к нему. Кучер усадил ее, запахнул меховую  полость
на коленях