И что ваши мысли - это мои  мысли
и ваши чувства сходны с моими.
   От неловкости Заза залпом выпила бокал вина, стоящий  перед  ней.  По
какой-то причине ей казалось, что и речь его и  взгляд  обволакивают  ее
каким-то туманом, в котором ей было даже трудно дышать.
   - Вы так прекрасны! - изливал на нее потоки слов Пьер  Бувье.  -  Так
изысканны, так сверхъестественно хороши.  Я  хотел  бы  запереть  вас  в
хрустальную шкатулку, чтобы никто не  смог  дотронуться  до  вас,  кроме
меня. Мне страшно при мысли, что вы появитесь одна на улицах Парижа, без
меня.
   - Мне не очень понятны.., ваши речи, - бессвязно пробормотала Заза.
   - А я уверен, что вы меня понимаете, - прервал он ее и тут же добавил
с улыбкой:
   -  А  теперь,  чтобы  не  доставлять  излишнего  беспокойства  вашему
дядюшке,  я  предлагаю  быстренько  закончить  нашу  легкую  трапезу   и
отправиться к нему.
   Заза так не хотелось покидать этот уютный ресторан, что она  чуть  не
расплакалась, так странно на нее подействовали слова молодого  человека.
И не  только  слова,  а  вся  атмосфера  этого  заведения  -  скромного,
чистенького, где каждая деталь обстановки вызывала в ней умиление.  Ведь
все для нее здесь было внове.
   Но профессор действительно мог подумать, что о  нем  забыли,  поэтому
она  отказалась  от  сыра,  принесенного  в  качестве  десерта,  и  лишь
отхлебнула глоток горячего горького кофе, который был непривычно  крепок
для нее.
   - Ваш дядя сегодня встречается с друзьями. - Пьер  Бувье  нарушил  ее
размышления. - Поэтому наша экскурсия  и  первое  знакомство  с  городом
отложится на завтра. Вы, несомненно, утомлены долгим путешествием, и вам
следует пораньше лечь спать, чтобы накопить  достаточно  сил.  Следующий
вечер у нас будет посвящен танцам.
   Глаза девушка засветились.
   - Танцам?
   Ей приходилось читать о таких местах в Париже, где люди танцуют прямо
на открытом воздухе, но,  конечно,  она  не  надеялась  попасть  туда  в
сопровождении профессора. Даже помыслить об этом было невозможно.
   - Мы будем танцевать, - сказал Пьер Бувье. - Я уверен  что  вы  легки
как пушинка, и, так как вы скорее существо неземное и больше  похожи  на
фею, чем на реальную девушку, мне кажется, что  ваши  ножки  даже  могут
совсем не касаться земли. Заза рассмеялась.
   - Как же вы будете озадачены и разочарованы, когда после того, что вы
здесь наговорили, обнаружите, что я тяжела, как мешок с углем.
   - Обещаю, что я честно расскажу вам о моих ощущениях, когда мы вместе
протанцуем хоть один танец.
   Он улыбался ей, уверенный в своей правоте.
   Заза вдруг подумала, что танцы  в  Париже  будут  весьма  отличны  от
занятия, которое называлось танцами в их дворце. С тех пор как она вышла
из детского возраста, во дворце только дважды состоялись балы, и на  них
из-за ее высокого  положения  девушке  приходилось  танцевать  только  с
самыми высшими чинами  дворцовой  иерархии  и  аристократами  герцогства
Мелхаузен, которые были все глубокими старцами и еле передвигали ноги.
   И еще ей пришло в голову, что она понятия  не  имеет,  как  танцевать
польку, а ведь если судить по  прочитанным  ею  книгам,  это  был  самый
модный танец в среде молодых парижан.
   - Я обучу вас польке, - спокойно произнес Пьер Бувье,  словно  угадав
ее мысли.
   Она поразилась тому, что он опять сумел прочитать ее мысли.
   - У меня такое чувство, - продолжал он, - что  из-за  того,  что  ваш
дядя великий музыкант, вы более склонны к  классическим  танцам,  чем  к
современным. И мне придется просвещать вас именно в этой области.
   - Да,  действительно,  я,  вероятно..,  абсолютно  несведуща  в  этом
предмете, - призналась Заза.
   - Но вы так способны, что мгновенно обучитесь  чему  угодно,  -  Пьер
Бувье опять перешел на  комплименты.  Девушка  подозревала,  что  в  его
словах содержался еще некий более  глубокий  подтекст,  чем  казалось  с
первого взгляда. Но то, что он похвалил ее сообразительность,  доставило
ей удовольствие, и она благодарно улыбнулась ему.
   Допив стакан вина, Пьер потребовал счет.
   Вновь Заза почувствовала смущение и неловкость, не  зная,  удобно  ли
это, что молодой человек расплачивается за нее, но не решилась вмещаться
в его расчеты с официантом. Она была уверена, что ее предложение  внести
свою долю будет им категорически отвергнуто.
   В то же время ее беспокоило, что она даже не имеет представления,  до
какой  суммы  вырастет  ее  долг.  "Я  должна  поскорее  разобраться  во
французских деньгах", - подумала она и решила при первой же  возможности
обменять деньги, привезенные ею из  Мелхаузена,  на  местную  валюту.  В
герцогстве тоже ходили франки, но как они  соотносились  с  французскими
деньгами того же достоинства - для нее было тайной.
   Пьер Бувье оставил  официанту  щедрые  чаевые,  и  тот  рассыпался  в
благодарности. Владелец кафе проводил их до дверей с глубоким поклоном.
   Когда они вышли на улицу, Пьер бережно взял девушку под руку и  повел
сквозь густую толпу, которая неторопливо  двигалась  по  тротуару  вдоль
ярко освещенных витрин.
   От его прикосновения Заза ощутила странную дрожь, потому что  еще  ни
один молодой мужчина прежде не касался ее. "Разумеется,  я  бы  испытала
подобное чувство, находясь рядом с  любым  человеком",  -  убеждала  она
себя, хотя прекрасно знала, что это не правда.
   До их отеля было совсем недалеко, и Заза пожалела, что прогулка  была
столь недолгой. В вестибюле портье обратился к Заза:
   - Хорошо, что вы вернулись, мадемуазель. Доктор только что появился и
как раз сейчас находится наверху у месье.
   - Благодарю вас, я немедленно поднимусь наверх, -  поспешила  сказать
Заза.
   С сожалением она рассталась со своим спутником.
   - Благодарю вас от всей души, - произнесла она как можно мягче. -  Вы
были так добры и так щедро угостили меня.
   - Мне незачем говорить вам  о  том,  какое  удовольствие  получил  я,
находясь в вашем обществе, - сказал он.
   Этим заявлением молодой человек опять поверг ее в смущение, и,  чтобы
он не видел краску, выступившую на ее лице,  Заза  резко  отвернулась  и
чуть ли не вприпрыжку взбежала по лестнице.  Она  так  торопилась,  что,
добравшись до третьего этажа, едва перевела дыхание.
   Постучавшись в номер к профессору и услышав его голос,  она  вошла  в
комнату.
   Доктор - средних лет мужчина с густой черной бородой  -  стоял  возле
постели месье Дюмона.  Он  оглянулся  на  вошедшую  девушку  и,  как  ей
показалось, посмотрел на нее с некоторым удивлением.
   - Это моя племянница, - представил ее профессор, а затем обратился  к
Заза:
   - Пожалуйста, познакомься, моя дорогая, с месье Саше, который проявил
ко мне столько внимания и так ободрил меня.
   - Ваш дядя, к счастью, избежал перелома, - сказал доктор. - Но  очень
сильно растянул связки и не должен даже пытаться  вставать  в  ближайшие
несколько дней.
   - Как это печально! - воскликнула  Заза.  -  Ведь  ему  так  хотелось
побродить по Парижу.
   - Но даже лежать в постели в этом  городе  для  меня  наслаждение,  -
бодро заявил профессор. - Сам воздух Парижа вливает в меня силы и делает
более молодым. Пусть нога моя болит, зато сердце поет, а разум  вскипает
идеями.
   - Желаю вам скорейшего выздоровления, - улыбнулся доктор. - А теперь,
после того как имел счастье увидеть  вашу  племянницу,  я  преисполнился
уверенности, что оставляю вас в надежных руках.
   - Поверьте, что я приложу все старания, чтобы  мой  дядюшка  исполнял
все ваши предписания.
   Доктор с трудом оторвался от хорошенького личика родственницы  своего
пациента.
   Обернувшись снова к профессору, чтобы пожать ему руку на прощание, он
вдруг заметил на столике возле изголовья маленький  пузырек  с  каплями,
который кто-то - Заза решила, что  это  был  Пьер  Бувье,  -  извлек  из
кармана месье Дюмона при раздевании.
   Профессор потянулся к пузырьку, чтобы убрать  его,  но  доктор  успел
перехватить его руку.
   - Что это такое?
   - Это мои сердечные капли, - поспешно объяснил профессор.
   - Вас беспокоит сердце?
   - Только иногда. Ничего страшного, просто временами  я  ощущаю  некую
тяжесть в груди, мне становится трудно  дышать,  и  я  испытываю  легкое
головокружение.
   Доктор внимательно прочитал этикетку на пузырьке, и лицо его выразило
озабоченность.
   - Вы относитесь слишком легкомысленно к тому,  что,  может  на  самом
деле оказаться весьма серьезным. Если вас снова будет  беспокоить  нечто
подобное, вызовите меня немедленно.
   Он посмотрел на девушку.
   - Пожалуйста, помните,  мадемуазель,  что  человеческое  сердце  вещь
коварная и таит всякие опасности, если им пренебрегать.
   - Моего дядю очень взволновало происшествие в поезде, но когда я дала
ему эти капли, он тотчас же оправился.
   - Он должен всегда иметь их при себе, - предупредил  доктор.  -  А  в
случае ухудшения не забудьте послать за мной. Я живу неподалеку.
   - Вы очень любезны. Я обязательно так и сделаю.  Доктор  обменялся  с
профессором рукопожатиями.
   - До свидания, месье. Я не в силах забыть ваши выступления, хотя  это
было уже давно, и я еще учился тогда в Сорбонне.  Помню,  что  на  ваших
концертах я погружался как бы в иной мир -  мир  красоты  и  волшебства.
После этого я по несколько дней ходил как бы сам не свой.
   - Спасибо вам, спасибо, - горячо произнес профессор, - Всегда приятно
узнать, что меня еще не совсем забыли.
   - Среди людей  моего  возраста  о  вас,  конечно,  хорошо  помнят,  -
откликнулся доктор. - Но, к сожалению, нынешняя молодежь не так увлечена
классической музыкой, как мы когда-то.
   - Да, это верно, - вздохнул профессор. Доктор обратился к Заза:
   - А вы тоже пианистка?
   - Всего лишь любительница, - ответила девушка. - Но я обожаю  слушать
игру моего дядюшки.
   - Я уверен,  что  подобная  очаровательная  аудитория  в  вашем  лице
заменяет ему переполненные концертные залы, - галантно произнес француз.
Разрешите откланяться. Всегда к вашим услугам, мадемуазель.
   - Благодарю вас, месье.
   Заза проводила доктора до площадки лестницы и вернулась к профессору.
   - Я так расстроена тем, что вы на долгое  время  будете  прикованы  к
постели, - сочувственно сказала она.
   - Вот уж нет повода для особого расстройства.  Слава  богу,  меня  не
положили в  гипс  и  не  сделали  из  меня  мумию,  -  невесело  пошутил
профессор. - Ведь могло быть и хуже, не так ли? Я взял себе  за  правило
радоваться, когда  случаются  маленькие  неприятности,  а  большая  беда
обходит стороной.
   - Если вы радуетесь, то я могу быть спокойна, - сказала  Заза.  -  Но
вспомните, что говорил вам доктор. Надо быть очень осторожным. Вы должны
разрешить месье Бувье помочь вам спуститься в кафе на встречу со  своими
друзьями.
   - Как только я с ними встречусь, я сразу же  забуду  обо  всех  своих
огорчениях, - пообещал месье  Дюмон.  -  Мне  предстоит  вечер  великого
воссоединения с ними.  И  наконец,  вы,  моя  принцесса,  встретитесь  с
умнейшими людьми, обладающими  тонким  художественным  вкусом  и  душой,
способной откликнуться на любое явление прекрасного.
   Голос профессора, постепенно возвышаясь, заставил задребезжать стекла
в окне гостиничного номера.
   Но Заза его почти не слушала. Она все думала о том, как  им  повезло,
что на их пути повстречался Пьер Бувье, Ведь только он сможет  доставить
профессора на долгожданную встречу в кафе.
   "Что бы я делала без него?" - мысленно восклицала она.

***

   Окинув взглядом кафе, Заза подумала,  что  это  заведение  совсем  не
соответствует тому, как она представляла  раньше  в  своем  воображении,
основанном на восторженных описаниях профессора. Ей  казалось,  что  оно
будет увеличенной копией того симпатичного местечка, где  они  с  Пьером
Бувье совсем недавно провели восхитительные полчаса.
   Но на самом деле она увидела перед собой голое подвальное  помещение,
неуютное и прокуренное насквозь, с какими-то грубыми,  намалеванными  на
стенах  рисунками,  которые,   по   всей   вероятности,   были   сделаны
художниками-авангардистами.
   На голых столах не было даже скатертей, а посетители не  походили  на
тех французов, которых она представляла раньше на основании  прочитанных
книг. В основном это были мужчины - неопрятно и причудливо одетые. В  их
компанию как бы случайно затесалось несколько женщин, чей наряд вызвал у
нее на лице смущение, а  обильная  косметика  показалась  Заза  чересчур
вульгарной.
   В дальнем конце  зала  располагался  большой  стол,  вокруг  которого
занимали  место  друзья  профессора,  причем  выглядели  они  еще  более
странно, чем остальные посетители  знаменитого  кафе.  Все  они  были  в
головных уборах - некоторые в кепках, которые обычно носят рабочие,  или
в широкополых черных фетровых шляпах.
   По их манерам и поведению можно было предположить, что они не так  уж
хорошо воспитаны и образованы, как она себе представляла.
   Ей  всегда  казалось,  что  если  профессор,  выросший  в   приличной
благородной семье, хорошо воспитан, то и его друзья должны  принадлежать
хотя бы к образованным слоям общества. Но люди, восседавшие вокруг стола
и громкими криками приветствующие появление профессора и его племянницы,
совершенно  не   отвечали   сложившемуся   в   ее   воображении   образу
интеллектуалов.
   По ее мнению, они более  всего  походили  на  описанных  в  некоторых
романах натуралистов обитателей грязного "чрева" Парижа.
   Однако к ней они отнеслись с  достаточной  вежливостью  и  благодушно
приняли Пьера Бувье, которого профессор представил как  своего  друга  и
благодетеля.
   Он не замедлил рассказать им о катастрофе на железной дороге, на  что
они откликнулись  с  сочувствием  и  тут  же  обеспокоились  тем,  чтобы
профессор устроил удобнее на свободном стуле свою поврежденную ногу.
   Пьер Бувье заранее припас несколько подушек,  подложил  месье  Демону
под спину, и таким  образом  седовласый  музыкант  восседал  за  столом,
словно король на троне.
   Закуски и вино были тотчас поданы, но Заза  отметила  про  себя,  что
большинство мужчин уже успели разгорячиться спиртным и отдавали  должное
с большей охотой живительной влаге, чем сытной пище.
   Она позволила Пьеру Бувье заказать отдельно кушанья, которые, как  он
считал, должны были ей понравиться. И действительно, когда их  принесли,
она нашла его выбор безупречным, а вкус отменным. Все, что он ни  делал,
ей  почему-то  очень  нравилось.  По  его  заказу  принесли  еду  и  для
профессора, но тот был слишком увлечен беседой, чтобы даже  прикоснуться
к поставленным перед ним блюдам,  и  они  уже  успели  остыть,  пока  он
наконец не взялся за вилку.
   Вначале профессор вспоминал былые дни, говорил о письмах, которыми он
обменивался со старыми друзьями, рассказывал о своей тоскливой  жизни  в
Мелхаузене и пел восторженные гимны столице мира Парижу.
   Этот монолог занял почти час и несколько утомил слушателей.  В  конце
концов,  один  из  друзей  профессора   позволил   себе   прервать   его
словоизлияния.
   - Кое-что здесь изменилось, Дюмон, с тех пор, как  вы  последний  раз
встречались с нами. И мы тоже теперь другие.
   - Как - другие? - опешил профессор.
   - Мы сейчас занимаемся не только литературой, живописью и музыкой. Мы
это все предоставили тем, кто собирается в "Золотом солнце".
   - Не может быть! - воскликнул профессор.
   -  Все  течет,  все  изменяется,  -  философски   заметил   один   из
собеседников. - Мы переросли этих молокососов и играем теперь  в  другие
игры.
   -  По  какому  же  поводу  вы  решили  покинуть  "Золотое  солнце"  и
переместиться сюда? - удивился профессор. - Мне об этом никто не  писал.
Мне казалось,  что  оба  этих  кафе  и  компании,  собирающиеся  в  них,
связывает тесная дружба.
   - Да, так было раньше. Но пару недель тому назад мы  решили  заняться
более серьезным делом. Их пустопорожняя болтовня нас не устраивает.
   - А что же вам нужно? - несколько агрессивно спросил профессор.
   Его собеседник настороженно огляделся по сторонам, явно опасаясь,  не
подслушивает ли кто их разговор. Только удостоверившись, что  поблизости
нет никого из посторонних, он ответил:
   - Мы разочаровались в реформах. Нам надоело сидеть  и  ждать  у  моря
погоды. Мы решили действовать.
   - Что вы подразумеваете под словом "действовать"?  -  поинтересовался
профессор.
   - А то уважаемый Дюмон, что, только  объявив  войну  государству,  мы
можем как-то продвинуться вперед.
   - Помню, раньше мы частенько обсуждали эти  методы  но  не  пришли  к
согласию, - миролюбиво заметил профессор. - Да, мы все  жаждем  свободы.
Да, мы все хотим вбить в  головы  правящей  во  Франции  буржуазии  наши
идеалы. И когда-нибудь, я надеюсь, буржуа поймут, что мы несем  им  свет
разума и новой жизни.
   Всеобщий  вопль  за  столом   был   ответом   на   его   неосторожное
высказывание.
   - Буржуа! Вот кто наши враги. Их мозги  не  могут  воспринять  ничего
нового!
   - Все буржуа должны быть уничтожены любыми способами!
   Профессор чуть было не упал  в  обморок,  губы  его  задергались.  Он
откинулся на подушки и едва слышно пробормотал:
   - Уничтожены?
   - Мы должны стереть всех буржуа с лица земли! - ответил ему  один  из
его друзей. - Сколько можно рассуждать и топтаться на месте?  Теперь  мы
подкрепляем нашу пропаганду конкретными делами.
   Профессор затряс седовласой головой.
   - Не торопитесь, друзья мои! Конечно, я понимаю,  что  вы  устали  от
ожидания,  но  терпение  необходимо  в   таком   деле,   как   обращение
человечества в нашу веру. Это благородная, но поистине трудная задача.
   - Трудная? Да! - воскликнул один из сидящих за столом. - Но  скажите,
профессор, что труднее - годами метать бисер перед  свиньями  или  разом
вспороть ножом брюхо жирной тупой свинье,  которая  и  слушать  тебя  не
хочет?
   - А еще лучше подложить в этот свинарник хорошую бомбу!  -  предложил
один из сидящих за столом.
   При этих словах Заза пробрал озноб. Ее испугал  не  сам  смысл  этого
высказывания, а та горячность, с которой оно было произнесено.
   Она поняла, что люди, собравшиеся за столом кафе "Де Шамс", настроены
весьма серьезно.
   Девушка  украдкой  взглянула  на   Пьера   Бувье,   но   тот   хранил
непроницаемый вид и не вмешивался в разговор. Может быть,  он  обо  всем
этом догадывался заранее? Может быть, для него не явился  неожиданностью
такой  поворот  беседы,  а  лишь  только  она,  наивная   принцесса   из
Мелхаузена, удивляется всему этому?
   В памяти ее всплыли недавние  газетные  сообщения  о  беспорядках  во
Франции, о том, как некий юный фанатик взорвал что-то в здании Парижской
фондовой биржи, а другой юноша устроил там стрельбу, выпустив  три  пули
из револьвера, к счастью, не принесшие никому вреда.
   Обозреватель  единственной  в  Мелхаузене  правительственной   газеты
обозвал этих молодых людей "чокнутыми" и жестоко высмеял их.
   Затем последовала новость о вспышке революционного безумства в  самом
французском парламенте. Сначала одна группа депутатов полезла с кулаками
на другую, а когда потасовка достигла апогея, рядом взорвалась настоящая
бомба, брошенная с галереи для публики и начиненная стальными гвоздями.
   Взрыв охладил темперамент депутатов, хотя никто из них не  был  убит,
но многие из бывших противников оказались на больничной койке.
   Заза прочитала в газете, что бомбометатель - молодой человек по имени
Август Воланд - был пойман. О нем писали, что он прожил  долгие  годы  в
нищете и полностью разочаровался в жизни.
   Очутившись в руках полиции, он громогласно заявлял направо и  налево,
что его поступок есть  не  что  иное,  как  вопль  отчаяния  угнетенного
класса, который требует права на сносное человеческое существование.
   "Неужели люди так бедны и  несчастны  и  так  обижены  на  судьбу,  -
подумала Заза, - что готовы убивать себе подобных и сами  обрекают  себя
на смерть?"
   Ей было жаль  молодого