нежную  шею,  прелестное  лицо,  на
котором глаза и губы еще дышали страстью.
   - Он умеет возбуждать меня, как никто другой, - сказала она себе. - Я  не
могу его потерять. И я его не потеряю.

***

   Сидя в модном высоком фаэтоне, граф Треварнон размышлял,  почему  женщины
становились столь несдержанны как морально, так и физически, после того  как
проявляли особую страсть в выражении любви.
   Ему казалось, что он заставляет выйти наружу  нечто  сокровенное,  что  в
другое время они умело маскировали.
   Он пришел к выводу, что леди Сайдел с ее  привязчивостью,  склонностью  к
театральным сценам  и  непредсказуемыми  приступами  безумной  ревности  ему
окончательно приелась.
   - Какой я глупец, что связался с ней! - в сердцах упрекнул себя граф.
   Он дал себе слово, что по  возвращении  в  Лондон  из  Эскота  перестанет
ездить к ней в дом на Брутон-стрит,  в  котором,  как  злословили  в  свете,
мраморные ступени лестницы износились под  ногами  бесчисленных  любовников,
изо дня в день снующих туда и обратно.
   "Она, конечно, красива, -  продолжал  размышлять  граф  Треварнон,  -  но
красота - это еще не все".
   Сознавая банальность этой мысли, он с улыбкой спросил самого  себя,  чего
хочет от женщины.
   Женщин было в жизни графа великое множество, но всякий  раз  после  очень
краткого романа он  начинал  скучать,  как  на  этот  раз  заскучал  с  леди
Блэкфорд.
   Но теперь его ждала Шерис Плимуорт. В их прошлую встречу  она  ясно  дала
это понять, и вскоре ему предстояло снова увидеть  ее  за  обедом  с  лордом
Дайзертом.
   Возможно, перевести разговор в интимное  русло  в  таких  условиях  будет
затруднительно.  Насколько  было  известно  графу  Треварнону,  Дайзерт  был
совершенно очарован рыжеволосой Шерис, а раз так, он, возможно,  рассчитывал
на брак с ней.
   Граф знал, что Шерис, подобно Сайдел, приискивает себе мужа.
   Обе дамы были вдовами, но находились совершенно в разном положении.
   После  того,  как  престарелый  лорд  Блэкфорд  скончался  от  сердечного
приступа, леди Сайдел  сделалась  владелицей  огромного  состояния,  а  лорд
Плимуорт, убитый два года тому назад, оставил Шерис почти без средств.
   Вспоминая медные волосы и зеленые  глаза  бесприданницы,  граф  Треварнон
воображал, как занятно будет ее наряжать, осыпать драгоценностями и  модными
безделушками.
   Благодаря обширному опыту общения с женщинами, он стал  большим  знатоком
по части дамских туалетов. Он так много платил по счетам  модных  портных  и
так часто присутствовал на примерках,  что  теперь  мог  вполне  обоснованно
полагаться на свой вкус.
   Чтобы не терять времени, граф Треварнон  тут  же  стал  прикидывать,  что
пойдет Шерис.
   - Зеленое,  -  решил  он.  -  И,  естественно,  ей  захочется  к  платьям
изумрудов.  Цвет  электрик  также  будет  выглядеть   очень   выигрышно,   а
бриллиантовые серьги чудесно украсят изящные ушки, отражая медь ее волос.
   Граф Треварнон не  сомневался,  что  распущенные  волосы  Шерис  окажутся
длинными, мягкими и шелковистыми.
   У Сайдел волосы были густые, но недостаточно нежные на ощупь.
   Ему вспомнилась одна женщина с особенно приятными кудрями,  черт  побери,
как же ее звали? Клео? Или Дженис? У  него  всегда  была  плохая  память  на
имена.
   Внезапно, будто очнувшись, граф Треварнон, к своему  изумлению,  заметил,
что, глубоко задумавшись, он, тем не менее управляя лошадьми, успел  доехать
до своего дворца на Гросвенор-стрит.
   После смерти отца графа Треварнона величественный  фамильный  дворец  был
обновлен и перестроен снаружи, так что во всем Лондоне ему не стало  равных,
а коллекция картин, которую молодой граф стал  собирать  по  примеру  принца
Уэльского, вызывала зависть и восторг многих ценителей прекрасного.
   Кроме новоприобретенных произведений, во дворце были уникальные старинные
полотна.
   Там имелся портрет первого графа Треварнона кисти Ван Дейка,  портреты  и
других представителей славного рода, в разное время написанные  Гейнсборо  и
Рейнольдсом. Недавно семейная галерея пополнилась портретом  самого  Вэлента
Треварнона, заказанного по настоянию регента у Лоренса.
   Граф  ступил  в  просторный  холл,  по  стенам  которого  стояли  статуи,
купленные лично им и выбранные придирчиво и со вкусом.
   Навстречу ему стремительно вышел управляющий.
   - Вы все  приготовили  к  завтрашнему  отъезду,  Хант?  -  спросил  граф,
протягивая подоспевшему лакею цилиндр и перчатки.
   - Все, милорд.
   - Как вам известно, у  Лэнгстонов  всего  несколько  слуг,  так  что  нам
придется самим восполнить их недостаток.
   - Я все устроил, милорд. Повар возьмет с собой двух мальчишек-помощников,
а лакеи, которых я отобрал для поездки, не погнушаются при необходимости по:
мочь слугам Лэнгстонов по хозяйству.
   - Спасибо, Хант, а раз вы и сами поедете, мне нет  нужды  беспокоиться  о
чем бы то ни было.
   - Разумеется, милорд. Я  позаботился  о  том,  чтобы  повар  захватил  из
Лондона все, что ему потребуется. Во время проведения скачек на  месте  вряд
ли можно будет что-нибудь купить.
   - Несомненно, - кивнул граф.
   С этими словами он повернулся и пошел в библиотеку, забывая  о  приеме  в
Эскоте, как перед тем забыл о леди Сайдел. Обе проблемы перестали  для  него
существовать.
   Хант, как всегда, со всем справится как нельзя лучше.

***

   Тем не менее, проснувшись на следующее утро, граф  Треварнон  решил,  что
сам заблаговременно поедет в Лэнгстон-Мэнор, чтобы прибыть туда  до  Приезда
гостей и посмотреть, что их там ожидает.
   Как всякий прирожденный организатор, он не мог устоять перед желанием все
перепроверить, хотя и имел прекрасных помощников  -  опытного  дворецкого  и
расторопного управляющего.
   Во всех бытовых вопросах граф Треварнон был очень щепетилен  и  вовсе  не
желал страдать от неудобств, которых можно было избежать.
   Впрочем, если в ближайшие пять дней его пребывания в  Эскоте  в  чем-либо
возникнет  нехватка,  он  сможет  снарядить  в  Лондон  посыльного   и   его
управляющий незамедлительно направит ему все необходимое.
   Граф Треварнон весьма гордился своей предприимчивостью: ему таки  удалось
в  последний  момент  снять  Лэнгстон-Мэнор  и  выйти  из   затруднительного
положения.
   Он, разумеется, сознавал, что перед ним распахнулись  бы  двери  в  любом
особняке или дворце его друзей, в Виндзорском замке - повсюду в окрестностях
Эскота.
   Но он давно взял себе за правило сохранять полную независимость во  время
состязаний, чтобы целиком посвящать себя лошадям и не  испытывать  неудобств
из-за светских условностей, неизменно сопряженных с пребыванием в гостях.
   Кроме  того,  в  период  соревнований  женское  общество   казалось   ему
обременительным и совершенно излишним.
   Плотно позавтракав и выпив кофе, не прикасаясь к алкоголю, граф Треварнон
тронулся в путь. Его фаэтон  был  запряжен  четверкой  великолепных  гнедых,
вызывавшей зависть всех лондонских "коринфян",  как  в  свете  было  принято
называть богатых любителей спорта.
   Он, конечно, предпочел  бы  править  шестеркой  лошадей,  подобно  принцу
Уэльскому. Один из  придворных  художников  даже  изобразил  его  высочество
управляющим упряжкой из шести лошадей цугом, сидя в фаэтоне, - около принца,
естественно, нашлось место и одной из красавиц.
   Но граф знал по опыту, что все подъезды к Эскоту накануне  скачек  бывают
запружены экипажами, а упряжка из шести лошадей окажется слишком  громоздкой
и отнюдь не ускорит, а, напротив, замедлит его путешествие.
   Небо было безоблачное, несмотря на довольно ранний час,  солнце  начинало
нещадно печь, и по дороге тянулось бесчисленное множество  карет,  двуколок,
бричек, фаэтонов.
   Чтобы не ограничивать  себя  в  скорости,  граф  дважды  сменил  лошадей.
Приближаясь к Эскоту, он с  интересом  разглядывал  неповоротливые  повозки,
накрытые кленовыми ветками с тем, чтобы  защитить  от  солнца  пассажиров  -
краснощеких и белобрысых сельских жителей.
   Повозки были настолько переполнены, что  граф  содрогнулся  при  мысли  о
страданиях несчастных животных, которых заставляют везти непосильный груз.
   На дороге ему попалось и несколько легких фаэтонов  вроде  того,  которым
правил он, и роскошные ландо  с  расписными  панелями,  изображавшими  гербы
владельцев.
   Разумеется, встречались и неплохие лошади, но всякий раз, приглядевшись к
ним, граф Треварнон равнодушно отворачивался, определив наметанным взглядом,
что они никак не могли сравниться с его упряжкой.
   Вблизи скакового поля граф Треварнон придержал  лошадей,  оглядываясь  по
сторонам, чтобы не пропустить поворота  на  Лэнгстон-Мэнор,  описанного  ему
Джерардом.
   К обочинам вплотную подступали ели Виндзорского леса. Лишь в одном  месте
граф Треварнон заметил пыльную проселочную  дорогу,  сворачивавшую  в  чащу,
Очевидно, об этом повороте и рассказывал молодой Лэнгстон. На всякий  случай
граф Треварнон придержал свою упряжку, рассчитывая не  сворачивать  с  пути,
если заочно снятый им дом издали покажется ему вовсе не пригодным для жилья.
   Потом он заметил две старинные сторожки, явно необитаемые. Они стояли  по
обеим сторонам от железных ворот.
   - Это, наверное, и есть Лэнгстон-Мэнор, - пробормотал себе под нос граф.
   Граф Треварнон свернул на проселок.
   Судя по состоянию сторожек и ворот,  ему  следовало  приготовить  себя  к
худшему.
   А что, если Сайдел была права и он действительно снял разваливающийся  на
глазах тесный старый дом с дырявой крышей?
   Пока граф ехал по дорожке, заросшей  травой,  которой  явно  пользовались
нечасто,  он  уже  начал  сожалеть,  что  не   принял   предложения   короля
остановиться в Виндзорском замке. По крайней мере, там ему  предоставили  бы
удобную постель.
   Но, вспомнив, что в замке он был бы обречен на общество леди  Блэкфорд  и
едва ли мог бы хоть изредка оставаться в одиночестве, граф сделал вывод, что
свобода ему дороже комфорта.
   Дорога круто повернула, и перед ним вырос Лэнгстон-Мэнор.
   Дом не имел ничего общего  с  тем,  что  рисовало  графу  Треварнону  его
мрачноватое воображение, и оказался на удивление привлекательным.
   Взглянув на массивное каменное строение, граф с удовлетворением  заметил,
что дом действительно старинный, при этом  значительно  просторнее,  чем  он
ожидал.
   Цветные стекла ромбовидных окон отражали солнечные лучи, на остроконечной
крыше грелись ленивые деревенские голуби. Треварнону на  минуту  показалось,
что он вернулся в детство, в те времена, когда он верил в  сказки  про  фей,
которые жили как раз в таких спокойных, приветливых, дышащих уютом домах.
   Граф поймал себя на мысли, что боится моргнуть:  вдруг,  когда  он  снова
откроет глаза, эта милая картинка исчезнет, а его  взгляду  предстанут  лишь
жалкие руины.
   Рассудок подсказывал графу Треварнону, что у него то ли от  жары,  то  ли
под действием загадочного леса - всякий лес кажется столичному жителю полным
тайн - разыгралось воображение.
   Разумеется, все, что он видел, было совершенно реальным, хотя и  странно,
что, ежегодно наезжая в Эскот, он ни разу не забрел в  этот  милый  сельский
уголок.
   Как хорошо оказаться в таком спокойном  месте!  Однако  удивительно:  все
здесь такое ухоженное, а вокруг - ни одной живой души.
   Он помнил, что в других  местах,  где  ему  приходилось  останавливаться,
невозможно было укрыться от несмолкаемого скрипа колес, от снующих туда-сюда
громко переговаривающихся конюхов и слуг и от общего ощущения суматохи.
   Медленно, чтобы  как  следует  оглядеться,  граф  доехал  до  специальных
столбов, к которым полагалось привязывать лошадей.
   Конюх  спрыгнул  с  запяток  и  подбежал  навстречу  хозяину,   как   раз
спустившемуся на землю.
   - Надо кого-нибудь найти, Джим, - сказал граф Треварнон, - чтобы  лошадей
отвели в конюшню.
   - Они небось вон там, милорд, - ответил Джим, махнув рукой.
   Посмотрев в указанном направлении, граф заметил крышу какого-то строения,
скрываемого деревьями.
   - Пойду спрошу, - сказал конюх.
   Граф вошел в незапертую дверь дома и оказался в холле с резными панелями,
откуда деревянная лестница вела на второй этаж.
   Он сразу же почувствовал сладковатый цветочный  аромат  и  заметил  букет
белых и алых роз на изящном столике у подножия лестницы.  Этот  дом  начинал
ему нравиться не только снаружи, но и изнутри.
   Треварнон почувствовал, как на него  прямо  с  порога  пахнуло  спокойным
уютом.
   "Интересно, у Лэнгстона есть мать? - подумал он. - Наверное, старая  леди
следит за порядком в доме".
   Пройдя через холл, он оказался в гостиной.
   На всех столах и столиках стояли букеты, а французские окна  выходили  на
газон, поражавший буйством зелени и всевозможных цветов. Просторные клумбы с
малиновыми рододендронами перемежались кустами  белой  сирени,  чуть  дальше
виднелись шпалеры из вьющихся роз.
   Отвернувшись от окна, граф стал разглядывать комнату.
   Все  предметы  в  ней  были  несколько  поблекшими,  но  в  то  же  время
выдержанными в самом изысканном вкусе.
   Картины на стенах не мешало бы протереть, рамы освежить.  Бегло  осмотрев
их, граф Треварнон  взял  на  заметку,  что  позднее  их  стоило  разглядеть
повнимательнее.
   Обернувшись назад, он заметил приоткрытую дверь  и  вошел  в  библиотеку.
Едва переступив порог, граф решил, что никому не уступит эту комнату.
   Он был  совершенно  очарован  покойными  кожаными  креслами  и  массивным
письменным столом, стоявшим как раз так, чтобы на него падал свет и в то  же
время не слепил глаза тому, кто за ним сидит.
   Гость все еще не встретил ни одной живой души. Несомненно, кого-то  можно
было найти на кухне, но,  желая  получше  познакомиться  с  домом,  где  ему
предстояло провести будущую неделю, граф  Треварнон,  инстинктивно  стараясь
двигаться потише, стал подниматься по лестнице. Он заметил,  что  каждый  из
столбиков, на которые опирались перила, в прошлом  украшала  резная  дубовая
фигура,  но  теперь  часть  из  них  была  повреждена,  а  некоторые  фигуры
потерялись.
   Он с одобрением отметил, что перила - подлинной старинной работы,  дерево
от времени приятно потемнело, приобретя особый теплый оттенок, а острые края
на резьбе как бы чуть округлились, исполнившись особого благородства линий.
   По обе стороны лестницы висели картины. Поскольку  в  основном  это  были
портреты, можно было предположить, что на  них  изображены  предки  молодого
Лэнгстона, пожалуй, в них даже улавливалось некоторое сходство с  теперешним
хозяином этого дома.
   Поднявшись по лестнице, граф Треварнон оказался перед выбором. С площадки
можно было пойти либо направо, либо налево. Он повернул  налево  и,  миновав
темный коридор с низким потолком, оказался в длинной галерее.
   В елизаветинские времена такие галереи  было  принято  строить  в  каждом
доме. В длинные холодные зимы сюда выставлялись кровати всех  членов  семьи,
теснившиеся вокруг большого камина. Не тогда ли вошли в моду глухие  пологи?
Задвинув такой полог,  можно  было  почувствовать  себя  будто  в  отдельной
комнате.
   В одном из замков Треварнона была  очень  похожая  галерея.  Всякий  раз,
приезжая  туда,  он  пытался  представить  себе  своих  предков,  пытающихся
согреться  зимой  у  пылающего  очага.  Почетные  места,  поближе  к   огню,
отводились старшим, самым важным членам семьи.
   Пройдя полгалереи, Треварнон обернулся и вдруг увидел  в  противоположном
конце тонкую женскую фигуру в белом платье.
   "Наконец-то кто-то сможет ответить на мои вопросы", - подумал он.
   Но не успел граф и на шаг приблизиться к  женщине,  как  она  исчезла  из
виду.
   В  первое  мгновение  ему  показалось,  что,  не  заметив  его,  женщина,
очевидно, села на диван в конце комнаты.
   Но, обойдя галерею заново, он убедился, что она - пуста.
   - Уж не грежу ли я? - задался вопросом Треварнон. Остановившись там, где,
как ему показалось, мелькнула женская фигура, граф  Треварнон  услышал,  как
кто-то окликнул его сзади:
   - Здравствуйте, сэр! Треварнон обернулся.
   Перед ним стояла костлявая  пожилая  женщина  в  белом  фартуке,  надетом
поверх серого платья. Сделав реверанс, она продолжала:
   - Я думаю, милорд, что вы  -  тот  самый  граф  Треварнон,  который  снял
Лэнгстон-Мэнор на время состязаний. Сэр Джерард предупредил меня  о  приезде
вашей милости, но вы явились раньше, чем мы предполагали.
   - Я надеюсь, что не доставил этим вам лишних хлопот, - поспешил  заметить
Треварнон, всегда вежливый со слугами. - Мне захотелось убедиться,  что  все
готово к приему моих гостей.
   - Надеюсь, что все в порядке, однако нам ужасно не хватает  рабочих  рук,
как вас, несомненно, предупреждал сэр Джерард.
   - Да, он мне об этом говорил, - кивнул Треварнон. - Но скоро сюда приедет
мой дворецкий, а с ним - множество слуг, которые смогут выполнить  все,  что
потребуется.
   - Спасибо, ваша милость, -  с  достоинством  поблагодарила  Нэтти.  -  Не
угодно ли вам осмотреть спальни?
   - Я как раз намеревался попросить их показать.
   Нэтти жестом пригласила графа следовать за ней  и  повела  его  прочь  от
длинной галереи.
   Граф Треварнон сомневался, стоит ли ему упоминать молодую женщину в белом
платье, которую он заметил издалека, но счел за  лучшее  умолчать  о  ней  и
спросил о другом:
   - Не скажете ли вы, кто есть в этом доме, кроме вас?
   - Только старушка Бетси, милорд. Она немного помогает на кухне. Еще  Якоб
делает, что его попросят, носит уголь и воду и готовит ванну.
   Треварнон молчал, а Нэтти между тем продолжала:
   - А в  конюшне  работают  Эббот  с  внуком.  Джем,  Эббот-младший,  будет
выступать на нашей лошади на скачках!
   По ее тону граф Треварнон понял, что великолепие его животных не вызывает
у Нэтти неловкости за  хозяйскую,  возможно,  посредственную  лошадку.  Было
ясно, что эта сухопарая женщина не собирается проявлять подобострастия перед
кем бы то ни было.
   Он отвечал с мимолетной улыбкой:
   - Может быть, теперь вы назовете себя и скажете, кто вы в этом доме?
   - Я была няней сэра Джерарда, разумеется, когда он  еще  не  носил  этого
титула, а был ребенком. В детстве он не мог  выговорить  "няня",  а  называл
меня Нэтти, и с тех пор это имя ко мне пристало. Вы  тоже  можете  меня  так
звать.
   - Хорошо, значит, я буду звать вас "мисс Нэтти", - согласился Треварнон.
   - Благодарю вас, милорд.
   Несмотря на всю независимость, няне явно польстило вежливое  обращение  с
прислугой столь важного гостя.
   - Вот это главная спальня, - Продолжала Нэтти. -  Мы  подумали,  что  вам
здесь будет удобнее всего. Она предназначена для владельца  имения,  но  сэр
Джерард все никак  сюда  не  переберется,  предпочитая  оставаться  в  своей
комнате, где спал еще мальчиком.
   Вопреки  опасениям  Демелсы,  граф  Треварнон  по  достоинству  оценил  и
старинную кровать с ее прелестными выцветшим пологом и покрывалом из некогда
дорогого бархата, и изящество старинной резьбы, и безыскусную прелесть  алых
роз в букете на туалетном столике.
   - Цветы, расставленные по всему дому, просто очаровательны, мисс Нэтти, -
не преминул заметить граф Треварнон. - Кому я обязан этой  красотой?  Уж  не
вам ли?
   - Я составляю букеты, когда выдается свободная минута, милорд.
   Узнав у Нэтти, где находятся  конюшни,  граф  Треварнон  сбежал  вниз  по
лестнице и перед входом в дом встретил своего конюха Джима,  которому  Эббот
успел показать, куда отвести лошадей.
   Граф Треварнон пошел в конюшню лично  осмотреть,  где  будут  размещаться
остальные лошади.
   Конюшня оказалась, на удивление, просторной и удобной. Он вовсе не ожидал
таких замечательных условий. По правде говоря, только в одном очень  богатом
доме в округе Эскота ему доводилось видеть что-то подобное.
   Когда Треварнон осматривал конюшню, прибыли лошади.
   Пока их размещали по стойлам, пока граф осматривал Крусадера и  убедился,
что жеребец находит