Рорком двинулись следом.
     - Я боялась, что потеряю его, - чуть слышно пробормотала она.
     Рорк покачал головой:
     - Ты выиграла эту партию в ту самую секунду, когда села рядом с ним.
     Ева тяжко вздохнула:
     - Насколько все же легче арестовывать людей, наступая им ботинком на горло! Он обезоружил меня.
     - Да... А ты - его. - К удивлению Евы, Рорк наклонился, задрал ее брючину и ловко сунул пистолет в кобуру, прикрепленную возле колена. - Наш, персональный вариант Золушки.
     Они оба рассмеялись, и у Евы отлегло от сердца.
     - Что ж, мой Прекрасный Принц, мне бы следовало попросить, чтобы вы отвезли меня на бал, но в данных обстоятельствах я, пожалуй, попрошу вас подбросить меня на работу.
     - С удовольствием!
     Они взялись за руки, обошли молоденькое дерево, на котором только недавно распустились нежно-зеленые листочки, и пошли прочь - подальше от мертвых.





   Нора РОБЕРТС
   ЦВЕТОК ГРЕХА

Перевод с английского Ю. Хазанова. OCR by Rina


Анонс

     Узнав тайну своего рождения, красавица-американка едет из Нью-Йорка в Ирландию познакомиться со своими вновь обретенными сестрами. Шаннон ничего не собиралась менять в своей жизни, но прекрасная древняя земля подарила ей встречу, которая перевернула все в ее судьбе. Прислушается ли она к зову сердца или оттолкнет Любовь - дар капризной Судьбы...
     Роман издавался так же под названием "Рожденная в грехе".

Пролог

     Мучительные сны снились Аманде! В них был Колин; его милое, такое любимое лицо искажено от горя. "Мэнди", - говорил он... Никогда он не называл ее иначе, чем Мэнди, Его Мэнди, моя Мэнди, дорогая Мэнди. Но в голосе не слышалось радости, в глазах не светились веселые искорки.
     Мэнди, мы ничего не можем поделать. Хотел бы, но не можем. Мэнди, моя Мэнди! Мне так недостает тебя. Но я никогда не думал, что ты последуешь за мной так скоро. Наша девочка - для нее это ужасно тяжело. И станет еще тяжелее. Ты должна ей все рассказать.
     Потом он улыбнулся, но так грустно, так печально. И вдруг его лицо, его тело, которые казались такими реальными, осязаемыми и находились так близко, что она во сне протянула к ним руки, - стали таять и совсем исчезли.
     Однако голос она услышала снова.
     "Ты обязана рассказать ей, - повторил он. - Мы ведь все время хотели это сделать, помнишь? Она должна знать о своем происхождении, кто она такая. Только скажи ей, Мэнди, непременно скажи, пускай она никогда не забывает, что я всегда любил ее. Любил мою дорогую девочку".
     "О, Колин, не уходи! - Она застонала во сне, протягивая к нему руки. - Останься со мной! Я так люблю тебя, Колин! Дорогой Колин! Люблю такого, каким ты был".
     Но она не могла удержать его, как не могла прервать и тяжелый сон.
     "...О, как прекрасно увидеть снова Ирландию, - думала она, окутывая, подобно туману, зеленые холмы, которые помнила с незапамятных времен. - Увидеть, как блестит серебряная лента реки, опоясывающая ее родную землю. Бесценный дар!"
     И еще Томми. Там ждет Томми. С любовью он глядит на нее, улыбается ей.
     Но отчего всюду такая печаль? Ведь она вернулась, она снова чувствует себя молодой, трепещет от предвкушения любви.
     Я уж думал, что никогда не увижу тебя, говорит он. Но почему? - возражает она со смехом. Я же вернулась к тебе, Томми.
     Он пристально смотрит на нее. Или ей кажется? Но, как ни пытается она приблизиться к нему, ей это не удается. Однако голос его так же ясен и мягок, как всегда... как всегда.
     Я люблю тебя, Аманда. Всегда любил. Не было дня, чтобы я не думал о тебе, не вспоминал о том, что мы с тобой обрели.
     В своем сне она видит, как он обернулся и смотрит на зеленые мягкие берега реки, на тихие воды.
     Ты назвала ее по имени реки, в память о тех наших днях. Шаннон...
     Она так прекрасна, Томми. Такая милая, красивая и крепкая. Ты можешь гордиться ею.
     Я горжусь. И как бы я хотел... Но об этом не могло быть и речи. Мы знали это. Ты знала это. Со вздохом он отвернулся от реки и, глядя ей прямо в глаза, сказал: Ты все сделала для нее, что могла, Аманда. А теперь тоже оставляешь ее. Боль от этого и от тайны, которую ты носила в себе все эти годы, делает твои дни и часы еще тяжелей. Расскажи ей, Аманда. Пусть она все узнает о себе. И не забудь сказать ей, что я всегда любил ее, только у меня не было возможности показать ей это.
     "Но как же? - думает она, окончательно освобождаясь от образов, навеянных сном. - О боже, как я расскажу ей это одна, без их помощи?"
     - Мама! - Слегка дрожащими от страха руками Шаннон нежно гладит влажное лицо матери. - Мама, проснись! Тебе, наверное, приснился плохой сон. - Шаннон хорошо знает сейчас, что это такое - мучиться от дурных снов и бояться пробуждения. Каждое утро она сама просыпается со страшной мыслью, что мать уже умерла. "Нет, не сегодня, - молила она про себя. - Еще не сегодня!" - Проснулась, мама?
     - Шаннон... Они ушли. Они оба ушли. Их отняли у меня.
     - Успокойся, мама. Не плачь. Пожалуйста, не надо плакать. Открой глаза и погляди на меня.
     Веки Аманды медленно открылись. В глазах стояла безысходная печаль.
     - Прости. Я так виновата. Но я старалась делать только то, что было хорошо для тебя. Я...
     - Конечно, мама, я знаю. - Она с ужасом подумала, что метастазы раковой опухоли уже распространились в мозг. Неужели ей недостаточно того, что она получила кости в свое распоряжение? Шаннон мысленно послала проклятие страшной болезни, проклятие богу, но голос ее был полон нежности, когда она снова заговорила:
     - Все в порядке, мама. Я здесь. Я с тобой.
     Аманда глубоко вздохнула, что стоило ей огромных усилий. Опять перед глазами проплыли образы из
     Сна - Колин, Томми и Шаннон, ее дорогая девочка. Какие у нее испуганные глаза! Совсем как в тот день, когда она вернулась из Нью-Йорка сюда, в Колумбус, штат Огайо.
     - Все хорошо, - выдохнула Аманда. Чего бы она не сделала, чтобы из глаз дочери исчез этот ужасный страх! - Я так рада, что ты здесь. - И молю простить за то, что совсем скоро должна буду покинуть тебя. Навсегда. - Извини, если напугала. Уже успокоилась?
     Страх не отпускал Шаннон, металлическим обручем обхватив горло, но она качнула головой, соглашаясь со словами матери. Шаннон почти уже привыкла к чувству страха, оно было с ней неразлучно с той самой минуты, как в ее конторе в Нью-Йорке раздался телефонный звонок и ей сообщили, что мать умирает.
     - Тебе больно, мама?
     - Нет, нет, не беспокойся. - Аманда опять сумела сделать глубокий вдох. Боль была с ней - ужасная боль, она не прекращалась ни на миг, но Аманда ощутила прилив сил. Сейчас они были особенно нужны, чтобы сказать наконец-то, что должна была сказать уже давно, но все не могла решиться. Даже за те несколько недель, что ее дочь находилась с ней неотлучно. Однако больше ждать нельзя. Времени не остается. Почти не остается.
     - Можно мне немного воды, дорогая?
     - Конечно, мама.
     Из кувшина, стоящего на столике, рядом со специально оборудованной кроватью, Шаннон налила воду в пластиковый стаканчик, опустила в него соломинку и поднесла матери, предварительно приподняв изголовье. Вся комната в этом комфортабельном доме походила на больничную палату - таково было желание Аманды, она хотела умереть в своем доме, в собственной кровати.
     Тихо играла музыка. На столике лежала книга, которую принесла с собой Шаннон, чтобы почитать матери вслух, но про которую забыла, испуганная видом больной и ее стонами, когда та с трудом пробуждалась от своего странного сна.
     Когда Шаннон бывала одна, она старалась убедить себя, что матери становится лучше, что с каждым днем та выглядит бодрее. Но стоило лишь взглянуть на ее землистого цвета кожу, на страдальчески опущенные уголки рта, на тускнеющие глаза, как с неодолимой ясностью она понимала: надежды нет - конец близок.
     Ей оставалось только одно: сделать так, чтобы последние дни матери были не столь мучительны - в чем помочь мог один лишь морфий, да и тот был не в силах унять боль, она все равно точила измученное, обессилевшее тело.
     Шаннон вдруг поняла, что больше не выдержит. Ей нужна минута, всего минута, чтобы побыть одной и вновь обрести утраченную смелость смотреть в глаза надвигающемуся, неизбежному.
     - Пойду принесу тебе свежий платок для лица, - сказала она.
     - Спасибо.
     "Это даст мне возможность, - подумала Аманда, - с божьей помощью собраться с мыслями и найти правильные слова, которыми я смогу выразить то, что решила наконец сказать".

Глава 1

     К этой минуте Аманда внутренне готовилась много лет, втайне надеясь, что она никогда не наступит. Ведь то, что можно считать честным и справедливым по отношению к одному из двух мужчин, которых она любила в своей жизни, было бы жестоким и не праведным в отношении другого. В любом случае.
     Но сейчас никого из них уже нет, поэтому можно не принимать их в расчет. А также и себя - свой собственный позор.
     Сейчас осталась Шаннон. И думать нужно только о ней. О ее чувствах.
     Милая, чудесная дочь - которая всегда приносила ей одну лишь радость. Кем она постоянно гордилась. Кого так любила и любит...
     Невыносимая боль пронзила все тело, Аманда заскрежетала зубами. Что ж, к этой боли прибавится сейчас другая - душевная - как следствие того, что произошло много лет далеко отсюда, в Ирландии, но не забывалось никогда.
     Она увидела, как дочь входит в комнату. Быстрые легкие движения, полные нервной энергии. "Совсем как ее отец, - подумала Аманда. - Не Колин, нет. Милый, добрый Колин ходил неуклюже переваливаясь, как перекормленный щенок".
     Но Томас, Томми отличался какой-то воздушной походкой. Несвойственной фермеру.
     И глаза у Шаннон тоже как у Томми. Ярко-зеленые, чистые, словно озеро в солнечный день. И густые каштановые волосы - дар Ирландии. Однако Аманде приятно было осознавать, что овал лица, матовый цвет кожи, мягкие полные губы - материнское наследие.
     Зато не кто иной, как Колин, передал ее дочери свою уверенность в себе, ощущение решимости и чувство собственного достоинства.
     Аманда нашла в себе силы улыбнуться, когда Шаннон промокнула ее влажное лицо.
     - Я мало говорила тебе, как горжусь тобой, - сказала Аманда.
     - Ты достаточно говорила, мама.
     - Я позволяла себе выражать недовольство, что ты оставила живопись. Это было неумно с моей стороны. Мне следовало бы не забывать, что женщина должна сама выбирать свою дорогу.
     - Ты никогда не пыталась отговорить меня от переезда в Нью-Йорк. Или от занятий коммерческим искусством. Но я продолжаю заниматься живописью, не думай. Почти закончила натюрморт, который, надеюсь, тебе понравится.
     Почему, ну почему она не догадалась привезти с собой какие-нибудь холсты? Хотя бы альбом для эскизов, чтобы творить рядом с матерью и та могла бы следить за ее работой и получать удовольствие, хоть немного отвлекаясь от своих болей.
     - Здесь, в комнате, висит моя любимая картина, - сказала Аманда, слабым жестом указывая на портрет на стене. - Твой отец, спящий в шезлонге в саду.
     - Уставший после стрижки газона, - засмеялась Шаннон, усаживаясь возле постели. - Каждый раз, помнишь, как мы говорили ему, почему он не наймет кого-нибудь, он отвечал, что любит уставать как вол и потом спать как сурок.
     - До конца своей жизни он умел смешить меня. Как мне его не хватает! - Аманда коснулась руки дочери. - Тебе тоже, я знаю.
     - До сих пор мне кажется, он вот-вот войдет в дверь и крикнет: "Мэнди, Шаннон, напяливайте ваши лучшие платья, я только что получил с клиента кругленькую сумму, и мы отправляемся отметить это событие грандиозным обедом!"
     - Да, он любил делать деньги, - воспоминания притупили боль, и Аманда улыбнулась. - Для него это было вроде игры. Не просто доллары и центы, не жадность и алчность, а именно игра. Забава. Удовольствие. Как переезд из города в город каждые несколько лет. "А что, если попробовать этот город? А, Мэнди? Давай-ка тронемся в Колорадо. Или лучше в Мемфис? Как скажешь?"
     Она затрясла головой в тихом смехе. Приятно было посмеяться, вообразив, что они с дочерью ведут обыкновенный разговор, как когда-то, в лучшие времена.
     - Но уж когда приехали сюда, - продолжала она, - я сказала ему, что хватит - пожили цыганской жизнью, пора и остепениться. Заиметь свой дом. И он сделал его настоящим домом, о каком можно только мечтать.
     - Он любил этот дом, мама. И я тоже. После всех переездов, которые мне тоже нравились - отец умел превращать их в настоящие веселые путешествия, - после всех переездов я сразу поняла, что здесь будет остановка надолго. - Она улыбнулась матери. - Мы обе это почувствовали, верно?
     - Он был готов для тебя на все. Сдвинуть горы, бороться с тиграми... - Голос у Аманды задрожал, она с трудом преодолела волнение. - Понимаешь ли ты, Шаннон, как он на самом деле любил тебя?
     - Конечно, мама, - Шаннон подняла руку матери, прижала к своей щеке.
     - Помни об этом, девочка. Всегда помни. То, что я должна сказать тебе, возможно, причинит боль, разозлит тебя или смутит. Но все равно... И я очень сожалею... поверь...
     У нее прервалось дыхание. Она со всей ясностью понимала сейчас, что сон, который приснился ей недавно, заключал в себе не только любовь и печаль, но был настойчивым напоминанием, что время не терпит, оно может оказаться куда скоротечнее тех трех недель, что были обещаны врачом. Кажется, Шаннон говорит что-то?
     - Мама, я понимаю. Но всегда есть надежда... надежда...
     - Я не о том. - Аманда поморщилась и обвела рукой комнату, временно переоборудованную в больничную палату. - Я о том, что было... было давно, дорогая. Когда мы поехали с подругой в Ирландию и остановились в графстве Клер.
     - Никогда не знала, что ты была в этой стране. - Ей казалось странным даже думать сейчас об этом. - Только помню, как я удивлялась когда-то, что мы с отцом столько путешествовали, однако никогда не побывали в Ирландии, откуда тянутся ваши корни. Я тоже ощущаю их порой.
     - Это правда так? - почти шепотом спросила Аманда.
     - Я плохо умею объяснять свои чувства, но меня часто тянуло туда, когда оказывалось свободное время. А потом снова наваливались дела, и я... - Шаннон дернула плечом, как бы не понимая и не одобряя себя. - Кроме того, каждый раз, как только я заговаривала о поездке в Ирландию, ты, мама, качала головой и говорила, что есть много других интересных мест. Так было?
     - Я не хотела туда возвращаться. Твой отец понимал это. - Аманда сжала губы, вглядываясь в лицо дочери. - Придвинься ко мне и послушай. И, пожалуйста... О, пожалуйста, попытайся понять меня!
     Новый приступ страха охватил Шаннон. По спине пробежал холодок. Что еще? Но что же может быть хуже, страшнее смерти? И чего она так испугалась?
     Она села на краешек кровати, взяла руку матери в свою и слегка сжала ее.
     - Ты чем-то расстроена? - озабоченно спросила она. - Успокойся. Самое главное для тебя покой.
     "Что я говорю? Боже мой! - мысленно оборвала она себя. - О каком покое речь?"
     Пытаясь изобразить улыбку, Аманда проговорила:
     - Итак, постарайся использовать все свое воображение художника.
     - Говорят, оно у меня есть. Я готова, мама.
     Господи, но в чем же дело? Неужели все путается у нее в голове? Не надо! Господи, только этого не хватало!
     Подобие улыбки сошло с лица матери. Она медленно заговорила:
     - Когда я была немногим старше тебя, я поехала со своей лучшей подругой - ее имя Кэтлин Рейли - в Ирландию. Для нас обеих это было большое событие. Мы росли в семьях со строгими правилами, и нам было уже за тридцать, когда мы смогли позволить себе проявить самостоятельность.
     Она слегка повернула голову, чтобы лучше видеть выражение лица дочери, и продолжала:
     - Тебе трудно это понять. Ты всегда была уверенной в себе, смелой. Но я в твоем возрасте и не пыталась быть самостоятельной.
     - Ты никогда не была похожа на трусиху, мама. Уголки губ Аманды дрогнули.
     - Но я ею была. Да еще какой! А мои родители - истые католики - были праведнее самого папы римского. Их главным разочарованием в жизни было то, что ни у одного из детей не оказалось настоящего призвания.
     - Но ты же была единственным ребенком, мама. Сама же говорила.
     - Я имела в виду, что у меня с определенного времени не стало родных, и это было чистой правдой. А вообще в нашей семье было четверо детей - еще два брата и сестра. Я потеряла их всех до того, как ты родилась.
     - Потеряла?! Боже!
     - Не так, как ты подумала... - Она замолчала, вспоминая о Колине, о том, вправе ли она даже теперь открыть дочери, кем он был ей на самом деле. Потом заговорила вновь:
     - У нас не было сплоченной семьи, Шаннон. Невзирая на все строгости воспитания, все требования. Невзирая на глубокую религиозность. Но я не об этом. Я вырвалась впервые из дома, крупно повздорив с родителями, однако это не намного уменьшило чувство радости от первого самостоятельного путешествия. Мы с Кэтлин были похожи на двух школьниц, удравших с урока. Сначала отправились в Дублин, конечно. Потом - куда повели нас наши географические карты и наши носы. Ах, какими свободными мы были!
     "Как до удивления легко восстанавливается в памяти былое!" - подумала Аманда, сделав передышку, чтобы восстановить дыхание. И это после стольких лет, когда она насильно подавляла воспоминания.
     А вот теперь они свежи и чисты, как вода в роднике. И она словно слышит заливистый смех Кэтлин, неровный гул мотора крошечного автомобиля, который они тогда наняли. Заново переживает, когда они сбиваются с дороги, поворачивая не туда. Радуется, если все же оказались в намеченном месте.
     Первое яркое впечатление от вида грозных остроконечных скал, душевный покой при взгляде на зеленые холмы и поля. Радостное ощущение, что она наконец-то вернулась домой - чувство, которого Аманда никак не ожидала и которое больше к ней так никогда и не вернулось.
     - Мы много чего увидели по дороге, дорогая, а потом, когда оказались на западе, осели в небольшой прелестной гостинице с видом на реку Шаннон. Оттуда мы продолжали свои поездки в разных направлениях. Скалы Мора, Голуэй, берега Баллибеньона, многочисленные живописные местечки, о существовании которых даже не подозреваешь, пока случайно не наткнешься на них.
     Она подняла глаза на дочь, и Шаннон отметила, что взгляд матери стал живым и ясным.
     Аманда опять заговорила:
     - О, как мне хочется, чтобы ты побывала там! Посмотрела своими глазами, почувствовала все волшебство тех мест. Морские волны, с грохотом разбивающиеся о скалы и превращающиеся в водяную пыль. Их особый цвет. А как пахнет воздух под нежным теплым дождем, как завывают ветры Атлантики. А дневной свет! Он словно жемчуг с примесью золота.
     "Вот это любовь, а я о ней даже не подозревала, - подумала Шаннон, удивленная и зачарованная. - Любовь, которая подсказывает слова, как из книги..."
     - Нет! - грустно вздохнула Аманда. - Не думай, я больше никогда не возвращалась туда. Хотя сколько раз мечтала, строила планы. Решала и передумывала, понимая, что прежнего ощущения уже не будет. Оно приходит единожды. Верно?
     Это был не столько вопрос, сколько утверждение, и Шаннон молчала, ожидая, что мать скажет дальше.
     Аманда прикрыла глаза. В ней вновь взбунтовалась боль, которой она отказывалась подчиняться. Она всеми силами старалась не обращать на нее внимания, не позволить отвлечь от того, что хотела сказать, что должна была сказать.
     - Как-то утром, - преодолевая боль, вновь заговорила она, - был уже конец лета, и часто шли дожди, Кэйт не очень хорошо себя почувствовала и решила остаться в постели, почитать и вообще понежиться. А я наоборот. Меня куда-то тянуло, хотелось двигаться. На душе было беспокойно, тревожно. В общем, я села в машину и поехала. Сама не зная куда. И очутилась в местечке, которое там называли Луп Хед. На самом берегу океана, где высокие скалы. Я вышла из машины и пошла по тропинке. Дул жуткий ветер, он приносил запахи м