итой в своем поместье.
   Не отрывая глаз от экрана, Мэгги упала в кресло.
   - Ева, - прошептала она. - О господи, Ева.

***

   Запершись в своем  кабинете,  Майкл  Дельрико  пристально  вглядывался  в
мелькающие  на  телеэкране  фотографии.  Ева  в   двадцать   лет,   веселая,
жизнерадостная. В тридцать, великолепная, чувственная.
   Он не мог пошевелиться. Не мог произнести ни звука.
   Ушла. Умерла. Все кончено.
   Он мог дать ей все, включая жизнь. Если бы она его любила, если бы верила
в него, доверяла ему, он смог бы остановить это.  Но  она  его  презирала  и
ненавидела. Она его отвергла. И поэтому мертва.  И  даже  после  смерти  она
смогла погубить его.

***

   Глория лежала в  затемненной  спальне  с  прохладной  гелевой  маской  на
распухших глазах. Валиум не помогал. Вряд ли  поможет  хоть  что-нибудь.  Ни
таблетки, ни хитрости, ни молитвы ничего не исправят.
   Ева была ее лучшим другом. О, если бы можно было стереть воспоминания.
   Конечно, она обижалась, злилась,  боялась,  но  она  никогда  всерьез  не
желала Еве смерти. Она не хотела, чтобы все кончилось вот так.
   Ева  мертва.  Из-под  успокаивающей   маски   струились   слезы.   Глория
размышляла, что теперь будет с ней.

***

   В своей библиотеке, окруженный любимыми книгами, Виктор слепо смотрел  на
запечатанную бутылку "Ирландского тумана". Виски, настоящее ирландское виски
- самый надежный способ напиться.
   Он хотел напиться, напиться так, чтобы  не  думать,  не  чувствовать,  не
дышать. Сколько времени нужно оставаться мертвецки пьяным,  чтобы  потом  не
чувствовать боли? Одну ночь? Одну неделю? Один год? - спрашивал себя  Виктор
и знал, что, даже если он обречен еще на десять лет  жизни,  он  никогда  не
переживет эту боль.
   Ева. Только Ева могла бы остановить ее. А он никогда  больше  не  обнимет
ее, не услышит ее смех, просто никогда больше не будет с ней.
   Это не должно было случиться. Он чувствовал, что все  могло  быть  иначе.
Можно было переписать конец, как в плохом сценарии.
   Она покинула его, и на этот раз не будет ни примирений, ни  компромиссов,
ни  обещаний.  Все,  что  ему  осталось,  -  пустые  дни,  пустые   ночи   и
воспоминания.
   Виктор схватил бутылку и, размахнувшись, швырнул ее в стену. Удар,  дождь
осколков и виски... Потом, закрыв  лицо  руками,  он  долго  проклинал  Еву,
вкладывая в проклятия всю душу.

***

   Энтони Кинкейд торжествовал.  Злорадствовал.  Хохотал.  Запихивая  в  рот
крекеры с паштетом, он не сводил глаз с телеэкрана. Как только  заканчивался
один экстренный выпуск новостей, Кинкейд переключал каналы, пока не  находил
другой.
   Ведьма умерла, и ничто не могло доставить ему большего счастья.  Осталось
только разделаться с Саммерс, достать кассеты, которыми дразнила его Ева,  и
его репутация, его деньги, его свобода в безопасности.
   Ева получила по заслугам... Тони только надеялся, что перед  смертью  она
страдала.

***

   Лайл не знал,  что  и  думать.  От  страха  он  не  мог  думать.  Как  он
предполагал, с Евой разделался Дельрико.., а он связан с Дельрико.  Конечно,
он всего лишь шпионил, но такие, как Дельрико, никогда не идут ко  дну.  Они
топят других.
   Он мог бы сбежать, но где спрятаться? И  полицейские  не  клюнут  на  его
алиби. Кто подтвердит, что он накурился марихуаны и заснул?
   Черт побери, ну почему эта стерва сдохла так рано? Если бы она  подождала
пару недель, его карманы были бы полны денег... Ему просто не  повезло.  Ему
опять не повезло.
   Лайл, голый, сидел на кровати, уставившись на полупустую пивную  бутылку.
Необходимо твердое алиби.  Он  глотнул  пива,  поковырялся  в  своих  жалких
мозгах, ухмыльнулся. Дельрико заплатил ему пять тысяч.  Если  он  не  сможет
обеспечить себе алиби  за  пару  штук..,  и  с  помощью  своего  знаменитого
неутомимого члена, жизнь не стоит того, чтобы жить.

***

   Тренере  все  не  успокаивалась.  Нина  пыталась  накормить  ее,  но   та
отказывалась от еды. Отказывалась от снотворного. Несмотря на все уговоры  и
требования Нины, она не желала даже входить в дом.
   По всему дому рыскали полицейские. Они заглядывали в ящики, щупали личные
вещи Евы. Они все оскверняли.
   Нина следила за Треверс  распухшими  и  покрасневшими  от  слез  глазами.
Неужели эта женщина думает, что только ей больно? Неужели  она  думает,  что
только она потрясена, и напугана, и мучается неизвестностью?
   Нина отвернулась от дверей  веранды,  от  Треверс.  Господи,  как  же  ей
необходимо с кем-нибудь поговорить! Как ей нужна  поддержка!  Она  могла  бы
позвонить десяткам людей, но все они начнут расспрашивать ее о Еве. В  конце
концов, Нина Соломен родилась в тот день, когда Ева Бенедикт впустила  ее  в
свою жизнь.
   Теперь, когда Евы нет, у нее никого не осталось. Ничего. Как  может  один
человек так всецело поглотить другого? Это не правильно. Это несправедливо.
   Нина подошла к бару и налила себе неразбавленного виски. Первый же глоток
обжег горло, и она скривилась. Уже многие годы она  не  пила  ничего  крепче
белого вина.
   Вкус виски возродил безобразные воспоминания и не облегчил боль,  а  лишь
усилил ее. Нина глотнула еще раз Ей понадобятся все  ее  силы  на  следующие
несколько недель. На всю оставшуюся жизнь.
   На эту ночь. Надо сосредоточиться на том, чтобы пережить одну эту ночь.
   Как она сможет заснуть здесь, в  этом  большом  доме,  зная,  что  пустая
спальня Евы совсем рядом?
   Можно было бы переехать в  отель..,  но  это  не  правильно.  Она  должна
остаться, она должна как-то пережить эту первую ночь. Потом она  подумает  о
следующей. И о следующей.

***

   Действие  снотворного  кончилось  после  полуночи.  Кончилось  резко,  не
оставив между сном и бодрствованием ни одной секунды, в которую Джулия могла
бы убедить себя, что все это было кошмарным сном.
   Очнувшись, она сразу же вспомнила, где находится и что случилось.
   Она - в кровати Пола. А Ева мертва.
   Джулия повернулась, чтобы поскорее почувствовать Пола, прижаться к  теплу
и жизни, но наткнулась на пустоту.
   Хотя тело казалось невесомым, а голова пустой, она с трудом  выползла  из
постели.
   Теперь она вспомнила, как заставила Пола заехать к Сесиль  за  Брэндоном.
Она бы не вынесла, если бы Брэндон услышал новости  не  от  нее,  но  смогла
сказать только, что произошел несчастный случай - какая  жалкая  замена  для
слова "убийство"! - и что Ева мертва.
   Брэндон поплакал  немного  -  естественная  реакция  на  смерть  женщины,
которая была к нему добра. Как и когда она сможет признаться  ему,  что  эта
женщина была его бабушкой?
   Она сделает это позже. Сейчас Брэндон спит... Пол не спал.  Он  стоял  на
широком балконе, сунув руки в  карманы  джинсов,  и  пристально  смотрел  на
черные волны, набегающие на черный песок. Ее сердце чуть не разорвалось.
   Джулия видела его силуэт в лунном свете. Она  не  видела  его  лица,  его
глаз, ей не нужно было слышать его голос - она чувствовала его горе.
   Она замерла, не зная, как ему помочь, что сказать.
   Как только Джулия подошла к балконным дверям,  ветер  донес  до  Пола  ее
аромат. И ее горе.
   Весь вечер он автоматически  делал  необходимое.  Звонил  сам,  просеивал
поступающие звонки. Ел суп, который разогрела Джулия, заставлял  ее  принять
снотворное. У него не осталось сил даже на сон.
   - Когда мне было пятнадцать.., почти  перед  самым  шестнадцатилетием,  -
начал он, не оборачиваясь, - Ева научила меня водить машину. Я был у  нее  в
гостях, и в один прекрасный день она просто ткнула пальцем в свою  машину  В
чертов "Мерседес". И  сказала:  "Залезай,  парень.  Какая  разница?  Сначала
научишься водить с правой стороны".
   Пол вытащил из кармана сигару. Вспыхнувшая спичка  на  секунду  высветила
его страдальческое лицо, затем оно снова погрузилось во тьму.
   - У меня ноги тряслись от ужаса  и  восторга.  Целый  час  я  мотался  по
Беверли-Хиллз, натыкаясь на бордюры. Мотор глох, автомобиль дергался, а  Ева
только хохотала.
   Дым обжег горло, и Пол отшвырнул сигару через перила.
   - Господи, я любил ее.
   - Я знаю.
   Джулия подошла к нему, обняла, и в молчании, держась друг за  друга,  они
думали о Еве.

Глава 27

   Мир скорбел. Ева была бы в восторге.
   Она блистала на обложке и  в  шестистраничном  развороте  "Пипл".  "Нэшнл
инкуайер" уверял, что ее дух  витает  в  павильонах  ее  первой  киностудии.
Телепрограмма "Ночной контур" посвятила  ей  целый  выпуск.  Почти  на  всех
каналах,  включая  кабельные,  ее  фильмы   разрушили   сетку   телепередач.
Предприимчивые уличные торговцы распродавали футболки, кружки и плакаты с ее
портретами быстрее, чем их успевали подвозить.
   За день до "Оскара" Голливуд погрузился в траур. Как бы она хохотала!
   Пол старался заглушить свое горе,  представляя  ее  реакцию  на  все  эти
почести - ее торжествующую улыбку, ее сияющее лицо...
   Джулия держалась. Она делала все, что было необходимо,  однако  он  видел
отчаяние в ее  глазах,  которое  ничем  не  мог  облегчить.  Она  провела  в
полицейском  участке  много  часов,  вспоминая  каждую  деталь.  Безупречное
самообладание изменило ей только однажды - когда Фрэнк в первый раз  включил
магнитофон.  Услышав  низкий  хрипловатый  голос   Евы,   Джулия   вскочила,
извинилась и бросилась в дамскую комнату.
   Вернувшись, она заставила себя прослушать все  пленки,  сравнивая  их  со
своими  записями,  уточняя  даты  и  обстоятельства   интервью,   настроение
интервьюируемых и  свои  впечатления.  Она  собственноручно  пометила  копии
записей, оставленные в полиции.
   Все три страшных дня, пока Пол занимался  похоронами,  Джулия  и  Брэндон
жили в его доме в Малибу.
   Через своих адвокатов Ева  оставила  Полу  очень  ясные  инструкции.  Она
завещала похоронить себя пышно. А когда она желала простоты? Год  назад  Ева
сама купила место на кладбище - первоклассную недвижимость, как она  назвала
его.  Она  сама  выбрала   себе   гроб.   Темно-синий   полированный   гроб,
задрапированный изнутри белоснежным шелком. Она даже составила список гостей
и распределила их места в церкви, будто спланировала последний прием.
   Она выбрала музыку и музыкантов. И платье - вечернее  платье  изумрудного
цвета, в котором никогда не появлялась на публике.  Этому  платью  предстоял
величественный дебют.
   Конечно, прическу должен был сделать Армандо.
   В день похорон зрители - поклонники Евы - заполонили тротуары прилегающих
к церкви улиц, толпились  у  входа  в  церковь.  Некоторые  плакали,  другие
щелкали  фотоаппаратами,  вытягивали  шеи,  пытаясь   разглядеть   скорбящих
знаменитостей. Жужжали  видеокамеры,  меняли  владельцев  бумажники,  иногда
кто-то  падал  в  обморок.  Ева  оценила  бы.  Премьере  не   хватало   лишь
прожекторов.
   Черные лимузины  величественно  извергали  из  своих  недр  блистательных
пассажиров: богатых, прославленных, обаятельных, скорбящих. Лучшие модельеры
были представлены в уместном случаю черном.
   Толпа охнула и зашепталась, когда, тяжело опираясь на крепкую руку  мужа,
появилась Глория Дюбари  в  туалете  от  Сен-Лорана,  увенчанном  элегантной
шляпой с густой вуалью.
   Снова шепот и сдавленные смешки, когда Энтони Кинкейд выволок из лимузина
свою омерзительную тушу.
   Треверс и Нина проследовали сквозь строй под защитой своей неизвестности.
   Питер Джексон не поднял склоненной головы, игнорируя оклики  поклонников.
Он думал о женщине, с которой провел несколько знойных ночей, и о  том,  как
прекрасно она выглядела дождливым утром.
   Толпа  зааплодировала  и  разразилась  приветственными   криками,   когда
появился Рори Уинтроп. Не зная, как реагировать, он помог выйти из  лимузина
жене, затем повернулся к приближающемуся Кеннету Стокли.
   - Господи,  просто  цирк,  -  прошептала  Линда,  пытаясь  решить,  какой
стороной повернуться к вездесущим камерам.
   - Да. - Мрачно улыбаясь,  Кеннет  обвел  взглядом  толпу,  напирающую  на
полицейские заграждения. - А Ева все еще инспектор манежа.
   Линда взяла мужа под руку.
   - Как ты, дорогой?
   Рори только покачал головой. Он вдыхал экзотический  аромат  духов  жены,
чувствовал ее поддержку, но холодные тени церкви  словно  протянули  к  нему
костлявые руки.
   - Я чувствую себя смертным  впервые  в  жизни.  -  Рори  увидел  у  входа
Флэннигана и подавил желание подойти к  нему.  Никакие  слова  не  проникнут
сквозь глубокое горе,  отпечатавшееся  в  глазах  Виктора.  -  Идемте.  Пора
начинать это проклятое шоу.
   Джулия знала, что сможет продержаться. Должна  продержаться.  Однако  под
внешним спокойствием бурлил страх. Лимузин остановился  у  тротуара,  и  она
крепко сжала веки, но, коснувшись ее руки, Пол заметил, что пальцы ее  сухие
и холодные. Увидев  Виктора,  Джулия  вздрогнула..,  его  взгляд  равнодушно
скользнул по ее лицу.
   Виктор не знает! Не знает, как близка и ей женщина, которую они хоронят.
   Слишком много людей, в панике думала  Джулия.  Слишком  много  и  слишком
близко, и все ближе и ближе. Таращатся, кричат. Она  чувствовала  их  запах,
запах разгоряченной плоти, ощутимое мерцание их горя и возбуждения.
   Джулия попятилась, но Пол обхватил ее за талию, прошептал что-то. Она  не
разобрала его слов из-за звона в ушах. Она попыталась сказать ему, что ей не
хватает воздуха, но он уже быстро вел  ее  по  лестнице  вверх,  к  зияющему
входу.
   Церковь заполнили люди и цветы, однако  здесь  воздух  был  прозрачным  и
прохладным. Вместо могучих стонов органа - нежные трели скрипок  и  простые,
искренние звуки флейт. Никаких  траурных  венков.  Россыпи  камелий,  роз  и
магнолий, ослепительно белых, как снежные сугробы, освежали траур. Роскошь и
красота. И словно в центре сцены, на которой Ева провела большую часть своей
жизни, - сияющий синий гроб.
   - Как похоже на нее,  -  прошептала  Джулия.  Паника  отступила,  оставив
печаль и восхищение. - Поразительно, что она  не  попробовала  свои  силы  в
режиссуре.
   - Именно это она сейчас и  сделала,  -  улыбнулся  Пол.  Ведя  Джулию  по
проходу между скамьями, он замечал не только слезы и скорбные  глаза,  но  и
продуманные позы, испытующие взгляды. Тут и там люди собирались группками  и
шептались. Обсуждались проекты, заключались сделки. Не в привычках Голливуда
упускать любую возможность.
   Ева поняла бы и простила.
   Джулия не собиралась подходить к гробу, чтобы бросить  последний  взгляд,
сказать последнее "прости". Если это и трусость, она с ней смирилась. Только
когда она увидела у  гроба  Виктора,  осунувшегося,  поникшего,  сжавшего  в
кулаки огромные руки, она не смогла проскользнуть на скамью.
   - Я должна... Пол кивнул.
   - Хочешь, я пойду с тобой?
   - Нет, я.., я думаю, что  должна  подойти  одна.  Первый  шаг  был  самым
трудным. Затем она сделала второй шаг и  еще  один.  Остановившись  рядом  с
Виктором, она попыталась разобраться в своих чувствах. Эти люди  создали  ее
Женщина, так прекрасно спящая на белоснежном шелке. Мужчина, который смотрит
на ее вечный сон полными горя глазами. Джулия не могла думать о  них  как  о
родителях, но она  могла  чувствовать.  Следуя  голосу  своего  сердца,  она
накрыла ладонью пальцы Виктора.
   - Она любила вас больше всех на свете. Почти самое последнее из того, что
она говорила мне, это как счастлива была с вами.
   - Я никогда не мог дать ей столько, сколько хотел бы. Никогда.
   - Виктор, вы дали ей гораздо больше, чем сознаете. Для  других  она  была
звездой, образом. Для вас она была женщиной. Единственной женщиной. - Джулия
всем сердцем надеялась, что поступает и  говорит  правильно.  -  Как-то  она
сказала мне, что по-настоящему сожалеет лишь  о  том,  что  ждала  окончания
съемок того фильма.
   Только эти слова заставили Виктора отвернуться  от  Евы  и  взглянуть  на
дочь, о которой  он  не  подозревал.  И  только  тогда  Джулия  поняла,  что
унаследовала глаза отца.., тот насыщенный серый цвет, который чувства  могут
менять от дымного до ледяного. Она  отшатнулась,  но  его  рука  уже  крепко
сжимала ее руку.
   - Мне будет недоставать ее  в  каждое  мгновение,  что  мне  остались,  -
прошептал Виктор, и Джулия повела его к скамье, где ждал Пол.

***

   Растянувшись  на  несколько  миль,  одинаковые  черные  лимузины   плавно
поднимались к Форрест-Хиллз. Для каждого  гостя  или  супружеской  пары  был
заказан отдельный автомобиль, и в прохладной  роскоши  вдали  от  любопытных
глаз можно было дать волю истинным чувствам. Одни застыли в  глубоком  горе,
переживая личную утрату. Другие скорбели абстрактно, как огорчаются, услышав
в  последних  новостях   о   смерти   знаменитости,   об   уходе   личности,
олицетворявшей целую эпоху. Это было не оскорблением, а данью памяти.
   Некоторые просто ощущали благодарность за то, что их  включили  в  список
гостей, ибо подобному событию гарантировано внимание прессы. И это  тоже  не
было оскорблением. Просто бизнесом.
   Были и те, кто вовсе не горевал, а лелеял в сердцах, таких же черных, как
сверкающая краска лимузинов, радость и злобу.
   Некоторым образом и это можно было считать честью.
   Джулия, вышедшая из машины,  чтобы  пройти  несколько  коротких  шагов  к
вырытой могиле, не попадала ни в одну из этих категорий. Она уже  похоронила
своих  родителей,  уже  приспособилась  к  огромной  пропасти,   разделявшей
любимого ребенка и сироту. И все же каждый шаг причинял  ей  глубокую  боль.
Сегодня она похоронит еще одну мать, снова  посмотрит  в  глаза  собственной
неминуемой смерти.
   Вдыхая запахи травы и земли, густой аромат цветов, Джулия отгородилась от
настоящего воспоминаниями.
   Вот она смеется с  Евой  у  бассейна,  пьет  слишком  много  шампанского,
говорит слишком откровенно... Как она смогла столько рассказать Еве?
   Вот она потеет вместе  с  Евой  на  тренировках,  задыхаясь,  ругается  и
жалуется. Эта странная близость двух полуголых женщин,  заключенных  в  одну
клетку тщеславия.
   Разделенные секреты,  искренность  и  доверие,  никакой  лжи.  Как  легко
родилась их дружба!
   Не этого ли хотела Ева? Завязать дружбу, доверять и доверяться, открыться
полностью, внушить любовь...
   Какое это имеет значение?  Евы  нет.  И  если  что-то  осталось  неясным,
невысказанным, то теперь истина никогда не увидит свет.
   Джулия искренне горевала, хотя и не представляла, сможет ли  когда-нибудь
простить.

***

   - Дерьмо, - выругался Фрэнк. Он рассматривал факты под  всеми  возможными
углами и видел только одну дорогу. И эта дорога  вела  его  прямо  к  Джулии
Саммерс.
   Всю свою профессиональную жизнь Фрэнк в основном полагался  на  интуицию.
Хорошо развитое  чутье  может  вывести  полицейского  из  лабиринта  улик  и
подозреваемых. Никогда еще за всю его карьеру  интуиция  так  драматично  не
противоречила фактам.
   Все эти факты лежали перед ним в толстой папке,  распухшей  за  прошедшие
три дня.
   Отчеты  экспертов,  результаты  вскрытия,  отпечатанные   и   подписанные
показания свидетелей, которых расспрашивал он сам или его подчиненные.
   В день убийства и домоправительница, и секретарша видели Еву Бенедикт  за
несколько минут до часа дня, когда  после  короткой  личной  беседы  с  Евой
уехала Глория Дюбари. Джулия Саммерс появилась у ворот около часа, поболтала
с охранником и въехала  в  поместье.  Звонок  из  гостевого  дома  в  службу
спасения поступил в час двадцать две.
   На эти двадцать  две  минуты,  на  жизненно  важный  отрезок  времени,  в
который, судя по заключениям экспертов и  показаниям  свидетелей,  произошло
убийство, у Джулии не было алиби.
   Смерть Евы наступила в результате  удара  медной  кочергой  по  основанию
черепа. На кочерге были обнаружены отпечатки пальцев только Джулии Саммерс.
   Все двери гостевого дома, кроме парадной, которую  открыла  сама  Джулия,
оказались заперты. На теле Евы не было обнаружено никаких ключей.
   Улики, конечно, косвенные, но  достаточно  и