виноват. Бобби очень серьезно относился к работе с ней, а ведь ему всего лишь двадцать один год. С белокурыми волосами до плеч, завязанными в "конский хвост", и с золотым кольцом в одном ухе, он походил скорее на художника, чем на студента, специализирующегося на фотографии. Узкое длинное лицо, идеально ровные зубы... Его родители, очевидно, свято верили в ортодонтические пластинки, решила Джо, пробежав языком по собственному, не совсем правильному прикусу. И у него хороший глаз и вкус, а Джо никогда не отказывалась поделиться своими знаниями с талантливыми людьми.
     Большие карие глаза Бобби все еще настороженно следили за ней, и она постаралась вложить в свою улыбку максимум теплоты.
     - У меня была плохая ночь.
     - Это видно. - Заметив ее удивленно изогнутые брови, Бобби сам попытался улыбнуться. - Ты ведь сама говорила, что искусство фотографа заключается в умении видеть. А что случилось? Опять не могла заснуть?
     Джо не любила и не желала притворяться. Она пожала плечами и потерла усталые глаза.
     - Почти не спала.
     - Попробуй мелатонин. Моя мать просто молится на него. - Бобби присел на корточки и стал собирать осколки кружки. - И, наверное, тебе не стоит пить столько кофе.
     Бобби поднял глаза и увидел, что Джо не слушает. Снова ушла в себя, подумал он. Раньше у нее не было этой привычки. Он уже хотел отбросить менторский тон и не читать ей очередную лекцию о необходимости здорового образа жизни, но решился еще на одну попытку.
     - Опять весь вечер сидела на кофе и сигаретах?
     - Да, - ответила Джо словно, в полусне.
     - Это убьет тебя! Тебе необходима специальная программа: правильное питание, прогулки на свежем воздухе. За последние недели ты потеряла фунтов десять, а у тебя тонкие кости - так ты наживешь себе остеопороз. Для костей и мышц нужен строительный материал.
     - Угу.
     - Джо, тебе обязательно надо сходить к врачу. По-моему, у тебя малокровие. Ты бледная, а под глазами такие мешки, что туда можно засунуть половину твоего фотооборудования.
     - Как мило, что ты заметил.
     Бобби собрал самые большие осколки и выкинул их в мусорную корзину. Конечно, заметил! Ее лицо трудно не замечать, хотя она как будто специально трудится над тем, чтобы сделать его незаметным. Бобби никогда не видел на ее лице и намека на макияж, а волосы она стягивала на затылке, вместо того чтобы позволить им обрамлять это нежное овальное лицо с тонкими чертами, экзотическими глазами и волнующим ртом.
     Бобби почувствовал, что краснеет, и взял себя в руки. Джо посмеялась бы над ним, если бы знала, что вначале он чуть не потерял из-за нее голову. Потом он, правда, убедил себя, что это - профессиональное восхищение, а не только физическое влечение. И с влечением справился. В основном...
     Однако несомненно, что, если бы Джо слегка подкрасила губы и оттенила глаза, она была бы сногсшибательной красоткой.
     - Я мог бы приготовить тебе завтрак, - заметил Бобби. - Если у тебя есть хоть что-нибудь, кроме шоколадных батончиков и заплесневелого хлеба.
     Глубоко вздохнув, Джо постаралась сосредоточиться на его словах.
     - Нет, спасибо. Может, успеем что-нибудь перехватить по дороге. Мы уже опаздываем.
     Она соскользнула с табурета и присела на корточки собрать рассыпанные конверты. Бобби продолжал что-то говорить, но Джо уже не слушала. Тошнотворный страх, затаившийся в ней, перерос в ужас, когда она подняла коричневый конверт со своим именем, написанным печатными буквами.
     Этот конверт был толще остальных, тяжелее. "Выбрось его! - завопил рассудок. - Не открывай! Не заглядывай внутрь!"
     Но ее пальцы уже разорвали конверт, и на этот раз на пол обрушилась целая лавина фотографий. Джо схватила верхнюю - отличный профессиональный черно-белый отпечаток.
     Теперь на снимке были не только ее глаза, но вся она. Джо узнала фон - парк около ее дома, где она часто гуляла. Другой снимок - она в центре Шарлотта, стоит на обочине с репортерской сумкой через плечо.
     - Послушай, отличный снимок.
     Бобби наклонился за фотографией, но Джо резко ударила его по руке и зарычала:
     - Прочь! Не смей! Не трогай их!
     - Джо, я...
     - Не приближайся ко мне.
     Тяжело дыша, Джо упала на колени, судорожно перебирая снимки. На всех фотографиях была она, занятая повседневными делами. Вот она выходит с покупками из магазина, вот садится в свою машину...
     "Он повсюду, он следит за мной! Куда бы я ни шла, что бы ни делала... Он охотится за мной".
     Джо знобило, у нее стучали зубы. А когда она подняла очередную фотографию, ей показалось, что внутри щелкнул какой-то выключатель. Фотография в ее руке задрожала, как от резкого порыва ветра. Джо даже закричать не смогла, словно в легких совсем не осталось воздуха. Она просто не чувствовала больше свое тело.
     Отличный снимок: профессиональное освещение и использование светотеней. Джо обнажена, кожа излучает некое жуткое сияние. Тело непринужденно раскинуто, голова чуть склонена, изящный подбородок опущен. Одна рука лежит на талии, другая закинута за голову, как в спокойном сне.
     Но глаза... Глаза открыты, вытаращены. Кукольные глаза. Мертвые глаза.
     Мгновение Джо казалось, что ее отбросило назад, в ночной кошмар, и она снова смотрит сама на себя, беспомощная, неспособная найти выход из тьмы.
     Но даже охваченная ужасом, она смогла увидеть различия. У женщины на фотографии волосы светлые, пышные и волнистые, а тело более зрелое.
     - Мама?! - прошептала Джо, схватив фотографию обеими руками. - Мама!
     - Что с тобой, Джо? - Бобби ошеломленно уставился в ее остекленевшие глаза. - Что происходит, черт побери?
     - Где ее одежда? - Джо обхватила руками голову, разрывающуюся от грохота и гула, и начала раскачиваться. - Где она сама?
     - Успокойся.
     Бобби сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы взять у Джо фотографию, но она резко вскинула голову.
     - Не подходи! - Кровь прилила к ее щекам, в глазах заплясали огоньки безумия. - Не прикасайся ко мне! Не прикасайся к ней!
     Испуганный, озадаченный, Бобби выпрямился и поднял руки.
     - Хорошо, Джо. Хорошо.
     Джо снова опустила глаза на фотографию Аннабелл. Как же ей холодно, как холодно! Молодая, загадочно прекрасная... и холодная, как смерть.
     - Она не должна была бросать нас, не должна была уходить. Почему она это сделала?
     - Наверное, у нее не было другого выхода, - тихо сказал Бобби.
     - Нет, она должна была остаться с нами! Она была необходима нам, но мы оказались ей не нужны. Она так красива... - Слезы покатились по щекам Джо, и фотография задрожала в ее руке. - Как сказочная принцесса. Я всегда думала, что она - принцесса. Она бросила нас. Бросила нас и ушла. А теперь она мертва...
     Прижимая фотографию к груди, Джо свернулась в клубочек и разрыдалась.
     - Полно, Джо, - Бобби ласково потянулся к ней. - Пойдем со мной. Тебе нужна помощь.
     - Я так устала, - прошептала Джо и не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки, как ребенка. - Я хочу домой.
     - Хорошо. А сейчас просто закрой глаза.
     Фотография тихо спорхнула на пол лицевой стороной вниз... на все другие лица. Джо увидела надпись на обратной стороне. Большие четкие буквы: "СМЕРТЬ АНГЕЛА".
     И последняя ее мысль - когда тьма уже сомкнулась вокруг нее - была о "Приюте".

Глава 2

     Легкий туман клубился в первых проблесках зари, словно готовый исчезнуть сон. Солнечные лучи пронзили кроны могучих дубов и заблестели в каплях росы. Маленький кардинал красной пулей беззвучно метнулся сквозь ветви. Славки и овсянки, гнездившиеся в клочьях лишайника, проснулись и завели утреннюю песню.
     Он больше всего любил именно начало дня. На рассвете, когда никто не посягал на его силы и время, он мог обо всем подумать без помех. Просто побыть самим собой, наедине с собой.
     Брайан Хэтуэй всю жизнь провел на острове и никогда не хотел поселиться где-то еще. Он повидал материк, посетил большие города, а однажды, охваченный внезапным порывом, даже провел отпуск в Мексике. Но этот остров - со всеми его достоинствами и недостатками - принадлежал ему. Он родился здесь в одну штормовую сентябрьскую ночь тридцать лет назад. Родился на той самой большой дубовой кровати с пологом, на которой теперь спал сам. Его приняли собственный отец и старая негритянка, дымившая трубкой из кукурузного початка.
     Старуху звали мисс Эффи, ее родители были в свое время рабами его предков. Когда он был еще очень мал, она рассказывала ему историю его рождения. Рассказывала, как завывал ветер и бушевал океан, а в огромном доме на этой величественной кровати его мать сражалась, словно настоящий воин, а потом рассмеялась, когда маленький Брайан вылетел из ее чрева прямо в руки отца.
     Хорошая история! Когда-то Брайан мог отчетливо представить себе смеющуюся мать и отца, который жаждет принять его.
     Его матери давно здесь нет, старая мисс Эффи мертва, и много - очень много - времени прошло с тех пор, как отец в последний раз обнимал его.
     Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекательным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заставить эти губы улыбнуться.
     Свет слегка изменился, пора было возвращаться в "Приют", чтобы приготовить постояльцам завтрак.
     Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брайан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нравится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опасается, не "голубой" ли он, даже развлекало.
     Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для занятий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.
     Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев...
     Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться кружным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.
     Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением наблюдать за расцветающим утром.
     Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные молодыми соснами и величественными дубами.
     Однако больше всего он любил лес с его темными укромными уголками, полными неразрешимых загадок.
     Он хорошо знал историю острова. Когда-то рабы выращивали здесь хлопок, а его предки сколачивали на этом свои состояния. Остров был поделен между несколькими семействами. Его хозяева становились судовладельцами и стальными магнатами, состояния продолжали увеличиваться и то ускользали, то вновь возвращались в их руки. Теперь деньги уже были не те, что прежде, но остров оставался в руках потомков тех хлопковых королей и стальных императоров. Их дома, выглядывающие из-за дюн, скрывающиеся под сенью деревьев, возвышающиеся над широкой лентой Пеликанова пролива, переходили от поколения к поколению, и до сих пор только горстка семей могла назвать остров своим домом.
     Но в этот маленький рай традиционно съезжались богачи - охотиться на оленей и диких кабанов, собирать раковины, ловить рыбу в реке и океане.
     В летнюю послеобеденную жару они отдыхали на верандах, а рабы разносили бокалы с холодным лимонадом. По вечерам в бальном зале господского дома в свете свечей, мерцающих в хрустальных люстрах, кружились блестящие пары, в карточном зале, попивая отличный южный бурбон <Бурбон - кукурузное или пшеничное виски> и дымя толстыми кубинскими сигарами, беспечно играли в карты мужчины.
     Тогда "Приют" был замкнутым мирком для избранных, символом образа жизни, обреченного на гибель.
     Отдыхающие до сих пор приезжали на остров, несмотря на его уединенность, а может быть, и благодаря ей. Чтобы сохранить собственность, Хэтуэям пришлось превратить часть дома в гостиницу.
     Брайан знал, что его отец ненавидит каждый шаг, даже звук шагов посторонних на своем острове. Только по этому поводу - и Брайан это помнил - спорили его родители. Аннабелл хотела открыть остров большему числу туристов, привлечь сюда людей, создать круг постоянных гостей, оживить жизнь острова. А Сэм Хэтуэй настаивал на том, чтобы сохранить все неизменным, нетронутым, и контролировал число отдыхающих и экскурсантов, как скряга, неохотно выдающий мелкие монетки. И, в конце концов Брайану стало казаться, что он понял, почему его мать сбежала, - здесь ей не хватало людей, лиц, голосов.
     Теперь же для Сэма Хэтуэя этот остров превратился в памятник неверной жене. Это был его счастливый дар и его проклятие.
     Однако, несмотря на все свои старания, отец не мог остановить изменения, как не мог остановить наступление на остров океана.
     Брайан и сам не приветствовал изменений, но в гостинице они были необходимостью. А гостиницу он любил и, если честно, наслаждался даже выполнением своих повседневных обязанностей. Брайан любил и постояльцев. Ему нравилось слышать чужие голоса, наблюдать за чужими привычками, слушать разные истории из чужих жизней, чужих миров.
     Он не имел ничего против других людей - до тех пор, пока они не выказывали намерения остаться. А впрочем, в глубине души он не верил, что люди могут оставаться здесь надолго.
     Вот Аннабелл не осталась.
     Брайан поднялся, испытывая смутное раздражение от того, что шрам двадцатилетней давности неожиданно запульсировал, как открытая рана. Стараясь не обращать внимания на боль, он отвернулся от ручья и направился по вьющейся тропинке вверх, к "Приюту".
     Выйдя из леса на ослепительный свет, он зажмурился. Солнечные лучи разбивались о струю фонтана и превращали каждую капельку в радугу. Брайан окинул взглядом сад. Буйно разросшиеся тюльпаны выглядели вполне прилично, гвоздики казались несколько взлохмаченными... А это что за багровое чудище, черт побери? - спросил он себя. Вообще-то Брайана можно было назвать в лучшем случае посредственным садовником, но он старался содержать территорию гостиницы в порядке. Отдыхающие платили деньги и хотели радовать не только свои желудки, но и глаза: кроме вкусной еды, они желали наслаждаться начищенным антиквариатом и ухоженными садами.
     Итак, чтобы привлекать постояльцев, необходимо содержать "Приют" в отличном состоянии, а это требует бесконечных часов тяжелого труда. Но без платных гостей вообще неоткуда было бы взять средства, дом бы давно разрушился. Бесконечный цикл! - думал Брайан, хмуро глядя на цветы. Змея, заглатывающая собственный хвост. Капкан без ключа.
     - Агератум.
     Брайан резко вскинул голову. Голос он узнал сразу, но пришлось прищуриться, чтобы разглядеть его хозяйку, которой солнце светило в спину. Брайана всегда раздражало, что она умеет подкрадываться так незаметно. Впрочем, он давно уже привык считать доктора Керби Фитцсиммонс незначительным раздражителем.
     - Агератум, - повторила Керби и улыбнулась: она знала, что раздражает его, и считала это большим достижением. Ей понадобился почти год, чтобы добиться хотя бы такой реакции. - Тот цветок, на который ты таращишься, Брайан. А вообще-то твоим садам необходим уход.
     - И до них дойдут руки, - пробормотал он, прежде чем воспользоваться своим самым действенным оружием - молчанием.
     Ему всегда становилось не по себе в обществе Керби. И дело было не только в ее внешности, вполне привлекательной, если вас интересуют изящные блондинки. Брайан считал причиной своей неловкости ее поведение - полную противоположность изяществу и деликатности. Непоколебимо уверенная в себе Керби, казалось, знала понемногу обо всем на свете и не стеснялась идти напролом.
     Ее голос всегда напоминал Брайану о высшем обществе Новой Англии. Или - когда он бывал менее снисходителен - о "проклятых янки". Впрочем, ее лицо раздражало его еще больше: типичные скулы янки, привлекающие внимание к глазам цвета морской волны, слегка вздернутый нос, а особенно - безупречный рот: не очень большой и не очень маленький.
     Брайан все ждал известий о том, что Керби заколотила маленький коттедж, унаследованный от бабушки, и вернулась на материк, отказавшись от намерения открыть здесь клинику. Но один месяц сменял другой, а Керби не уезжала, медленно, но верно вплетаясь в жизнь острова.
     И овладевая его мыслями.
     Продолжая насмешливо улыбаться, Керби откинула с лица волну ниспадающих до плеч волос цвета спелой пшеницы.
     - Прекрасное утро!
     - Еще рано.
     Брайан сунул руки в карманы: когда Керби была рядом, он никогда точно не знал, что делать с руками.
     - Ну, для тебя-то не слишком рано. - Наклонив голову, Керби смотрела на него, и это зрелище ей нравилось. Но пока ей дозволялось только смотреть: завоевать Брайана Хэтуэя оказалось не так-то просто. - Завтрак еще не готов?
     - Мы не обслуживаем до восьми, - нахмурился Брайан: она должна знать это не хуже его, поскольку приходит в гостиницу довольно часто.
     - Что ж, придется подождать. А какое фирменное блюдо сегодня? - спросила Керби, не отставая от него.
     - Еще не решил.
     Отделаться не удалось, и Брайану пришлось смириться с ее присутствием.
     - В таком случае голосую за вафли с корицей. Я могла бы съесть дюжину.
     Сцепив пальцы, Керби подняла руки над головой и потянулась. Брайан изо всех сил пытался не замечать, как натянулась на крепких маленьких грудях хлопчатобумажная блузка. Игнорирование Керби Фитцсиммонс стало в последнее время его основным занятием. Направляясь к кухонной двери по огибающей дом тропинке, посыпанной толчеными раковинами и окаймленной весенними цветами, он заметил:
     - Можешь подождать в гостиной или в столовой.
     - Лучше я посижу на кухне. Обожаю смотреть, как ты готовишь.
     Не успел Брайан придумать, как отвязаться от нее, она поднялась на заднюю веранду и проскочила в кухню.
     Как обычно, кухня сверкала чистотой. Керби ценила аккуратность в мужчинах наряду с хорошим мышечным тонусом и высоким интеллектом. Брайан обладал всеми этими тремя качествами, и именно поэтому ей так не терпелось выяснить, каков он в постели.
     И она была уверена, что в конце концов выяснит! Керби никогда не сворачивала с пути, ведущего к цели. Все, что ей оставалось делать в данном случае, так это потихоньку расшатывать его оборонительные укрепления.
     Керби знала, что небезразлична ему: она видела, как Брайан следит за ней в те редкие моменты, когда теряет бдительность. Он просто упрям. А упрямство она высоко ценила...
     Керби уселась на табурет у стола, не удивляясь, что Брайан молчит: он всегда сохранял дистанцию между собой и окружающими. Зато Керби знала, что он нальет ей чашку изумительного кофе и проследит, чтобы она выпила его с удовольствием. Врожденное гостеприимство!
     Керби отхлебнула кофе и огляделась. Она не поддразнивала его, когда говорила, что любит смотреть, как он готовит. Хотя кухня традиционно считается женской территорией, эта явно была мужской. Что ж, подумала Керби, ведь ее хозяин настоящий мужчина: с большими руками, суровым лицом, непослушными волосами...
     Керби знала - а на этом острове люди знали друг о друге практически все, - что Брайан переоборудовал кухню около восьми лет назад. Он сам спроектировал ее, выбрал материалы и цветовое решение. И создал чисто мужское рабочее помещение - столешницы п