ые чревом жарких  летних
ночей. Они упивались ими, словно животные, спаривающиеся на траве.
   -  Посмотри  на  меня,  -  грудь  Такера  тяжело  вздымалась,  когда   он
приподнялся на руках, - Кэролайн, взгляни на меня.
   Веки ее затрепетали, она взглянула на него, и глаза ее были темными,  как
ночь.
   - Вот это и значит "больше"! - Он прильнул к  ее  губам,  так  что  слова
зазвучали глухо, и весь погрузился в нее, как в море. - Вот это и  значит  -
"больше"...
   Потом Кэролайн обессиленно задремала, радуясь его тяжести. Где-то глубоко
в теле появилась боль, но даже  это  заставляло  ее  улыбаться.  Она  всегда
считала  себя  хорошей  любовницей  -  хотя  под  конец  их  отношений  Луис
решительно  это  отрицал,  -  но  она  никогда  не  чувствовала  себя  такой
победительницей.
   Она легонько вздохнула и потянулась, Такер что-то проворчал и  поднял  ее
на себя.
   - Лучше? - спросил он, когда она распростерлась на  нем,  положив  голову
ему на грудь.
   -  И  прежде  было  замечательно.  -  Она  опять  улыбнулась.  -   Просто
замечательно!
   Еще вздох, и  Кэролайн  подняла  тяжелые  веки.  Она  очень  удивилась  и
смутилась, обнаружив, что они лежат в самом изножье кровати.
   - Как это мы здесь очутились?
   - На все нужна сноровка.  Дай  мне  отдохнуть  несколько  минут  -  и  мы
проделаем обратный путь.
   - Гмм... - Она прижалась губами к его груди. - Дождь перестал,  но  стало
жарче, чем было.
   - Ну, с этим можно справиться.
   Кэролайн с большим трудом приподняла голову.
   - Знаешь, чего мне хочется?
   - Детка, как только соберусь с силами, я дам тебе все, что пожелаешь.
   - Я это запомню. Но... - она нагнулась к самым его губам, - сейчас, вот в
эту самую минуту, я просто безумно хочу мороженого! А ты хочешь  мороженого,
Такер?
   - Да, пожалуй, смог бы проглотить, раз уж ты заговорила об этом. Ты  сама
его принесешь?
   - Конечно.
   Кэролайн выскользнула из постели и стала искать в стенном шкафу  пеньюар,
а Такер закинул руки за голову и закрыл глаза. Он решил, что в ее отсутствие
успеет немного вздремнуть.
   При свете керосиновой лампы Кэролайн накладывала из коробки  мороженое  в
невысокие вазочки и думала, что никогда не забудет вот  этой  самой  минуты.
Знойная кухня, запах дождя и ровное, сильное тепло удовлетворенной любви  во
всем теле.
   Тихонько  напевая,  она  несла  мороженое  по  коридору,  и  даже  резкий
телефонный звонок не заставил ее вздрогнуть. Кэролайн поставила на стол одну
вазочку и, зажав трубку между ухом и плечом, сунула ложку в свое мороженое.
   - Алло.
   - Кэролайн? Слава богу!
   Ложка застыла на полпути ко рту. Она опустила ее и поставила  вазочку  на
стол.  Нет,  все-таки  существовало  на  свете  кое-что,  способное   сейчас
испортить ей настроение.
   - Здравствуй, мама.
   - Я пытаюсь тебе дозвониться уже целый час. Что-то испортилось на  линии.
Впрочем, это не удивительно, учитывая уровень обслуживания там, у вас.
   - У нас была сильная гроза. Как ты себя чувствуешь? Как папа?
   - У нас все хорошо. Папа улетел в Нью-Йорк в командировку, а у  меня  тут
несколько неотложных дел, я  не  могла  с  ним  поехать.  И  если  я  о  ком
беспокоюсь, то о тебе.
   Джорджия Уэверли говорила быстро  и  без  малейшего  акцента.  Она  очень
потрудилась в свое время, чтобы уничтожить южное наследие в своем  голосе  -
так же, как и в сердце.
   Кэролайн представила, как мать сидит за письменным столиком в  безупречно
и со вкусом убранной гостиной, вычеркивая имя дочери  из  списка  неотложных
дел: "Заказать цветы",  "Быть  на  благотворительном  завтраке",  "Позвонить
Кэролайн".
   Эта картина пробудила в ней неприятные воспоминания.
   - Но беспокоиться решительно не о чем.
   - Как не о чем?! Я была сегодня на обеде у Фулбрайтов, и мне пришлось  от
чужих людей узнать, что на мою дочь совершено нападение!
   - Но я не пострадала, - быстро ответила Кэролайн.
   - Я знаю, - отрезала Джорджия, раздражаясь,  что  ее  перебивают.  -  Мне
Картер все рассказал - гораздо подробнее, чем ты сейчас потрудилась  довести
до моего  сведения.  Он  в  курсе  событий,  поскольку  возглавляет  местное
отделение Эн-би-си. Я все время говорила, что тебе совершенно  незачем  туда
ехать, но ты даже слушать не хотела. И  вот  теперь  мне  сообщают,  что  ты
подвергаешься допросу в связи с убийством!
   - Извини. -  Кэролайн  закрыла  глаза:  извинения  являлись  обязательным
атрибутом ее разговоров с матерью. - Я просто не успела тебе рассказать.  Но
теперь все это уже в прошлом.
   На лестнице послышался шум. Она взглянула наверх, увидела Такера и устало
отвернулась.
   - Но, судя по словам Картера,  это  совсем  не  так.  Он  сказал,  что  в
Инносенс  уже  вылетело  несколько  групп  репортеров,  чтобы   сообщать   о
подробностях с места событий. Ну и, конечно, когда всплыло твое имя, новость
стала просто сногсшибательной.
   - Боже ты мой...
   - Прошу прощения?
   - Да нет, ничего.
   Кэролайн провела рукой по волосам.  "Будь  спокойна  и  рассудительна,  -
предостерегла она себя. - Так или иначе, надо сохранять спокойствие".
   - Мне жаль, что тебе обо всем рассказали посторонние люди.  Я  знаю,  что
паблисити тебя раздражает, но я ничего не могу поделать с прессой, мама. Так
же, как я не могла предотвратить того, что случилось. Я  сожалею,  если  это
тебя расстроило.
   - Разумеется, это расстроило меня. Мало того,  что  нам  пришлось  замять
скандал в связи с твоим пребыванием в больнице, с отказом от летнего турне и
публичным разрывом с Луисом...
   - Ты права, - сказала Кэролайн сухо и мысленно  поблагодарила  Такера  за
то, что он тактично удалился обратно в спальню. -  Было  очень  невежливо  с
моей стороны заболеть тогда.
   - Не говори со мной таким тоном! Очень жаль, что ты не нашла в  себе  сил
стать выше маленького недоразумения с Луисом. И потом, этот твой  отъезд  на
Юг, стремление похоронить себя...
   - Я вовсе не хороню себя!
   - Но ты зарываешь свой  талант  в  землю,  -  Джорджия,  не  задумываясь,
отметала все возражения Кэролайн. - А теперь оказывается, что ты к  тому  же
подвергаешь свою жизнь опасности. Думаешь,  я  хоть  одну  ночь  могу  спать
спокойно, зная, что ты там одна и беззащитна?
   Кэролайн потерла виски, чувствуя,  что  возвращается  привычная  головная
боль.
   - Но я была одна долгие годы.
   Джорджии  еще  никогда  не  приходилось  слышать  от   дочери   подобного
заявления, она даже слегка растерялась.
   - Но я не имею в виду душевного одиночества. Тебя могут изнасиловать  или
убить!
   - Да, и я представляю, с какими ужасающими подробностями это будет подано
прессой. Наступило краткое молчание.
   - Ты со мной невежливо разговариваешь, Кэролайн.
   - Да, наверное. - Она прижала пальцы к  глазам  и  повторила,  как  давно
затверженную молитву:
   - Извини, но я, очевидно, еще не оправилась оттого, что произошло.
   "А ты не хочешь спросить меня, что же произошло, мама? Ты не  собираешься
узнать, как  я  себя  чувствую,  не  нужно  ли  мне  чего-нибудь,  или  тебя
интересует только мое поведение ?"
   - Я понимаю тебя. И хочу, чтобы ты тоже  поняла  мои  чувства.  Я  просто
настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась домой.
   - А я дома.
   - Не будь смешной! Ты южанка не больше, чем я. Кэролайн, ты уже  достигла
определенного положения в музыкальном мире. И  я  не  желаю,  чтобы  ты  все
бросила из-за этой нелепой ссоры с Луисом.
   - Ссоры? Интересная  интерпретация  того,  что  произошло...  Но  я  могу
ответить только одно: я сожалею, что не могу  исполнить  твоего  желания.  И
вообще - быть такой, какой ты хочешь меня видеть.
   -  Должна  тебе  сказать,   что   подобное   упрямство   -   не   слишком
привлекательная черта в молодой женщине. Не сомневаюсь, что  Луис  тоже  так
думает, но он более терпим, чем я. Он ужасно о тебе беспокоится.
   - Луис? Так, значит, ты ему позвонила?! Мама, ведь я же просила  тебя  не
делать этого!
   - Желания ребенка не всегда совпадают с его интересами, - безапелляционно
заявила Джорджия. - В любом случае я должна была поговорить с  ним  о  твоем
сентябрьском концерте в Белом доме.
   Кэролайн прижала руку к животу: ей показалось, что там опять завязывается
тугой узел.
   - Мама, я перестала быть ребенком с той  самой  минуты,  как  ты  впервые
вытолкнула меня на сцену. И я не нуждаюсь в заботах Луиса о моем концерте.
   - Что ж, твоя неблагодарность меня почти не удивляет. А  между  тем  Луис
так много сделал для тебя... Но главное - мы с тобой обе прекрасно понимаем,
что лучшей партии тебе не найти. Он ценит  твой  талант,  у  вас  так  много
общего, наконец, он влиятельный человек...
   - Мама, неужели тебе абсолютно безразлично, что  я  наткнулась  на  него,
когда он в гримерной оседлал флейтистку?!
   - Твои выражения так же грубы, как твое теперешнее окружение. Но ладно, в
данном случае дело не в Луисе. Я настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась: у
нас всего несколько недель, чтобы как следует подготовиться к выступлению  в
Белом доме. И, уж конечно, ты совсем не думаешь  о  концертном  платье.  Мне
придется выкраивать время для встречи с твоим портным.
   Собравшись с духом, Кэролайн отчетливо произнесла:
   - Тебе не надо  ничего  предпринимать.  Я  уже  говорила  с  Фрэнсисом  и
окончательно определила свои планы. Я лечу в округ Колумбия, даю там концерт
и сразу улетаю обратно. На следующий же день. А что касается моего костюма и
вообще гардероба, то у меня есть все, что нужно, и даже намного больше.
   - Ты в своем уме?! Ведь  это  один  из  самых  важных  моментов  в  твоей
карьере! Я уже начала договариваться относительно интервью и фотосъемок...
   - Значит, тебе придется все это отменить, - быстро сказала Кэролайн. -  И
уверяю тебя, что я здорова и чувствую себя прекрасно. А человек, напавший на
меня, теперь мертв. Я это знаю достоверно, поскольку сама его убила.
   - Кэролайн...
   - Передавай папе привет. Спокойной ночи.
   Она осторожно повесила трубку  и,  наверное,  целую  минуту  бессмысленно
смотрела на вазочки с растаявшим мороженым. Потом подхватила вазочки,  пошла
на кухню и выбросила мороженое в раковину.

Глава 22

   Такер был уверен, что теперь все  изменится.  Ему  казалось,  что  они  с
Кэролайн без слов сказали друг другу очень  многое.  Воздух  в  спальне  был
наполнен ее присутствием, и у него было такое чувство, словно  нервы  его  -
обнаженная проводка, которую вдруг сунули в воду, и она взрывается и искрит.
   Хотелось закурить, но  пачка  сигарет  в  кармане  рубашки  промокла  под
дождем.
   Когда он вошел в кухню, Кэролайн стояла у окна - почти так же, как  в  то
утро после приезда Бернса. Только на этот раз она глядела в темноту.
   Такер не хотел, чтобы она созерцала ее в одиночестве. Он  подошел  к  ней
сзади, положил руки на плечи и почувствовал легкий укол страха, когда от его
прикосновения она словно одеревенела.
   - Знаешь, обычно, когда у женщины портится настроение, я начинаю шутить и
болтать и делаю все, чтобы опять  уложить  ее  в  постель.  А  если  это  не
удается, то стараюсь поскорее убраться. Но с тобой эти испытанные  средства,
очевидно, не пройдут.
   - Отчего же? Я не возражала бы сейчас услышать хорошую шутку.
   Такер уткнулся лбом ей в волосы. Что  же  это  такое?  Неужели  он  не  в
состоянии придумать или вспомнить ничего забавного?  Он  мог  сейчас  думать
только о том, что беспокоит и мучит ее.
   - Поговори со мной, Кэролайн, расскажи мне все.  Она  нервно  передернула
плечами.
   - Но мне нечего сказать.
   Взглянув в окно, Такер увидел, как они двое отражаются в  темном  стекле.
Кэролайн наверняка тоже видела это отражение,  но  знала  ли  она,  как  оно
хрупко, как легко его можно уничтожить?
   - Когда несколько минут назад ты сошла вниз, я все еще  ощущал  тебя,  ты
как будто лежала рядом - такая  мягкая  и  доступная.  А  сейчас  ты  словно
железная проволока, завязанная узлом, и мне это не нравится.
   - Но к тебе это не имеет отношения.
   Такер так стремительно развернул ее к себе, что она  удивленно  расширила
глаза. В голосе его зазвучали скрытое раздражение и даже угроза.
   - Ты желаешь использовать меня только для секса, а до  остального  мне  и
дела быть не должно? Если так, то говори прямо. Если  то,  что  сейчас  было
между нами наверху, просто возня на жарких простынях, - так  и  скажи,  и  я
ничего от тебя больше требовать  не  буду.  Но  знай,  что  для  меня  этого
недостаточно. - Он легонько  встряхнул  ее,  словно  хотел  разрушить  вновь
возникшую между ними преграду. - Проклятие,  никогда  еще  у  меня  не  было
такого, как сейчас!
   - Не дави на меня! - Сверкнув глазами, она уперлась руками ему в грудь. -
Всю свою жизнь я терпела постоянное давление посторонних. И я больше так  не
могу. Я с этим покончила.
   - Но со мной ты еще не покончила.  И  если  думаешь,  что  можешь  просто
несколько  раз  трахнуться  со  мной,  а  потом  выставить  меня  прочь,  то
ошибаешься. Я человек привязчивый. - И в  доказательство  своей  правоты  он
поцеловал ее крепким собственническим поцелуем. - И лучше нам обоим начать к
этому привыкать.
   - Но я вовсе не собираюсь привыкать к чему-либо. Я могу согласиться, могу
отказать или же... - Она внезапно замолчала и закрыла глаза. - Ну что же я с
тобой-то ссорюсь? Ведь ты не виноват. - Глубоко вздохнув, она  высвободилась
из его рук. - Это не из-за тебя, Такер. Прости, я больше не буду кричать  на
тебя. Тем более что это ничему не поможет.
   - Но я ничего не имею против, если ты немного и покричишь, - при условии,
что тебе от этого полегчает.
   Она улыбнулась и рассеянно потерла висок.
   - Наверное, одна чудодейственная таблетка доктора Паламо -  лучший  выход
из этого состояния.
   - Нет, давай лучше попробуем что-нибудь другое. - Он схватил ее за руку и
подвел к стулу. - Садись, а я налью нам по  стаканчику  того  вина,  которое
недавно привез. А потом ты мне расскажешь, почему тебя так взбудоражил  этот
телефонный звонок.
   - Взбудоражил? - Она закрыла глаза и откинулась на спинку  стула.  -  Моя
мать  сказала  бы  иначе  -  "взволновал".  Но  мне  больше  нравится   твое
определение. - Она открыла глаза и постаралась снова  улыбнуться  ему.  -  Я
действительно была несколько взбудоражена в последнее время... Мне позвонила
моя мать.
   - Это я понял. - Такер вытащил пробку из бутылки и разлил вино. -  И  что
же? Она "взволнована" тем, что случилось вчера?
   - Ну конечно. Особенно если учесть, что это была главная  тема  разговора
на званом обеде, на который ее пригласили. Мы, янки, тоже любим сплетничать,
хотя общество, в котором  вращается  моя  мать,  предпочитает  это  называть
"поддерживанием контактов". Но она особенно  расстроилась  из-за  того,  что
пресса пошла по следу здешних событий. И она опасается, что публика может не
захотеть слушать моцартовский скрипичный концерт № 5 в  исполнении  женщины,
которая совсем недавно кого-то застрелила.
   Она взяла стакан, протянутый Такером, и отпила глоток.
   - Она могла бы побеспокоиться и о тебе...
   - Могла бы, но это - в последнюю очередь. Нет,  ты  не  думай,  она  меня
очень любит, но по-своему. Мама всегда хотела  для  меня  самого  лучшего  -
точнее, того,  что  она  считала  лучшим.  И  всю  свою  жизнь  я  старалась
удовлетворять это желание. Но однажды  я  взглянула  на  себя  в  зеркало  и
поняла, что больше так продолжаться не может...
   Такер сел рядом с ней. Обняв ладонями стакан, Кэролайн огляделась вокруг.
Простучал старый холодильник и снова перешел на  обычное  покряхтывание.  За
окном мелодично накрапывал дождь. На столе дрожал отсвет керосиновой  лампы,
и в полутьме было почти незаметно, что линолеум давно вытерся,  а  занавески
выцвели.
   - Мне нравится этот дом, - пробормотала Кэролайн. - Несмотря ни на что, я
чувствую себя здесь хорошо. И знаешь, у  меня  вдруг  появилась  потребность
стать частью чего-то. Я поняла, что мне нужны простота и постоянство.
   - Но незачем говорить это таким извиняющимся тоном. Кэролайн нахмурилась.
Неужели он все еще присутствует, этот извиняющийся тон, который она  усвоила
для себя уже давно?
   - Это у меня получается автоматически. Во всяком случае,  я  стараюсь  от
него отделаться. Но видишь ли, мама никогда бы не поняла того, о чем я  тебе
сейчас говорю и что я чувствую.
   - Таким образом, проблема заключается в следующем: или ты  ублажаешь  ее,
или себя.
   - Ты совершенно прав. Но мне трудно, потому что мое "самоублажение" очень
отдаляет ее от меня. Просто совсем. А ведь моя мама  выросла  в  этом  доме,
Такер, но она этого стыдится.  Она  стыдится  того,  что  ее  отец  разводил
хлопок, иначе ему не на что было бы жить, и что  ее  мать  сама  закручивала
домашние консервы и варенье. Она стыдится своих корней, стыдится двух людей,
которые дали ей жизнь и не жалели трудов, чтобы эта жизнь  была  приятной  и
легкой!
   - Ну, это ее проблема, а не твоя.
   - Но именно из-за того, что  она  всегда  стыдилась  своего  прошлого,  я
оказалась здесь. Мама не  дала  мне  возможности  как  следует  узнать  моих
бабушку и дедушку. А ведь они во всем  себя  урезали,  чтобы  дать  ей  шанс
поступить в Филадельфийский колледж. Но это  все  я  узнала  не  от  нее,  -
прибавила Кэролайн с горьким сожалением. - Мне это рассказала Хэппи  Фуллер.
Моя бабушка вынуждена была брать стирку на дом, обшивать соседей - и все для
того, чтобы оплатить ее учебу в университете. Правда,  бабушке  не  пришлось
заниматься этим слишком долго: в первый же семестр мама встретилась  с  моим
будущим отцом. Уэверли были старой известной семьей в Филадельфии с прочным,
установившимся положением. Наверное, маме было трудно войти в этот круг. Но,
насколько я помню, она была большей снобкой, чем все Уэверли, вместе взятые,
хотя у них был дом в лучшей части города, они  заказывали  одежду  у  лучших
кутюрье и отдыхали, как положено, на лучших курортах и в  строго  положенное
время года.
   - Многие переигрывают, когда им надо что-то доказать.
   - О да. А ей надо было доказать многое. И вскоре она  произвела  на  свет
ребенка, который должен был ей помочь утвердиться. У меня была няня, имевшая
дело с прозаическими сторонами воспитания, а мама заботилась только  о  моем
внешнем виде, моем поведении и манерах. Обычно она посылала  за  мной,  и  я
приходила в ее гостиную. Там всегда  пахло  оранжерейными  розами  и  духами
"Шанель". И она очень терпеливо наставляла меня, что  должна  делать  и  чем
должна быть представительница семейства Уэверли.
   Такер коснулся ее волос.
   - И что же ожидалось от Уэверли?
   - Совершенства во всем!
   - Да, это задачка... Будучи Лонгстритом, мой папаша ожидал от меня только
одного - чтобы я "был мужчиной". Но довольно скоро наши представления о том,
что такое настоящий мужчина, несколько разошлись. И, уж конечно, нам было не
до гостиной. Он предпочитал учить меня уму-разуму в дровяном сарае.
   - Нет, моя мама ни разу не подняла на меня руку: просто повода  не  было.
Кстати, это  она  решила  насчет  скрипки  -  ей  казалось,  что  это  очень
изысканно. Надо сказать, скрипку я сразу полюбила и до  сих  пор  благодарна
ей, - вздохнула Кэролайн. - Но потом оказалось, что  маме  нужна  не  просто
хорошая игра. Я непременно должна была стать лучше всех! К счастью,  у  меня
оказались способности. Меня даже называли вундеркиндом, и в десять лет я уже
морщилась, когда слышала это  слово.  Мама  сама  выбирала,  что  исполнять,
выбирала учителей и концертные платья. И точно  так  же  она  подбирала  мне
друзей... Затем я начала разъезжать с концертами -  сначала  лишь  время  от
времени, потому что была еще мала. Но  к  шестнадцати  годам  мой  путь  был
определен, и следующие двенадцать лет я следовала только по нему.
   - А тебе этого хотелось?
   Вопрос заставил Кэролайн улыбнуться: ведь еще никогда никто ее об этом не
спрашивал.
   - Каждый раз, когда я начинала со