рил себе, что  с  него  хватит,  он
больше в такие игры не играет. И каждый раз он опять слишком глубоко увязал,
чтобы покончить с ней раз и навсегда. Он был у нее первым. Он  не  надеялся,
что будет последним. Сейчас он так же не мог ей  противостоять,  как  десять
лет назад. В ту прекрасную ночь она влезла к нему в окно,  влезла  и  в  его
постель, когда он спал. Он все  еще  помнил  ощущение,  когда  проснулся  от
прикосновения юного горячего  тела,  которое  скользнуло  на  него,  и  этот
ненасытный  рот,  осыпающий  его  поцелуями.  "Ей  было  пятнадцать  лет,  -
вспоминал   он,   -   и   она   взяла   его   быстро   и   безлюбовно,   как
пятидесятидолларовая шлюха. И при этом Фэйф была девственницей".
   Но в том-то и дело, заявила  ему  тогда  Фэйф,  что  она  не  хочет  быть
девственницей и желает отделаться от этого  бремени  поскорее  и  как  можно
проще, с тем, кого она знает, кто ей нравится и кому она доверяет.
   Так все просто. Но для Фэйф это всегда было просто, а  для  него,  Уэйда,
эта летняя ночь за несколько недель до его отъезда в  колледж  была  началом
сложных отношений с Фэйф Лэвелл. Они занимались сексом когда  и  где  только
могли. На заднем сиденье его автомобиля. Поздней ночью, когда  его  родители
уже спали, днем, пока мать болтала на веранде со своими приятельницами. Фэйф
всегда хотела, всегда была готова и ненасытна.  Все,  о  чем  юноша  мечтает
ночами, все вдруг стало реальностью. И для Уэйда эта любовь  превратилась  в
наваждение. Он был уверен, что она подождет, когда он окончит колледж, но не
прошло и двух лет, в течение которых он лихорадочно учился и строил планы на
будущее, их общее будущее, как она сбежала из дому с Бобби  Ли.  Уэйд  тогда
напился вдрызг и не просыхал неделю.
   Ну а она вскоре вернулась. В Прогресс, а потом и к  нему.  И  не  просила
прощения, не лила покаянных слез. Таков  был  рисунок  их  отношений,  и  он
презирал ее за это почти так же глубоко, как самого себя.
   - Итак, - Фэйф перегнулась и вытащила  сигарету  из  пачки,  лежавшей  на
ночном столике. Сев на него верхом, она зажгла сигарету. -  Расскажи  мне  о
Тори.
   - А когда ты снова начала курить?
   - Сегодня. - Она улыбнулась и клюнула его в подбородок. - Не ругай  меня,
Уэйд, у каждого должен быть какой-нибудь порок.
   - А какой тебе больше нравится? Она рассмеялась, но  в  смехе  прозвучала
горечь, и глаза тоже стали сердитыми.
   - Если не попробуешь все, то как же тогда узнать, что лучше. Ладно, беби,
рассказывай про Тори. Я просто умираю от желания узнать про нее все.
   - А что я могу сказать? Вернулась, и все. Фэйф тяжело вздохнула:
   - Ну до чего же вы, мужчины, противный народ. Расскажи, как она выглядит,
как держится? И что собирается делать?
   - Выглядит она взрослой и держится соответственно. И  собирается  открыть
магазин на Маркет-стрит.
   Встретив ожидающий взгляд Фэйф, он пожал плечами и продолжал:
   - Усталая. У нее усталый вид. Может быть, немного  худее,  чем  следовало
бы, словно недавно болела. Но в ней  есть  лоск,  который  дается  жизнью  в
большом городе. А что она еще задумала, мне неизвестно. Почему бы тебе самой
у нее не спросить?
   Фэйф медленно провела рукой по его плечу. Замечательные у него плечи.
   - Да вряд ли она мне скажет. Я ей никогда не нравилась.
   - Но это не правда, Фэйф.
   - Я знаю лучше тебя. - И она раздраженно  скатилась  с  него,  соскочила,
грациозная и капризная, словно кошка, с постели и зашагала по комнате, время
от времени  глубоко  затягиваясь.  Лунный  свет  бросал  на  ее  белую  кожу
призрачный голубой отблеск. Он видел на этой белой коже  синяки  и  ссадины.
Фэйф предпочитала грубый секс.
   - Вечно пялила на меня свои потусторонние глаза, и  словечка  из  нее  не
вытянешь, разговаривала только с Хоуп. Им всегда было о чем поговорить.  Они
все время перешептывались. Зачем ей понадобилось снова поселиться в Доме  на
болоте? Что она задумала?
   - Наверное, она решила, что хорошо будет поселиться под родным кровом.
   Уэйд встал и задернул шторы, чтобы кто-нибудь из соседей не увидел ее.
   - Ну, тебе-то известно, что происходило под этой крышей, и мне тоже.
   Фэйф обернулась. Глаза у нее сверкали. Уэйд умерил свет ночника.
   - Кем нужно быть, чтобы вернуться в тюрьму? В ловушку?  Может  быть,  она
действительно сумасшедшая, как о ней говорили?
   - Нет, она не сумасшедшая. - Уэйд натянул джинсы. - Тори одинока.  Иногда
одинокие люди возвращаются домой, потому что им больше некуда податься.
   Его слова задели Фэйф за живое. Она отвела взгляд и постучала сигаретой о
пепельницу.
   - Иногда самое сильное одиночество испытываешь как раз в родном доме.
   Он легко коснулся ее волос. Это заставило ее  уйти  в  себя  и  лучезарно
улыбнуться.
   - А почему это мы столько говорим о Тори  Боден?  Давай  приготовим  себе
что-нибудь на ужин и поедим в постели.
   Медленно, глядя прямо ему  в  глаза,  она  расстегнула  "молнию"  на  его
джинсах.
   - У меня всегда, когда я с  тобой,  такой  аппетит...  Когда  позднее  он
проснулся в темноте, Фэйф уже исчезла. Она никогда не  оставалась  на  ночь,
никогда не спала вместе с ним в прямом смысле слова. Иногда Уэйд недоумевал,
а может, она вообще никогда  не  спит  и  ее  внутренний  мотор  никогда  не
сбавляет обороты, питаясь энергией желаний,  которые  никогда  до  конца  не
удовлетворяются?  Это  проклятие,  думал  он,  любить  женщину,  неспособную
ответить так же искренно и честно. Надо бы вырвать  ее  с  корнем  из  своей
жизни. Это было бы самым  разумным  поступком,  он  бы  тогда  исцелился  от
наваждения. Она каждый раз режет его  по  живому,  и  с  каждым  разом  рана
затягивается все медленнее.
   Скоро его сердце превратится в один сплошной шрам,  и  никто  в  этом  не
виноват, кроме него самого. Уэйд почувствовал, как кровь закипает от обиды и
черной злобы. Он быстро оделся в  темноте.  Ярость  должна  излиться  вовне,
иначе она его взорвет.

***

   Было бы лучше, удобнее, разумнее снять номер в гостинице. Было бы  вполне
естественно также воспользоваться гостеприимством дяди и спать  в  одной  из
убранных с чрезмерной пышностью спален,  которые  тетя  Бутс  всегда  держит
наготове. В детстве  она  часто  мечтала  о  том,  чтобы  иметь  возможность
ночевать  в  таком  совершенном  доме  на  совершенной  улице,  где,  в   ее
представлении, все пахнет духами и полиролем.
   Но вместо этого Тори постелила одеяло на голом полу и теперь  лежала,  не
смыкая глаз, в темноте. Что это - гордость, упрямство, желание утвердиться в
собственном мнении? Она и сама не знала, что заставляет ее  провести  первую
ночь в Прогрессе в пустом доме ее детства. Но, как говорит  пословица,  сама
постелила себе постель, самой в ней и спать. Утром предстоит множество  дел.
Она уже составила целый список и сейчас мысленно добавила к нему  с  десяток
пунктов. Надо купить кровать и телефон. Новые полотенца и занавес для  душа.
Нужны лампа и стол, на который ее поставить. Ночевать как придется - это уже
не для нее, и при всей своей  неприхотливости  и  простоте  вкусов  в  самых
элементарных удобствах она нуждается.
   Тори пересчитывала необходимые вещи и складывала их в уме, как кирпичики,
которые должны лечь в основу повседневной жизни. Надо  поехать  на  рынок  и
заполнить продуктами кухонные полки. Если не сделать этого сразу, она  снова
привыкнет есть от случая к случаю. Когда небрежно обращаешься с  собственным
телом, становится труднее контролировать мозг.
   Надо поехать в банк и открыть счета,  личный  и  деловой,  и  обязательно
наведаться  в  газету  "Прогресс  уикли".  Рекламное  объявление   она   уже
набросала. А главное,  пока  она  будет  налаживать  дело  с  магазином,  ей
необходимо быть у всех на виду. И внушить к себе расположение  сограждан,  а
самой вести себя солидно и достойно.  Нормально.  Понадобится  время,  чтобы
улеглись пересуды, иссякли вопросы и исчезли испытующие взгляды. Она  к  ним
готова. И ко времени открытия магазина люди к ней  попривыкнут.  А  главное,
что гораздо важнее, они станут относиться к ней так,  как  она  того  хочет.
Постепенно она обретет прочное место в городе. А потом приступит к  розыску.
Она станет искать ответы на вопросы. А когда их найдет,  то  сможет  сказать
Хоуп: "Прощай".
   Закрыв  глаза,  Тори  вслушивалась  в  ночные  звуки,  к  хору  невидимых
насекомых, такому радостно монотонному, к уханью совы, вылетевшей на  охоту,
едва слышному покряхтыванию старого дома, тихому шуршанию мышей  за  стеной.
"Надо поставить мышеловки", - решила она, уже засыпая.  Неприятно,  конечно,
но постояльцы ей не требуются. А под порог надо  положить  шарики  от  моли,
чтобы отвадить змей, и подвесить кусочек мыла для отпугивания оленей,  чтобы
защитить собственность, которую они привыкли считать своей.
   А если кролики прибегут в огород, надо положить там обрезки шланга, пусть
думают, что это змеи, которых.., я уже отпугнула с помощью антимоля. А иначе
придет папа и застрелит их из своего ружья. А потом ей  придется  есть  этих
кроликов на ужин,  хотя  тошно  будет  при  воспоминании,  как  они  забавно
шевелили длинными ушами. Однако  придется  есть  то,  что  бог  послал,  или
расплачиваться за отказ. Тошнота все же лучше битья...
   "Нет, не надо об этом думать", - приказала она  себе  и  заворочалась  на
жестком полу. Больше никто не заставит  ее  есть  то,  чего  она  не  хочет,
никогда в жизни. И никто не замахнется  на  нее  ремнем  или  пустит  в  ход
кулаки.
   Теперь она хозяйка в доме.

***

   Ей  снилось,  что  она  сидит  у  потрескивающего,  дымного  костерка   и
поджаривает сахарный тростник до черноты. Она любила грызть его,  обугленный
снаружи и белый внутри. Выхватив его из огня,  она  подула,  чтобы  погасить
пламя,  и  облизнула  небо.  Сначала  обожжет,   но   затем   рот   наполнит
восхитительная карамельная сладость.
   - Как будто  ешь  уголь,  -  сказала  Хоуп,  поворачивая  на  огне  кусок
тростника, пока он не покрылся золотистыми пузырьками. -  Так  ведь  гораздо
вкуснее.
   - А мне нравится, как я это делаю. - И Тори насадила еще кусок  тростника
на ветку и сунула его в огонь.
   - Ты как Лайла, которая говорит: "Каждому  свое,  -  сказала  леди,  -  и
поцеловала корову".
   Хоуп, улыбаясь, деликатно полизывала свой кусок.
   - Я рада, что ты вернулась, Тори.
   - Я всегда этого хотела, но,  наверное,  боялась.  Думаю,  что  и  сейчас
боюсь.
   - Но ты же здесь. Ты приехала, и мы снова вместе.
   - Но я не пришла в ту  ночь.  -  И  Тори  отвернулась  от  костра,  чтобы
взглянуть в глаза детства.
   - Наверное, тебе это было не суждено.
   - Но ведь я обещала прийти. В десять тридцать. Но я не пришла. Я даже  не
пыталась.
   - Попытайся теперь, потому что были и другие. И будут  еще,  пока  ты  не
положишь этому конец.
   На Тори вдруг навалилась страшная тяжесть, заставившая напрячься изо всех
сил.
   - Почему ты говоришь "будут еще"?
   - Будут такие, как я. Точно такие. И серьезные синие глаза стали как  два
бездонных колодца. Они смотрели сквозь пелену дыма прямо в глаза Тори.
   - Ты должна исполнить то, что тебе предназначено, Тори. Ты  должна  вести
себя осторожно и ловко, Виктория Боден, девочка-шпион.
   - Хоуп, я уже не девочка, - возразила Тори.
   - Вот почему пришло время.
   Огонь ярко вспыхнул, и в синих глазах заплясали искры.
   - Ты должна положить этому конец.
   - Как?
   Но Хоуп, покачав головой, прошептала:
   - Что-то в темноте...

***

   Тори распахнула глаза. Сердце гулко стучало  в  груди,  а  во  рту  стоял
привкус жженого сахара.
   "Что-то в темноте..." В ушах отдавался голос Хоуп и шорох,  словно  ветер
пошевелил листья на деревьях, прямо под окном. И  она  увидела,  как  кто-то
вступил на лунную дорожку. Ребенок, которым она оставалась  все  это  время,
жаждал  свернуться  в  комочек,  сделаться  невидимкой.  Она  была  одна   и
совершенно беззащитна. Тот, кто снаружи, сейчас за ней следит. И  ждет.  Она
чувствовала это даже сквозь  страх.  Тори  попыталась  взять  себя  в  руки,
опомниться, но ее охватил ужас. И не только ее. "Они тоже боятся,  -  поняла
она. - Боятся меня. Почему?"
   Дрожащей рукой она нащупала на полу карманный  фонарик.  Прикосновение  к
реальному предмету позволило ей сбить первую волну страха. Нет, она не будет
лежать здесь беззащитная и  беспомощная.  Она  будет  себя  защищать,  будет
сопротивляться и возьмет развитие событий в свои руки.
   Ребенок стал жертвой. Женщина жертвой не будет. Тори поднялась на колени,
зажгла фонарик и едва не вскрикнула, когда блеснул яркий  луч.  И  направила
его на окно как оружие. Но там ничего не было, кроме ночных теней и луны.
   Сделав усилие, она встала  во  весь  рост,  потом  бросилась  к  двери  и
осветила себя. Теперь те, кто снаружи, могли ее видеть. И пусть видят. Пусть
видят, что она не корчится от страха в темноте. Луч света сиял над ней, пока
она, заглянув в ванную, поспешила на кухню и схватила нож из ящика,  который
успела распаковать. Пусть видят и знают, что она не беззащитна.
   Тори заперла двери - привычка, приобретенная в  городе,  однако  ей  было
известно, насколько  такие  предосторожности  бесполезны  здесь.  Достаточно
одного хорошего удара ногой, и все замки вылетят. Она отступила со  света  в
темную комнату. Опершись спиной о стену,  приказала  себе  дышать  ровно,  и
наконец дыхание стало спокойным и размеренным. Впервые за  четыре  года  она
ощущала в себе дар, за который ее проклинали в детстве. Через окно вырвались
лучи света, он залил всю комнату. Мысли  вихрем  заклубились  в  голове  при
звуке мчащегося  к  дому  автомобиля.  Требовательно  взвизгнули  по  гравию
тормоза. Дыхание ее снова участилось, но она заставила себя подойти к двери.
Зажав в руке нож, Тори  повернула  ключ  в  двери.  Фары  погасли.  Водитель
хлопнул дверцей, выходя из машины.
   - Что надо? - крикнула Тори и снова зажгла фонарик, вцепившись в засов. -
Что вы здесь делаете?
   - Навещаю давнюю подружку. У  Тори  подогнулись  колени.  Кожа  покрылась
липким потом.
   - Хоуп, - и нож выскользнул у нее из пальцев и со звоном упал на  пол.  -
Господи!
   Опять сон. Только другой эпизод. А может быть, она  сошла  с  ума?  Может
быть, она всегда была сумасшедшая?
   Женщина поднялась на крыльцо. Лунный свет заблестел на волосах, отразился
в глазах. Она толкнула входную дверь.
   - Вид у тебя такой, словно ты узрела привидение. Она наклонилась, подняла
нож и провела изящным пальчиком по лезвию.
   - Но я из плоти и крови. - И женщина  подняла  вверх  палец,  на  котором
блеснула капелька крови. - Я Фэйф, - сказала она и  вошла  в  комнату.  -  Я
проезжала мимо и увидела у тебя в окнах свет.
   - Фэйф? - Бурная радость затопила Тори, и она повторила:
   - Фэйф!
   - Правильно. Есть у тебя что-нибудь промочить горло? - И Фэйф направилась
в кухню.
   "Словно она здесь хозяйка", - подумала Тори, но затем вспомнила, что  дом
действительно принадлежит Лэвеллам. Она провела рукой по лицу, по волосам и,
взяв себя в руки, последовала в кухню за Фэйф.
   - У меня есть чай со льдом.
   - Я имела в виду что-нибудь покрепче.
   - Нет, извини. Я еще не готова встречать гостей.
   - Вижу. - Фэйф заинтересованно оглядела кухню и положила нож на стойку. -
Очень уж по-спартански. Чересчур даже для тебя.
   "Вот так бы сейчас выглядела Хоуп, - неотступно  думала  Тори.  -  Именно
так". Те же синие глаза. Та же чистая белая кожа и шелковистые волосы  цвета
спелой пшеницы. Тоненькая и красивая. И живая.
   - Мне немного нужно.
   - Мы всегда этим отличались друг от друга. Тебе нужно было  мало,  мне  -
все.
   - Ну, меня слишком долго здесь не было, чтобы помнить об этом.
   - Да, достаточно долго, чтобы встретить гостя с ножом в руке.
   - Я не привыкла встречать гостей в три часа ночи.
   - У меня была поздняя свиданка. Я сейчас в безмужнем состоянии. А ты ведь
никогда не была замужем?
   - Нет.
   - Я точно помню, что кто-то говорил о твоей  помолвке,  -  наморщила  лоб
Фэйф. - Наверное, ничего из этого не вышло.
   - Нет, не вышло. Но твои два брака - кажется, два, - из них  тоже  ничего
не вышло.
   Фэйф улыбнулась, и на этот раз искренне. Она предпочитала бой на равных.
   - А ты стала зубастая.
   - Я не собираюсь безропотно сносить твои укусы, Фэйф. И незачем  со  мной
так разговаривать. Ведь я тоже ее потеряла.
   - Но она была моя сестра. Ты, кажется, никогда об этом не помнила.
   - Она была твоей сестрой. И моим единственным другом.
   Что-то дрогнуло в груди Фэйф, но она быстро справилась с собой.
   - Ну друзей можно завести новых.
   - Ты права. Мне нечем тебе ответить, я не  могу  ничего  изменить,  чтобы
Хоуп снова была с нами. Ничего не могу ни сказать, ни сделать.
   - Тогда зачем ты вернулась?
   - Мне не позволили с ней проститься.
   - Ну теперь для этого слишком уже поздно, - усмехнулась Фэйф. - Однако ты
веришь в новые начинания и второй шанс, Тори?
   - Да, верю.
   - А я нет. И скажу почему.
   Фэйф вынула сигарету  из  сумочки  и  зажгла  ее.  Затянувшись,  помахала
сигаретой в воздухе.
   - Никто не желает начинать все сызнова. И те,  кто  говорит,  что  желает
этого, или врут, или находятся под влиянием иллюзии, но по большей части это
лжецы. Люди просто хотят начать снова с того места, где они  оступились,  но
пойти другим путем, не обременяя себя  багажом  прошлого.  Те,  которым  это
удается,  счастливчики,  потому  что  они  способны  отбросить  прочь  такую
неудобную ношу, как чувство вины или роковые последствия.
   Фэйф снова затянулась и окинула Тори изучающим взглядом.
   - Ты не выглядишь очень счастливой.
   - Знаешь, а ты тоже.  И  это  неудивительно.  Фэйф  раскрыла  рот,  чтобы
ответить колкостью, но передумала и улыбнулась.
   - О, я путешествую налегке и  путешествую  часто.  Можешь  спросить  кого
угодно.
   - Но, сдается, мы приземлились в одной и той же точке. Почему бы нам этим
не воспользоваться?
   - Если ты вспомнишь, кто попал сюда раньше, у нас проблем не возникнет.
   - Ты не даешь мне забыть об этом. Однако  сейчас  этот  дом  -  мой  и  я
устала.
   - Значит, увидимся в  другом  месте.  -  И  Фэйф  направилась  к  выходу,
оставляя после себя шлейф табачного дыма. - Крепкого сна, Тори. Да, если  он
в одиночку навевает на тебя неприятные  видения,  я  бы  заменила  этот  нож
огнестрельным оружием.
   Она  остановилась,  открыла  сумочку  и  вынула   изящный   револьвер   с
перламутровой рукояткой.
   - Женщине никогда не помешают меры предосторожности, правда?
   И с легким смехом она снова уронила револьвер в сумочку, защелкнула ее  и
вышла. Дверь за ней захлопнулась.
   Тори заставила себя остановиться на пороге и так и стояла, хотя свет  фар
ослепил ее. Она не двинулась с места до тех пор, пока автомобиль  не  выехал
со двора и помчался по дороге.
   Тори заперла дверь, потом вернулась на кухню за  фонариком  и  ножом.  Ей
очень хотелось тоже сесть в машину, ринуться в город  и  постучать  в  дверь
дядиного дома, но если она не сможет переночевать здесь в эту  первую  ночь,
то что говорить о последующих.
   Она легла спиной к стене и не  сводила  глаз  с  окна,  пока  темнота  не
посерела и не проснулись первые утренние птицы.

***

   А он чувствовал страх. Когда он тихо-тихо подкрался к  окну,  страх,  что
случалось нечасто, сжал все его внутренности.
   Тори Боден вернулась туда, где все началось. Она  спала,  свернувшись  на
полу, как цыганка, и он мог видеть в лунном свете абрис ее  щеки,  ее  губы.
Что-то надо делать. Он это знал и уже составлял планы, как всегда,  спокойно
и методично. Но какое потрясение видеть ее и при взгляде на Тори  вспоминать
то, что было, так ярко и зримо.
   Он испугался, когда она  проснулась,  так  же  стремительно,  как  стрела
срывается с тетивы. Даже в темноте он увидел, что отражается в ее глазах. От
этого он сразу вспотел,  весь,  даже  ладони  рук.