зобличающие  даже  без  учета
ссоры, описанной двумя свидетелями.
   Узнав от Евы, что она ее незаконная дочь, Джулия Саммерс  впала  в  дикую
ярость.
   "Она визжала, угрожала, - читал Фрэнк заявление Треверс. - Я услышала  ее
крики и выбежала из дома. Она перевернула стол, разбила всю посуду. Ее  лицо
было белым, как полотно. Она предупредила Еву,  чтобы  та  не  смела  к  ней
подходить. Она сказала, что могла бы убить ее".
   Конечно, люди говорят подобное сплошь и рядом, думал Фрэнк, потирая  шею.
И если кто-то погибает сразу после таких слов, это просто их невезение.
   Беда в том, что он не мог думать о везении или невезении.  Под  давлением
губернатора и собственного начальства Фрэнк не мог позволить интуиции увести
его в сторону от фактов.
   Он должен вызвать Джулию на допрос. Должен.
   Гринберг обвел взглядом собравшихся и откашлялся. Все было точно так, как
требовала Ева. Знала ли она, торопя адвоката, что ее часы сочтены?
   Он сдержал полет своей фантазии. Жесткость, с которой она составила новое
завещание, была присуща ей всегда. Изменения были  предельно  простыми.  Еще
одно качество Евы, проявлявшееся тогда, когда у нее было на то настроение.
   Гринберг  открыл  рот,  и  все  в  комнате  умолкли.  Замер  даже  Дрейк,
наливавший себе очередную порцию спиртного. Оглашение завещания  началось  с
рутинного списка подарков слугам и пожертвований в различные  фонды.  Дрейку
стало неинтересно, и монотонное перечисление продолжилось под звук  льющейся
в стакан жидкости.
   Дары близким людям были продуманы очень  тщательно.  Мэгги  Ева  оставила
пару изумрудных серег, тройную нить жемчуга и картину Уайта,  которой  Мэгги
всегда восхищалась.
   Рори  Уинтропу  досталась  пара  подсвечников  из  дрезденского  фарфора,
которые они купили в первый год своего брака, и томик стихов Китса.
   Услышав, что унаследовала антикварную  шкатулку,  Глория  разрыдалась  на
плече мужа.
   - Мы вместе были на аукционе Сотби много  лет  тому  назад.  -  Ее  голос
дрожал от отчаянной борьбы горя с угрызениями совести. - И Ева перебила  мою
цену. О Маркус!
   Пока он шептал ей утешения, Гринберг снова прокашлялся.
   Нине Ева оставила  коллекцию  лиможских  шкатулочек  и  по  десять  тысяч
долларов в год за каждый год службы. Треверс она завещала  дом  в  Монтерее,
такой же, как Нине, ежегодный доход и трастовый фонд на медицинские нужды ее
сына до конца его жизни.
   Своей сестре - не посетившей ни похороны, ни оглашение  завещания  -  Ева
оставила маленький доходный дом. Дрейк упоминался  лишь  между  прочим,  как
получивший все свое наследство при ее жизни.
   Реакция Дрейка была предсказуемой, настолько предсказуемой, что на  лицах
всех присутствующих  появились  мрачные  улыбки.  Он  расплескал  содержимое
стакана, наполнив комнату запахом дорогого виски.
   С разной степенью интереса или презрения все  следили  за  его  приступом
ярости, прошедшим разные стадии, от ругательств  и  жалоб  к  неразборчивому
лепету и снова к ругани.
   - Чертова сука! - Дрейк чуть не задохнулся. Его лицо приобрело  землистый
оттенок. - Я отдал ей годы, почти двадцать лет жизни. Я не  позволю  ей  так
просто вычеркнуть меня. После того, как я столько для нее сделал.
   - Сделал для нее? - Мэгги хрипло расхохоталась. - Ты  никогда  ничего  не
делал для Евы, кроме того, что облегчал ее банковский счет.
   Дрейк двинулся на Мэгги, вполне готовый ударить. Он  был  уже  достаточно
пьян, чтобы присутствие свидетелей его не остановило.
   - Ты, как пиявка, высасывала из нее  свои  пятнадцать  процентов.  Я  был
членом семьи. Если ты думаешь, что выйдешь отсюда с изумрудами и чем-то  там
еще, когда я остался ни с чем...
   - Мистер Моррисон, - прервал адвокат, -  вы,  естественно,  имеете  право
опротестовать завещание...
   - Еще как имею!
   - Однако, - с достоинством продолжил Гринберг, -  я  должен  предупредить
вас, что мисс Бенедикт очень детально обсудила со мной свои желания. У  меня
также есть видеозапись ее заявления, подтверждающая ее волю.  Опротестование
этого документа очень дорогостояще и менее чем продуктивно. Если вы  все  же
пожелаете это сделать, вам придется подождать, пока  я  закончу  сегодняшнюю
процедуру. Итак, продолжим...
   Дар Виктору включал коллекцию поэзии и маленькое пресс-папье - стеклянный
купол с красными санями и восемью оленями.
   "Очаровательному  Брэндону  Саммерсу  я   оставляю   на   образование   и
развлечения миллион долларов в трастовом фонде, остатками которого он  имеет
право распорядиться по собственному усмотрению по достижении  двадцати  пяти
лет".
   - Чушь несусветная! - взревел  Дрейк.  -  Она  оставляет  миллион,  целый
миллион какому-то сопляку! Какому-то наглому приблудному выродку!
   Не успела Джулия отреагировать, как поднялся Пол, и от выражения его лица
у нее кровь застыла в жилах.
   Все ожидали оскорблений. Несколько  ударов  кулаком  тоже  никого  бы  не
удивили. Однако Пол  очень  ровно  и  отчетливо  произнес  всего  лишь  одно
предложение:
   - Не открывай больше рот.
   Он сказал это очень тихо, но все почувствовали нешуточную  угрозу.  Когда
Пол снова сел, Гринберг  кивнул,  как  будто  услышал  правильный  ответ  на
особенно щекотливый вопрос, затем очень спокойно прочел:
   "Остальное,  включая  всю  недвижимость  и  личную   собственность,   все
капиталы, ценные бумаги и доходы от них, я оставляю Полу Уинтропу  и  Джулии
Саммерс. Они имеют право разделить наследство так, как сочтут нужным".
   Больше Джулия не  слышала  ничего.  Монотонный  голос  адвоката  перестал
достигать ее ушей. Она видела, как движутся  его  губы,  видела  его  темные
глаза, устремленные на ее лицо. Она почувствовала покалывание,  как  бывает,
когда отлежишь руку и перестает поступать кровь.
   Не сознавая, что делает,  Джулия  вскочила  и,  двигаясь  на  ощупь,  как
пьяная, проковыляла через комнату на веранду.
   Здесь была жизнь, яркие цветы и  бодрые  трели  птиц.  И  воздух.  Джулия
глубоко вдохнула  и  почувствовала,  как  струя  воздуха  наполняет  легкие,
омывает их, очищает. Она выдохнула и вдохнула снова. Жадно.
   - Не принимай так близко к сердцу, - тихо и ласково сказал Пол,  беря  ее
за плечи - Я не могу. -  Собственный  голос  показался  ей  слишком  тонким,
слишком дрожащим. - Как я могу? Это не правильно. Она ничего мне не должна.
   - Она думала, что это правильно.
   - Ты не слышал, что я ей наговорила, не знаешь, как я обошлась  с  ней  в
последний вечер. И кроме того.., ради  бога,  Пол,  она  же  ничего  мне  не
должна.
   Пол взял Джулию за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза.
   - Я думаю, ты больше боишься другого: ты чувствуешь, что должна ей.
   - Мистер Уинтроп, простите меня. - Гринберг кивнул им обоим. - Я понимаю,
какой сегодня  трудный  день  для  вас,  но  я  должен  выполнить  еще  одно
распоряжение мисс Бенедикт.  -  Он  протянул  пухлый  конверт.  -  Копия  ее
видеозаписи. Она просила,  чтобы  вы  вместе  просмотрели  это  сразу  после
оглашения завещания.
   - Благодарю вас. - Пол принял конверт. - Она высоко  оценила  бы  вашу..,
компетентность.
   - Несомненно. - Легкая улыбка тронула  тонкие  губы  адвоката  и  тут  же
исчезла. -  Ева  была  необычной  женщиной..,  беспокойной,  требовательной,
упрямой. Я буду скучать по ней. Если я  вам  понадоблюсь,  звоните  мне  без
колебаний. У вас могут возникнуть вопросы о некоторой  собственности  или  о
пакете акций. И когда вы будете готовы, мы просмотрим необходимые документы.
Примите мои соболезнования.
   - Я хотел отвезти мисс Саммерс домой, но  теперь  мы  должны  уединиться,
чтобы просмотреть эту пленку. Вы не могли бы.., очистить помещение?
   Что-то похожее на веселье мелькнуло в тусклых глазах адвоката.
   - С удовольствием.
   Они остались на веранде одни. Сквозь стеклянные  двери  веранды,  которые
Гринберг закрыл за собой, доносились разгоряченные голоса, горькие  рыдания.
Старику скучать не придется, подумал Пол,  переводя  взгляд  на  Джулию.  Ее
глаза уже высохли, но лицо было таким бледным,  таким  прозрачным,  что  ему
казалось, будто он видит сквозь кожу ее горе.
   - Думаю, лучше всего посмотреть это в спальне Евы.
   Джулия уставилась на конверт в его руке. Часть ее, та  часть,  в  которой
она узнала трусиху, хотела  отвернуться,  схватить  Брэндона  и  улететь  на
восток первым же рейсом. Может, если очень хорошо  постараться,  она  убедит
себя в том, что все это был только сон? Сон  с  первого  телефонного  звонка
агента, с первой встречи с Евой и до этого момента.
   Тогда и Пол был бы сном. Все, что они разделили, все, что они  построили,
- только сон. Все ее хрупкие надежды разлетелись бы в пыль.
   - Хорошо.
   - Дай мне минутку. - Пол сунул конверт ей в руки. - Обойди вокруг дома. Я
сейчас приду.
   Как же нелегко было открыть дверь и войти в комнату, где Ева  спала,  где
Ева любила. Здесь пахло цветами и мебельным воском, и еще витал аромат Евы.
   Конечно,  Треверс  все  здесь  прибрала.  Джулия  пробежала  пальцами  по
атласному синему покрывалу, но сразу вспомнила, что Ева выбрала гроб  такого
же цвета, и отдернула руку. Почему  Ева  это  сделала?  Из  насмешки  или  в
утешение?
   Закрыв глаза,  Джулия  прижалась  лбом  к  прохладному  резному  столбику
кровати и на мгновение, на одно мгновение прислушалась к своим ощущениям.
   Она не почувствовала смерти. Ее окружали только воспоминания о жизни.
   Пол молча вошел в комнату. Что он мог сказать? С  каждым  прошедшим  днем
Джулия становилась все более хрупкой. Его собственное  горе,  как  маленький
дикий зверек, угнездилось в  теле,  хватая  изнутри  когтями,  зубами.  Горе
Джулии медленно и коварно высасывало  из  нее  жизнь.  Пол  налил  им  обоим
коньяку, и, когда заговорил, его голос был нарочито холодным и отстраненным.
   - Джил, ты должна взять себя в руки. Если  ты  будешь  и  дальше  бродить
словно в трансе, это не принесет пользы ни тебе, ни Брэндону.
   - Я в полном порядке. - Она взяла бокал, переложила его из руки в руку. -
Я хочу, чтобы все кончилось. Совсем. Как только пресса  узнает  об  условиях
завещания...
   - Я с ними справлюсь.
   - Пол, я не хотела ни ее денег, ни ее собственности, ни...
   - Ее любви, - закончил за нее Пол. Он поставил на  столик  свой  бокал  и
взял конверт. - Но Ева всегда оставляла последнее  слово  за  собой.  Ты  не
исключение.
   Ее пальцы, сжимавшие бокал, побелели.
   - Значит, если я несколько дней знала о том, что она моя мать, то  теперь
должна чувствовать долг, связь с ней, благодарность? Ты этого от меня ждешь?
Она манипулировала моей жизнью еще до моего рождения, и даже  теперь,  когда
ее нет, она продолжает управлять мной.
   Пол разорвал конверт, вынул кассету и сунул ее в видеомагнитофон -  Я  не
ожидаю от тебя никаких чувств. И если ты что-то поняла в ней за эти  месяцы,
то знаешь: и она ничего не ждала. Если не хочешь видеть пленку,  я  посмотрю
без тебя.
   Будь он проклят! Будь он проклят за то, что заставляет ее испытывать этот
жгучий стыд. Ни слова не говоря, Джулия села на диванчик, поднесла коньяк  к
губам. Пол сел рядом, но она чувствовала, что сейчас  их  разделяет  гораздо
больше, чем несколько дюймов мягких подушек.
   Пол нажал кнопку, и Ева заполнила экран, как заполняла многие другие  всю
свою жизнь. Горе, словно стальной кулак, сжало сердце Джулии.
   "Дорогие мои, не могу выразить словами, как восхищена тем, что вы вместе.
Я хотела  бы  поговорить  с  вами  в  более  торжественной  обстановке  и  с
кинопленки. Кино более снисходительно к недостаткам".
   Ева расхохоталась, потянулась за сигаретой, откинулась на спинку  кресла.
Ее макияж был безупречен, она сама замаскировала тени под глазами,  морщинки
вокруг  рта.  На  ней  была   ярко-красная   мужского   покроя   рубашка   с
воротником-стойкой, и через секунду Джулия поняла, что в этой рубашке Ева  и
лежала на пропитанном кровью ковре.
   "Это простая предосторожность на тот случай, если мне не хватит силы духа
поговорить с вами лицом к лицу. Если вы смотрите сейчас эту запись,  я  хочу
попросить у вас прощения. Простите меня за то, что я не сказала вам о  своей
болезни. Опухоль мозга - слишком личный изъян, и я  решила  сохранить  ее  в
секрете. Еще одна ложь, Джулия. Но не самая эгоистичная".
   - О чем она говорит? - прошептала Джулия. - Что она имеет в виду?
   Пол только покачал головой, но  его  тело  напряглось.  "Когда  я  узнала
диагноз, прогноз и все прочие "озы", то прошла стадии,  как  мне  объяснили,
типичные. Неверие, гнев, горе. Как вы знаете, я  ненавижу  быть  такой,  как
все. Очень неприятно узнать, что тебе осталось жить меньше года и еще меньше
соображать. Очень унизительно. Я должна была как-то  уравновесить  это.  Так
возникла идея автобиографии. Выяснить, кем и чем  я  была,  что  сделала  не
только для вечно голодной публики, но для себя. Я хотела,  чтобы  моя  дочь,
частичка меня, рассказала мою  историю.  -  Ее  взгляд  устремился  прямо  в
камеру. - Джулия, я  понимаю  тебя.  Поверь  мне,  ты  имеешь  полное  право
ненавидеть меня. Я не оправдываюсь. Я могу  только  надеяться,  что  сейчас,
когда ты это смотришь, мы пришли к какому-то взаимопониманию.  Я  не  знала,
как много ты станешь значить для меня. Как много Брэндон... -  Ева  замотала
головой и глубоко затянулась сигаретой. - Я не хочу плакать. Я надеюсь,  что
моя смерть вызвала и слезы, и зубовный  скрежет.  Надеюсь,  что  теперь  все
утихло. Эта бомба в моей голове... - Ева чуть улыбнулась, потирая  висок.  -
Иногда мне кажется, что я слышу, как она тикает, отсчитывая  оставшиеся  мне
секунды. Она заставила меня признать, что я смертна, заставила посмотреть  в
лицо своим ошибкам и своим обязательствам. Я полна решимости  оставить  этот
мир без сожалений. Джулия, если к этому моменту мы  не  наладили  отношения,
меня, по меньшей мере, утешает то, что какое-то время мы были друзьями. И  я
уверена, что ты напишешь эту книгу. Если ты  унаследовала  хоть  долю  моего
упрямства, возможно, ты больше не захочешь со мной разговаривать, поэтому  я
записала  еще  несколько  аудиокассет.  Я  уверена,  что  не  забыла  ничего
важного".
   Ева загасила сигарету, помолчала, словно собираясь с мыслями.
   "Пол, думаю, не надо говорить, сколько ты значил для меня. Двадцать  пять
лет ты дарил мне безоговорочную любовь и преданность, которые  я  не  всегда
заслуживала. Ты рассердишься, я знаю, ведь я  не  рассказала  тебе  о  своей
болезни. Может, я и эгоистка, но неоперабельная опухоль мозга - очень личная
штука. Я хотела насладиться отпущенным мне временем.  Не  хотела,  чтобы  со
мной нянчились.  Я  хочу,  чтобы  ты  помнил,  как  мы  веселились.  Ты  был
единственным мужчиной в моей жизни, не причинявшим мне боли.  Мой  последний
совет тебе: если ты любишь Джулию, не выпускай  ее  из  рук.  Вероятно,  она
попытается сбежать. Я оставила вам обоим основную часть своего состояния  не
только потому, что люблю вас, а потому, что  это  осложнит  вам  жизнь.  Вам
придется общаться друг с другом некоторое время".
   Ее губы дрогнули, но она справилась с собой. Ее глаза заблестели слезами,
как изумруды, омытые дождем.
   "Черт вас побери, подарите мне еще внуков. Я хочу знать, что вы нашли то,
что всегда ускользало от меня. Любовь, которой можно упиваться не  только  в
тени, но и на ярком свету. Джулия, ты была ребенком, которого я  любила,  но
не могла сохранить. Пол, ты был ребенком, которого мне подарили и  позволили
любить. Не разочаровывайте меня".
   Ева откинула голову и ослепительно улыбнулась им в последний раз.
   "И неплохо, если первую девочку вы назовете в мою честь".
   Экран  замелькал.  Джулия  глотнула  коньяку  и   только   тогда   смогла
заговорить:
   - Она умирала. Все это время она умирала. Пол резким  движением  выключил
видеомагнитофон. Ева была права. Он чувствовал гнев, ярость.
   - Она не имела права скрывать это от меня. -  Он  вскочил,  сжал  кулаки,
заметался по комнате.  -  Я  постарался  бы  ей  помочь.  Есть  специалисты,
целители. Экстрасенсы, в конце концов. - Пол  остановился,  умолк.  Господи,
что он говорит! Ева мертва, и ее убила не опухоль мозга.  -  Теперь  уже  не
имеет значения, правда? Ева думала, что мы увидим это после  того,  как  она
тихо умрет в какой-нибудь больнице. А вместо  этого...  -  Он  отвернулся  к
окну, но видел Еву, распростертую на ковре.
   - Это имеет значение, - тихо сказала Джулия. - Все это имеет значение.  -
Она отставила бокал, встала, повернулась к нему. - Я хотела бы поговорить  с
ее врачом.
   - Зачем?
   - Я должна написать книгу.
   Пол шагнул к ней, затем остановился. Его ярость была слишком  сильной,  и
он не мог рисковать.
   - Ты можешь думать об этом сейчас?
   Джулия видела его гнев, слышала его и не могла  объяснить  ему,  что  это
единственный способ отдать долг Еве за свое рождение.
   - Да. Я должна об этом думать.
   - Прекрасно. - Пол вытащил сигару, не спеша  закурил.  -  Если  биографию
напечатают в течение года, ты разбогатеешь на ее убийстве и станешь  автором
хита десятилетия.
   Ее взгляд стал непроницаемым.
   - Да, я именно на это рассчитываю.
   Все, что он мог  бы  сказать,  весь  яд,  что  поднимался  к  его  горлу,
остановил резкий стук в дверь. Как только  Пол  отвернулся  от  нее,  Джулия
сморщилась от боли, прижала ладонь ко лбу.
   - Фрэнк?..
   - Прости, Пол, я знаю, какой был тяжелый день,  -  Фрэнк  остановился  на
пороге. Он пришел как официальное лицо и поэтому ждал,  пока  его  пригласят
войти. - Треверс сообщила, что ты и мисс Саммерс здесь.
   - Выясняем отношения. Ты не мог бы подождать?
   - Боюсь, что нет. - Фрэнк взглянул на Джулию поверх плеча Пола и  понизил
голос:
   - Пол, я нарушаю правила. Я пытаюсь облегчить ситуацию, но дело плохо.
   - Вы нашли какой-то ключ к разгадке? Фрэнк сунул руки в карманы.
   - Да, можно и  так  считать.  Я  должен  поговорить  с  мисс  Саммерс,  и
немедленно.
   Пол хотел ответить отказом. Хотел закрыть дверь перед носом Фрэнка. Фрэнк
понял и покачал головой:
   - Будет только хуже.
   Джулия взяла себя в руки и кивнула Фрэнку:
   - Лейтенант Нидлмейер.
   - Мисс Саммерс. Мне очень жаль, но я  должен  задать  вам  еще  несколько
вопросов.
   Все ее внутренности сжались, но она снова кивнула:
   - Хорошо.
   - В участке.
   - В участке?
   - Да, мадам. - Фрэнк вынул из кармана карточку. - Я должен  зачитать  вам
ваши права, но сначала я  хотел  бы  посоветовать  вам  позвонить  адвокату.
Хорошему адвокату.

Глава 28

   Джулии казалось, что она  заблудилась  в  каком-то  кошмарном  лабиринте.
Каждый раз, как она считала, что нашла выход, она расшибалась о новую черную
стену.
   Она сидела на жестком деревянном стуле за единственным столом  в  комнате
для допросов и смотрела в длинное зеркало. Она видела там свое  отражение  в
черном  траурном  костюме,  свое  слишком  бледное  лицо.  Она  видела  дым,
голубоватыми клубами поднимавшийся к потолку и  обжигавший  ее  ноздри,  три
стаканчика кофе, на вкус такого же горького, как и его запах, и двух  мужчин
в рубашках с короткими рукавами и  полицейскими  жетонами,  прицепленными  к
нагрудным карманам.
   Джулия пошевелила пальцами, сцепила их. Ее отражение сделало то же самое.
   Она знала, что с другой стороны за ней следят.
   Ей дали чашку воды, но она не смогла проглотить ни капли. В комнате  было
слишком тепло, слишком душно. Под черным костюмом ее кожа стала влажной.
   Она чувствовала запах собственного страха. Иногда ее голос дрожал, но она
подавляла ростки истерии, затем они вырастали снова.
   Полицейские были так  терпеливы,  так  настойчивы  в  своих  вопросах.  И
вежливы, так вежливы.
   Мисс Саммерс, вы угрожали мисс Бенедикт?
   Вы знали, что она изменила свое завещание, мисс Саммерс?
   Мисс Саммерс, разве мисс Бенедикт не пришла повидать вас в день убийства?
Разве вы не поспорили с ней снова? Разве вы не потеряли самообладан