йста, сядь.
     Она села, скованная, сцепив руки на коленях.
     - Клер, когда-нибудь он говорил с тобой об этих книгах или о том, что в них?
     - Нет. Никогда. Он говорил о религиях вообще. Это было важнейшей темой, особенно после того... после того, как он начал пить. Он вернулся в лоно церкви. Он получил католическое воспитание, но у него был особый взгляд на религиозное устройство, именно из-за его воспитания.
     - Когда он вернулся к церкви?
     - Когда мне было семь-восемь. Для него это стало очень важным. Кончилось тем, что мы с Блейром стали посещать уроки закона Божьего и прошли Первое причастие. Ну и все, что полагается.
     - Это было примерно двадцать лет тому назад?
     - Да. - Она едва заметно улыбнулась. - Время бежит. Он сделал себе пометку, размышляя, как это могло быть связано с остальным. - Ты задумывалась, почему он это сделал?
     - Конечно. Но тогда я была слишком мала, чтобы об этом задумываться. Кроме того, мне нравилась сама служба, музыка, одежда священника. Словом, весь ритуал. - Она внезапно замолкла, ощутив неловкость от ею же самой употребленных слов. - Позже, пожалуй, мне стало казаться, что с годами он как бы поставил барьер между самим собой и тем, против чего он бунтовал в юные годы. Наверное, ему не хватало ощущения безопасности и привычности. Тогда ему было примерно столько, сколько мне сейчас, - пробормотала она, - около тридцати. И он уже начинал задумываться, как пройдет оставшаяся часть жизни. К тому же он беспокоился и о нас с Блейром. Из-за того, что мы не получили религиозного воспитания. Ему казалось, что он как бы слишком перестарался в этом отношении, стремясь стать прямой противоположностью своим родителям.
     - Он говорил об этом?
     - Да. Я помню, как он почти эти же слова говорил моей матери. Отец был одним из тех, кого моя мать называла вечно озабоченным. Его постоянно волновало, правильно он что-то сделал или нет, а если правильно, то насколькохорошо он это сделал. Он отчаянно старался не воспитывать нас насильно в религиозном духе. Кэм.он не был фанатиком. Просто он был человеком, изо всех сил стремящимся к самосовершенствованию.
     - Когда она запил. Клер?
     - Собственно говоря, я не знаю. - Она стала нервно сплетать пальцы, лежавшие на коленях. - Это произошло не вдруг, а постепенно. Поначалу никто из нас не замечал этого. Я помню, как после обеда он выпивал порцию виски с содовой. Затем стал выпивать две порции. А потом уже и вовсе без содовой.
     Горечь, звучавшая в ее голосе, заставила его взять ее беспокойные руки в свои. - Клер, я сам шел этой дорогой. Я не могу его осуждать.
     - Я чувствую, что предала его. Разве ты не понимаешь этого? Я чувствую, что предаю, обсуждая его пороки и недостатки.
     - Он был цельным человеком. У цельных людей всегда есть недостатки. Тебе не кажется, что он бы предпочел, чтобы ты признала их и все равно бы любила его?
     - Ты говоришь, как мой психоаналитик. - Она встала и подошла к окну. - Мне было тринадцать, когда я впервые увидела его напившимся. Я пришла домой из школы. Блейр был на репетиции оркестра, а моя мать на собрании "Патриотов Эммитсборо" или что-то в этом роде. Отец сидел за кухонным столом и плакал над бутылкой виски. Меня напугал его вид, его пьяное рыдание, красные глаза. Он все время повторял, что просит прощения. Его слова было трудно разобрать, он с трудом пытался подняться. Затем упал. Он просто лежал на кухонном полу, рыдая и пытаясь извиняться. - Она нетерпеливо смахнула слезу. - Прости, детка. Мне очень жаль. Я не знаю, что делать. Я не могу исправить этого. Я не могу вернуться и изменить это.
     - Изменить что?
     - Его пьянство, надо полагать. Он не мог сдержать себя. Он считал, что не в силах ничего здесь изменить. Он сказал мне, что ни за что на свете не хотел, чтобы я видела его таким. Он просто обезумел от этого. Он не хотел, чтобы я увидела, узнала.
     - Это случилось примерно в то время, когда он заключал сделку о строительстве торгового центра?
     - Да. И чем ближе это шло к осуществлению, тем сильнее он пил.
     Мой отец совершенно не годился в нарушители. Возможно, его амбиции и зашли слишком далеко, но за них он расплачивался угрызениями совести.
     - Я хочу, чтобы ты попыталась вспомнить. Уходил ли он из дому по вечерам сколько-нибудь регулярно? Уходил ли с кем-то одним или с определенной компанией?
     Она вздохнула и отвернулась. - Он был членом множества всяких обществ, Кэм. "Клуб оптимистов", "Рыцари Колумба" и все такое. Он часто уходил из дома на всякого рода собрания, ужины или показывал клиентам дома после конца рабочего дня. Я часто просила его взять меня с собой, но он обычно укладывал меня спать и говорил, чтобы я подождала, когда вырасту, и тогда он возьмет меня в партнеры. Однажды я потихоньку забралась в его машину... - Она запнулась, в глазах промелькнула паника, щеки побелели.
     - Так ты забралась в его машину? - подсказал ей Кэм.
     - Нет, нет, не так. Мне только приснилось, что я это сделала. Ты можешь оставить книги у себя, если считаешь, что они в чем-то помогут. Мне пора возвращаться.
     Он взял ее руку раньше, чем она успела выскочить за дверь. - Что тебе приснилось, Клер?
     - Ради Бога, Кэм. Мои сны - уж точно мое личное дело.
     У нее было точно такое же выражение лица, как тогда, когда он пробудил ее от мучившего ее кошмара. - Куда он отправился в ту ночь?
     - Я не знаю. Мне все это приснилось.
     - Куда он пошел в этом твоем сне?
     Ее тело стало безвольным, она как бы замкнулась в самой себе, когда он снова усадил ее в кресло. - Я не знаю. Это был сон. Мне было тогда всего пять или шесть лет.
     - Но ты помнишь этот сон. Он тебе по-прежнему снится.
     Она уставилась на книги на конторке Кэма. - Иногда.
     - Расскажи мне, что ты помнишь.
     - Этого на самом деле не было. Я проснулась в своей кровати.
     - Что было до того, как ты проснулась?
     - Мне приснилось, что я спряталась на заднем сиденье машины. Я знала, что он собирается куда-то из дома и хотела удивить его, показать, что я уже достаточно взрослая, чтобы стать его компаньоном. Но мы не поехали к какому-либо дому. Мы прибыли на открытое место. Там собрались и другие люди. Я подумала, что это что-то вроде собрания охотников из клуба, потому что все они были в длинных черных балахонах с капюшонаки.
     "О, Боже, Худышка, - пронеслось у него в голове. - Что же ты там видела?" - Продолжай.
     - Они были в масках, и мне показалось это странным, потому что ведь это не был праздник Хэллоуин. Дело было весной. Я спряталась в кустах и стала смотреть"
     - Там были и другие мужчины. Кто именно?
     - Я не знаю. Я не обращала на них внимания. Они образовали круг и позвонили в колокольчик. Там были и женщины. Две женщины в красных плащах. Одна из них сняла плащ и улеглась на что-то. Все это меня одновременно и завораживало, и смущало. Раздавалось песнопение, горел костер. Огромный костер. Мне хотелось спать, и я плохо понимала то, что видела. У человека в большой маске был меч. Он блестел под лунным светом. Тот человек произносил что-то, затем другие это повторяли.
     - Что произносил?
     - Я не могла этого понять. - Но она прочитала те книги и помнила. - Это были неизвестные мне имена.
     - Имена?
     - О, Боже, Кэм, имена, что в тех книгах. Вызывание демонов.
     - О'кей. Успокойся.
     Она провела по щеке тыльной стороной ладони. - Я замерзла и устала. Захотела, чтобы папочка отвез меня домой. Но я боялась, хотя и не знала, почему. Человек в маске дотронулся до женщины, стал ласкать ее. Принесли козленка, и он вынул нож. Я хотела убежать, но не смогла. Ноги не слушались меня. Мужчины сбросили свои балахоны, но остались в масках и начали танцевать вокруг костра. Я увидела своего отца. Увидела кровь на его руках. И я проснулась с криком в своей постели.
     Он потянул ее со стула и мягко обнял, но глаза его, смотревшие поверх ее плеча, горели холодной яростью.
     - Этого на самом деле не было, - повторяла она. - Ничего этого не было. Я проснулась в постели, как это обычно и бывает, когда мне снится этот сон. Рядом были отец и мать.
     - Ты рассказала им о своем сне?
     - Сначала не могла. Наверное, у меня случилась истерика. Я помню, как отец укачивал меня, гладил мне волосы и укачивал. Он все время повторял, что это сон, просто страшный сон, и что он не допустит, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.
     Притянув ее к себе, Кэм долго смотрел ей в глаза. - Это не был сон. Клео.
     - Нет, это был сон. - Руки ее тряслись, - Это, конечно же, был сон. Я лежала в постели. Рядом сидел мой отец. Я знаю, ты сейчас думаешь об этих книгах. Я тоже о них думала. Он, наверное, купил их позже. Он беспокоился из-за меня, из-за того, что мне приснился тот сон, и он все время повторялся. Он хотел во всем разобраться. Он беспокоился обо мне. После того случая он многие недели приходил перед сном в мою комнату и рассказывал всякие забавные истории, пел песни, просто сидел рядом.
     - Я знаю, что он беспокоился о тебе. Знаю, что он любил тебя. Но мне кажется, он был втянут во что-то такое, чего сам не мог контролировать. Как это было с выпивкой, Клер.
     Она с упрямой яростью затрясла головой. - Я не верю этому.
     - Клер, он, наверное, места себе не находил при мысли, что ты видела его и все, что там происходило. И спустя годы тебе по-прежнему снятся эти кошмары, и он видит, что это не прекращается. Тогда он пытается выйти из игры. Возвращается к религии своего детства.
     - Ты не знал его так, как я.
     - Нет, не знал.
     - Он никому никогда бы не причинил вреда. Он не был способен на это.
     - Возможно, он никому кроме себя и не причинил вреда. Клер, мне ужасно не хочется задевать твои чувства, но мне придется копнуть поглубже. Понадобится вся возможная информация о той земельной сделке под торговый центр. И о смерти твоего отца тоже.
     - Зачем? Какое значение это имеет теперь?
     - Потому что, то, что ты видела в ту ночь, все еще продолжается. Ты еще кому-нибудь рассказывала об этом сне?
     - Нет.
     - И не рассказывай.
     Она кивнула. - Так мы закончили?
     - Нет. - Он снова притянул ее к себе, не обращая внимания на ее неподатливость. - Я все равно тебя выслежу, Худышка, - пробормотал он. - Ты можешь отступить, построить стену, убежать и замести следы. Но я все равно тебя выслежу.
     - Сейчас я просто не в состоянии думать о наших отношениях.
     - Нет, можешь. - Он приподнял ее за подбородок, и их глаза встретились. - Потому что, когда все закончится, останется только это. Я люблю тебя. - Он сжал ее крепче, когда она уже была готова отвернуться. - Черт возьми, это тебе придется проглотить раз и навсегда. Я люблю тебя, и я никогда не думал, что буду к кому-нибудь испытывать такое чувство. Но это факт.
     - Я знаю. Если бы это случилось без того, остального.
     - Но это случилось. Это самое главное. Я хочу знать, что ты собираешься с этим делать?
     Она прижала руку к его щеке. - Наверное, отвечу тебе взаимностью. Вот, пожалуй, все, что я могу сейчас сделать.
     - Отлично. - Он поцеловал ее. - Я бы хотел облегчить тебе все это.
     - Я достаточно взрослая, чтобы устраивать свои дела сама. Я бы предпочла иметь друга, а не белого рыцаря.
     - А как насчет друга и черной овцы?
     - Приятное сочетание. Я не скрывала от тебя того, о чем только что рассказала. Нет, скрывала, - поправилась она раньше, чем он успел заговорить. - Прежде всего я скрывала это от самой себя. Мне нужно пойти домой и все обдумать. Ты хочешь подержать эти книги у себя?
     - Да, Клер... - Он смахнул волосы с ее щек. - Нам придется снова обо всем этом поговорить, обсудить подробности, которые ты, может быть, вспомнишь.
     - Я как раз боялась, что ты заговоришь об этом.
     - Давай пойдем поужинаем куда-нибудь сегодня вечером. Что ты скажешь о мексиканском ресторанчике? У них там бумажные цветы в горшках.
     - Отличная мысль. А давай поедем на твоем мотоцикле.
     - Вот такая женщина мне по душе.
     - Я буду готова в семь. - Она подошла к двери, затем остановилась. - Рафферти, ты просто невероятно мне облегчил все это. Я тебе очень признательна.
     Оставшись один, он уселся за стол и стал изучать свои записи. По мере их изучения у него возникло убеждение, что в дальнейшем он уже не сможет ничего облегчить.

ГЛАВА 25

     Мин Атертон была из тех женщин, которые выставляли для украшения стола свечи, так и не сняв с них целлофановой обертки. Почти все, чем она владела, предназначалось для показа, а не для практического употребления.
     Она могла купить розовые или лиловые свечи - ее любимые цвета - и поставить их в настоящие медные или хрустальные подсвечники, где те и стояли в чистеньких обертках, не будучи никогда зажженными.
     Она обожала покупать вещи. Более того, ей нравилось то, что она могла позволить себе покупать вещи, в особенности те, что были недоступны ее соседям. Она часто оставляла этикетки с ценами, надеясь, что кто-нибудь из гостей взглянет на оборотную сторону вазы или статуэтки. На их месте она бы так и поступила. И поступала.
     Мин считала жизнь напоказ своей обязанностью. В конце концов, она жена мэра и ей надо поддерживать свой статус. Она знала, что они самая состоятельная пара в городе, и что ее муж предан ей. Разве он не подарил ей на прошлое Рождество пару настоящих бриллиантовых сережек? По полкарата каждая вместе с оправой. Мин каждое воскресенье демонстрировала их в местной церкви.
     Во время пения псалмов она специально убирала волосы за уши и вертела головой из стороны в сторону, чтобы камни блистали на свету на зависть прихожанам.
     Ее дом был забит мебелью. Она не увлекалась антиквариатом, каким бы дорогим и редким он ни был. Мин любила новые вещи, совершенно новехонькие, чтобы воспользоваться ими первой. Она покупала только у известных фирм. И она могла непринужденно болтать о своих Ля-Зет-Бой, Этане Аллене или о Сили Постюрепедик как о своих близких родственниках.
     Некоторые из менее доброжелательных соседей говорили, что было бы лучше, если б у нее было поменьше денег и побольше вкуса.
     Но Мин сразу же распознавала проявления зеленой зависти и воспринимала их как заслуженную награду.
     Она любила свой большой кирпичный дом на Л орел Лейн, и сама украсила каждый сантиметр его, от гостиной, где стоял диван с розами и лавандой на обивке и такими же портьерами, до туалетной комнаты, выложенной керамической плиткой дикого розового цвета и обями цвета гиацинта. Ей нравились огромные статуи танцующих дам в бальных платьях и мужчин в камзолах. Все цветы в доме были искусственные, но помещены в дорогие вазы в форме мохнатых овечек или кроликов с ватными хвостиками.
     Творческий пыл Мин не ограничивался интерьером. Ни в коем случае. Ведь далеко не все жители Эммитсборо удостаивались чести переступить порог замка Атертонов.
     Мин считала, что они заслуживали права взглянуть на эту роскошь хотя бы снаружи.
     Во дворике она поставила большой стол под полосатым зонтом и в тон ему стулья и шезлонг. Так как настоящие животные доставляли одни только хлопоты, она заменила их пластмассовыми и пластиковыми, так что во дворе водилось множество уток, белок и опять же, естественно, овечек.
     Перед домом, напротив лунного шара, лежащего у его порога, расположился предмет ее гордости и радости, чугунный конюший, чернолицый, в красной ливрее, с застывшей глуповатой улыбкой.
     Однажды Дэви Ридер, выполняя у них какую-то плотницкую работу, повесил на вытянутую руку статуи свой термос с обедом. Но Мин так и не поняла юмора ситуации.
     И внутри, и снаружи дом Мин был чист как стеклышко. Ради сегодняшнего торжества, ежемесячного обеда Женского клуба, она даже отправилась в цветочный магазин и купила украшение для стола из лилий и зеленых веточек. Из своего собственного кармана. Конечно, она проследит за тем, чтобы их педантичная дама-бухгалтер нашла способ оплатить этот счет из средств клуба.
     Побольше сэкономишь, побольше сможешь потратить.
     - Джеймс. Джеймс. Иди сюда и взгляни. Ты ведь знаешь, как я ценю твое мнение.
     Атертон вошел в гостиную из кухни, прихлебывая кофе и улыбаясь. Он внимательно посмотрел на жену в ее' новом розовом платье с цветастым жакетом - болеро. Она надела свои бриллианты, а Бетти взбила ей невероятно пышную прическу. Она сделала себе маникюр и педикюр, и ее розовые ногти выглядывали из туфель почти сорокового размера. Атертон поцеловал ее в кончик носа.
     - Ты выглядишь великолепно, Мин. Как всегда. Она хихикнула и игриво ткнула его в грудь. - Не я, глупышка. Стол.
     Повинуясь, он стал рассматривать стол. Он был раздвинут во всю длину, чтобы можно было усадить восемнадцать гостей. На дамаскиной скатерти расставлено нужное число обеденных тарелок от Коррела с узором из крохотных розочек. Она поставила и маленькие чаши с лимонной водой, точь-в-точь как на картинке из журнала. В центре красовались лилии, а по бокам свечи в целлофановой обертке.
     - Ты превзошла самое себя.
     - Ты ведь знаешь, я люблю, когда все выглядит красиво. - Острым взглядом узрев непорядок, она подошла и выдернула висевшую нитку из розовой портьеры. - Подумать только, когда в прошлом месяце была очередь Эдны, она подала пластмассовые тарелки. Я просто чуть не сгорела со стыда за нее.
     - Уверен, что Эдна старалась изо всех сил.
     - Конечно. Конечно. - Она могла бы и еще кое-что порассказать об Эдне. Но знала, что Джеймс был способен проявлять нетерпение. - Я хотела, чтобы сегодняшний обед был особенный. Некоторые дамы просто обезумели, Джеймс. Представляешь, поговаривают даже о занятиях по курсу самообороны, что, как я и сказала предложившей это Глэдис Финч, совершенно неженское дело. Меня ужасно беспокоит, что они еще такое придумают.
     - Ну, Мин, каждый из нас делает то, что должен. - Он подмигнул ей. - Ты ведь доверяешь мне, Мин?
     Она бодро подмигнула в ответ. - Джеймс, ты ведь знаешь, что да.
     - Тогда предоставь все мне.
     - Я так всегда и делаю. Но этот Кэмерон Рафферти.
     - Кэмерон выполняет свою работу.
     Она хмыкнула. - Ты хочешь сказать, когда он не волочится за Клер. Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. - Она махнула в его сторону своей пухлой ручкой, вновь вызвав его улыбку. - Что человек имеет право на личную жизнь. Но ведь есть очередность. - Она улыбнулась ему. - Разве ты сам не говоришь всегда об этом? У человека должны быть приоритеты.
     - Ты знаешь меня прекрасно.
     - Еще бы не знать после стольких лет. - Она стала поправлять ему галстук. - Я знаю, что тебе хочется удрать еще до прихода наших дам, но прошу тебя задержаться еще пару минут. Прибудут люди из газет и телевидения. Ты ведь не захочешь упустить такую возможность. Учитывая, что ты собираешься баллотироваться в губернаторы.
     - Мин, ты ведь знаешь, ничего еще не решено. И, - он ущипнул ее за подбородок, - это строго между нами.
     - Я знаю, и меня просто убивает, что я не могу похвастаться этим. Тем, что партия рассматривает тебя как возможного кандидата. Ты это вполне заслужил. - Она любовно погладила лацканы. - Столько лет посвятил этому городу.
     - Ты мой самый любимый избиратель. Я еще побуду какое-то время кандидатом, - сказал он. - Но не очень-то рассчитывай на губернаторский дом, Мин. Выборы еще совсем не скоро, - напомнил он ей, увидев, как она помрачнела. - Пусть все идет, как идет. Вот дверь. Лучше я сейчас уйду, чтобы ты сама смогла торжественно встретить своих гостей.
     Клер опоздала. Но это было лучше, чем вовсе не придти, что непременно и случилось бы, не позвони ей Глэдис Финч, спросившая, не нужно ли ее подвезти. Неудивительно, что она совсем забыла об этом обеде, после того, как обнаружила исчезновение скульптуры из гаража.
     "Подростки", - сказала она себе. Ей хотелось верить, что это подростки устроили такую шутку. Но в глубине души таилось опасение, что это означало нечто гораздо более страшное.
     Она могла только сообщить о краже, что и собиралась сделать, как только закончится этот