пет, озноб высшего наслаждения. Это невозможно. Невообразимо. Гак хорошо быть не может. Во всяком случае - ей не было никогда. Ни с кем.
     У него вырвался ответный стон. Губы его продолжали терзать ее рот, руки опустились ниже - к бедрам, туда, где были лишь тонкие невесомые трусики...
     - Шаннон, - в исступлении шептал он, - я же люблю тебя. Понимаешь? Люблю!
     Она снова коснулась его спины, мускулистой, напряженной, чуть влажной.
     - Теперь подожди, - чуть слышно прошептала она - У меня пропали силы. Господи, что же ты делаешь со мной?
     - Доставляю радость. Тебе и себе.
     Слова сами собой вырывались у него. Наконец-то, наконец он может сделать то, о чем столько мечтал, чего так ждал! Но в мечтах он был скор, а сейчас не хотел, не мог торопиться. Ведь наслаждение и торопливость несовместимы. И все же он чувствовал: этот момент наступал. Именно о таком он грезил - чтобы вся она была его, только его. Чтобы лежала, беспомощная и ослабевшая от желания, в его объятиях и чтобы он зажигал в ней пламя. Одно за другим, одно за другим. Чтобы она стонала и извивалась от его ласк - под его руками, губами, языком. Чтобы зверела, сатанела от страсти, и ей казалось бы мало, мало.
     Он продолжал целовать ее лицо, грудь, живот. Она дрожала и изгибалась, а потом сомкнула ноги на его спине. Он покачал головой - не потому, что отказывал ей, а чтобы согнать пелену со своих глаз - яснее видеть ее.
     - Погляди на меня! - отрывисто проговорил он, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла. - Ну же, погляди!
     Она открыла глаза.
     - Я люблю тебя, ты слышишь? - В голосе его была какая-то яростная настойчивость. - Видишь?
     - Да, - прошептала она не сразу. - Да, вижу.
     И потом из ее горла вырвался радостный, торжествующий крик - когда он наконец вошел в нее, глубоко и сильно. Через все ее существо смывающей все на своем пути лавой прошла дрожь блаженства. Она вновь закрыла глаза, подчиняясь и отдаваясь неустанным движениям его тела.
     Бессознательно она следовала его ритму, ей казалось, что вокруг бушует гроза - гремят раскаты грома, блещут молнии. Ее тело то сотрясалось, и затем следовал взрыв, то становилось счастливо-бессильным. Ее руки беспомощно соскользнули с его спины. Она услышала, как он произнес ее имя, тело его дрогнуло, ослабло, она ощутила его вес.
     Еще несколько мгновений он содрогался, зарывшись лицом в ее волосы. Она тоже продолжала дрожать, но он знал, был уверен: это дрожь, свидетельствующая об утоленном желании. Если бы у него оставались силы, он бы погладил, приласкал ее - но сил не было.
     - Сейчас освобожу тебя, - пробормотал он. - Через минуту.
     - И не смей об этом думать!
     Он улыбнулся и потерся носом о ее волосы.
     - По крайней мере, тебе так теплей.
     - По-моему, мне уже никогда не будет холодно. - Она вновь обняла его. - Ты, конечно, загордишься от того, что я скажу тебе, но мне все равно. Так вот, ни разу в жизни я не испытывала такого счастья.
     Не гордость он почувствовал, услышав это, а радость.
     - А у меня просто не было никого до тебя. Шаннон стиснула его еще крепче и засмеялась.
     - Чтоб у такого, как ты, да никого не было! Представляю, сколько желающих...
     - Если и были, то лишь так, для опыта. - Мерфи шевельнулся, сделал попытку приподняться на локте, посмотрел в ее улыбающееся лицо. Тоже улыбнулся. - Хотя я был бы лжецом, - добавил он, - если бы не сознался, что некоторые эксперименты были вполне приятными.
     - Напомни мне позднее, когда поднимемся, чтобы я как следует ущипнула тебя.
     Она засмеялась еще громче, когда он дважды перекатился вместе с нею, и они оказались на самом краю одеяла.
     - Пожалуй, нарисую тебя в таком виде, - сказала Шаннон, задумчиво водя пальцем по его руке и груди. - Я со школьных времен не писала обнаженную натуру.
     - Дорогая, если я буду перед тобой в голом виде, боюсь, что кисть тебе не понадобится.
     - Пожалуй, - согласилась она, целуя его. Потом со вздохом откинула голову ему на грудь. - Знаешь, никогда не занималась любовью под открытым небом.
     - Ты смеешься!
     - Там, где мы жили, это не очень одобрялось.
     Он не стал допытываться, шутит она или говорит серьезно. Ощутив, что кожа у нее становится прохладной, Мерфи потянулся за вторым одеялом и укутал ее.
     - В эту ночь для тебя многое впервые, - сказал он потом. - Первый раз ты на сейли, первый раз танцевала вальс. И вот здесь, под открытым небом.
     - Во всем виноват вальс. Нет, вру. Вальс начал процесс соблазнения, а завершила его твоя песня. Да, да. Когда я слушала тебя, то не понимала, как и почему могла сказать тебе "нет".
     - Напоминай мне, чтобы я пел для тебя почаще. - Мерфи обхватил ее за шею, укутанную одеялом. - Прекрасная зеленоглазая Шан, любовь всей моей жизни! Поцелуй меня еще раз.
     Шаннон задремала. Мерфи разбудил ее, едва небо высветилось на востоке. Он сделал это с неохотой: ему нравилось смотреть на нее спящую; на то, как спокойные ресницы лежат на чуть порозовевших щеках. И он желал, чтобы наступило такое время, когда он снова и снова будет видеть, как она спит - на рассвете, после ночи любви.
     Но пора было возвращаться.
     - Шан! - Он осторожно коснулся пальцами ее щеки, поцеловал. - Дорогая, скоро утро. Звезды уже исчезли.
     Она шевельнулась, пробормотала что-то, прижалась к его руке. Он едва различил слова:
     - Почему ты не останешься? Почему? Зачем приходить ко мне, чтобы покидать снова?
     - Шш... - Мерфи крепче обнял ее. - Я здесь и никуда не ухожу. Тебе что-то снилось.
     - Если ты любишь, то больше никуда не уедешь. Поклянись.
     - Я люблю тебя. Пробудись. Ты никак не проснешься.
     На этот раз она открыла глаза. Какой-то еще миг она находилась между двумя мирами - действительным и воображаемым, и оба казались ей реальными.
     Светает. Предрассветная пора. Запахи весны. Серые холодные камни вокруг, под начинающим светлеть небом, и теплые руки возлюбленного на ее плечах.
     - Твой конь...
     Она неуверенно оглянулась: почему не слышно звона уздечки и нетерпеливого перебора копыт?
     - Все мои лошади в конюшне, - ласково сказал Мерфи, поворачивая ее лицо к себе. - А где ты?
     - Я? - Она заморгала и окончательно избавилась от сновидений. - Мерфи?
     Он внимательно, с некоторым испугом вглядывался в ее лицо.
     - Что ты увидела? Можешь вспомнить? Я хотел покинуть тебя?
     Она покачала головой. Выражение отчаяния, страха быстро исчезло с ее лица.
     - Мне приснилось что-то. Вот и все.
     - Расскажи подробней.
     Она спрятала лицо у него на плече.
     - Просто сон. Уже утро?
     - Да, почти. Я провожу тебя до Брианны.
     - Так быстро прошла ночь?
     Он стиснул ее в объятиях, затем поднялся, чтобы взять одежду.
     Свернувшись под одеялом, Шаннон наблюдала за ним, и в ней зарождались искры нового желания. Она села, опустила одеяло с плеч.
     - Мерфи!
     Он взглянул на нее, и она испытала радость, увидев, как его глаза загорелись от страсти.
     - Мерфи! Я хочу, чтобы ты опять любил меня.
     - Я хочу этого больше всего на свете, но мои родные в доме могут...
     Он замолчал, потому что она поднялась во весь рост, сбросив одеяло, стройная, обнаженная, зовущая, и пошла к нему.
     - Хочу, чтобы ты опять... Как в самый последний раз. Быстро и отчаянно.
     В ней было что-то от колдуньи. Собственно, он понял это, когда только увидел ее глаза. Сейчас в них светились сила, уверенность, волшебство. Выражение их не изменилось и после того, как он схватил ее за волосы и повел к стене.
     - Тогда здесь, - произнес он хрипло.
     Он резко повернул ее, прислонил спиной к камню стены, который лишь выглядел холодным, а на самом деле был теплым и гостеприимным. Таким, во всяком случае, она ощутила его сейчас.
     Мерфи обхватил ее за бедра, приподнял. Она обвила его руками и ногами и вздрогнула, когда он с силой вошел в нее. Движения его были быстры и отчаянны. Как она и просила, если сама понимала, что хотела сказать.
     Глаза в глаза, каждое яростное движение отнимает чуть не все силы, лишает дыхания. Ее ногти царапают ему плечи, губы что-то силятся сказать, и наконец из них вырывается победный вздох, когда их тела одновременно сотрясаются в счастливых конвульсиях.
     Ноги у него ослабели, ладони сделались такими влажными, что он боялся - не удержит и выронит ее. С удивлением он прислушивался к своему неровному дыханию - словно пробежал с десяток километров.
     - Господи, - пробормотал он с каким-то священным трепетом, моргая глазами, потому что их застилал туман. - Господи Иисусе!
     Опустив голову на его плечо, она вдруг начала смеяться. Весело, радостно, безрассудно. Он с трудом удерживал ее, чтобы она не упала.
     Вскинув руки вверх, она крикнула:
     - Я чувствую, что живу! Живу! Продолжая удерживать ее, он счастливо проговорил:
     - Ты живешь, женщина. Но ты едва не доконала меня сегодня. - Он жарко поцеловал ее и опустил на землю. - Оденься, прошу тебя, иначе мне больше не жить.
     - А я хочу, чтобы мы пробежались голыми по полям! Вот чего я хочу!
     Он нагнулся, чтобы собрать ее одежду.
     - Представляю, как это понравится моей славной матери, если она выйдет из дома и увидит нас, - засмеялся Мерфи.
     - Твоя славная мать, - отвечала Шаннон, начиная одеваться, - прекрасно знает, где пропадал всю ночь ее славный сын.
     - Знать или видеть собственными глазами, - возразил он, - далеко не одно и то же. - Сидя на траве, Мерфи надевал ботинки, Шаннон в это время натягивала брюки. - Ты чертовски заманчиво выглядишь в мужской одежде!
     - Это чисто мужской взгляд.
     - Шан, ты согласишься сегодня вечером пойти со мной прогуляться, если я предложу?
     Ей показался забавным почти светский тон, каким был задан вопрос, хотя всего несколько минут назад они здесь, на этом месте, вели себя, как обезумевшие от вожделения животные.
     - Да, - степенно ответила она, - пожалуй, соглашусь, мистер Малдун.
     Она постаралась передразнить его ирландский акцент, но у нее, видимо, ничего не получилось, потому что он заметил:
     - Все равно звучит как у янки. Но мне нравится твой противный выговор.
     - Он противный, но мой.
     Шаннон подняла одеяло, начала его складывать.
     - Оставь его тут, - предложил Мерфи. - Если не возражаешь.
     Она с усмешкой взглянула на него, вытянула руку, соединив вместе два пальца.
     - Не возражаю.
     - Тогда пойдем, я провожу.
     - Зачем? Не надо.
     - Мне страшно оставлять тебя одну. Уходить от тебя.
     Он взял ее за руку, вывел из каменного кольца в открытое поле, где трава под брезжущим утренним светом уже серебрилась от росы.
     Они шли медленно, и ее голова покоилась у его плеча, пальцы их рук переплелись. Небо на востоке постепенно окрашивалось в робкие золотисто-розовые тона, как на рисунке пастелью. Уже запел утреннюю песню жаворонок, слышны были крики петухов с фермы.
     - Смотри, сорока, - радостно сказала она. - Я не ошиблась?
     - Уже свободно разбираешься в птицах, - одобрил он. - А вон и вторая. У нас говорят, одна сорока-к печали, две - к радости. - Помолчав, добавил:
     - Три - к свадьбе, четыре - к детям.
     Она проследила за полетом птиц, потом, кашлянув, сказала:
     - Мерфи, я знаю, у тебя серьезные чувства ко мне, и...
     Он приподнял ее и усадил на каменную ограду.
     - Я люблю тебя, - просто сказал он. - Наверняка это можно назвать серьезными чувствами.
     - Да, можно. - Она понимала: сейчас нужно быть особенно осторожной в словах на эту тему и в выражении собственных чувств, которые у нее стали глубже и сильнее, чем ей бы того хотелось. - Мне кажется, я понимаю, да ты и сам говорил, какое видишь продолжение всего этого. Исходя из твоего характера, воспитания, религии, наконец. Но...
     - У тебя шикарное умение бренчать словами, - проворчал он. - Выражайся проще. Да, я хочу жениться на тебе.
     - Мерфи!
     - Я не прошу решать прямо сейчас. В данный момент мы наслаждаемся утренней прогулкой, и я надеюсь на вечернюю встречу.
     Она взглянула на него, встретила внимательный, изучающий взгляд.
     - Можем мы попросту говорить обо всем? - спросила она почти умоляющим тоном.
     - Конечно. Почему нет? Дай я поцелую тебя до того, как мы войдем в сад к Брианне.
     Она подставила ему губы и потом попросила:
     - Еще!
     Совсем как малыш Лайам, когда требовал: целуй!
     С трудом он оторвался от нее.
     - Я позвоню, - Мерфи погладил Шаннон по щеке. - Хочу, чтобы ты пришла на обед, только...
     - Только у тебя будет вся семья?
     - Они должны уехать. Хочу, чтобы ты потом осталась на всю ночь. Со мной, в постели. Тебе не будет неловко перед Брианной?
     - Нет, - ответила она с улыбкой. - Неловкость перед ней я испытаю еще до этого. Минуты через две-три.
     - Тогда до вечера, дорогая.
     Он нежно поцеловал кончики ее пальцев и ушел, оставив Шаннон у входа в сад, откуда на нее глядели розы с не высохшей на лепестках росою.
     Тихонько напевая что-то от полноты чувств, Шаннон прошла по дорожке до двери в кухню, надеясь пробраться к себе в комнату незамеченной. Но застыла на месте, увидев Брианну у плиты.
     - О, привет, - сказала Шаннон с улыбкой, которую с полным правом можно было бы назвать неуместной. - Как ты рано сегодня.
     Брови Брианны взлетели вверх. Она встала уже с полчаса назад и делала так почти каждый день своей жизни.
     - Кейла захотела есть, - объяснила Брианна. - Ну и прочие дела.
     Шаннон бросила взгляд на часы.
     - Ой, сейчас позднее, чем я думала. Я... я гуляла.
     - Так я и поняла. - Не моргнув глазом, Брианна поинтересовалась:
     - А почему Мерфи не зашел попить кофе?
     - Он... Нет... Мне кажется, мы повели себя не слишком пристойно. Ушли с вечеринки. Не глядя на нее, Брианна проговорила:
     - Я совсем не удивилась, что ты вошла сюда из сада. Потому что видела, какая ты была вчера, когда уходила с ним. - Кофе закипел, Брианна повернулась от плиты. - У тебя счастливый вид.
     - Правда? - Шаннон радостно засмеялась, потом, чуть помедлив, бросилась к Брианне, обняла ее.
     - Кофейник! - вскричала та. - Осторожно! Сумасшедшая.
     - Да, я счастлива. - без умолку говорила Шаннон. - Ты права. Счастлива, как последняя дура. Провела ночь с мужчиной в поле. На пастбище. И это была я! Не могу поверить!
     - Рада за тебя. - Брианна поставила на стол кофейник. - Рада за вас обоих. Он ведь особенный, наш Мерфи. И мне всегда хотелось, чтобы он нашел себе кого-то по вкусу. Тоже особенную.
     Шаннон слегка отодвинулась от Брианны.
     - Это не то, что ты думаешь. Да. Мне он нравится. Очень нравится. Я не могла быть с ним, если бы было иначе.
     - Понимаю тебя.
     - Но... но я не такая, как ты, Брианна. Или как Мегги. - Она отступила еще дальше, стараясь объяснить собеседнице то, что так хотела объяснить самой себе. - Я не хочу, не могу осесть тут. Жить тут, выйти замуж, завести детей. У меня другие планы, взгляды. Понимаешь?
     В глазах Брианны появилась тревога. Потом она опустила их и тихо сказала:
     - Он так страшно любит тебя.
     - Знаю. И не могла бы теперь с уверенностью сказать, что не отвечаю ему тем же. - Она помолчала, обдумывая то, что только что у нее вырвалось. - Но не всегда достаточно одной любви, чтобы... чтобы сложилась жизнь. Мы с тобой знаем это на примере наших родителей. Я пыталась объяснить Мерфи, и, надеюсь, он меня понял. Потому что меньше всего хотела бы причинить ему боль.
     - А ты не думаешь, что причиняешь боль самой себе, если вырываешь из сердца настоящую любовь?
     - Кроме сердца, есть еще голова. Брианна поставила на стол чашки, потом сахарницу, молочник.
     - Это верно, - согласилась она. - Тебе одной решать окончательно, что правильно, а что нет. И выбор очень труден, когда внутри человека нет согласия с самим собой.
     - Ты понимаешь, Бри. Ты все понимаешь. Та покачала головой.
     - Не все, но кое-что. Конечно, Мерфи сейчас легче. В нем нет сомнений. Мысли и чувства у него едины. У тебя же по-другому. Тебе нужно, наверное... - Брианна продолжала медленнее, не так уверенно. - Нужно брать от счастья все, что оно дает, и не подвергать каждый свой шаг проверке и обдумыванию. По крайней мере сейчас.
     - О, как ты права! Я так и пытаюсь делать. И пыталась, как мне кажется. Как хорошо, что я узнала тебя!
     - И еще лучше, что сказала об этом. Какое прекрасное утро!
     - Да, прекрасное! - Шаннон схватила руку Брианны, стиснула ее. - Самое лучшее из всех! Пойду переоденусь.
     - Возьми с собой кофе. - С глазами, полными слез, Брианна стала наливать чашку. - Я пока начну готовить завтрак. Надо поесть перед церковью.
     - Кофе возьму, а потом я спущусь и помогу тебе готовить завтрак. Ладно? Больше не хочу быть гостьей в твоем доме.
     Теперь уж Брианна совсем не могла удержать слез: они поползли по щекам.
     - Ты и не была гостьей, Шаннон! - Она улыбнулась сквозь слезы. - Мои гости так рано не встают.
     Шаннон поднялась наверх, а Грей, зашедший спустя какое-то время на кухню, заметил покрасневшие глаза жены и встревожился.
     Услышав ее рассказ, он сказал, что обе они с Шаннон кого угодно доведут до слез своими историями. Даже его.
     - Грей, - воскликнула Брианна, - но ведь она - моя настоящая сестра!
     - Ты права. - Он поцеловал ее в голову. - Она действительно твоя сестра. И моя свояченица.

Глава 17

     В Нью-Йорке Шаннон не слишком часто ходила к воскресной мессе, хотя родители были достаточно ревностными католиками, а сама она училась в католической школе, где познала все правила и ритуалы этого направления в христианской религии. Она продолжала считать себя католичкой, но в современном воплощении, то есть человеком, который позволяет себе быть неудовлетворенным многими доктринами и законами Ватикана.
     Воскресная месса давно сделалась для нее привычкой, от которой она, впрочем, почти избавилась, когда начала самостоятельную жизнь в Нью-Йорке.
     Однако для тех людей, с кем ее свела судьба в небольшом селении графства Клер, эта месса была не столько привычкой, сколько насущной необходимостью.
     Шаннон не могла не признаться самой себе, что ей приятно было находиться в маленькой местной церкви, где легкий запах горящих жертвенных свечей и полированная поверхность скамей пробуждали воспоминания детства и юности. Фигуры Девы Марии и Иосифа, картины, иллюстрирующие скорбные остановки на крестном пути Иисуса, вышитый покров на алтаре - все было привычно и знакомо.
     Небольшая церковь могла по праву гордиться красивыми витражными окнами, сквозь которые струился мягкий спокойный свет. Но она была обветшалой - при ближайшем рассмотрении становились видны многочисленные трещины и царапины на стенах и на скамьях для сидения и для преклонения колен, а пол скрипел чуть ли не от каждого шага прихожан.
     Хотя обстановка была достаточно скромной, сам церковный ритуал выглядел таким же торжественным и величественным, как и в огромном кафедральном соборе святого Патрика на Пятой авеню в Нью-Йорке.
     Шаннон сидела рядом с Брианной, чувствуя себя на редкость спокойно и уверенно, вслушиваясь в мягкие интонации голоса священника, в ответное бормотание молящихся, в редкие вскрикивания детей.
     Родственники Мерфи находились через узкий проход от нее, они занимали целых две скамьи. Ее же собственная семья - потому что она порой начинала думать о семье Брианны и Мегги как о своей - вполне уместилась на одной короткой скамейке.
     Когда все поднялись для последнего благословения, Лайам пробрался к Шаннон и выразил желание вскарабкаться ей на колени. Шаннон ничего не оставалось, как взять его на руки. Он сейчас же потребовал поцелуя, затем начал играть ее серьгами.
     - Мои! - решительно сказал он.
     - Нет, мои! - возразила Шаннон.
     Все уже выходили из церкви, и спор о серьгах между Шаннон и Лайамом продолжался на улице, под лучами утреннего солнца.
     - Он у нас такой, - услышала она голос подошедшего Мерфи. - Настойчивы