ались  на  ветру  в
саду. Прижавшись лицом к груди матери, Адриенна вдыхала ее  аромат.  Она
поцеловала ее в грудь, вспомнив, как  грубо  обращался  с  матерью  отец
накануне ночью.
   - Ты не уедешь? Не бросишь меня?
   - Боже, откуда такая мысль?
   Фиби отстранила Адриенну от себя и заглянула ей в лицо. Увидев  слезы
девочки, она умолкла.
   - Детка, в чем дело?
   Адриенна, чувствуя себя несчастной, опустила голову на плечо матери.
   - Мне приснилось, что отец отослал тебя прочь.  Что  ты  уехала  и  я
никогда тебя не увижу.
   Рука женщины,  которая  гладила  волосы  девочки,  дрогнула,  но  она
сказала спокойно:
   - Но это всего лишь сон, детка. Я никогда тебя не  оставлю.  Адриенна
вскарабкалась на колени к матери и прошептала:
   - Если бы я была мальчиком, он бы любил нас. Сердце Фиби  наполнилось
гневом  и  отчаянием.  Но  она  все  еще  оставалась  актрисой  и  могла
использовать свой талант, чтобы защитить то, что ей было дорого.
   - Что за глупости? Да еще в  день  рождения!  Что  за  радость  иметь
маленького мальчика? Мальчики не ходят в красивых платьицах.
   Адриенна хихикнула и еще теснее прижалась к матери.
   - Если бы я надела платьице на Фахида, он стал бы похож на куклу.
   Фиби плотно сжала губы,  стараясь  подавить  приступ  душевной  боли.
Фахид был сыном Абду от второй жены, которого она родила ему после того,
как Фиби не смогла этого сделать.
   - Мама, почему ты молчишь?
   Фиби улыбнулась, спустила дочку с колен и сказала:
   - Я подумала, что нужно сделать тебе еще один подарок. Тайный.
   - Тайный? - Адриенна захлопала в ладоши, забыв про свои слезы.
   - Сиди тихо и закрой глаза.
   Девочка  с  радостью  подчинилась,  но  с  трудом   сдерживала   свое
любопытство.  В  многочисленных  складках  одежды   Фиби   был   спрятан
стеклянный  шар.  Она  встала  на  колени  возле  стула  и  с  нежностью
посмотрела на дочь. Тонкую шейку девочки обвивала сапфировая цепь,  а  в
ушах поблескивали крошечные сережки. И  все  же  Фиби  думала,  что  тот
маленький сувенир, который она приготовила для дочери, та оценит  больше
других подарков.
   - Открой глаза.
   Это был обычный сувенир, который можно было купить за пару долларов в
каждом магазине в Штатах, но глаза Адриенны  округлились,  как  будто  в
руки ей дали волшебную палочку.
   - Это снег. - Фиби повернула шарик, и в нем затанцевали белые  точки,
похожие на снежные хлопья. - В Америке почти всегда зимой идет снег.  На
Рождество мы украшаем деревья  -  елки  -  разными  красивыми  вещами  и
цветными стеклянными шариками. Эти елки такие же,  как  та,  которую  ты
видишь. Однажды я каталась с дедушкой на санях, посмотри, они тоже здесь
есть.
   Прислонившись  головой  к  головке  Адриенны,  женщина   залюбовалась
миниатюрными санями и лошадкой, заключенными в стеклянный шар.
   - Когда-нибудь, Эдди, я поеду с тобой в Америку.
   - А нам не будет больно от снега?
   - Нет, конечно!
   Фиби  рассмеялась  и  встряхнула  шар.  Сценка  снова  ожила  и  снег
закружился вокруг нарядной елки и  маленького  человечка,  сидевшего  на
красных санях. Это было все, что осталось у Фиби  от  прежней  жизни,  -
шарик и маленький ребенок которого она должна была защищать.
   - Снег холодный и мокрый, - продолжала рассказывать дочери мать. - Из
него можно  что-нибудь  слепить.  Например,  снеговика  или  снежки.  На
деревьях он выглядит так красиво. Видишь? Точно как здесь.
   Адриенна сама  покрутила  шарик.  Маленькая  гнедая  лошадка  стояла,
подняв одну ногу, а вокруг ее головы танцевали крошечные белые снежинки.
   - Это самый прекрасный подарок, мама! Я хочу показать шар Дюже.
   - Нет, этого делать нельзя.
   Фиби знала, что случилось бы, если бы Абду узнал о сувенире.  Он  был
символом христианского праздника, а любое  отклонение  от  мусульманских
традиций вызывало в нем гнев.
   - Помни, что это наша  с  тобой  тайна.  Когда  мы  одни,  ты  можешь
рассматривать шарик, но никогда не делай  этого,  если  кто-нибудь  есть
поблизости. - Фиби забрала у дочери сувенир и спрятала его в ящик.  -  А
теперь пора собираться. Скоро начнется прием.
   В гареме было жарко, несмотря  на  то  что  вентиляторы  работали,  а
жалюзи были закрыты. Свет, струившийся от затененных абажурами ламп, был
мягким и льстил  женской  красоте.  Женщины  разоделись  в  самые  яркие
нарядные платья. Они оставили у дверей свои черные покрывала и из  ворон
превратились в павлинов, от оперения которых было больно глазам.
   Вместе с покрывалами женщины  сбросили  свою  робость  и  щебетали  о
детях, мужчинах, нарядах и сладостях.  Через  несколько  минут  гарем  с
затененными лампами  и  изобилием  подушек  наполнился  крепким  запахом
благовоний и курений.
   По своему  рангу  Адриенне  надлежало  целовать  каждого  из  гостей,
потчевать их зеленым чаем и кофе со специями. Эти напитки  подавались  в
крошечных хрупких пиалах.
   Пришли тетки и кузины, десятка  два  принцесс,  которые,  как  и  все
остальные женщины, кичились своими драгоценностями  и  детьми.  И  то  и
другое считалось главными знаками успеха в их мире. Адриенна нашла,  что
женщины  эти,  одетые  в  длинные  яркие  шуршащие  платья,  были  очень
красивыми.  Фиби  заметила  соболезнующие  взгляды,  но  приняла  их  со
стоическим выражением лица. Фиби прекрасно понимала, что  она  для  всех
здесь чужая, залетевшая сюда  случайно  иностранка,  которая  так  и  не
смогла дать королю наследника. Она убеждала себя, что все это для нее не
имеет значения. Неважно, принимают они ее  или  нет,  главное,  что  они
добры к Адриенне.
   Гостьи с жадностью набросились на угощение; часто они ели пальцами, а
не серебряными ложечками, как Фиби. И не боялись  располнеть.  Если  они
становились слишком тучными для своих одежд, то могли тотчас  же  купить
новые. Именно возможность покупать наряды и драгоценности, думала  Фиби,
помогала женщинам коротать дни, как ей помогали жить ее розовые  пилюли.
Их  так  трудно  было  раздобыть,  но  они  помогали  Фиби  успокоиться,
притупляли боль. Если  бы  пилюли  обнаружили,  Фиби  ожидала  публичная
казнь. Но без них она уже не могла обходиться.
   Несмотря на то что Адриенне исполнилось всего пять лет, она прекрасно
умела развлекать гостей. Она говорила  по-арабски,  говорила  гладко,  и
голос ее был звонким и мелодичным. Адриенна боялась  признаться  матери,
что говорить по-арабски для нее было легче, чем по-английски. Она думала
и даже чувствовала по-арабски и  часто,  прежде  чем  поделиться  своими
мыслями с матерью, должна была переводить их на английский.
   Здесь, в комнате, полной смеха, женских голосов и  ароматов,  девочка
была вполне счастлива. Мир,  о  котором  мать  ей  иногда  рассказывала,
казался не  более  чем  сказкой,  чем-то  нереальным,  как  тот  снег  в
стеклянном шарике, подаренном ей матерью.
   -  Дюжа!  -  воскликнула  Адриенна  и  бросилась  через  всю  комнату
поцеловать свою любимую кузину.
   Десятилетняя Дюжа заключила малышку в свои объятия.
   - Какое у тебя красивое платье!
   Адриенна не могла устоять перед искушением погладить по  рукаву  свою
подружку.
   - Это бархат, - важно проговорила Дюжа. В нем девочке было невыносимо
жарко, зато она знала, что хорошо выглядит в своем платье.  -  Мой  отец
купил его для меня в Париже.
   Дюжа покрутилась перед зеркалом.  Она  была  стройной  и  смуглой,  с
тонкими чертами лица и большими глазами.
   - Когда он поедет туда снова, то возьмет меня с собой.
   -  Правда?  -  Адриенна  попыталась  подавить  внезапно   вспыхнувшую
зависть. Она знала, что Дюжа была любимицей  своего  отца,  королевского
брата. - Моя мама бывала в
   Париже.
   Будучи доброй девочкой и вполне довольной  своим  бархатным  платьем,
Дюжа великодушно погладила Адриенну по головке.
   - Когда-нибудь ты тоже поедешь в Париж.  Возможно,  когда  мы  станем
взрослыми, мы поедем туда вместе.
   Адриенна почувствовала, что кто-то тянет ее за подол.  Бросив  взгляд
вниз, она увидела своего сводного брата Фахида. Она сгребла его в охапку
и начала целовать, что вызвало у него страшный восторг.
   - Ты самый красивый малыш в Якире!
   Адриенна повела братишку к столу,  чтобы  выбрать  ему  лакомство  по
вкусу.
   Фиби не могла этого вынести. Она смотрела,  как  ее  дочь  обхаживает
ребенка женщины, которая заняла ее место в постели  и  сердце  ее  мужа.
Закон этой страны позволял мужчине иметь четырех жен, но это был  не  ее
закон, не ее мир. Она жила в Якире уже шесть лет, а  могла  прожить  еще
шестьдесят, но все равно этот мир никогда  не  стал  бы  ее  миром.  Она
ненавидела здешние густые, до отвращения приторные запахи, которые  была
вынуждена терпеть день за днем, а дни эти тянулись медленно и вяло. Фиби
потерла рукой висок, где уже зарождалась головная боль. Запахи  курений,
ароматы цветов и духов наслаивались друг на друга.
   Было очень жарко и душно. Фиби ненавидела эту  никогда  не  спадавшую
жару.
   Ей хотелось выпить, но не кофе или чаю, а охлажденного вина. Хотя  бы
один бокал.  Но  в  этой  стране  пить  вино  не  разрешалось.  "Насилие
дозволено, - думала Фиби, дотрагиваясь пальцем до  ссадины  на  щеке.  -
Насилие - пожалуйста,  но  не  вино".  Кнуты  из  верблюжьего  волоса  и
покрывала, бесконечные призывы муэдзинов к молитве и многоженство, но ни
капли бодрящего шабли и ни глотка  сухого  сансерра
   Как только она могла считать эту страну красивой и загадочной,  когда
приехала сюда? Она любовалась пустыней  и  морем,  смотрела  на  высокие
белые стены дворца, и все здесь казалось ей таинственным  и  экзотичным.
Просто тогда она была влюблена. Да пребудет с нею бог, она и сейчас  еще
любила его.
   А в те ранние, первые дни их брака Абду заставил ее увидеть и оценить
красоту своей страны и богатство ее  культуры.  Фиби  покинула  Америку,
отказалась от традиций своего народа, чтобы попытаться стать тем, чем он
хотел ее видеть. А он хотел, чтобы она была женщиной,  увиденной  им  на
экране, символом секса и невинности  одновременно,  тем,  что  она,  как
актриса, научилась изображать. Но  Фиби  была  слишком  подвержена  всем
человеческим слабостям.
   Абду хотел сына. Она подарила ему дочь. Он  хотел,  чтобы  она  стала
дочерью аллаха, она же продолжала оставаться продуктом своей цивилизации
и воспитания. Ей не хотелось сейчас думать ни о муже, ни о своей  жизни,
ни о своей боли. Ей хотелось хоть на время забыться.
   Она сказала себе, что примет только одну пилюлю, чтобы быть  в  силах
дотянуть до конца дня.

3

   К тринадцати годам Филипп  Чемберлен  успел  стать  весьма  удачливым
вором. Пожалуй, даже еще раньше он мог бы  получить  диплом  по  изъятию
пухлых бумажников у преуспевающих бизнесменов, отправлявшихся по утрам в
свои банки, у маклеров и солиситоров ,
а также  по  очистке  карманов  незадачливых  туристов,  толпившихся  на
Трафальгар-сквер  .
   Он был профессиональным вором, хотя, взглянув на него, никто не  смог
бы об этом догадаться. Это был красивый, чистенький, худощавый мальчик.
   У него  были  чуткие  руки,  острое  зрение  и  обостренный  инстинкт
самосохранения. Он был одиночкой по натуре и не собирался заводить  себе
сообщника или примыкать  к  одной  из  многочисленных  бандитских  шаек.
Филипп не баловался  наркотиками,  его  не  волновала  модная  одежда  и
молодежные увлечения вроде гитары или мотоцикла. У него были  серьезные,
далеко идущие планы. Он хотел  вытащить  из  нищеты  мать,  которая  еле
сводила концы с  концами.  Филипп  мечтал  о  большом  загородном  доме,
дорогой машине, элегантной одежде и вечеринках. Позднее он начал мечтать
о красивых и элегантных женщинах. Но пока что  единственной  женщиной  в
его жизни была Мери Чемберлен, женщина, родившая его и  вырастившая  без
всякой помощи.
   В Лондоне было холодно. Ветер хлестал по лицу Филиппа мокрым  снегом,
когда он спешил к кинотеатру Фарадея, где работала Мери.
   В его кармане находился браслет  с  жемчугом  и  клипсы  из  того  же
гарнитура. Рассмотрев их пристально с помощью ручной  лупы,  Филипп  был
слегка разочарован. Бриллианты были не чистой воды, и самый  крупный  из
них потянул бы менее чем на полкарата. Но зато жемчуга были хороши, и он
считал, что его перекупщик краденого с Броуд-стрит даст ему за эти  вещи
приличную цену. Филипп умел также  хорошо  торговаться,  как  взламывать
замки. Он прекрасно знал, сколько  можно  получить  за  эти  безделушки.
Денег хватит на то, чтобы купить матери к Рождеству новое зимнее  пальто
с меховым воротником, кое-что он сможет и отложить.
   Возле кинотеатра Фарадея стояла  очередь  к  кассе.  Вывеска  обещала
нечто особенное - премьерный  показ  диснеевской  "Золушки",  поэтому  в
очереди  толпились  нетерпеливые  детишки,  сопровождаемые   измученными
нянюшками и матерями. Проскользнув в тесное  холодное  помещение  кассы,
Филипп поцеловал мать в щеку. Взглянув на замерзшую Мери, юноша  подумал
о  красном  шерстяном  пальто,  которое  он  видел  в  витрине  магазина
"Хэрродс". Его мама потрясающе выглядела бы в красном.
   Когда Мери смотрела на сына, в глазах ее вспыхивала гордость.  Филипп
был  очень  красивым  мальчиком,  с  тонким   интеллигентным   лицом   и
золотистыми  волосами.  В  отличие  от  многих  других  женщин  она   не
испытывала болезненного укола в  сердце,  узнавая  в  чертах  сына  лицо
мужчины, которого так недолго и отчаянно любила. Филипп принадлежал ей и
только ей.
   Даже  когда  он  был  младенцем,  он  не  доставил   ей   ни   минуты
беспокойства. Мери ни разу не пожалела о том, что оставила ребенка, хотя
растила его одна, без мужа и семьи. Филипп был  ее  радостью,  и  только
одно огорчало и мучило: ребенок тосковал по отцу. Он вглядывался в  лицо
каждого мужчины, надеясь узнать в нем человека, который их покинул.
   - У тебя холодные руки, - сказал Филипп матери, - надень перчатки.
   - Не могу отсчитывать мелочь и  давать  сдачу  в  перчатках.  -  Мери
улыбнулась молодой женщине с малышом.
   "У мамы слишком тяжелая работа, - подумал Филипп. -  И  рабочий  день
такой  длинный,  а  платят  гроши".  Мери  была  еще  совсем  молодой  и
привлекательной женщиной, и Филипп гордился ею.  При  скромном  достатке
она умудрялась одеваться  модно  и  со  вкусом.  Филипп  какое-то  время
надеялся на то, что в жизни матери появится мужчина и все изменится.  Но
время шло, а все оставалось по-старому. Он оглядел  крошечное  помещение
кассы, в котором трудно было дышать из-за выхлопных  газов,  проникавших
сюда с улицы.
   - Нужно сказать Фарадею, чтобы поставил сюда хороший  обогревательный
прибор и убрал это старье.
   - Не суетись, Филипп.
   Мери отсчитала сдачу  двум  хихикающим  девочкам-подросткам,  которые
пытались  привлечь  внимание  ее  сына  и  пофлиртовать  с   ним.   Мери
подтолкнула сдачу сквозь окошечко и подавила смешок. Право же, она их не
осуждала. Девчонкам это простительно. А вот недавно  племянница  соседки
попыталась соблазнить ее мальчика, девице  же  было  не  менее  двадцати
пяти. Она попросила Филиппа зайти к  ней  и  починить  скрипучую  дверь,
предлагала выпить с ней чаю. Мери знала, что однажды придет день,  когда
сын оставит ее ради другой женщины. Но не ради какой-то грудастой коровы
на десять лет его старше. Пока Мери Чемберлен живет на свете, она  этого
не допустит!
   - Ты чем-то расстроена, мама?
   Вопрос застал Мери врасплох, и она смутилась.
   - Да нет, все в порядке, милый. Не хочешь ли пойти в зал и посмотреть
картину? Мистер Фарадей не будет возражать.
   - Нет, спасибо. Я просто шел мимо и заглянул, чтобы сказать, что могу
тебе помочь. Хочешь, я куплю что-нибудь на ужин?
   - Можно купить  цыпленка.  -  Мери  подышала  на  руки,  стараясь  их
согреть. В помещении кассы было холодно, а летом здесь  как  в  турецкой
бане, во всяком случае, насколько она могла судить о турецких  банях  по
книгам. Но это была работа.  Когда  женщина  не  имеет  образования,  но
должна содержать и воспитывать сына, ей  не  приходится  привередничать.
Мери потянулась к своему кошельку из искусственной кожи. Ей никогда и  в
голову не приходило позаимствовать фунт-другой из кассы.
   - У меня есть немного денег, - отстранил руку матери сын.
   - Ну ладно. Проверь, чтобы цыпленок  был  свежий.  Через  пять  минут
должен был начаться фильм, но Мери не покидала  своего  места,  чтобы  в
случае надобности обслужить опоздавших.
   - Не забудь вытащить  ценник  из  фольги,  когда  принесешь  цыпленка
домой, - сказала Мери, зная, что сын этого не  забудет.  Благослови  его
бог, мальчик тащит деньги домой, а не из дома. - Но разве ты не  пойдешь
в школу?
   - Сегодня суббота, мама.
   - Ах, да! Я и забыла!
   Филипп внезапно ощутил тяжесть маленького кожаного мешочка,  лежащего
у него в кармане;  появилось  настойчивое  желание  поскорее  от  не  го
избавиться. "Знает л и она что-нибудь о моих делах?" - подумал он.  Мать
никогда не задавала ему вопросов о  тех  небольших  суммах,  которые  он
приносил  домой.  Но  она  не  настолько  глупа,  чтобы  ни  о  чем   не
догадываться. Он поцеловал ее в щеку.
   - Может, сходим в кино вместе в твой выходной?
   - Это было бы  прекрасно.  -  Мать  с  трудом  удержалась,  чтобы  не
провести рукой по волосам сына, понимая, что это его смутит. - Я  хотела
бы  посмотреть  фильм  с  Грейс  Келли  .
Можешь себе представить, настоящая принцесса.  Я  как  раз  подумала  об
этом, когда читала статью о Фиби Спринг.
   - Кто это?
   Мери раскрыла глянцевый, порядком замусоленный журнал.
   - Фиби Спринг - самая красивая женщина в мире!
   - Самая красивая женщина в мире - моя мать, -  сказал  Филипп,  зная,
что после этих слов она рассмеется и покраснеет.
   - Да ты шутник, малыш. - Мери рассмеялась, смех ее прозвучал громко и
искренне. Он любил, когда она смеется. - Да ты только  взгляни  на  нее.
Это замечательная актриса. А теперь вот вышла замуж за короля. И живет с
мужчиной своей мечты в его сказочном дворце в  Якире.  А  вот  их  дочь.
Принцесса. Ей еще и пяти нет, но уже настоящая красавица, правда?
   Филипп без особого интереса посмотрел на фотографию.
   - Да она совсем крошка.
   - Интересно знать, почему у малышки такие печальные глаза?
   - Ты опять готова придумать целую душещипательную историю, мама.
   Его рука в кармане сжала кожаный мешочек. Пусть мать помечтает сейчас
о Голливуде, особах королевской крови и белых лимузинах. Когда-нибудь он
купит ей такую же роскошную машину. И жизнь у нее будет не хуже,  чем  у
всей этой знати!
   - Я пошел, - заторопился Филипп.
   - Увидимся дома, дорогой.
   Мери уже снова погрузилась в свой журнал. "Какая  красивая  маленькая
девочка", - подумала она, и в ее сердце шевельнулось материнское чувство
к ребенку.

4

   Адриенна  любила  бывать  на  базаре.  К  тому  времени,   когда   ей
исполнилось восемь лет, она уже научилась разбираться в камнях и  видеть
разницу между бриллиантами и блестящими стекляшками. Научилась  отличать
бирманские рубины от камней более низкого  качества.  От  Джидды,  своей
бабушки, она узнала тонкости огранки и могла оценивать цвет и  обработку
камней не хуже, чем ювелир. Вместе с Джиддой она часами бродила от лавки
к лавке, восхищаясь и любуясь камнями.
   Бабушка говорила ей, что драгоценности - основа благополучия женщины.
Какую ценность  представляют  для  женщины  золотые  слитки  и  бумажные
деньги,  хранящиеся  в  банке?  Алмазы,   изумруды   и   сапфиры   можно
пришпиливать к одежде, вдевать в уши, нанизывать на нитку  и  носить  на
шее, демонстрируя миру свое богатство.
   Ничто не доставляло Адриенне такого удовольствия,  как  наблюдать  за
бабушкой,  когда  она  торговалась  в  лавках,  в  то  время  как   жара
поднималась волнами и от нее дрожал  воздух.  В  Якире  почитали  старую
королеву за то, что она была матерью двенадцати детей.
   Хотя страна бедствовала, царствующий дом  богател  и  процветал.  Как
старшая дочь