друг  участилось,  а  губы  налились
теплом и приоткрылись. Он заставил их раскрыться еще больше, а его  язык
стал дразнить и возбуждать ее.
   Это был соблазн, действовавший сильнее, чем  нежные  слова  и  легкие
прикосновения. Это был вызов, ответ на вопрос, который  она  никогда  не
осмеливалась задать.
   И тотчас же все  изменилось  -  она  прильнула  к  нему,  отвечая  на
поцелуй, но, кажется, ничто не могло его удовлетворить. Филипп скользнул
по ее телу вниз, нетерпеливо срывая с нее одежду. Его руки  охватили  ее
груди, ласкали и дразнили их, пока ее соски не отвердели,  пока  она  не
ощутила в них возбуждение и жар. Это становилось все более болезненным и
мучительным, и тело Адриенны содрогнулось. И, потянувшись  к  нему,  она
приняла его.
   Она  жарко  шептала  его   имя,   ее   слова   были   бессвязными   и
неразборчивыми, но от них его  кровь  яростно  забурлила,  и  он  ощущал
каждый  удар  своего  сердца,  которое,  казалось,   билось   везде.   И
соблазнитель оказался в роли соблазняемого.
   Это был замок, который ему надлежало открыть.  И  он  знал,  как  это
сделать.
   Открытые им сокровища притягивали его больше,  чем  те,  которые  ему
случалось похищать из сейфов и музеев. И Филипп старался довести любимую
до пика наслаждения и перешагнуть черту.
   Как бархат, их окутывала темнота, а  воздух  был  густым  и  тяжелым.
Адриенне было трудно вдыхать  его,  и,  чтобы  делать  это,  приходилось
прилагать усилия, но ритм дыхания нарушался снова и  снова,  потому  что
оно прерывалось стонами. Она понаслышке знала, что наслаждение  способно
сотрясать тело, заставляя трепетать от желания. Теперь она  поняла,  как
это бывает. С этого мгновения  выбор  действий  -  предлагать  или  нет,
принимать или отказываться, давать или брать - больше не зависел от нее.
   Она сорвала с Филиппа одежду, и в одно мгновение вся ее  сдержанность
и скованность исчезли, будто порыв ветра задул огонек свечи.  В  прошлый
раз она испытала наслаждение, похожее на боль, но теперь оно было совсем
другим. Желать так, как она желала теперь, означало забыть обо  всем  на
свете, кроме огня любви. Никогда прежде Адриенна так не чувствовала свое
тело - биение пульса в нем, каждая его  клеточка  жаждала  прикосновений
Филиппа. Оба они были в поту, и Адриенна явственно ощущала вкус соли  на
губах.  Воздух  наполнился  ароматом  страсти,  острым,   пронзительным,
возбуждающим. Когда Филипп снова прижал ее тело к постели, она  услышала
его неровное и напряженное дыхание. Их взгляды скрестились.
   - Я хочу видеть, как ты дойдешь до самой вершины...
   И он вошел в ее тело, и овладел ею с  такой  страстью,  его  движения
были такими сильными и энергичными, что она невольно вскрикнула.
   Наконец Филипп почувствовал, что ее бедра тоже  двигаются  в  том  же
ритме, отвечая на каждое его движение. Ощущения  становились  все  более
острыми. Он видел ее прекрасное лицо, слышал шелест простыней, ощущал ее
благоухание, видел ее руки и ноги, которые  обвились  вокруг  его  тела.
Реальность сфокусировалась в одной точке величиной с острие булавки.  Он
подумал, что, должно быть, это похоже на смерть. Его глаза затуманились.
И когда его семя излилось, он услышал ее  крик,  который  был  эхом  его
крика и знаменовал то, что она достигла вершины.
   Адриенна ждала, что теперь испытает стыд и отвращение к  самой  себе,
но чувствовала только нежное  медленное  затухание  наслаждения.  Филипп
делал с ней такие вещи,  которые,  как  она  думала,  никогда  не  могут
доставить ей радости, и она все охотно принимала.  Адриенна  купалась  в
новых ощущениях. И даже теперь, когда острота страсти прошла,  понимала,
что и впредь охотно примет все.
   "Она даже не представляет, как прекрасна", - подумал Филипп. Адриенна
была восхитительна  в  своей  наготе,  ее  длинные  стройные  ноги  были
раскинуты, кожа  еще  хранила  тепло  пережитых  наслаждений,  волосы  в
беспорядке разметались  по  подушкам.  На  ней  не  было  ничего,  кроме
бриллиантовых сережек-капелек в ушах, которые игриво подмигивали в свете
лампы.
   - Они настоящие, - сказал Филипп, разглядывая серьги. - Да.
   - Кто их тебе подарил?
   - Селеста. На мое восемнадцатилетие.
   - Хорошо. Если бы они были от мужчины, я бы приревновал. А  сейчас  у
меня не осталось сил для ревности.
   Она открыла глаза и улыбнулась.
   - Не знаю, что мне следует сказать.
   - Ну, ты могла бы сказать, что  считаешь  это  замечательным  началом
нового года.
   Ей захотелось дотронуться до его волос. В неярком свете они  казались
золотыми.
   - Филипп, ты должен понять, что это ничего не  может  изменить.  Тебе
было бы лучше вернуться обратно в Лондон.
   - Хм-м. А ты знаешь, что у тебя здесь  родинка?  -  Он  провел  рукой
сверху вниз по ее бедру. - Я мог бы найти ее даже в темноте.
   - Я должна быть практичной. - Адриенна хотела бы  верить  в  то,  что
говорит. - Надо, чтобы ты был практичным тоже.
   - Блестящая идея. Давай выпьем за  это.  -  Перегнувшись  через  нее,
Филипп достал бокалы.
   - Филипп, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Возможно, я была не  права,
когда так внезапно улетела из Мексики, но я  думала,  что  это  облегчит
наше расставание. Я хотела избежать неприятных объяснений...
   - Несчастье твое в том, Эдди,  что  ты  пытаешься  мыслями  подменить
чувства. Но продолжай, говори, что ты хочешь сказать.
   - Я не могу позволить себе ввязаться в любовные отношения ни с тобой,
ни с кем-нибудь другим. Все,  что  я  должна  делать,  требует  от  меня
максимума сосредоточенности. Ты знаешь, как это важно,  чтобы  ничто  не
отвлекало от дела.
   - Ты хочешь сказать, что это я помеха? - Ее слова скорее  позабавили,
чем рассердили Филиппа.
   С минуту Адриенна молчала.
   - Тебе нет места в моем будущем. Даже после того, как я со всем  этим
покончу, то предпочту остаться одна. Я никогда не позволю себе  устроить
свою жизнь так, чтобы центром ее оказался мужчина. Я не хочу, чтобы  мои
решения основывались на чувствах к  одному  человеку.  Если  это  звучит
эгоистично, извини. Но я знаю, как легко потерять себя.
   Филипп молча выслушал ее и некоторое время хранил  молчание.  Наконец
он сказал:
   - Все это разумно и было бы прекрасно, если не считать одной вещи.  Я
люблю тебя, дорогая.
   Ее губы приоткрылись. "Она в смятении", - решил он. Но вдруг Адриенна
рванулась, и он едва успел ее удержать.
   - Нет, тебе не удастся убежать.
   Филипп потянул ее назад, не обращая внимания на то, что бокал упал на
пол и вино растеклось по ковру.
   - И я не позволю тебе бежать от себя самой.
   - Не делай этого!
   - Уже сделал.
   - Филипп, ты в плену своих фантазий. Ты видишь в романтическом  свете
то, что произошло между нами.
   - Тебе спокойнее считать так?
   - Речь не идет о моем спокойствии. Я говорю о здравом  смысле.  -  Но
это не было правдой. Адриенна почувствовала, как в сердце  ее  зародился
страх. - Давай не будем еще больше осложнять наших запутанных отношений.
   - Прекрасно, пусть все будет просто.
   Он заключил в ладони ее лицо, на этот раз нежно.
   - Я люблю тебя, Эдди. Тебе придется привыкнуть к этой  мысли,  потому
что я не позволю тебе отделаться от меня. А теперь успокойся,  -  Филипп
провел рукой по ее груди и накрыл ее ладонью, - и  я  покажу  тебе,  что
имею в виду.

21

   Адриенна приподняла голову с подушки,  моргая  от  солнечного  света,
потом потянулась. Рука Филиппа поднялась  вместе  с  ее  рукой.  Звякнул
металл. Шокированная, не в силах произнести хоть слово, молодая  женщина
не могла отвести глаз от наручников, приковавших ее запястье к его руке.
   - Мерзавец!
   - Мы это уже установили раньше. - Одним резким движением он рванул ее
к себе, так что она оказалась лежащей у него на груди.  -  Доброе  утро,
дорогая.
   Она попыталась оттолкнуть его, но снова упала ему на грудь.
   - Что, черт возьми, это значит? - Адриенна с силой ударила  его  так,
что он вздрогнул.
   - Это простая предосторожность, чтобы ты не проскользнула в щель  под
дверью.
   Свободной  рукой  Филипп  притянул  ее  лицо  к  своему.  Его   плоть
моментально отвердела при одном воспоминании о том, что между ними было.
   - Я люблю тебя, Эдди, но не доверяю тебе.
   - Сними немедленно это железо!
   Молодой человек перекатился на постели так, что их ноги переплелись.
   - Я надеялся, что ты позволишь  мне  заниматься  с  тобой  любовью  и
доказать, что я способен на это, даже когда одна моя рука закована.
   Она проглотила смешок.
   - Отложим до другого случая.
   - Устраивайся поудобнее.
   Он снова опустил голову на подушку и закрыл глаза.
   - Филипп, я сказала: немедленно сними это.
   - Позже, когда наступит время вставать.
   Адриенна опять рванула их соединенные наручниками руки.
   - Я не хочу, чтобы меня заковывали, как рабыню.
   - Прелестная мысль.
   - Я встаю.
   - Так рано?
   Адриенна поднесла наручник к лицу, чтобы лучше рассмотреть замок. Она
подумала, что смогла бы его открыть, если  бы  у  нее  была  возможность
добраться до своих инструментов.
   - До того как я познакомилась с тобой, я была ранней пташкой.
   При этом заявлении он открыл оба глаза.
   - И чего это ради?
   Бессильная что-либо сделать, она взобралась на Филиппа.
   - Где этот чертов ключ?
   - Да ладно, не сердись.
   Адриенна  внезапное  бешеной  силой  дернула  наручники.   Она   вмиг
оказалась на коленях и увидела Филиппа распростертым на полу.  Это  было
большим наслаждением.
   - Ну что за спешка? - поморщился он, потирая ушибленное место.
   Пытаясь побороть смех, Адриенна отвела волосы от глаз.
   - Если уж тебе это так необходимо знать, мне надо в туалет.
   - О, так почему же ты не сказала?
   Она стиснула зубы с такой  силой,  что  воздух  засвистел,  вырываясь
сквозь них.
   - Я не знала,  что  должна  объявлять  об  этом,  пока  не  оказалась
прикованной к тебе.
   -  Приятное  чувство,  правда?  -  спросил  он,   наклоняясь,   чтобы
поцеловать ее.
   - Филипп!
   - Да, ключ. - Он оглянулся, потом заметил джинсы, брошенные на пол  у
изножия  кровати.  -  Пошли.  -  Филипп  шагнул  к  джинсам.   Адриенна,
чертыхаясь, была вынуждена следовать за ним. - Он в кармане.
   Филипп сунул руку в один карман, покопался в нем и, не найдя  ничего,
обследовал второй.
   - Филипп!
   - Нет? Ну тогда... - Он бросил джинсы на прежнее место. - Есть у тебя
шпилька?
   Чуть  позже,  увидев  Адриенну,   одетую   в   свободный   свитер   и
поджаривающую бекон, Филипп залюбовался ею. Она была прелестна и в  этом
простом наряде, а запах еды дразнил аппетит.
   - Что ты делаешь?
   - Готовлю завтрак. Кофе горячий.
   - Ты умеешь готовить?
   - Конечно. Мы с мамой много лет  жили  без  слуг.  И  я  до  сих  пор
предпочитаю заботиться о себе сама.
   - И ты готовишь для меня завтрак?
   Слегка смущенная, она схватила картонку с яйцами.
   - Ради всего святого! Это не такая уж большая жертва!
   - Но ты готовишь его для меня, - повторил Филипп и приподнял волосы у
нее на затылке, чтобы поцеловать. - Ты меня любишь, Эдди,  хотя  еще  не
осознала этого.
   Во  время  еды  Филипп  старался  преодолеть  ее  настороженность   и
заставить Адриенну расслабиться.  Устроившись  у  окна,  выходившего  на
Сентрал-парк, они не спеша пили кофе и все еще сидели там, когда  начали
падать первые хлопья снега.
   - Как красиво! Когда я увидела  снег  в  первый  раз,  то  заплакала,
потому что подумала, что он не перестанет идти, пока  мы  все  не  будем
погребены под ним. Потом мама повела  меня  на  улицу  и  показала,  как
слепить снеговика.
   Адриенна отодвинула пустую чашку.
   - Я бы хотела, чтобы у меня было несколько свободных дней и  я  могла
бы побродить с тобой по Нью-Йорку и показать его тебе, но у меня слишком
много дел.
   - Я не возражаю против того, чтобы поболтаться с тобой.
   Она сделала новую попытку:
   - Если бы ты мог вернуться через несколько недель, я бы  освободилась
и поводила бы тебя по музеям, картинным галереям и шоу.
   Прежде чем зажечь сигарету, Филипп постучал ею по столу.
   - Я приехал сюда не развлекаться, Эдди, а для того,  чтобы  побыть  с
тобой.
   - Филипп, в конце недели я улетаю в Якир.
   Он сделал глубокую затяжку, чтобы успокоиться.
   - А вот это нам надо еще обсудить.
   - Нет, я не собираюсь ничего обсуждать. Мне жаль, что ты не понимаешь
и не одобряешь меня. Но это не имеет... это... ничего не меняет.
   Он продолжал смотреть в окно на снег. Мальчик вывел на прогулку целую
свору собак. "Прелестная сценка", - машинально отметил Филипп. Когда  он
заговорил, в его голосе не было ни гнева, ни угрозы. Да он и  не  хотел,
чтобы его слова прозвучали как  угроза.  Это  была  простая  констатация
факта.
   - Есть вещи, которые подвластны мне, Эдди.  Я  мог  бы  сделать  так,
чтобы у тебя появились трудности с отъездом  из  этой  страны  или  тебе
просто не удалось бы  ее  покинуть  и  тем  более  отправиться  в  такое
неспокойное место, как Ближний Восток.
   Она вскинула голову, и  вид  ее  изменился  -  теперь  она  выглядела
царственно.
   - Я принцесса Якира, не забывай об этом. Если я захочу навестить свою
родину, ни ты и никто другой не смогут меня остановить.
   - У тебя это здорово получается, - сказал Филипп. В то время  как  он
смотрел на нее, на мгновение в его памяти  промелькнуло  лицо  ее  отца,
виденное им на фотографии. - Если бы ты собиралась только навестить свою
страну, то была бы права. А так я  могу  тебя  остановить,  Адриенна,  и
сделаю это.
   - Не тебе решать.
   - Сохранить твою  жизнь  -  представь,  теперь  это  для  меня  самое
главное.
   - Тогда ты должен понять, что, если я туда не поеду и не сделаю того,
что должна, ты можешь считать меня мертвой,  потому  что  для  меня  это
будет равносильно смерти.
   - Ты все излишне драматизируешь. - Перегнувшись через разделявший  их
стол, Филипп схватил ее за руки и заставил посмотреть  себе  в  лицо.  -
Теперь я знаю больше. В последние дни я провел много времени за  чтением
статей о твоей матери, кое-что раскопал и по крохам  собрал  сведения  о
твоем отце и твоем детстве.
   - Зачем ты это сделал?
   - Не сердись. Я знаю, что в прошлом  тебе  было  трудно,  но  с  этим
покончено. - Он сжал  ее  руки.  -  Ты  цепляешься  за  воспоминания,  с
которыми должна была бы покончить много лет назад.
   - Я хочу забрать то, что принадлежит  мне  по  праву  рождения  и  по
закону. Я хочу вернуть достоинство, украденное у моей матери и у меня.
   - Мы оба знаем, что камни никому не прибавляют достоинства.
   - Ты не понимаешь. И не можешь понять меня! - На мгновение ее  пальцы
сжали его руку, потом отпустили. - Пойдем-ка со мной.
   Адриенна повела его из уютного уголка, где они завтракали, через холл
в гостиную. Гостиная была обставлена белой мебелью, и стены в  ней  тоже
были белые, и эту белизну только кое-где нарушало несколько ярких пятен.
Над мраморным камином, блестевшим, как зеркало, висел портрет.
   Он гораздо лучше и точнее передавал красоту Фиби Спринт в расцвете ее
молодости, чем любая вырезка из  журнала  или  даже  кадры  из  фильмов,
которые он видел. Ее ослепительные рыжие  волосы  волнами  ниспадали  на
плечи. Кожа была белой, как парное молоко, и эффектно контрастировала  с
изумрудно-зеленым платьем, облегавшим грудь и оставлявшим открытыми руки
и плечи. Полные чувственные  губы  Фиби,  казалось,  вот-вот  дрогнут  в
улыбке.  А  глаза  ее,  ярко-синие  и  бездонные,  светились  обещанием.
Мужчина, смотревший на нее,  не  мог  остаться  к  ней  равнодушным,  не
пожелать ее, не восхищаться ею.
   Шею актрисы украшало ожерелье "Солнце и  Луна",  которое  Филипп  уже
видел на снимке.
   - Она была великолепна, Эдди.
   - Да, но внешность - это  еще  не  все.  Мама  была  доброй,  Филипп.
По-настоящему  доброй.  Когда  она  видела,  что  кто-то,   пусть   даже
незнакомый, попал в беду, ее сердце тут же  отзывалось.  Ее  легко  было
обидеть. Грубым словом, косым взглядом. Все, что ей  хотелось  делать  в
жизни, - это приносить  людям  счастье.  Но  перед  смертью  мама  очень
изменилась.
   - Эдди...
   - Нет, я хочу, чтобы ты увидел. Этот портрет  был  написан  по  моему
заказу с фотографии, которая была сделана незадолго  до  того,  как  она
вышла замуж. Мама была такой  молодой,  моложе,  чем  я  сейчас.  И  так
страстно влюблена. И, посмотрев на этот портрет, ты можешь сказать,  что
она была женщиной, уверенной в себе и довольной жизнью.
   - Да, я вижу это. Но время идет, Эдди, и все меняется.
   - Для нее имело значение не время и не ход вещей. Это ожерелье... Она
мне как-то сказала, что почувствовала себя королевой, когда в первый раз
надела его. Для нее не  имело  значения  то,  что  она  бросила  любимую
работу, друзей и поехала в чужую страну,  где  ей  пришлось  подчиняться
иным законам и жить по иным правилам.  Она  любила  и  чувствовала  себя
королевой.
   Филипп нежно погладил ее по щеке.
   - Она и была королевой.
   - Нет. Она была всего лишь женщиной - наивной, романтичной, с широким
и щедрым сердцем. Мама многого добилась, стала знаменитой. И бросила все
это, потому что он попросил ее  это  сделать.  Ожерелье  было  символом,
порукой тому, что брак налагает на него некоторые обязательства,  как  и
на нее. Когда он отобрал у мамы ожерелье, тем самым он как  бы  объявил,
что отвергает ее и меня. Он отобрал его, потому что развод был для  него
недостаточен. Он стер их отношения,  их  супружество  из  своей  памяти,
будто ничего этого не было. Тем самым он лишил маму  последних  остатков
достоинства и самоуважения, а меня - прав, дарованных мне рождением.
   - Эдди, присядь на минутку. Пожалуйста!
   Филипп опустился на софу рядом с Адриенной, продолжая держать ее руки
в своих.
   - Я понимаю твои чувства. Было время, когда я  искал  отца  в  каждом
незнакомом мужчине. В детстве я ненавидел его за то, что он  бросил  мою
мать и отказался признать меня. И все же я искал его. Не знаю, что бы  я
сделал, если бы нашел его. Знаю только, что приходит время,  когда  тебе
становится достаточно того, что ты значишь сам.
   - У тебя есть мать, Филипп. То, что случилось, не сломило ее. И  тебе
не пришлось смотреть, как она медленно, час  за  часом  умирает.  Я  так
любила свою и столь многим ей обязана!
   - То, что мать делает для ребенка, не требует вознаграждения.
   - Она ради меня рисковала своей жизнью, и это не  пустые  слова.  Она
покинула Якир скорее ради меня, чем ради себя самой. Если бы ее поймали,
ее жизнь была бы кончена. Нет, ее бы  не  убили,  -  пояснила  Адриенна,
видя, что глаза Филиппа недоверчиво прищурились. - Он не посмел  бы  это
сделать, но она сама бы пожелала  умереть.  Мертвой  ей  бы  отдали  все
почести, соответствующие ее положению, с  ней  обошлись  бы  лучше,  чем
обходились при жизни.
   - Эдди, как бы сильно ты ни любила мать, в каком бы ни была перед ней
долгу, ничто это не может сравниться с риском потерять жизнь. Задай себе
вопрос: хотела бы она, чтобы ты это сделала?
   Адриенна покачала головой.
   - Вопрос в том, чего хочу я. Это ожерелье принадлежит мне.
   - Но даже если тебе посчастливится  выбраться  из  Якира  с  ним,  ты
никогда не сможешь объявить публично, что оно у тебя, никогда не сможешь
его носить.
   - Но оно мне нужно не для того, чтобы обладать им или носить его. - В
глазах Адриенны снова вспыхнул опасный огонь.  -  Я  хочу  забрать  его,
чтобы он узнал, как я ненавижу и презираю его.
   - И ты думаешь, для него это важно?
   - Что дочь его ненавидит? Нет. Дочь там для мужчины значит меньше чем
ничего.  Это  просто  товар,  которым  можно  распорядиться,  как  он  и
распорядился другими  своими  дочерьми,  обеспечив  себе  с  их  помощью
политическую выгоду. - Адриенна  снова  бросила  взгляд  на  портрет.  -
"Солнце и Луна" значит для отца очень многое. Это предмет гордости, знак
силы и власти. Если оно уйдет из рук  королевской  семьи,  зн