ы поставить внутрь. Я еще не успела...
     Но голос ее оборвался, потому что Мин уже вплыла в прачечную, сгорая от нетерпения увидеть, что здесь нового.
     - Какой приятный цвет. - Острые маленькие глазки Мин пробуравили все. Лично она не понимала, как может оставаться чистой темно-синяя кухонная скатерть. Ей больше нравилась ее белая с золотыми цветочками. - Последние жильцы были не очень общительные, мы плохо сочетались. Я не могу сказать, что жалею об их отъезде. Серые были люди, - сказала Мин, презрительно хмыкнув, что поставило на место предыдущих жильцов. - Хорошо, что семья Кимболла снова в его доме, правда девочки?
     В ответ раздался общий гул одобрения, заставивший Клер переминаться с ноги на ногу.
     - Ну, большое спасибо...
     - Я для тебя специально сделала свое желе, - продолжила Мин, набрав воздуха. - Давай я его сразу поставлю в холодильник?
     Открыв дверцу Мин нахмурилась. Пиво и лимонад, и какая-то модная закуска. "Ничего большего и ожидать не приходится от девчонки, вертевшейся в высших сферах Нью-Йорка, - подумала Мин".
     "Соседи, - думала Клер, пока женщины разговаривали и суетились вокруг нее, - она не видела их уже несколько лет и не знала о чем с ними можно разговаривать". Откашлявшись, она попробовала улыбнуться. - Простите, я еще не успела сходить в магазин. У меня нет кофе. " - А также чашек и ложек", - подумала она.
     - Мы не на кофе пришли. - миссис Негли взяла Клер за плечо и сухо улыбнулась. - Просто, чтобы поприветствовать тебя.
     - Так мило с вашей стороны. Правда, так мило. А я даже не могу предложить вам сесть.
     - Хочешь, мы поможем тебе разобрать вещи? - Мин шныряла повсюду, явно разочарованная отсутствием коробок. - Судя по размерам перевозочного грузовика, который был здесь утром, у тебя должна быть куча вещей.
     - На самом деле, нет, это было мое оборудование. Я никакой мебели с собой не привезла. - Разозлившись от нацеленных на нее любопытных взглядов, Клер засунула руки в карманы. "Это хуже, - решила она, - чем интервью для прессы". - Я решила взять с собой только то, что нужно.
     - Молодежь. - Сказала Мин с короткой усмешкой. - Порхают как пташки. Что бы твоя мама сказала, узнав, что у тебя здесь нет ни чайной ложки, ни своей подушечки для сидения?
     Клер полезла за сигаретой. - Наверно, предложила бы сходить в магазин.
     - Ну, мы тебе не будем мешать. - миссис Финч собрала дам со знанием дела, как если бы это были девятилетки. - Просто верни тарелки, когда время будет. Они все подписаны.
     Они вышли гуськом, оставив запах шоколадных пирожных и цветочных духов.
     - Ни одной тарелки в шкафу, - проворчала Мин. - Ни единой тарелки. Но в холодильнике у нее много пива. Мне кажется, что отец что дочь.
     - Ой, Мин, замолчи, - сказала по доброте душевной Глэдис Финч.
     Сумасшедшая Энни любила петь. Ребенком она пела сопрано в хоре Первой Лютеранской церкви. Ее высокий, приятный голос мало изменился за полвека. Как и не изменился ее необремененный разум.
     Ей нравились яркие краски и блестящие предметы. Она часто наряжалась в три блузки, одна поверх другой, и забывала надеть трусы. Навешивала на руку звеневшие браслеты и забывала мыться. С момента смерти матери, двенадцать лет назад о ней никто не заботился, не готовил с вниманием и любовью еду и не следил, чтобы она ее съела.
     Но город заботился о себе. Кто-нибудь из "Женского Клуба" или городского Совета каждый День подъезжал к ее ржавому, кишевшему крысами фургону, чтобы передать еду или посмотреть на последнюю коллекцию отбросов.
     У нее было сильное и крепкое тело, как бы восполнявшее хрупкость рассудка. И хотя волосы ее совершенно поседели, лицо оставалось нежным и приятным, а руки были круглые и розовые. Каждый день, независимо от погоды, она проходила расстояние в несколько миль, таская за собой холщовый мешок. К "Марте" на пирожок и стаканчик вишневого напитка, на почту за цветастыми вымпелами и письмами, к "Гифт Импориум", чтобы изучить витрину.
     Она прогуливалась вдоль дороги, напевая и бормоча себе под нос, осматривая землю в поисках сокровищ. Она настойчиво обходила поля и леса, и у нее хватало терпения простоять час, наблюдая, как белка лущит орех.
     Она была счастлива, и ее бессмысленно улыбающееся лицо говорило о десятках не раскрытых ею тайн.
     Глубоко в лесах было одно место. Расчищенный круг, с вырезанными на деревьях изображениями. За кругом была яма, из которой иногда доносился запах паленого дерева и мяса. Каждый раз, когда она отправлялась туда, кожа ее покрывалась мурашками. Она помнила, что была там ночью, когда ее мама уехала и Энни отправилась искать ее по холмам и лесам. Там она увидела такое, что от ужаса у нее перехватило дыхание. Такое, что еще несколько недель не могла уснуть. До тех пор, пока воспоминания не стерлись.
     Она запомнила лишь кошмарное видение созданий с человеческим телом и головами животных. Поющих. Танцующих. Кто-то кричит. Но вспоминать ей не хотелось, так что она запела и стала думать о другом.
     Больше она туда ночью не ходила. "Нет, сэр, по правдочке нет, ночью не ходила". Но иногда ее словно тянуло туда. И сегодня был именно такой день. Днем она не боялась.
     - Пойдем мы дружно все к реке. - Ее девичий голос разносился в воздухе, когда она волоча за собой мешок, вступила в круг. - Прекрасной, прекрасной ре-е-еке. - Захихикав, она поставила ногу в круг, как перебарывающий страх ребенок. Шорох листьев заставил забиться ее сердце, но она захихикала, увидев проскакавшего в траве зайца.
     - Не бойся, - крикнула она ему вдогонку. - Здесь никого нет, кроме Энни. Никого здесь нет. Никого здесь нет, - пропела она, двигаясь и раскачиваясь в своем танце. - Пришла в сад я одна, покуда роса с роз не сошла.
     "У мистера Кимболла были самые красивые розы", - подумала она. Он иногда срезал ей цветок и предупреждал, чтобы она не поранила палец о шипы. Но он теперь уже мертв, вспомнила она. Мертв и похоронен. Как мама.
     Наступившая на мгновение тоска была подлинной и острой. Затем она прошла, когда внимание Энни занял порхающий воробей. Она присела за пределами круга, опустив свое массивное тело на землю с поразительным изяществом. В мешке у нее был завернутый в вощеную бумагу сэндвич, который ей дала утром Элис. Энни ела его аккуратно, осторожно откусывая маленькие кусочки, напевая и бормоча себе под нос, и разбрасывала крошки разным маленьким Божьим тварям. Завершив трапезу, она ровно пополам сложила вощеную бумагу, затем опять пополам и уложила в мешок.
     - Не сорить, - пробормотала она. - Штраф пятьдесят долларов. Не хотим мы тут сорить. Да, Боже любит меня-я-я. - Она начала подниматься, когда заметила нечто блестящее в траве. - Ой! Она подползла на четвереньках, раздвигая травинки и старую листву. - Симпатично, - прошептала она, разглядывая на солнце тонкий, посеребренный браслет. Ее простое сердце радовалось, пока она любовалась сверканием и блеском браслета. - Симпатично. - На нем было что-то нарисовано, похоже на буквы, но читать она не умела.
     Карли
     - Энни. - Она согласно кивнула. - Э-Н-Н-И. Энни. Что упало - то пропало. Тебя она любит, да, да, да. - Радуясь находке, она нацепила браслет на свое толстое запястье.
     - Никто ее не видел. Шериф. - Бад Хьюитт положил фотографию Карли Джэймисон на стол Кэму. - Я всему городу показал. Если она через город прошла, то прошла незамеченной.
     - Хорошо, Бад.
     - Разнял драку в парке.
     - Ну да! - Зная, что это необходимо, Кэм оторвался от бумаг.
     - Чип Льюис и Кем Барлоу обменивались оплеухами из-за какой-то девчонки. Отправил их домой, предварительно оттаскав за уши.
     - Молодец.
     - На углу меня поймала жена мэра. Кэм поднял бровь.
     - Жалуется на ребят, которые опять катаются на скейтбордах по Мэйн. А сынишка Найта трещит на мотоцикле. И...
     - Я все понял, Бад.
     - Она мне сказала, что Клер Кимболл вернулась. Гараж забит ерундой и ни одной тарелки в шкафу.
     - У Мин было много дел.
     - Мы все о ней читали в журнале "Пипл". Я, имею в виду, Клер. Она стала знаменитой.
     - Правда? - Удивленный, Кэм отодвинул бумаги в сторону.
     - Ну да. Она - художница, что ли. Статуи лепит. Я одну видел на фотографии. В ней все десять футов были. - Его довольное лицо исказилось мыслью. - Так и не понял, что это было. Ты ведь знаешь, я с ней встречался.
     - Нет, не знал.
     - Да, сэр, водил ее в кино и все такое прочее. На следующий год, после смерти ее отца. Ужасно, что все так получилось. - Он рукавом вытер пятно со стекла оружейного ящика. - Наши мамы дружили. Дело в том, что они были вместе, когда он это сделал. Как бы там ни было, думаю надо как-нибудь зайти к Кимболлам. Посмотреть как там Клер.
     Перед тем как Кэм успел что-нибудь сказать, позвонил телефон. - Кабинет Шерифа. - Какое-то время он слушал высокий сбивчивый голос. - Кто-нибудь пострадал? Хорошо, я сейчас буду. - Он повесил трубку и отодвинулся от стола. - Сесил Фогарти врезался на своей машине в дуб в саду миссис Негли.
     - Хочешь, я займусь этим?
     - Нет, я сам. - "Миссис Негли жила за углом от Клер, подумал он, выходя. Будет совершенно не по-соседски пройти мимо".
     Клер как раз свернула на дорожку к дому, когда подъехал Кэм. Он не торопился, наблюдая за тем как она судорожно дергала ручку багажника. Засунув руки в карманы, он подошел к ней сзади, пока она беспомощно смотрела на сваленную в кучу пакеты и коробки.
     - Помочь?
     От удивления ударившись головой о крышку багажника, она проговорила в сердцах, потирая ушибленное место. - Господи, неужели шнырять повсюду входит в твои рабочие обязанности?
     - Да. - Он извлек ящик. - Что это такое?
     - Вещи. Я поняла, что для жизни не достаточно спального мешка и мыла. - Она бросила два пакета сверху взятой им коробки и остальное взяла сама.
     - Ты оставила ключи в машине.
     - Потом заберу.
     - Забери сейчас.
     Глубоко вздохнув. Клер обогнула машину и, с трудом удерживая пакет, залезла внутрь, чтобы вынуть ключи из зажигания. Она вошла в открытый гараж, и он последовал за ней.
     Кэм осмотрел инструменты ценою в несколько сотен долларов по его подсчетам. Стальные бруски и камень, металл и сплавы. - Если ты это все собираешься хранить здесь, то лучше закрывай дверь в гараже.
     - Неужели так серьезно мы относимся к своей работе? - через прачечную она прошла на кухню.
     - Именно так. - Он взглянул на заставленный блюдами кухонный стол. - Хочешь все это расставить?
     - Прости, - она сгребла все подносы и тарелки вместе. - Сегодня днем заходили дамы. - Она приподняла пластиковую крышку с блюда и понюхала. - Хочешь шоколадное пирожное?
     - Да. У тебя кофе к нему есть?
     - Нет, но в холодильнике есть пиво и "Пепси-Кола". А где-то здесь должен быть кофейник. - Она стала рыться в коробке, извлекая предметы обернутые в газету. - По дороге в торговый центр я заскочила на блошиный рынок. Замечательно. - Она достала немного потертый перколятор. - Вполне возможно, что он работает.
     - Я выпью "Пепси", - решил он и взял бутылку.
     - Ну вот, кажется, я забыла купить кофе. Правда я купила тарелки. Вот эти замечательные тарелки "Фисс-тауэр". И отличные пиалы для желе с картинками Бага Банни и Даффи Дак. - Она откинула назад волосы, подвернула рукава и улыбнулась ему. - Ну, как прошел твой день?
     - Сесил Фогарти врезался на своем "Плимуте" в дуб миссис Негли.
     - Очень интересно.
     - Она тоже так решила. - Он передал ей бутылку "Пепси". - Значит ты собираешься открыть магазин в гараже?
     - Хм-хм. - Она сделала большой глоток и вернула ему бутылку.
     - Это значит, ты навсегда приехала, Худышка?
     - Это значит я собираюсь работать, пока я здесь. - Она выбрала для себя пирожное, затем запрыгнула на кухонный стол рядом с мойкой. Лучи заходящего солнца просвечивали сквозь ее волосы. - Можно задать тебе вопрос, который я из вежливости не задала тебе вчера?
     - Давай.
     - Зачем ты вернулся?
     - Хотел сменить обстановку, - просто и не совсем откровенно ответил он.
. - Насколько я помню ты не мог дождаться, чтобы это место сгинуло поскорее.
     Он уехал быстро, не оборачиваясь, с двумястами двадцатью семью долларами в кармане и всевозможными желаниями, кипевшими в крови. - Мне было восемнадцать лет. Зачем вернулась ты?
     Она нахмурилась, прожевывая пирожное. - Может быть я слишком круто сменила обстановку. Я очень много думала об этом месте в последнее время. О доме, о городе, о людях. Вот и вернулась. - Неожиданно она улыбнулась и сменила тему. - Я была безумно влюблена в тебя в четырнадцать лет.
     В ответ он расплылся в улыбке. - Я знаю.
     - Ерунда. - Она выхватила у него бутылку "Пепси". Пока он продолжал улыбаться, ее глаза сузились. - Блэйр тебе рассказал. Хитрый мерзавец.
     - Ему не нужно было рассказывать. - К их обоюдному удивлению он сделал шаг вперед и положил руки на стол рядом с ее бедрами. Ее голова была выше его так, что его глаза находились на уровне ее рта. - Ты наблюдала за мной и тратила много сил, пытаясь сделать вид, будто не наблюдаешь. Когда я заговаривал с тобой, ты краснела,. Мне это нравилось.
     С большим вниманием она наблюдала за ним, одновременно откинув назад бутылку, она сделала несколько глотков. Клер сопротивлялась острому желанию вывернуться. Ей уже было не четырнадцать лет. - В этом возрасте девочкам нравятся крутые ребята. Потом они взрослеют.
     - У меня все еще есть мотоцикл.
     Ей пришлось улыбнуться. - В этом я уверена.
     - Почему бы нам не покататься в воскресенье?
     Она подумала, взяв еще пирожное. - Почему бы нет?

ГЛАВА 5

     Тринадцать собрались на шабаш с восходом луны. Вдалеке гремел гром. Они стояли по-двое и по-трое. разговаривая, перешептываясь, покуривая табак и марихуану, а тем временем церемониальные свечи были уже зажжены. Черный воск таял и стекал. В углублении занимался и потрескивал, и начинал подниматься огонь, внедряясь жадными пальцами в сухое дерево. Колпаки скрывали лица без масок.
     Прозвонил колокол. Немедленно голоса смолкли, сигареты погасли. Образовался круг.
     В центре стоял верховный жрец, облаченный в плащ и козлиную маску. Несмотря на то, что они его знали, он никогда не открывал лица во время церемонии. Ни у кого не хватало смелости потребовать этого.
     Он привел к ним трех блудниц, зная, что им необходимо дать выход своему желанию, чтобы они оставались преданными и молчали. Но утоление этой жажды подождет.
     Наступил час обращения и вступления в веру. Сегодня ночью двое участников, доказавших, что они достойны, получат метку Сатаны. Она откроет им новый путь и свяжет навеки.
     Он начал, высоко подняв руки для первого обращения.
     Ветер разнес его призыв, и сила наполнила его, словно глоток горячего воздуха. Колокол, огонь, пение. Тело обнаженного алтаря было спелым и разгоряченным.
     - Наш Повелитель, наш единственный Учитель. Он есть все. Мы приводим ему наших братьев, чтобы они могли объединиться. Мы вобрали в себя Его имя и так живем, как звери, обретая друг друга во плоти. Смотрите боги земные.
     - Абаддон, разрушитель.
     - Фенриц, сын Локи.
     - Иероним, князь смерти.
     Пламя поднималось все выше. Колокольный звон отзывался эхом.
     Под маской блестели глаза жреца, покрашенные красным светом огня. - Я Глашатай Закона. Выступите вперед те, кто будет учить Закон.
     Двое выступили вперед в отсвете разрезавшей небо молнии.
     - Мы не показываем наши клыки остальным. Это Закон.
     Сборище повторило слова и прозвучал колокол.
     - Мы не рушим то, что наше. Это закон. В ответ раздалось пение.
     - Мы убиваем с уменьем и с целью, не от гнева. Это Закон.
     - Мы поклоняемся Ему.
     - Имя ему Сатана.
     - Он бездна Ада.
     - Аве, Сатана.
     - Что Его, то наше.
     - Хвала Ему.
     - Он то, что мы есть.
     - Аве Сатана.
     - Мы познаем, и то, что мы познаем, - наше. Назад пути нет, кроме смерти.
     - Здравствуя во веки веков.
     Были выкликнуты все князья ада. И вздымался дым.
     Фимиам делал воздух липким и призрачным. Испорченная святая вода была разбрызгана по кругу из фаллической формы шейкера, для очищения. Гул голосов перерос в единую песнь экстаза.
     И вновь их предводитель воздел руки, и под плащом его сердце возликовало от немощи воображения его последователей. - Сбросьте плащи и опуститесь передо мною на колени, я ваш жрец и лишь через меня вы прикоснетесь к Нему.
     Посвящаемые отбросили плащи и преклонили колена, горя желанием, с пылающими глазами. Этой ночи они ждали год, чтобы принадлежать, принимать и насыщаться. Алтарь ласкал свою грудь и облизывал пересохшие красные губы.
     Жрец, взяв свечу между ног алтаря, обошел вокруг двух посвящаемых, пронося пламя у них перед глазами, перед их мужским началом и подошвами ног.
     - Это огонь Сатаны. Вы вступили в Ад. Ворота распахнулись широко для вас, и Его творения ликуют. Адское пламя освободит вас. Мы бьем в колокол во имя Его. И вновь прозвонил колокол, его звук таял в эхе, покуда совсем не затих. Все ночные твари спрятались и затихли.
     - Теперь вы выбрали дорогу и обязаны следовать огню или исчезнуть. Кровь оступившихся ярка, она укажет вам ступени к власти.
     Обернувшись, жрец взял серебряную чашу и набрал полную ладонь земли, принесенной из могилы, где столетие покоился младенец. Он прижал землю к подошвам ног посвящаемых, посыпал их головы, аккуратно положил на язык.
     - Наслаждайтесь этим и не теряйте. Этой ночью вы вступили в союз со всеми, кто до этого вошел в Его свет. Ищите и радуйтесь, соблюдая Закон.
     Он поднял полную флягу святой воды с мочой. - Выпейте отсюда и утолите жажду. Пейте жизнь большими глотками, так, чтобы Он засиял внутри вас.
     Оба по очереди выпили из фляги.
     - Теперь, братья, встаньте, чтобы получить его метку. Мужчины встали, а остальные подошли ближе, чтобы держать как надо руки и ноги посвящаемых. Церемониальный нож блеснул в свете полной луны. - Во имя Сатаны я мечу тебя. Мужчина вскрикнул, когда нож осторожно порезал его левое яйцо. Кровь струилась, пока он стонал.
     Сборище распевало. - Аве, Сатана,
     Второй был также помечен. Обоим дали вино, смешанное с наркотиками.
     Их кровь стекала по ножу, когда жрец высоко поднял лезвие, раскачиваясь и посылая благодарности Князю Тьмы. С приближением раскатов грома его голос перешел на крик.
     - Поднимите правую руку и покажите Знак, и примите клятву.
     Трясущиеся, с блестящими от слез лицами, оба подчинились.
     - Вы принимаете Его радости и Его боль. Его меткой вы возвращаетесь от смерти к жизни. Вы объявили себя слугами Люцифера Светоносца. Вы совершили это по собственному желанию и по собственной воле.
     - По нашему желанию, - повторили оба низкими, дрожащими голосами. - По нашей воле.
     Взяв нож, жрец обозначил в воздухе перевернутую пентограмму над сердцами новых участников.
     - Да здравствует Сатана.
     Появилась жертва. Молочный черный козленок. Жрец взглянул на алтарь, ноги широко раздвинуты, мерцает белая грудь. В каждой руке она держала по черной свече, и еще одна была установлена у нее между ног.
     Так как ей хорошо заплатили и накачали наркотиками, она ему улыбалась.
     Он думал о ней, перерезая козленку горло.
     Кровь была смешана с вином и выпита. Когда он отбросил в сторону плащ, на его потной груди замерцал серебряный медальон. Он сам забрался на алтарь, обхватив липкими руками грудь и торс, воображая, будто его пальцы превратились в когти.
     Клер проснулась в холодном поту, тяжело дыша, вся в слезах. Потянувшись к лампе, она обнаружила пустоту. На мгновение ею овладел панический ужас, пока она не вспомнила, где находится. Успокоившись, она выбралась из спального мешка. Дойдя до стены на ощупь, включила верхний свет и остановилась, вся дрожа.
     Она должна была ждать возвращения сна. Так или иначе, в первый раз она увидела его именно в этой комнате. Но на этот раз было хуже. Хуже, потому что теперь в сон вплелись воспоминания