нала, что в том доме есть убежище.
     Я должна ждать Лавинию.
     Не знаю, как долго я ждала. Оттуда, где я находилась, я могла видеть окно Лавинии. Несколько ламп было зажжено. И в то время, когда я наблюдала, я увидела в ее окне Хансама. Так он был в ее комнате! Он пришел во второй раз, и я удивилась, не ошиблась ли я.
     Я стояла дрожа. Я не знала, что делать. Я молилась о помощи.
     "Уходи... теперь уходи", - сказал внутренний голос. Но я не могла уйти, пока Лавиния была в доме.
     Прошел, должно быть, час. Ночь была жаркой, но я продолжала дрожать. Я слышала отдаленные звуки пения... пьяного пения. Они доносились из нижней части дома.
     Я колебалась. Затем я тайком двинулась по траве. Я знала, что это была глупость. В доме случилось что-то ужасное. Я должна бежать отсюда как можно скорее. Я должна найти дорогу к дому Салара, где меня ждут айя и дети.
     Но я все еще не могла этого сделать.
     - Лавиния, - услышала я свой шепот. - Где ты? Почему ты не идешь?
     Ожидание становилось мучительным. Я не могла выносить его. Я поняла, что должна пойти в дом и найти ее.
     Это была, конечно, глупость. Айя знала, что мы должны обязательно покинуть дом. Она как раз вовремя спасла нас. Но как я могла оставить Лавинию?
     Я говорила себе, что мой долг быть рядом с детьми. Сейчас они нуждаются во мне. Но с айей они были в безопасности. Если она пришла в дом брата, то сейчас они находились там, ожидая меня.
     Я знала, что должна делать. Я должна найти Лавинию. Я не должна уходить без нее. Ей, конечно, следовало бы пойти со мной; она сглупила. Она всегда была глупой. Но я все же любила ее. Мне казалось, что моя жизнь была каким-то образом переплетена с ее, и я не могла бросить ее сейчас.
     Я была у дома. Я стояла прислонившись к стене, прислушиваясь. С половины слуг слышались звуки пирушки. Я представила, что Хансам там. А где же Лавиния?
     Она сказала, что придет. Чего она ждала?
     Дверь была открыта. Я вошла в холл. Теперь крики и смех раздавались более отчетливо. Они были очень веселыми... пьяными, я была уверена.
     Молча, боясь, что Хансам может появиться в любой момент, я тайком прокралась вверх по лестнице. К счастью, эта часть дома оказалась пустынной.
     Дверь в комнату Лавинии была широко раскрыта. Я прокралась по коридору и остановилась там.
     То, что предстало перед моими глазами, навсегда отпечаталось в моей памяти. Беспорядок... и ужас. Стены комнаты были забрызганы кровью. И там, распластавшись поперек кровати, было обнаженное тело Лавинии. Что-то непристойное было в ее позе, и я знала, что оно было положено так намеренно. Ее глаза были широко раскрыты и полны ужаса. Ее великолепные волосы спутались от крови, а в ее ногах лежал раскрытый забрызганный кровью веер из павлиньих перьев. Тогда я поняла, что это сделал Хансам.
     Я почувствовала слабость и дурноту, когда увидела, что у нее перерезано горло.
     Лавиния была мертва. Красота, которая была ее гордостью, которая сделала из нее то, чем она была, в конце концов погубила ее.
     Инстинктивно я поняла, что Хансам осуществил месть своим собственном способом, поскольку она сначала обнадежила его, а затем отвергла. Оскорбив его достоинство, она в его глазах совершила огромное преступление. Он ждал, чтобы отомстить за свой потерянный престиж; подарок - веер из павлиньих перьев - был предупреждением.
     На какое-то время я не воспринимала ничего, кроме ужаса от всего этого.
     - Лавиния... Лавиния... почему ты не пошла? Почему колебалась? Ты погубила себя.
     "Как я скажу детям?" - спрашивала я себя, как будто это было самой важной вещью в мире.
     Дети! Я должна к ним вернуться. Я должна заботиться о них. Я должна думать о них так же, как я думала о Флер.
     Я должна немедленно выбраться из этого дома смерти. Если бы меня обнаружили, моя участь была бы такой же, как Лавинии. Я была нужна детям. Я должна была заботиться о них.
     Я пошла прочь от этой сцены ужаса. Я прокралась по лестнице. Счастье сопутствовало мне, поскольку никто не появился. Выйдя через открытую дверь, я поспешила по траве.
     Ночной воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я вошла в бельведер и позволила себе несколько секунд передышки, чтобы восстановить дыхание. Я должна добраться к детям. Для этого мне необходимо было пройти по улицам. Я могла догадываться, что произошло в домах, где жили европейцы. Мятеж начался всерьез. То, чего мы боялись все эти недели, произошло, и это было намного хуже того, что я представляла.
     На улицах было мало народа. Я была рада шали и сари. Айя проявила мудрость, обеспечив меня ими. Я немного сутулилась, поскольку была высокой, и мой рост мог меня выдать.

***

     Это путешествие по улицам, казалось, заняло много времени. Я видела несколько окровавленных тел, лежавших на дорогах. Все они были европейцами. Я поняла, что происходило, и каждый раз, поворачивая за угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-то, кто понял бы мою принадлежность к ненавистной им расе.
     Этой ночью моя счастливая судьба была щедрой. Насколько щедрой, я осознала позже.
     Я достигла дома.
     Айя, когда увидела, обняла меня.
     - Я волновалась.
     - Айя, - пробормотала я. - Они убили ее. Она мертва.
     Она кивнула.
     - Она должна была идти.
     - О, да... да. Она не поверила этому. Это было ужасно. Кровь... кровь по всей комнате.
     - Вспомните о детях, - сказала она.
     - Где они?
     - Сейчас заснули. Вас долго не было.
     - Айя... что мы будем делать?
     Она покорно ответила:
     - Мы ждем. Мы смотрим. Сейчас вы отдыхаете. На некоторое время безопасно. Мой брат, он счастлив. Он отдает долг.
     Айя провела меня в мастерскую. По всему помещению были разбросаны предметы. В воздухе стоял запах дерева. Я заметила окно, которое выходило во двор.
     - Все в порядке, - сказала она. - Снаружи двор. Двор Салара. Никто не увидит.
     Затем мы прошли в небольшую комнату, которая шла из мастерской. В этой комнате не было окон. Дети лежали на соломенном тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними был другой тюфяк.
     - Вы здесь, - указывая на него, сказала айя. - Сей час вы отдыхаете. Вы чувствуете себя очень плохо.
     Чувствую себя плохо? Так оно и есть. Я безнадежно пыталась выкинуть из своей памяти ту сцену, которую, я знала, никогда не в состоянии буду забыть.
     Я легла на тюфяк. Я все увидела вновь. Эта когда-то красивая комната превратилась в сцену из какого-то адского ужаса... во что-то, что я никогда не смогла бы вообразить. Кровь... кровь везде... и тело Лавинии, лежащей поперек кровати, ее когда-то выставляемая напоказ красота унижена и исчезла навсегда.
     Так я лежала там, размышляя о том, как мы впервые встретились, уехали в школу... Лавиния, которая почти всегда была такой большой частью моей жизни...
     И теперь... больше ее нет.
     Что могла бы я сделать, чтобы спасти ее? Я должна была более настойчиво внушить ей необходимость покинуть дом. Я должна была бы заставить ее понять опасность. Но кто мог заставить Лавинию делать то, что она не хотела?
     Мое лицо было мокрым от слез. Я плакала. Это немного помогло. Это как-то немного успокоило меня.
     О Лавиния... Лавиния... мертва.
     Кто-то из детей зашевелился во сне, как бы напоминая мне, что мой долг успокоиться, не давать печали охватить меня, ободрять их, сделать их своими.

***

     Я часто удивлялась, как это резчику по дереву Салару удалось на протяжении всех этих недель держать нас спрятанными в своем доме.
     Дом не был большим. Он жил один, так как был холост. Салар вырезал свои деревянные изделия и относил их в магазины, которые покупали их у него. Он всегда жил одиноко, поэтому это помогло.
     Я узнала от айи, что его племянница Рошанара много значила для него. Он любил девочку больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, и никогда не сможет забыть, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он навестит ее; может быть, он поселится рядом с ней и этим он обязан нам. Теперь он был счастлив, так как отплатил свой долг... больше чем отплатил. Три жизни за одну. Он был доволен этим. Но он еще не спас нас. Была осуществлена только первая часть операции. Долг не будет выплачен, пока мы не сможем вновь свободно ходить по улицам.
     В ночь нашего побега айя вернулась обратно в дом. Она не хотела, чтобы на нее пало подозрение, так как это могло привести Хансама в дом Салара, а его приход был бы концом для нас всех. Тогда Салар был бы не в состоянии защитить нас; а что бы ни происходило, Салар должен заплатить свой долг.
     Это было благом, потому что она могла снабжать меня информацией о том, что там происходило; она могла ходить по улицам, получать представление об общей ситуации.
     Было очень трудно занимать детей и отвечать на их вопросы. Маленький двор, который я увидела из окна, был со всех сторон закрыт высокими стенами, но он был, по крайней мере, под открытым небом, и это было единственным местом для детей, где они могли дышать свежим воздухом. Мы не осмеливались позволять кому-нибудь видеть их. Айя принесла несколько маленьких брюк и туник, так что они были одеты как местные; но их выдавали светлые волосы, и мы носились с идеей выкрасить их в черный цвет, однако сомневались, сможем ли сделать это как следует. В любом случае мы боялись рисковать ими. Мы не могли их держать под предлогом, что все это просто игра в прятки. Для этого Луиза была слишком умной.
     Я ей объяснила:
     - Мы должны прятаться здесь некоторое время потому, что есть плохие люди, которые пытаются нас найти.
     Ее глаза широко раскрылись.
     - Что за плохие люди? - спросила она.
     - Просто... плохие люди.
     - Большой Хансам? - опять спросила она.
     "Как много ей известно?" - удивилась я. Меня часто поражали их наивность и проницательность одновременно.
     Я уклонилась от того, чтобы сказать ей правду.
     - Да, - ответила я.
     Она серьезно рассматривала меня.
     - Он нас не любит, - пояснила она. - Я знаю.
     - Откуда ты знаешь? - спросила я.
     Она просто кивнула.
     - Я знаю.
     - Поэтому мы должны ненадолго остаться здесь до тех пор, пока...
     - Пока он не уйдет?
     - Да, - ответила я.
     - Где мама? - спросил Алан.
     Луиза внимательно смотрела на меня, и я поняла, что должна сказать им. Я быстро приняла решение.
     - Ваша мама ушла.
     - Когда она вернется? - спросила Луиза.
     - Ну... она отправилась в длинный путь.
     - Домой, в Англию? - спросила Луиза.
     - Нет... не совсем. Она ушла еще дальше.
     - Дальше не бывает, - серьезно сказала Луиза.
     - Бывает. Это Небеса.
     - Так она ушла туда?
     - Да.
     - И долго она там будет? - спросил Алан.
     - Когда люди уходят на Небеса, обычно это надолго, дорогая.
     - Она будет вместе с ангелами? - спросила Луиза.
     - Я ангел, - пролепетал Алан.
     - Ты не ангел, - сказала Луиза. - У тебя нет никаких крыльев. Ты просто маленький мальчик.
     - Я ангел Друзиллы, - продолжал Алан. - Друзилла, разве нет?
     Я крепко обняла его и сказала, что да.
     Я была готова заплакать, и Луиза внимательно наблюдала за мной. Она была очень серьезной маленькой девочкой, и думаю, что она не приняла полностью истории о том, что происходило.
     - Ты не уйдешь, да? - спросила она.
     Я покачала головой и сказала, что никогда не уйду.

***

     Шли дни. Каждое утро я просыпалась и спрашивала, не последний ли это мой день на земле, и каждую ночь, ложась на свой соломенный тюфяк, думала о том, доживу ли до следующего дня.
     Я пыталась продолжать вести уроки. Я придумывала игры, в которые мы могли играть. У нас были игры-загадки, и я постоянно пыталась придумать новые варианты старых игр. Алан часто капризничал. Он хотел пойти в сад. Ему трудно было объяснить. Луиза, я думаю, понимала, что мы действительно находимся в опасности, она была разумной маленькой девочкой.
     Айя часто навещала нас. Было совершенно естественно, что она приходила к своему брату. Она приносила новости о происходящем.
     Перебившие своих офицеров сипаи были теперь армией и находились в Дели. Более того, Бахадур Шах был восстановлен. Все должны были выражать почтение королю. Англичане были выброшены из Дели. Найденные на улицах были немедленно убиты. Теперь Индия была для индийцев. Великий Нана Сагиб, который носил то же имя, что и наш Большой Хансам, промаршировал через Ауд в Северо-Западные провинции, проповедуя восстание и необходимость сбросить иностранное иго. Вспышки имели место в Лахоре и Пешаваре. Салар сказал, что англичане скоро будут выброшены из Индии.
     Я не верила, что мои соотечественники позволили бы так легко себя выбросить, и оказалось, что сэр Джон Лоуренс вооружил сикхов и с их помощью обуздал сипаев. Пенджаб оставался верным англичанам, и прошел слух, что сэр Джон Лоуренс посылает армию для освобождения Дели.
     Я поняла, что мы были в крайней опасности и что, если любой мужчина, женщина или ребенок европейского происхождения будет найден на улице, он будет немедленно убит.
     Я посвятила себя полностью заботе о детях. Я должна была поддерживать их хорошее настроение и продолжать заниматься с ними. Я уделяла им все свое внимание; это был единственный способ оградить себя от тех ужасных воспоминаний.
     Я бы хотела никогда не видеть, что произошло с Лавинией. Меня бы глубоко потрясло, если бы я просто услышала, что она была убита так же, как и тысячи других, но вспоминать о том, что мне довелось увидеть, как она умерла, казалось, было свыше моих сил.
     Дети были счастьем для меня. При сложившихся обстоятельствах было благом, что мы могли скрыться в этом доме. По крайней мере, мы не были подвергнуты опасности, как раньше. У Луизы было стойкое чувство страха. Временами она подходила и стояла рядом со мной без всякой видимой причины. Я понимала. Она была достаточно взрослой для того, чтобы осознавать, какое опасное время мы переживаем. Она льнула ко мне и к айе. Я знала, что, когда айя была не с нами, она очень тревожилась.
     Они были чудесные люди, эти двое... айя и ее брат, Я полностью доверяла им; верность айи, честность Салара были примером для всех нас.
     Я очень хотела знать о Фабиане и Дугале. Где они? Я догадывалась, что, по крайней мере, Фабиан должен бы быть где-то в самом центре беспорядков, Я страстно ждала новостей о нем. Ночью, лежа на своем соломенном тюфяке, я думала о нем, и поскольку чувствовала, что жизнь такая неопределенная, а смерть постоянно бродит у каждой двери, я прямо смотрела в лицо своим чувствам.
     Я стремилась быть с ним. Время, проведенное с ним, было самым светлым в моей жизни. Я любила размышлять над эпизодом, когда он посчитал меня своим ребенком и взял к себе. Он всегда мог бы держать меня около себя. Как это изменило бы всю мою жизнь! Я думала о нем, каким он был, растянувшемся на небольшом диване... с Лавинией, стоящей перед ним на коленях с кубком вина, в то время как я обмахивала его веером из павлиньих перьев мисс Люси.
     Затем в моей памяти вспыхнула та страшная сцена... вид окровавленных перьев веера, который Хансам подарил Лавинии. Как странно, что имелся еще один веер из перьев, преследующий меня. Когда он подарил Лавинии этот веер, она поверила, что это означает с его стороны раскаяние. Как мало она поняла. А это означало, что на нее надвигается несчастье... месть за то, что она пренебрегла им.
     Я должна была переключиться на другие мысли. Я говорила себе, что Фабиан спасет нас. Я молилась, чтобы он все еще был жив и чтобы я вновь поскорее увидела его.
     Я должна была посмотреть правде в лицо. Он был для меня более важен, чем я смела признать; но какой был сейчас смысл обманывать себя? Почему не признать, что он полностью завладел мною? Это продолжалось еще с тех пор, когда мы были детьми. Я полагала, что была влюблена в него. Я всегда была, как меня называют, благоразумной девочкой. Это признавала даже леди Харриет. Разве не послала она меня завершать образование во Францию - что никогда не мог позволить себе мой отец - с целью присматривать за Лавинией?
     И я присмотрела за ней. Я пережила с ней эту трудную ситуацию, которая, если бы нам не повезло, могла бы разрушить ее надежды на грандиозное замужество. Это было то, о чем не знала леди Харриет, но я была уверена, что, если бы она знала, она одобрила бы мои действия.
     Я была благоразумной девушкой. Я должна продолжать оставаться благоразумной. Именно потому, что я была слишком нервничающей... именно потому, что узнала что-то более ужасное, чем могла вообразить, я не должна была позволить этому лишить меня присутствия духа.
     Пришла айя сообщить мне новости. Что-то происходило. Англичане наступали на Дели, и весь город был охвачен ужасом.
     - Будьте очень осторожны, - сказал Салар. - Вас не должны найти.

***

     Мы ждали. Изменится ли наша жизнь? Проходили недели. Действительно ли вскоре должно было что-то произойти?
     В жаркий июньский день была предпринята попытка взорвать ворота города. Возможно, Дели будет взят. Тогда я, может быть, смогу увидеть Фабиана. Тем не менее, этого не произошло. Народ поднялся, полный решимости удержать город. Сипаи были хорошо обучены, и были храбрыми солдатами; они не могли не сражаться смело и искусно, поскольку сражались за Индию.
     Когда попытка провалилась, наступило горькое разочарование.
     Но это, конечно, не было концом.
     Последовали еще более длительные недели ожидания и предположений, размышлений, не является ли каждый день нашим последним.
     Мы пришли в дом Салара в мае, и только в сентябре Дели был взят сикхами и англичанами.
     Было все еще опасно выходить. Борьба продолжалась на улицах, и любой человек, не похожий на индийца, мог быть убит.
     Но вернулась надежда. Вскоре что-то должно было произойти. Луиза ожидала этого.
     - Теперь моя мама вернется? - спросила она.
     - Нет, Луиза. Она не может вернуться.
     - А папа?
     - Наверное.
     - А мой дядя?
     - Я не знаю. Они приедут, если смогут. Они хотели бы убедиться, что мы все в безопасности.
     - Тогда мы уедем отсюда?
     - Да, мы уедем.
     - На большом корабле? Домой?
     Было приятно слышать, что Луиза говорит об Англии как о доме, хотя она никогда ее не видела. И все-таки Англия означала для нее дом.
     - Да, - ответила я ей. - Однажды...
     - Скоро?
     - Возможно, скоро.
     Она кивнула, улыбаясь. Она знала, что на некоторые вопросы может получать уклончивые ответы, и ее инстинкт подсказывал ей, что это может быть не правдой.
     Итак, мы ждали.

***

     Однажды ко мне пришла айя. Это было в конце дня. Я думала, что это было просто одно из ее периодических посещений, но это было совсем не так.
     Она сказала:
     - Мы все покидаем дом. Хансам говорит, что это небезопасно. Он говорит, что приходят враги. Солдаты во всех домах, теперь британские солдаты. Он говорит, они обвиняют нас... убивают нас.
     - Они тебя не убьют.
     - Хансам, он говорит...
     - Где Хансам?
     - Я не знаю. Он говорит, все идут. Все они идут в разные места.
     Весь тот день и следующую ночь она оставалась в доме брата. Мы жадно ждали новостей.
     На следующий день она вышла. Айя по-прежнему считала, что для меня было бы небезопасным появляться с детьми на улицах. Людей все еще продолжали убивать, и несмотря на то, что британская армия уже завладела городом, в нем сохранялись еще очаги сопротивления.
     Вернувшись обратно, она сказала:
     - Я видела сэра Фабиана. Он в доме.
     Я потеряла дар речи, но думаю, что она поняла, какую радость я испытала.
     - Ты его видела? Ты говорила с ним?
     Она кивнула.
     - Я иду к нему. Он говорит: "Где мисси Друзилла и дети? Где мемсагиб графиня?"
     - Ты... ты сказала ему?
     Она покачала головой.
     - Я боюсь Хансама. Он следит за мной. Я думаю, что он знает. - Она задрожала. - Я думаю, что он следит за мной.
     - Но где он?
     Она заколебалась.
     - Я не видела... но думаю, что он следит. Я думаю, что он следует з