время расстаться. Я была так несчастна. Я думала, что сэр Уилльям не захочет, чтобы я вернулась, и меня страшно потрясла смерть леди Стейси, за которую мы были ответственны... Мое присутствие могло лишь напоминать ему об этом. Во время нашей разлуки он старался убедить себя, что она покончила с собой от горя после смерти сына - но в глубине души он знал, что это не правда. Сэр Уилльям заставил себя поверить, что причина самоубийства - смерть Бо. Он обвинил во всем Нейпьера; каждый раз, когда он видел его, Нейпьер напоминал ему о трагедии. И поэтому... сэру Уилльяму стал ненавистен один его вид. Он стал обвинять Нейпьера в том, в чем был виноват сам. Люди часто ненавидят тех, к кому они несправедливы.
     - Да, это правда, - откликнулась я. - Бедный Нейпьер.
     - Нейпьер знал это. Но он чувствовал такую огромную вину за то, что убил своего любимого брата, что, казалось, он сам хочет нести вину за всех. Вы же знаете, что он взял на себя ответственность за появление Оллегры.
     - Мотивы поступков у людей так сложно переплетены... так трудно постижимы.
     Миссис Линкрофт согласно кивнула и продолжила:
     - Когда я уехала отсюда и осталась одна, мне сделалось страшно. Мне надо было найти другую работу. Хотя сначала я решила немного развеяться. - Миссис Линкрофт поежилась; было видно, что ей трудно заставить себя продолжать. - Я встретила мужчину. Он был очень обаятельным и ласковым, я почувствовала, что меня к нему тянет и его ко мне тоже. Он обещал на мне жениться, и спустя две недели мы стали любовниками. Потом он сказал, что поедет в Лондон, чтобы привести в порядок свои дела, а затем приедет за мной, и мы поженимся. Я осталась ждать в пансионе, где мы с ним до этого жили. Его арестовали. Я узнала, что мой любовник был маньяком, который уже убил трех женщин. Он сбежал из тюрьмы и в периоды просветления бывал совершенно нормальным. Уверена, если бы его не арестовали, он бы со временем убил бы и меня. Хотя, может быть, было бы лучше, если бы он это сделал. Я была совершенно потрясена, когда это все открылось. Я поспешно выехала из пансиона и постаралась затеряться в Лондоне. Затем я поняла, что жду ребенка, ребенка "Джентльмена" Терролла.
     У меня перехватило дыхание. Теперь я поняла, почему она так встревожилась, когда прочитала в газете, что этот человек в очередной раз сбежал из тюрьмы, и с каким облегчением восприняла известие о его поимке. И этот человек... отец Элис!
     - Я была в отчаянии, - продолжала миссис Линкрофт. - Что мне было делать? Что бы смог сделать любой на моем месте? Скажите на милость? Я осталась совершенно одна в этом мире... и ждала ребенка, отцом которого был сумасшедший. Я была ужасно растеряна. Но затем у меня возник план. Я написала сэру Уилльяму. Я сообщила ему, что жду ребенка... его ребенка. Было легко ввести его в заблуждение, сделав Элис на полгода старше. Он прислал мне деньги... достаточные, чтобы помочь мне пережить этот трудный период. А когда Элис было два года, я вернулась как миссис Линкрофт, вдова с ребенком, и вот с тех пор я здесь.
     - О, миссис Линкрофт, как мне жаль вас! Она стояла, тихо покачиваясь вперед-назад.
     - Какие страшные переживания мы прячем под масками спокойствия, - пробормотала она. - Кажется, вот, наконец, можно укрыться за этой дверью, но нет, и здесь подстерегает тот же скользкий камень...
     - И что теперь? - спросила я.
     - Кто знает, - ответила миссис Линкрофт. - Я думаю, ее заберут у меня. И я должна буду сказать правду. Бедный мой ребенок... Она была так на него похожа... Я все время ждала, не появятся ли признаки... Он был таким же нежным. Он хотел быть хорошим, я уверена.
     Я могла только выразить свое сочувствие. Ничего другого дать я ей не могла.
     - Что с нами будет? - бормотала она. - Что с нами будет?

***

     Элис сама решила свою судьбу.
     Через день после происшествия в пещере она пропала. Ее маленькая комната была прибрана и чиста, как всегда, постель застелена; покрывало разглажено, все вещи аккуратно сложены в ящиках.
     Но Элис не было.
     Я знала, где она. Накануне Элис услышала, что она не дочь сэра Уилльяма и что ей придется отсюда уехать. Но она поклялась, что никогда не покинет Лоувет Стейси, что останется здесь навсегда. Она не могла пережить то, что это не ее дом.
     Она всегда рассчитывала, как произвести впечатление. На этот раз она бросила у края зыбучих песков свой платочек с аккуратно вышитой буквой А.
     Я представляла себе, как она стояла со свечой в руке посреди трясины. Теперь она навсегда осталась в той земле, которую когда-то твердо решила сделать своей.

***

     Теперь возврата к прежнему быть не может. Между старой и новой жизнью - глубокая пропасть, которую не перейти. Прошлое отмерло. А будущее неотвратимо приближается. В нем - жизнь и радость жизни. Смерть, оказавшись ко мне так близко, открыла мне, как я страстно хочу жить. Как отчаянно хочу создать новую для себя жизнь и больше не думать о прошлом, не чувствовать старые раны, не видеть руины прошедшей жизни.
     Моего решения ждали двое. Один - обаятельный, спокойный, уверенный в своем жизненном предназначении; другой - израненный пережитыми трагедиями. Годфри так полон уверенности. Нейпьер - сомнений.
     Они оба оказались рядом, когда я так нуждалась в их помощи; оба любили меня, хотя и по-разному. Годфри - нежно, заботливо, но, быть может, не так пылко; возможно, он выбрал меня, потому что я могла стать ему подходящей женой. Любовь Нейпьера была яростной, властной, отчаянной.
     Разум подсказывал мне: "Выходи замуж на Годфри. Уезжай поскорее отсюда и забудь о пережитых здесь кошмарах. Живи достойно... создай семью в прекрасном месте... где тебе будет спокойно и удобно".
     "Нет, твое место тут, - говорило мне сердце. - И пусть тебя, возможно, станут преследовать кошмары. Воспоминания. Злые духи, его и твои. И пусть опять почудиться насмешливый шепот Пьетро: "Ну что, еще раз послушалась зова сердца".
     И когда ко мне вошел Нейпьер, не прежним, а свободным и открытым человеком, и, взяв мои руки, сказал:
     - Теперь вы, наверное, думаете о том, что вам следует выйти замуж за Годфри, зажить спокойной и благополучной жизнью в предназначенном ему сельском приходе и ждать скорого епископства. Но вы не сделаете этого, - я рассмеялась вместе с ним. - Вы поступите глупо, Кэролайн. И все вам об этом скажут.
     - Не все, - сказала я.
     Сомнений у меня больше не осталось. Мое сердце никогда не ошибается.





   Виктория ХОЛТ
   ИНДИЙСКИЙ ВЕЕР

Перевод с английского Л. Максимова. OCR AngelBooks


Анонс

     Жизнь главной героини романа Друзиллы Делани - дочери бедного пастора - с ранних лет связана с поместьем Фремлинг. Будучи еще совсем маленькой - в двухлетнем возрасте - она при совершенно необычных обстоятельствах попадает туда и, как оказалось, вся ее жизнь в дальнейшем будет тесным образом связана с его обитателями.
     Действие романа захватывает своей динамичностью. События развиваются совершенно непредсказуемыми путями. Любовь, разочарования, тайны, мистика - составляющие этого удивительного романа.

АНГЛИЯ И ФРАНЦИЯ
Большой Дом

     Меня всегда восхищал большой дом Фремлингов. Возможно, это чувство возникло тогда, когда мне было два года и Фабиан Фремлинг похитил меня и продержал там две недели. Я обнаружила, когда шла в поисках веера из павлиньих перьев, что это был дом, полный призраков и тайн. В длинных коридорах, в галерее, в безмолвных комнатах прошлое, казалось, смотрело на вас из каждого угла, незаметно наступая на настоящее и почти - хотя и никогда полностью - уничтожая его.
     Насколько я помню, леди Фремлинг безраздельно царствовала в нашей деревне. Когда проезжала ее карета, украшенная гербом с величественными доспехами Фремлингов, фермерские рабочие, стоя на обочине, с уважением подносили руку ко лбу, а женщины приседали в почтительном книксене. О ней всегда говорили тихим шепотом, как будто боялись произнести вслух ее имя; в моем детском воображении я ее сравнивала с королевой и уступала она только Богу. Неудивительно, что, когда ее сын, Фабиан, потребовал от меня быть его рабой, - мне тогда было всего шесть лет - я не смогла воспротивиться. Казалось совершенно нормальным, что мы, простые люди, должны служить Большому Дому так, как от нас требуется.
     Большой Дом, известный в округе как Дом, был Фремлингом. Не Фремлинг Холл или поместье Фремлинг Манор, а просто Фремлинг, с ударением на первом слоге - так звучало более внушительно. Фремлинги владели домом на протяжении четырех столетий.
     Выйдя замуж за простого баронета, леди Харриет вступила в неравный брак, так как она была дочерью графа, а это означало, как сказал мне отец, что она так и осталась леди Харриет, вместо того, чтобы стать леди Фремлинг Ее муж, бедняга, уже умер. Но я слышала, что она никогда не позволяла ему забывать о своем более высоком положении и, хотя приехала в деревню только после замужества, сразу посчитала своим долгом управлять нами.
     На протяжении нескольких лет совместной жизни они оставались бездетными, что было источником сильного раздражения леди Фремлинг. Я предполагала, что она постоянно жаловалась Всевышнему на такую его оплошность; но Небеса не могли всегда игнорировать леди Харриет, и когда ей исполнилось сорок лет - через пятнадцать лет после свадьбы - она родила Фабиана.
     Ее радость была безграничной. Она обожала мальчика. Само собой разумеется, что ее сын должен быть совершенством. Малейший каприз его должен был выполняться всеми подчиненными; и слуги из Фремлинга сходились во мнении на том, что сама леди Харриет лишь снисходительно улыбалась, глядя на все мелкие шалости ребенка.
     Через четыре года после появления Фабиана родилась Лавиния. Она в семейной иерархии, безусловно, стояла немного ниже своего брата, но тем не менее была дочерью леди Харриет и поэтому значительно превосходила всех других в округе.
     Мне всегда было забавно наблюдать, как они приходят в церковь и шли в боковой придел - леди Харриет, за ней Фабиан и следом Лавиния. Присутствующие с благоговением следили, как они занимают свои места, опускаясь на красные и черные молельные коврики с вышитой на них буквой "Ф". Находящиеся позади прихожане имели возможность быть очевидцами обращения коленопреклоненной леди Харриет к Высшей Власти - событие, которое восполняло все то, чего не хватало службе.
     Стоя на коленях, я с изумлением смотрела на них во все глаза, забывая, что нахожусь в церкви, пока легкий толчок локтя Полли Грин не напоминал мне о выполнении долга.
     Фремлинг - Дом - доминировал в деревне. Он был построен на вершине небольшого склона, и это создавало впечатление, что он всегда наблюдает за нашими грехами. Хотя дом стоял здесь еще со времен Завоевателя , в течение последующих столетии он перестраивался, и от дотюдоровского здания вряд ли что сохранилось. Пройдя под помещением над дворцовыми воротами с имеющими бойницы башнями, вы попадаете в нижний двор, на стенах которого вьются растения, а из кадок с железными обручами в артистическом беспорядке свешиваются кустарники. На дворе стоят скамьи, на которые обращены темные и таинственные окна. Я всегда воображала, что кто-то наблюдает из этих окон, докладывая обо всем леди Харриет.
     Через густо обитые гвоздями двери вы попадаете в банкетный зал, на стенах которого висят портреты давно умерших Фремлингов - лица одних жестокие, других кроткие. Потолок - высокий, сводчатый; от длинного полированного стола исходит запах пчелиного воска и терпентина; родословное дерево над огромным камином простирает ветви во все стороны; в одном конце зала находится лестница, ведущая в часовню, а на другом - дверь.
     В юные годы мне казалось, что все мы, жители деревни, как планеты, вращаемся вокруг ярко сияющего солнца, каким был Фремлинг.
     Наш собственный дом, расположенный справа от церкви, был хаотичным и продувался насквозь. Я часто слышала, как говорили, что прогреть его стоит целого состояния. Конечно, по сравнению с Фремлингом, он был ничтожным, но действительно, даже если в гостиной был сильно растоплен камин и в кухне было достаточно тепло, подниматься зимой в верхние комнаты - все равно, что попадать за полярный круг. Мой отец не обращал внимания на это. Его мало интересовали все дела, так как сердце его принадлежало Древней Греции, а Александр Великий и Гомер были ему ближе, чем прихожане.
     Я немного знала о своей матери, так как она умерла, когда мне было два месяца. Ее мне заменила Полли Грин, но произошло это позже, когда мне исполнилось два года и я впервые познакомилась с обычаями Фремлингов. Когда она появилась в нашей семье, ей было около двадцати восьми лет; она была вдовой и всегда мечтала иметь ребенка. Поэтому, заняв место моей матери, я стала для нее ребенком, которого она так желала иметь. Все оказалось прекрасно. Я любила Полли, и не было никаких сомнений, что Полли любила меня. В критические моменты я прибегала к ее помощи. Именно к Полли я обращалась за утешением, когда горячий рисовый пудинг опрокидывался мне на колени или когда я падала и обдирала ноги, когда ночью я видела во сне гоблинов и жестоких великанов. Я не могла представить себе жизни без Полли Грин.
     К нам она приехала из Лондона - по ее мнению, самого лучшего из всех мест. "Погребла себя в деревне, все из-за тебя", - обычно говорила она. Когда я объясняла ей, что быть погребенным - значит быть в могиле, под землей, она, делая гримасу, отвечала: "Ну, можно сказать и так". Она с презрением относилась к деревне; "Здесь много полей и нечего делать. Мне нужен Лондон". И она начинала рассказывать об улицах города, где всегда "что-то происходит", о рынках, освещаемых ночью лигроиновыми фонарями, о прилавках, ломящихся от фруктов и овощей, старой одежды и "всего, о чем только можно подумать", о продавцах, зазывающих каждый на свой неповторимый манер. "В один прекрасный день я возьму тебя туда, и ты все сама увидишь".
     Среди нас Полли была единственной, кто не испытывал большого уважения к леди Харриет. "Что она есть сама по себе? - часто удивлялась она. - Она ничем не отличается от всех нас. Единственное, что у нее есть, это титул перед именем".
     Полли была бесстрашной. От нее нельзя было дождаться смиренных приседаний. Она не старалась прижиматься к ограде, когда проезжала карета, а крепко хватала меня за руку и решительно шла вперед, не глядя ни вправо, ни влево.
     У Полли была сестра, которая вместе с мужем жила в Лондоне. "Бедная Эфф, - повторяла Полли. - Ее муж не бог весть что". Я никогда не слышала, чтобы Полли называла его иначе, чем "он" или "его". Казалось, что он недостоин иметь имя. Он был ленив и все дела возлагал на Эфф. Я говорила ей в день помолвки: "Если ты согласишься связать свою судьбу с ним, Эфф, ты хлебнешь горя через край". Но она не обратила на мои предостережения ни малейшего внимания".
     Я многозначительно покачала головой, поскольку слышала это уже неоднократно и знала ответ.
     Так в мои ранние годы Полли была главной в моей жизни. Ее прогородская позиция воздвигала барьер между ней и жителями деревни. При малейших признаках нападения на нее Полли имела обыкновение складывать руки на груди и принимать воинственную позу. Это делало ее грозным противником. Она, как правило, говорила, что "ничего ни от кого не примет", и когда я, посвященная в сложности математики моей гувернанткой мисс Йорк, объясняла, что минус на минус дает плюс, она просто спрашивала: "Ну что же, ты издеваешься надо мной, что ли?"
     Я горячо любила Полли. Она была моим союзником, полностью моим. Вместе с ней мы противостояли леди Харриет и ее миру. Мы занимали верхние комнаты дома приходского священника. Моя комната располагалась рядом с ее; так было со дня приезда Полли, и мы ничего не хотели менять. Близость с ней вызывала у меня чувство спокойствия. В мансарде была еще одна комната. Здесь Полли соорудила хорошенькую уютную печку, и зимой мы поджаривали тосты и каштаны. Я смотрела на пламя, а Полли рассказывала мне истории из лондонской жизни. Я видела рыночные ряды и Эфф, и "его", и небольшую квартирку, где Полли жила со своим мужем-моряком. Я видела Полли, ожидающую его возвращения домой, - в мешковатых брюках и маленькой белой шапочке с надписью "ХМС Победоносный"  и с белой сумкой-мешком на плече. Ее голос немного задрожал, когда она рассказала мне, как он утонул вместе с кораблем.
     - Не осталось ничего, - сказала она, - даже малыша, напоминавшего бы мне о нем.
     - Я ответила, что, если бы у нее был ребенок, она не была бы со мной, поэтому я рада, что все так сложилось.
     Тогда на глазах у нее навернулись слезы и она живо проговорила:
     - Ну-ка, посмотри на меня. Ты стараешься разжалобить меня на старости лет?
     И мы крепко обнимались.
     Из окон мы смотрели вниз... на кладбище... на неустойчивые старые могильные плиты, особенно на некоторые из них, под которыми лежали давно погребенные. Я обычно читала надписи, пыталась представить, что за люди покоились под ними. Некоторые надписи были такими давними, что почти стерлись.
     Наши комнаты были достаточно просторными, с окнами, выходящими на обе стороны. С противоположной от кладбища стороны они смотрели на деревню - зеленую, с прудом и скамейками, на которых любили собираться старики, иногда разговаривающие, иногда сидящие в молчании, глядя на воду, прежде чем отправиться в трактир, чтобы выпить пинту пива.
     - Смерть с одной стороны, - отметила я, обращаясь к Полли, - и жизнь с другой.
     - Однако ты забавная штучка, - отвечала Полли.
     В нашем доме, кроме нас с отцом, жили моя гувернантка мисс Йорк, Полли, миссис Янсон, кухарка-экономка, и Дейзи с Холли, две веселые сестры, которые помогали по хозяйству. Позже я узнала, что гувернантка была приглашена потому, что моя мать оставила немного денег. Они были отложены на мое воспитание, и я должна была получить лучшее образование, невзирая на все трудности, которые придется перенести, чтобы добиться этого.
     Я любила своего отца, но он не занимал в моей жизни такого важного места, как Полли. Когда я видела, как он идет по кладбищу из церкви в дом в белом стихаре с молитвенником под мышкой и ветер треплет его пушистые седые волосы, я испытывала огромное желание защитить его. Он казался таким уязвимым, неспособным заботиться о себе, что было странно думать о нем, как о хранителе его духовной паствы, - особенно если она включала леди Харриет. Ему приходилось напоминать о времени еды, о том, когда надевать чистую одежду, а его очки постоянно терялись и находились в самых неожиданных местах. Он входил за чем-нибудь в комнату и забывал, за чем. Он был красноречив на кафедре, но я была уверена, что деревенские жители не понимали его ссылок на классиков и древних греков.
     - Он забыл бы где-нибудь свою голову, если бы она не была прикреплена к плечам, - таков был комментарий Полли относительно его в ее полулюбящем, полувысокомерном тоне, который я так хорошо знала. Но она обожала его и в случае необходимости защищала бы его со всем красноречием своего языка - временами совершенно отличного от нашего.
     Мне было два года, когда произошло то приключение, о котором я помню так мало. Я знаю эту историю с чужих слов, хотя она заставила меня почувствовать, что, я как-то связана с Большим Домом. Если бы Полли была со мной в то время, этого никогда бы не произошло, и я уверена, что именно благодаря этому мой отец осознал, что у меня должна быть няня, которой можно доверять.
     То, что произошло, было показателем натуры Фабиана Фремлинга и одержимости его в отношении к матери.
     В то время Фабиану было около семи лет. Лавиния была на четыре года моложе, а я родилась через год после нее. Я услышала подробности этой истории благодаря дружбе слуг - наших и Фремлингов.
     Эту историю рассказала мне миссис Янсон, наша повар-экономка, которая очень хорошо обслуживала нас и приучила всех в доме к дисциплине.
     - Это была самая странная история, о которой мне когда-либо приходилось слышать, - сказала миссис Янсон. - Она была связана с