то около моря, Элизабет. Это очень красиво, как они сказали.
   - Около моря! - закричала она. - Очень красиво! Он там был. Там он жил  и
страдал, пока они его не увели, чтобы убить. Там каждая комната - комната, в
которой он жил.., и ждал, когда за ним придут. За  ним  наблюдали  с  валов,
пока он гулял по двору. Ты что, слепой. Генри? Ты совсем бездушный, что  ли?
Бесчувственный, как кусок дерева? Мы направляемся в тюрьму отца. В одно  "из
последних мест, где он жил перед смертью. Уж  лучше  умереть,  чем  ехать  в
Кэрисбрук.
   - А вдруг мы сможем убежать, как Джеймс..,  или  Генриетта,  -  прошептал
Генри, пока они скакали по дороге.
   - Ты - можешь, Генри. - Ты - должен!
   Она  понимала,  что  ей  самой  это  никогда  не  удастся.  Она  ехала  к
Кэрисбрукскому замку как осужденный едет к месту казни.
   Если она умрет, размышлял  Генри,  что  будет  с  ним,  маленьким  бедным
мальчиком, лишившимся отца?
   Мистер Лавл подъехал к нему, чтобы развеять его уныние. Не находит ли он,
что этот остров прекрасен? Нет  сомнения,  здесь  мальчуган  сможет  вкушать
больше мира и спокойствия, чем это было в Кенте. "Ибо это  остров,  господин
Гарри, и он отделен от Англии проливом". Генри был не прочь отвлечься и уйти
от забот, но Элизабет вместо ответа устремила вперед неподвижный взгляд,  не
осознавая, по-видимому, что по лицу у нее бегут слезы.
   Затем мистер Лавл заговорил о Кэрисбруке, который, по его словам,  служил
лагерем британцев в те времена, когда в Британию пришли римляне.  Местность,
окружающую замок, тогда покрывал густой тисовый лес, и само слово  "Кэрброк"
в переводе с кельтского означает "город тисовых деревьев".
   Мистер Лавл рассуждал о Кэрисбрукском замке, вот уже  несколько  столетий
противостоящем ветрам и бурям Ла-Манша, рассказал о  Фиц-Осборне,  норманне,
получившем этот замок на том условии, что он будет оборонять замок и  остров
от врагов, за что получил прозвище Гордость Кэрисбрука.  Рассказал  он  и  о
Монтекьюте, графе Солсбери, владевшем этой маркой в правление Ричарда II,  и
о лорде Вудвилле, спустя несколько лет перестроившем замок. Но  довести  эту
историю до логического конца мистер Лавл не мог по  одной  простой  причине:
именно в этом  замке  были  сыграны  финальные  аккорды  трагедии  человека,
который был отцом Генри, а потому резко перешел на другие темы.
   И так всегда, подумал Генри, разговор начинается и  внезапно  обрывается,
что означает: "Стоп, мы подошли к той ужасной  теме,  о  которой  мальчугану
лучше не напоминать".
   Они подъехали к замку. Генри поднял глаза к донжону  -  гневной  башне  -
возвышавшейся на искусственном холме;  крепостные  валы,  навесные  башни  и
зубцы создавали впечатление неприступности, и весь замок, казалось,  свысока
и  с  пренебрежением  смотрел  на  приближавшихся  людей.   Стены   крепости
образовывали правильный пятиугольник и  готовы  были  выдержать  любой  бой.
Маленькая кавалькада пересекла ров и вскоре уже была  во  дворе  замка,  где
Генри увидел колодец с большим воротом, проворачивающимся при помощи лебедки
на манер белки в колесе.
   Сбежались взглянуть на приехавших слуги, они не  кланялись,  не  целовали
руки, только подталкивали друг друга локтем в бок и  обменивались  репликами
наподобие: "О, это госпожа Элизабет и господин Гарри прибыли в Кэрисбрук!"
   Элизабет смотрела мимо них, будто их вообще  не  существовало,  но  Генри
приветствовал их слабой  улыбкой:  благодаря  мистеру  Лавлу  он  знал,  что
прислуга не приветствует их как королевских детей  не  по  своей  воле.  Они
вынуждены считаться с тем, что короля больше не было,  а  следовательно,  не
было принца и принцессы, что все они граждане республики, а их остров Уайт -
территория кромвелевской Англии.
   Он спешился и за маленькой и  хрупкой  Элизабет  прошел  в  главную  залу
замка, подумав, что траурные одежды, которые сестра отказывалась снимать  со
времени смерти отца, свободно висят на ней. Последнее время  она  не  хотела
есть пищу, которую им готовили. Генри тоже попытался было не есть, но  голод
оказался сильнее, да и мистер Лавл убедительно объяснил, что, следуя примеру
Элизабет, он не в силах будет при случае оказать ей помощь.  Элизабет  почти
тут же отправилась спать; по ее просьбе ей разрешили переговорить перед сном
с братом.
   У Генри мурашки поползли по спине при виде  сосредоточенного  и  бледного
лица сестры.
   - Генри, - сказала она. - Чувствую, я долго не проживу. Я бы не хотела  в
тюрьме... В общем, если  наши  враги  не  отпускают  нас  к  сестре  Мэри  в
Голландию, лучшее, что мне остается, - это отправиться к отцу на небеса.
   - Не надо так говорить, - сказал Генри.
   - Смерть лучше той жизни, что нам уготована, Генри. Жить так - недостойно
отпрысков короля.
   - В один прекрасный день брат вернется в Англию и прогонит ко всем чертям
эту бестию Кромвеля.
   - Чарлз!.. - Элизабет повернулась к стене. - Боюсь, брату не хватает силы
духа отца.
   - Чарлз, - начал Генри и запнулся. - Но Чарлз  сейчас  король.  Все,  кто
остался ему предан, признали его королем.
   - Брат совсем не похож на отца, Генри. Боюсь, он не сможет жить так,  как
жил отец.
   - А может быть, так оно и лучше, если образ  жизни  отца  привел  его  на
эшафот?
   - Образ жизни отца! Как ты можешь говорить такие вещи! Не один лишь образ
жизни отца привел его на эшафот, его привели туда козни и преступления наших
врагов. Наш отец - святой, он - мученик.
   - Тогда, - серьезно сказал мальчуган, - если брат не  святой,  то  он  по
крайней мере не умрет как мученик.
   - Лучше умереть или жить в изгнании, чем поступиться королевской честью.
   - Но брат ни в чем не поступился своей честью.
   - Сейчас он в Шотландии.  Он  присоединился  к  пресвитерианам.  Он  стал
заложником шотландцев, дабы обрести королевство. Но ты  слишком  мал,  чтобы
понять... Я бы предпочла жить в бедности и изгнании.., да,  я  предпочла  бы
стать портнихой, чем предать отца.
   Генри был скорее готов радоваться, что брат не похож на  отца.  Он  лично
мало знал Чарлза, но много о нем слышал. Он видел, как при упоминании  имени
Чарлза на лицах людей загораются улыбки. У него сложился свой образ Чарлза -
высокий - в отца, вечно что-то напевающий и пожимающий плечами при получении
неприятных известий.  Генри  никогда  не  сомневался,  что  с  таким  братом
замечательно быть рядом. Такой человек едва ли стал бы сажать его на  колени
и  вести  разговоры  о  торжественных  обещаниях.  Чарлз  был  весельчак,  в
некотором роде грешник, однако люди любили его; не будучи таким правильным и
хорошим, как отец или сестра Элизабет, он был  человеком,  рядом  с  которым
хорошо.
   Элизабет положила худую руку на его запястье.
   - Генри, тебя все время заносит в сторону. Ты даже не пытаешься понять, о
чем я говорю. Вот мы сейчас в этом ужасном месте, может быть, именно в  этой
комнате ходил взад-вперед отец, размышляя о всех нас.., о матери, о братьях,
о сестрах - о всех нас, разбросанных по Англии, изгнанных из страны, где  мы
рождены, чтобы править. Генри, я не смогу жить в этом замке. Мне не  вынести
этих больших комнат, этих каменных стен и.., дух отца, витающий  здесь.  Мне
этого не вынести!
   - Элизабет, а вдруг нам удастся убежать?
   - Я скоро.., сбегу, Генри. Знаю, мне здесь недолго оставаться.  Еще  один
узник Кромвеля ускользнет от своего мучителя.
   - А вдруг нам удастся вырваться отсюда. Вдруг покажется корабль и  увезет
нас в Голландию. Я бы вновь переоделся в платье девочки и...
   Элизабет улыбнулась.
   - Ты обязательно это сделаешь, Генри. Обязательно сделаешь.
   - Но я без тебя не уеду. Ты должна быть со мной.
   - У меня  такое  ощущение,  что  тебе  придется  уезжать  одному,  Генри,
поскольку брать меня с собой уже не будет необходимости.
   Она отвернулась к стене, и он понял, что сестра плачет.
   Что пользы от слез, думал он. Что  толку  попусту  убиваться.  Чарлз,  по
слухам, всегда весел и не позволяет неприятностям омрачать его удовольствия.
Генри вновь, в который уже раз, до жути захотелось оказаться рядом с братом.
   Но тут же, осознав свою бессердечность, он взял руку сестры  и  поцеловал
ее.
   - Я никогда не брошу тебя, Элизабет, - сказал он. - Я буду  с  тобой  всю
жизнь. Она лишь улыбнулась.
   - Да хранит тебя Господь, Генри, - сказала она. - Всегда помни о том, что
тебе сказал отец, ладно?
   - Всегда буду помнить.
   - Даже если меня не  будет  рядом,  чтобы  напомнить  о  твоем  обещании,
хорошо?
   - Ты всегда будешь со мной, потому что я никогда не оставлю тебя.
   Она покачала головой, как  будто  знала  о  будущем  гораздо  больше,  и,
видимо, действительно знала: через  неделю  по  приезде  в  замок  Кэрисбрук
Элизабет настигла лихорадка и в сочетании с ее депрессией  и  стремлением  к
смерти сделала свое дело. Девочка умерла, и с этих  пор  в  замке  Кэрисбрук
остался всего один узник. Генри нашел выход из одиночества, целиком  уйдя  в
мир грез, и всегда предметом его мечтаний были его родные. Он воображал, как
каждый вечер перед сном мать приходит к нему  и  садится  у  кровати,  и  он
буквально чувствовал, как она целует его всякий раз перед сном.
   Однажды, сказал он себе, я буду с ними.  В  воссоединении  с  родными  он
видел теперь величайшее счастье жизни, и в  ожидании  этого  блаженного  дня
забывал, что он узник.

***

   Генриетта сидела в материнских апартаментах в Лувре со своей  наставницей
леди Мортон и училась правильно делать стежки,  когда  в  комнату  ворвалась
королева Генриетта-Мария. Анна Мортон в душе  обрадовалась,  что  это  всего
лишь урок шитья - Генриетта-Мария все с большим  подозрением  относилась  ко
всему, чему она учила принцессу, и впадала в ярость, стоило ей услышать хоть
слово, которое могло показаться ей проповедью "ереси".
   Но Генриетта-Мария явилась не для того,  чтобы  беседовать  с  дочерью  и
гувернанткой на предмет религии. Она ворвалась по-театральному эффектно, ибо
питала склонность к драматическим  эффектам.  Ее  черные  глаза  переполняли
слезы, она была небрежно одета, и  ее  дрожащая  миниатюрная  рука  выдавала
отчаяние больше, чем искаженное страданием лицо. Она казалась в этот  момент
воплощением несчастья.
   Она сразу же направилась к принцессе,  и  пока  Генриетта  опускалась  на
колени - к соблюдению этикета королева  в  изгнании  относилась  даже  более
придирчиво, чем во времена пребывания во дворце в  Уайтхолле,  -  она  взяла
дочь на руки и, разразившись рыданиями, прижала к себе ее лицо.
   Генриетта покорно терпела, ожидая, пока мать сама отпустит ее.  Ей  давно
уже казалось, что каждый день обязательно принесет очередную беду.  В  такие
минуты она еще более страстно стремилась к брату Чарлзу, который не принимал
близко к сердцу никакие беды - он лишь улыбался и  пожимал  плечами.  Именно
так хотелось Генриетте встречать невзгоды, если они когда-нибудь обрушатся и
на нее.
   В первый момент девочка испугалась, что несчастье  произошло  с  Чарлзом.
Тот, как ей было известно, находился в Шотландии. Мать  долго  бранилась  по
этому поводу, ее выводило из себя, что Чарлз уехал без ее согласия,  что  он
стал человеком, самостоятельно принимающим решения, и больше не был  прежним
мальчиком, нуждавшимся в ее руководстве.  "Его  отец  и  тот  слушался  моих
советов! - кричала она,  когда  он  уехал  в  Шотландию.  -  А  он  даже  не
собирается. А ведь Карл был человеком с опытом  управления  королевством.  А
тут мальчишка, которого теперь и в Англию-то обратно не пустят, и он  вместо
того, чтобы слушать, насмехается над материнскими советами".
   Генриетта про себя взмолилась, чтобы с Чарлзом ничего не случилось.
   - Дитя мое, - зарыдала Генриетта-Мария. - Ты  потеряла  сестру  Элизабет.
Мне только что принесли  новость,  что  она  умерла  от  лихорадки  в  замке
Кэрисбрук.
   Генриетта попыталась выглядеть озабоченной. Она ни разу не видела  сестру
и не испытывала к ней никаких чувств, и потому у нее камень свалился с плеч,
что беда произошла не с Чарлзом.
   - Дитя мое", девочка моя, - кричала королева. - Что будет со всеми  нами?
Там еще мой сын, мой малыш Генри. Он остался в этом  замке,  где  мучился  в
ожидании смерти его отец. Когда же я увижу моего сына Генри?  Долго  ли  ему
быть одному в окружении врагов? О, я, несчастнейшая из женщин! Где же теперь
мои дети? Или мне суждено потерять их, как я потеряла мужа?  Мой  сын  Чарлз
перестал обращать внимание на мать, он едет в Шотландию и принимает  условия
этих еретиков и, как говорят, убивает время на игру в кости и женщин.
   - Мама, - быстро спросила Генриетта, - что значит убивать время на игру в
кости и женщин?
   Королева, словно вспомнив о существовании дочери, стиснула ее так крепко,
что девочке показалось, будто ее хотят задушить.
   - Моя крошка.., моя драгоценная крошка! Хоть ты будешь спасена для Бога!
   - А как все-таки, Чарлз, и кости, и женщины?
   - Э-эй! Ты слишком ко многому прислушиваешься. Никогда не повторяй  того,
что услышишь. Леди Мортон, вы тоже  плачете.  И  все  из-за  моей  маленькой
Элизабет, моей бесценной дочери! Что теперь будет с нами, хотела бы я знать?
Что с нами будет?..
   - Мадам, я не сомневаюсь, что настанет день и король Карл II вернет  себе
королевство. В Англии много таких, кто жаждет увидеть его на троне.
   - Но он заключил этот пакт с пресвитерианами.
   - Может быть, это поможет ему утвердиться в самой Англии?
   - Но какой ценой, какой ценой? И моя малышка  Элизабет...  Умереть  такой
молодой! Мы строили столько планов после ее рождения, мой драгоценный Карл и
я! О, я, несчастнейшая из женщин! Отчего мне  не  дано  вновь  услышать  его
голос, видеть его рядом, делящего со мной бремя моих невзгод!..
   - У него и без того хватало невзгод в жизни,  мадам.  Было  бы  чрезмерно
нагружать на него еще и эту ношу.
   Генриетта-Мария топнула ногой.
   - Этого не случилось бы, будь он  жив.  Злодеи  убили  не  только  своего
законного короля, они убили и его дочь!
   - Мадам, какое горе!..
   - Вы говорите правду, Анна. Прошу вас подготовить  девочку  к  отъезду  в
Шайо. Мне нужно немедленно перебраться туда. Только там я найду  обстановку,
которая поможет мне укрепить  силу  духа  и  перенести  удары,  которые  без
передышки шлет на меня Господь.
   Принцесса повернулась к матери.
   - Мама, а нельзя мне остаться с Нэн?
   - Сокровище мое, я хочу, чтобы ты  была  рядом.  Ты  ведь  тоже  захочешь
оплакать сестру, правда ведь?
   - Я могу оплакать ее и здесь, мама. Нэн и я будем плакать вместе.
   Генриетта-Мария на мгновение позабыла про  свое  горе  и  бросила  резкий
взгляд на леди Мортон. Чему она учила крошку-принцессу, пока они были  одни?
Отец Сиприен сказал, что дитя задает слишком много вопросов. А  не  пора  ли
леди Мортон отправляться домой, у нее же есть и собственные  дети.  Мать  не
должна отдаляться от своей семьи, даже если причина тому - служба принцессе.
   - Нет, дитя, ты поедешь со мной в Шайо. Тебе тоже будет хорошо среди этих
тихих стен.
   - Мадам, -  сказала  леди  Мортон.  -  Если  вам  будет  угодно  оставить
принцессу под моей опекой... Генриетта-Мария сузила глаза.
   - Я уже объявила, что дочь едет со мной в Шайо, - жестко сказала  она.  -
Леди Мортон, вы преданно и верно служили мне. Я никогда не  забуду,  как  вы
привезли принцессу ко мне  во  Францию.  Святые  отблагодарят  вас  за  ваши
благодеяния. Но я боюсь, что мы чрезмерно злоупотребляем вашим  великодушием
и преданностью. Я не раз говорила дочери, что у вас есть собственные дети.
   Генриетта взглянула в лицо  гувернантки.  Леди  Мортон  чуть  покраснела.
Королева затронула ее больное место. Вот  уже  четыре  года  прошло  с  того
момента, когда она последний раз  видела  родных,  и  ей  страстно  хотелось
увидеть их, но она ни разу не  испросила  дозволения  вернуться  домой.  Она
ощущала, что ее долг - оставаться во Франции воевать с  отцом  Сиприеном  за
веру принцессы Генриетты.
   Королева и отец Сиприен решили сделать  из  девочки  католичку,  но  леди
Мортон знала о желании короля видеть дочь в лоне англиканской церкви.  Такое
решительное противодействие  королевы  воле  покойного  мужа,  которого  она
беспрерывно оплакивала, могло  бы  показаться  удивительным,  не  знай  леди
Мортон  натуры  Генриетты-Марии.  Королева-вдова  была  в   первую   очередь
католичка, и лишь потом - все остальное. Леди Мортон знала, что эта  женщина
способна ударить маленькую дочку, которую сейчас нежно ласкала,  стоило  той
хоть в чем-то проявить  равнодушие  к  католической  вере,  и  при  этом  не
испытывала никаких мук совести, ибо обладала способностью верить во все,  во
что хотела верить.
   Без сомнения, в словах королевы, адресованных гувернантке, таилась задняя
мысль. Уж не решила ли она отделаться  от  наставницы-протестантки?  Похоже,
дело обстоит именно так. Она  хотела  целиком  передать  дочь  в  руки  отца
Сиприена, так, чтобы под ногами не путалась еретичка. Генриетта-Мария готова
была проигнорировать героические заслуги Анны Мортон в спасении принцессы от
мятежников, позабыть клятвенные заверения о вечной благодарности,  ибо  речь
шла о святой  католической  церкви.  Генриетта-Мария  в  ярости  становилась
страшна как ураган, и леди Мортон пришлось выбирать,  что  же  правильнее  -
вернуться к родным детям или остаться рядом с принцессой.
   Королева  следила  за  ней   глазами-щелками,   пытаясь   угадать   мысли
гувернантки. Даже в этот час страданий  по  умершей  дочери  Элизабет  вдова
Карла I оставалась прежде всего борцом за душу Генриетты.
   - А теперь, - сказала королева,  -  мы  все  займемся  приготовлениями  к
отъезду в Шайо. Там  мы  будем  вместе  с  дочерью  скорбеть.  Леди  Мортон,
соберите принцессу. Вы, конечно же, не сможете поехать с нами.
   Принцессу увели. Девочка с тоской думала о строгостях  жизни  в  Шайо,  о
чопорных монахинях в черном облачении, вспоминала жесткий деревянный пол, на
котором подолгу приходилось стоять на коленях, холодные кельи и  бесконечный
звон колоколов. Да, а что, если Чарлз приедет, пока она там, и уедет, так  и
не повидавшись с ней?
   Она поделилась своими соображениями с Анной, и та сказала:
   - Но он же в Шотландии, и не может так скоро вернуться.  Вы,  разумеется,
уже вернетесь в Лувр, прежде чем он будет в состоянии приехать  туда.  Кроме
того...
   Анна смолкла, и Генриетта стала настаивать, чтобы она продолжила.
   - Так, ерунда, - сказала Анна. - Я, в общем-то, ничего не знаю.
   Генриетта топнула ногой - привычка, подхваченная у матери.
   - Я не разрешаю заговаривать со мной и прерываться! Вы часто так делаете.
Я хочу все знать. Все знать!
   Анна Мертон встала на колени так, чтобы лицо девочки  оказалось  напротив
ее лица. Генриетта увидела, что  она  почти  плачет,  и,  обвив  руками  шею
наставницы, поцеловала ее.
   - Анна, вы плачете из-за Элизабет?
   - Не только, моя милая девочка. Из-за нас всех.
   - Из-за нас всех? Но почему?
   - Потому что жизнь жестоко обошлась с нами.
   - Ты говоришь про своих детей в Англии?
   - Про них.., и про тебя... И  молюсь,  чтобы  мы  все  как  можно  скорее
оказались в Англии.
   - Ты думаешь, мы там окажемся?
   - Надеюсь, шотландцы помогут твоему брату  отвоевать  трон,  и  он  будет
коронован в Лондоне, и все вы вернетесь домой...
   Генриетта стиснула руки.
   - Я буду мечтать об этом, Анна. Все время, пока останусь в Шайо,  я  буду
мечтать об этом. Тогда, может быть, и время пройдет быстрее.
   Но пребывание в Шайо задержалось - пришли плохие вести.
   Принц Оранский, супруг старшей сестры Генриетты - Мэри, умер, и по  этому
поводу было пролито множество новых слез! Тщетно пыталась Генриетта  утешить
мать.
   - Но все это не настолько ужасно, мама, разве не так? По крайней мере, не
так плохо, как смерть Элизабет. Элизабет была моей родной  сестрой  и  твоей
дочерью, а принц всего лишь муж Мэри.
   - Дитя мое, тебе все