Это так, госпожа.
   Я пошла впереди, указывая дорогу, а они понесли моего мужа. Его поместили
в одну из спален. Вошла Элла, и я сказала:
   - Они привезли Люка  домой.  Он  тяжело  ранен.  Друзья  уложили  его  на
кровать. Один из них, покачав головой, промолвил:
   - Он потерял много сил, госпожа. Я заявила:
   - Нельзя терять время. Разбудите слуг. Нам нужна горячая вода.., бинты..,
я за всем прослежу.
   - Останься с ним, - сказала Элла. - Ты ему нужна. Остальным займусь я.
   На Эллу можно было положиться. Добрая, спокойная Элла!
   Люк протянул мне руку, и я взяла ее.
   - Люк, - прошептала я, - ты дома.  Ты  поправишься.  Я  тебя  выхожу.  Ты
останешься дома и не пойдешь больше на эту проклятую войну.
   - Хорошо... - прошептал он.
   - Тебе хорошо дома?
   - Хорошо с тобой, - пробормотал он. Я наклонилась к нему. Кожа у него  на
лбу была влажной и холодной.
   - Ты у нас быстро поправишься. Мы с Эллой будем ухаживать  за  тобой.  Он
закрыл глаза. Один из мужчин сказал мне:
   - Мы из-под  Марстон-Мура,  госпожа.  Там  мы  многих  потеряли.  Но  это
победа.., наша победа.., и победа Кромвеля.
   - Марстон-Мур!.. - вскрикнула я.
   - Да, долгонько нам пришлось добираться, но уж очень он  просил.  Сказал,
что обязательно должен увидеться с вами перед смертью.
   - Он не умрет, - сказала я, - мы вылечим его.  Они  ничего  не  отвечали,
печально глядя на меня. Только сняв с него камзол, мы  увидели,  как  ужасны
его раны. Элла, взглянув на меня, прошептала:
   - Такова воля Господня. Он боролся за дело, которое считал правым.
   Но  я  была  в  ярости  от  того,  что  мужчины  уничтожают  друг   друга
смертоносным оружием, в то время как им  даны  мозги,  чтобы  рассуждать,  и
языки, чтобы объясняться между собой.
   - Я спасу его! - закричала  я.  -  Спасу!  Казалось,  будто  я  погрозила
кулаком судьбе и самому Богу. Я не подчинюсь Его  воле.  Я  не  позволю  Ему
забрать Люка, потому что глупо забирать такую молодую жизнь.
   Но я была просто дурой, ибо сражаться с законами природы невозможно.
   Я осталась рядом с Люком, поскольку мое  присутствие  было  единственным,
что могло хоть как-то облегчить его страдания, а Элла, хорошо знавшая своего
брата, оставила нас вдвоем.
   В агонии он говорил слегка бессвязно, беспорядочно, но я понимала, что он
хочет сказать.
   - Мы побеждаем... Это  войдет  в  историю...  Битва  при  Марстон-Муре...
Кромвель..,  победа..,  конец  власти  зла...   Берсаба..,   любовь   моя...
Берсаба...
   - Да, Люк. Я здесь. Я всегда буду рядом, пока нужна тебе.
   - Нам было хорошо.., правда? Я тихо прошептала ему на ухо:
   - Да, нам было хорошо.
   - Наш мальчик, маленький Лукас. Люби его...
   - Он мой сын, Люк.., мой и твой.
   - Такое счастье... Быть может, это грех...
   - Ни в коем случае! - горячо воскликнула я. - Как это может быть  грехом,
если это подарило нам Лукаса?
   Он улыбнулся.
   - Наше дело победило, -  сказал  он.  -  Это  стоило..,  всего..,  а  ты,
Берсаба...
   - Да, Люк, я здесь.
   - Я любил тебя. Возможно, это было не правильно...
   - Это было правильно.., очень правильно. Я тоже люблю тебя, Люк.
   - Останься со мной, - сказал он. И я осталась рядом с ним до конца.

***

   Итак, я стала вдовой, и моя ненависть к войне  увеличилась.  Видимо,  мои
чувства к мужу были очень глубокими, поскольку я была вне себя от горя.
   Какая разница, кто победит, лишь бы все это кончилось...
   Я оплакивала Люка и думала о Ричарде,  который  находился  в  самой  гуще
схватки.
   Разделить со мной горе приехала Анжелет.
   - Бедная, бедная моя Берсаба. Я так тебя  понимаю.  Ты  же  знаешь,  есть
Ричард...
   - Да, - с иронией подхватила я, - есть Ричард.
   - Но мы не должны показывать детям наше горе. И она была права.  В  детях
было наше спасение.  Для  бедняжки  Эллы  все  случившееся  стало,  конечно,
ужасной трагедией. Она любила брата, вместе с которым прожила всю жизнь.  Но
ее поддерживала вера в правоту дела, за которое он погиб.
   - Он потерял жизнь в битве при Марстон-Муре, - сказала она, - но  потерял
ее в борьбе за правое дело, а эта битва была решающей.
   Я подумала: "А Ричард? Что с Ричардом?"

***

   Анжелет пригласила нас в гости на Рождество, но я не хотела ехать: нельзя
же было просить Эллу провести праздник под крышей дома одного из  роялистов,
одного из тех, кто убил ее брата.
   - А ты, Берсаба? - спросила Анжелет.
   - Я не поддерживаю ни тех, ни других, - ответила я, - и  ты  мне  сестра.
Мне интересны люди, а не идеи. Не сомневаюсь, что у обеих сторон есть  масса
недостатков, и кто бы ни победил, нам нечего надеяться на  Утопию.  Даже  не
знаю, что бы я предпочла: слабое правление короля или строгости  парламента.
Видимо, все-таки первое, поскольку я не пуританка. Но пока не  попробуешь  -
не узнаешь наверняка. Нет, я хочу  одного  -  окончания  этой  бессмысленной
войны, этой междоусобицы.
   - Да, Берсаба, ты права. Ты всегда права. Ты очень умна. Хорошо бы, чтобы
власть имущие прислушались к твоим словам.
   Я рассмеялась:
   - Нет, я такая же глупая, как все. Я предложила  ей  приехать  к  нам  на
Рождество и пообещала, что позже, когда настанет весна, я на несколько  дней
приеду в Фар-Фламстед и  возьму  с  собой  детей  и  Феб,  а  значит,  и  ее
маленького Томаса - в такие времена не стоит разлучаться, даже если есть  на
кого оставить ребенка.
   - Тебе надо завести другую горничную,  ведь  у  Феб  теперь  есть  муж  и
ребенок, - посоветовала Анжелет.
   - Никто не сможет заменить мне Феб. Я буду удерживать ее до тех пор, пока
это возможно. Дети будут рады поездке в Фар-Фламстед. По-моему,  они  растут
маленькими роялистами.
   Ричард приехал домой в мае. Я с ним не виделась,  да  и  пробыл  он  дома
всего несколько дней. После его отъезда Анжелет приехала к нам. Она сияла от
радости, вызванной его визитом.
   - Я не пригласила тебя в гости, Берсаба, - сказала она, - но  обязательно
сделала бы это, если бы Ричард мог остаться подольше.  Его  дела  плохи.  Он
говорит, что положение королевской армии критическое. Люди вроде Фэйрфакса и
Кромвеля готовят своих сторонников в солдаты, и религиозное рвение  дает  им
то, чего не хватает профессиональным военным. Так  он  и  сказал.  Когда  ты
приедешь в Фламстед? Ты же обещала привезти детей, помнишь?
   Мы обговорили детали, и через несколько дней я с детьми и Феб отправилась
в Фар-Фламстед.

***

   Мы все находились в розарии, когда туда вбежал один из слуг. У него  было
такое выражение лица, что еще до того, как он открыл рот, я поняла:  на  нас
обрушилась новая беда.
   Он воскликнул:
   - Здесь один из работников Лонгриджа, госпожа. Он говорит ужасные вещи.
   Я предчувствовала, что что-то произойдет. В моей памяти еще жива была  та
ночь, когда в дом внесли умирающего Люка. Я знала, что случиться  может  все
что угодно и надо быть готовой к худшему. Теперь было  ясно,  что  на  ферме
произошло несчастье, и я возблагодарила Бога за то, что мои дети находятся в
безопасности во Фламстеде.
   Прибывшего мужчину я сразу узнала. Это был наш батрак Джек Требл.
   Увидев меня, он закричал:
   - Они пришли, хозяйка. Они были на ферме  и  все  разрушили,  хозяйка.  Я
спрятался и убежал. Все кончено, хозяйка.., все кончено...
   - Успокойся, Джек, - сказала я, - расскажи, что случилось.
   - Это были "кавалеры",  хозяйка.  Они  приехали,  и  я  слышал,  как  они
кричали, что это, мол, дом Люка Лонгриджа, который писал  памфлеты,  и  надо
его проучить.
   - О, Господи! - невольно воскликнула я. - Он уже получил свой урок.
   - Да, я думаю, они это знали, хозяйка. Они там  все  разрушили..,  а  эти
все.., кто хотел остановить их.., они мертвые...
   - А миссис Лонгридж?
   - Да я и не знаю, хозяйка. Я там спрятался в кустах.., лег на землю и  не
шевелился.., кто знает, что они сделают, если найдут. Я и не шевелился. Я их
слышал... Шум страшный и крик, хозяйка.  Они  всех  поубивали,  кто  пытался
ферму защищать. Небось, теперь уже уехали. Это с утра сегодня было... Я  там
лежал добрых полчаса, хозяйка, не смел вылезти: вдруг, думаю, увидят меня  и
прикончат. А после пошел сюда.., пешком. Лошадей не  осталось.  Лошадей  они
всех забрали... Все забрали, что могли унести.
   - Я возвращаюсь, - решительно заявила я. Анжелет подошла ко мне.
   - Нет, - сказала она, - ты не должна возвращаться. Вдруг они еще там?
   - Я еду, - настаивала я, - мне нужно найти Эллу.  Они  пытались  удержать
меня. Бедняжка Феб была в панике. Там оставался ее Томас Греер.
   - Почему он не пришел вместе  с  Джеком  Треблом?  -  спрашивала  она,  и
трагический ответ напрашивался сам собой.
   Я твердо решила одно, я отправляюсь в Лонгридж.
   Анжелет потребовала, чтобы я взяла ее с собой. Я не смогла разубедить ее,
так что мы поехали вместе, прихватив с собой двух конюхов.
   Перед нами предстала картина опустошения. Неужели это  ферма  Лонгриджей?
Да, дом стоял на месте, как бы бросая  вызов  врагу,  но  приблизившись,  мы
увидели страшный разгром. Перед домом лежали два тела  работников  фермы;  я
узнала в одном из них Томаса Греера и тут же бросилась к нему. Он был мертв.
Бедная, бедная Феб!
   Элла лежала на полу среди разбросанных в беспорядке вещей. В руке  у  нее
был зажат топор. Должно быть, она пыталась защитить свой дом. Бедная храбрая
Элла! Как беспомощна была она перед этими солдатами!
   Бочонок эля был опрокинут, и его содержимое вылилось на  пол.  "Кавалеры"
сломали все,  что  смогли,  даже  вывернули  потолочные  балки.  Лишь  стены
остались целыми.
   Я стояла на коленях возле Эллы, и во мне вскипал бешеный гнев и ненависть
ко всем тем, кто убил вначале Люка, а потом Эллу. Я была по горло сыта  этим
конфликтом.
   - Никакие цели не должны достигаться такими средствами! -  кричала  я,  и
мне становилось дурно от боли и гнева.
   Наверх подняться было невозможно, потому что они разломали и лестницу.  В
потолке образовалась дыра, сквозь которую высовывалась ножка  кровати.  Дом,
служивший нескольким поколениям Лонгриджей, был разрушен в один день.
   Анжелет стояла рядом, и по ее щекам струились слезы.
   - Берсаба, милая моя сестра,  -  всхлипывала  она.  Я  обняла  ее,  чтобы
утешить, но она продолжала рыдать, а я смотрела  на  свой  разрушенный  дом.
Потом я сказала:
   - Дети в безопасности. Будем радоваться хотя бы этому. Мой муж убит,  его
сестра убита, мой дом в руинах, но я благодарю Тебя,  милосердный  Боже,  за
то, что Ты оставил мне детей.
   - Не богохульствуй, Берсаба.
   - Нет! - закричала я. - Я что, должна стоять здесь и благодарить Бога  за
его милосердие? У меня недавно убили мужа, ты это понимаешь?
   - Ты всегда сердишься, когда у тебя горе.
   - Как все это жестоко! Ты понимаешь, Анжелет, я потеряла мужа. Я потеряла
свой дом... Я потеряла слишком многое из того, что любила.
   - У тебя есть я, Берсаба, - сказала она, - и пока я здесь, у тебя  всегда
будет дом.
   Я повернулась к ней и, по-моему, тоже плакала, не сознавая этого.
   Анжелет сказала:
   - Пойдем, моя милая сестра, пойдем со мной. Я хочу забрать тебя  к  себе.
Мой дом будет твоим домом. Мы  никогда  не  расстанемся,  пока  ты  сама  не
захочешь.
   Она увела меня оттуда, и мы вместе вернулись в Фар-Фламстед.
   Когда мы переступали порог, она сказала:
   - О, как это жестоко.., жестоко. И я твердо ответила:
   - Это война.

Часть пятая

АНЖЕЛЕТ

СТРАХ В ДОМЕ

   Вчера Берсаба вернулась, чтобы опять жить вместе с нами в  Фар-Фламстеде.
Я все время вспоминаю разграбленную ферму и выражение ее глаз, когда  она  с
такой горечью говорила о свалившихся на нее несчастьях. Бедная моя  Берсаба!
Видимо, она действительно любила Люка. Я часто сомневалась в этом,  их  брак
казался мне таким нелепым...
   Люк сильно любил ее. Однажды он сказал мне:
   "Когда Берсаба входит в комнату, в ней становится  светло".  Я  понимала,
что он имеет в виду. Не думаю, чтобы он  мог  точнее  выразиться,  говоря  о
своей любви к ней.
   Мне кажется, что не  бывает  событий  совсем  плохих.  Даже  после  всего
случившегося у нас остались милые малыши -  Арабелла,  Лукас  и  Томас,  сын
бедняжки Феб. Мне нравится наблюдать, как они с криками бегают по саду.  Это
должно исцелить сердечные раны Берсабы.
   Я так рада тому, что она здесь. Этот дом временами пугает меня  и  всегда
пугал. Когда приехала Берсаба, я перестала бояться. Вскоре  она  уехала,  но
недалеко, и мы часто могли встречаться. Теперь она вновь здесь,  и  уже  это
одно меня радует.
   В этом доме всегда было что-то пугающее. Вот, например, замок.  При  виде
окружающих его стен на ум приходят разные мысли. Никогда мне не забыть  того
ночного кошмара. Я была убеждена, что  видела  там  лицо  человека,  но  все
твердили, что это страшный сон, и постепенно я сама в это поверила.
   Тем не менее я пришла к выводу, что в замке что-то прячут, и чем больше я
думала  об  этом,  тем  больше  мне  становилось  не  по  себе.  Я  пыталась
расспрашивать Ричарда, но он начинал раздражаться и говорил, что там  опасно
и именно поэтому он обнес замок высокой стеной. Иногда  мне  хотелось  опять
заговорить с ним об этом, но я не решалась.
   Теперь у меня есть тайна, о которой я никому  не  говорю,  даже  Берсабе,
хотя думаю, что сейчас, когда она живет здесь, ей все равно удастся выпытать
мою тайну. Впрочем, мне даже хотелось бы этого.
   Дело в том, что у меня, возможно, будет ребенок. Когда Ричард в последний
раз приезжал сюда и мы были вместе, я молилась о том, чтобы у меня  появился
ребенок, и мне кажется, молитвы мои были услышаны.
   Если это так, то все будет по-другому. Когда  я  вижу  Берсабу  и  Феб  с
детьми, я им завидую. Я готова отдать за ребенка все.
   Я уверена, что Ричард тоже этого хочет. Возможно, тогда  отношения  между
нами будут складываться иначе. Я ведь никогда по-настоящему не понимала его.
Он никогда не был близок со мной так, как были близки  Люк  и  Берсаба.  Она
любила поддразнивать мужа, высмеивая священные для него понятия,  спорила  с
ним, вроде бы даже искала ссоры - и это, видимо, нравилось ему, что казалось
мне странным, но доказывало близость их отношений. Конечно, я  не  умею  так
жонглировать словами, как она. А уж когда Люк  сказал  о  том,  что  Берсаба
освещает собой комнату, я ясно поняла, что она значит для него.
   Потеря мужа стала для  нее  ужасной  трагедией,  но  все-таки,  о  чем  я
постоянно напоминала ей, у нее остались дети.
   А теперь, судя по всему, и у меня будет ребенок.
   Какое-то странное предчувствие заставляет меня держать  это  в  тайне.  У
меня действительно бывают странные фантазии. Я думаю, во всем  виноват  этот
дом, потому что в Тристане со мной  не  бывало  ничего  подобного.  Когда  я
захожу в комнату Замка, мне кажется, что я чувствую там присутствие Магдален
и ее дружеское расположение ко мне. Я не слышу голосов - это, по-моему,  уже
полное безумие, но у меня появляется какая-то уверенность, и когда я  как-то
раз сидела там за рукоделием (именно тогда  я  впервые  почувствовала,  что,
вероятно, забеременела), мне показалось, что Магдален рядом со мной.
   "Держи это в секрете, - словно говорила она. - Держи это в тайне  до  тех
пор, пока сможешь".
   То же  ощущение  появлялось  у  меня  в  домашней  церкви.  Признаюсь,  я
частенько посещала церковь. Я говорила себе,  что  хожу  туда  молиться,  но
ходила не только за этим. Меня туда тянуло. Впервые войдя в это помещение, я
почувствовала одновременно и отвращение и влечение. Там очень  холодно.  Мэг
объясняет это тем, что в церкви  каменный  пол.  Но  мне  кажется,  что  это
какой-то особый холод, который и притягивает меня, и отталкивает.
   Именно в тот момент, когда я опустилась на колени перед алтарем,  у  меня
появилось глубокое убеждение:
   "Подожди.., не говори никому. Храни свою тайну как можно дольше".
   Очень трудно держать в секрете то, о чем хочется  в  восторге  кричать  с
башни, но столь сильным было это убеждение, что я продолжаю молчать.., пока.
***

   Берсаба уже неделю живет в  Фар-Фламстеде.  Я  думаю,  что  Ричард  будет
доволен, когда вернется. Конечно, он поймет, что  я  просто  вынуждена  была
привезти ее сюда, ведь она потеряла свой дом. Да и  вообще  это  должно  ему
понравиться. Когда она здесь, он выглядит совсем другим. Ему очень нравились
эти  военные  игры,  и  ее  тактические   приемы,   конечно,   возмутительно
неграмотные, веселили его. Не  думаю,  что  у  него  возникали  какие-нибудь
возражения и против того,  что  она  иногда  обыгрывала  его  в  шахматы.  Я
наблюдала за ним во время игры и видела, как на его щеках появляется  легкий
румянец и как он время от времени посматривает на нее.
   Вскоре после приезда Берсабы  мы  получили  весточку  от  мамы.  Гонец  с
письмами приехал на ферму и, обнаружив,  что  она  разрушена,  отправился  в
Фламстед. Я очень обрадовалась тому, что  письма  добрались  до  нас.  Можно
представить, что подумала бы мама, если бы гонец,  вернувшись,  сообщил  ей,
как выглядит ферма Лонгриджей.
   Она писала, что в западных графствах относительно тихо. Она очень  хотела
бы быть вместе с нами. В такие времена семьям  лучше  держаться  вместе.  Ее
интересовало, как дела у детишек. Она мечтала увидеть их, но  одна  мысль  о
том, что мы попытаемся в такое время пересечь страну, наполняет  ее  ужасом.
Мы должны понимать, как она беспокоится, и при первой возможности послать ей
весточку.
   Мы тут же написали ей, сообщив о несчастье, постигшем Берсабу.  О  смерти
Люка она уже знала. Ей будет легче, когда она узнает, что теперь мы вместе.
   После отъезда гонца мы долго вспоминали наш дом, наших близких,  а  когда
мы разошлись по своим комнатам, я выяснила, что прислуживать  мне  будет  не
Мэг, а Грейс.
   - У Мэг болит  голова,  госпожа,  -  объяснила  Грейс.  -  Я  взялась  ее
заменить.
   - Бедная Мэг. Ей нужно попросить лекарство у миссис Черри.
   - Она попросит, если ей станет хуже.  Я  ей  говорю:  ужасно,  что  такое
случилось с госпожой Лонгридж, но хорошо, что теперь она будет при вас.
   - Да. Я рада тому, что смогу ее утешить. Сестра сильно страдает.
   - И вам тоже будет хорошо, что она  рядом,  когда  ваше  время  подойдет,
госпожа.
   Грейс внимательно смотрела на меня, и я почувствовала, что краснею.
   - Когда.., подойдет время... - глупо повторила я.
   - Ну, я могу и ошибаться, но не думаю, что это так.  Я  знаю  признаки...
Можно сказать, оно уже при вас.
   - Ты.., знаешь?
   Грейс медленно кивнула.
   Моя тайна была разоблачена.

***

   Я решила, что первой расскажу об этом Берсабе. Так я и сделала. Некоторое
время она молчала, а потом сказала:
   - Значит, это после его приезда в мае. Я кивнула и заметила,  что  уголки
ее губ опустились, а на лице появилось почти сердитое выражение.  Я  ощутила
сострадание к сестре, решив, что она опять вспомнила о Люке.
   Потом она улыбнулась и сказала:
   - На этот раз ты должна вести себя осторожно, Анжелет.
   - Я знаю.
   - Думаю, у тебя будет мальчик, -  предположила  Берсаба,  -  Ричарду  это
понравится.
   Потом она стала рассказывать, как ждала рождения Арабеллы и Лукаса, и это
было мне приятно. Я была довольна тем, что  теперь  ее  будет  занимать  мое
состояние и она отвлечется от воспоминаний об ужасной трагедии.
   Из-за этой войны в доме осталось совсем мало слуг - только супруги Черри,
Джессон,  Мэг  и  Грейс.  Джессон  управлялся  на  конюшне  с  помощью  двух
подростков из соседней деревни. Они были слишком молоды для того,  чтобы  их
забрали в армию, но я чувствовала, что если война будет продолжаться, то  мы
останемся и без них.
   Отношения между нами изменились. Мы все сблизились, и миссис Черри  стала
скорее старшей подругой,  чем  служанкой.  Возможно,  это  случилось  еще  и
потому,  что  идеи   роялистов   рушились,   многие   предсказывали   победу
парламентаристов, и все это выравнивало социальные различия.
   Однажды она во