шляпку с более светлым синим пером.
   В этот момент вспышка молнии осветила комнату, и я ясно  увидела  их:
Карлотту и Мэтью. Они лежали на постели, обнаженные, тела их сплелись...
   Я взглянула и отвернулась:  мне  стало  нехорошо.  Я  не  знала,  что
делать, что думать. Было невыносимо думать о том, что я видела,  о  том,
что это значило. Все во мне противилось этому, меня тошнило.
   Я не понимала, куда бегу, не чувствовала, что меня поливает дождем. Я
оказалась у ворот. Где спрятаться? Где побыть  одной,  наедине  с  моими
мыслями? Там.., у могилы Бэлл.
   Я перелезла через ворота и побрела по листьям, потом упала на землю у
разрытого участка. Я лежала там и старалась не думать о сцене в спальне.
   Было темно. Дождь все еще шел, но теперь он был не таким  сильным.  Я
чувствовала себя ошеломленной и растерянной, не понимала, где  нахожусь,
потом вспомнила. Я - в лесу, Бэлл - убита и в  спальне  Эндерби-холла  я
видела нечто такое, что никогда не смогу забыть. Мой отец.., моя мать..,
моя сестра;.:
   Для меня было невыносимо быть с ними. Я хотела побыть одна, наедине с
собой, здесь, в "запретном лесу".
   Мысли мои перепутались. Возможно, это было оттого, что мне  казалось,
будто вокруг меня  пляшут  блуждающие  огни  и  хотят,  чтобы  я  к  ним
присоединилась.  Я  их  не  боялась,  теперь  я  понимала,   что   такое
человеческое горе. Мне хотелось отгородиться от всего мира.
   - Ничего, ничего! - шептала я. - Пусть так будет всегда!

***

   После той ночи прошло много времени, прежде чем я вновь начала писать
свой дневник. Меня нашли утром. Это отец отправился в лес искать меня  и
принес домой. Томтит, чувствуя что-то неладное, поздно  ночью  вышел  из
сарая и вернулся в  Довер-хаус.  К  тому  времени  обо  мне  уже  начали
волноваться,  а  когда  конь  вернулся  один,  все  были  вне  себя   от
беспокойства.
   Потом они искали.., всю ночь, в бурю и дождь...
   У меня начался жар, и я была при смерти. Целый месяц я  оставалась  в
постели. Мама выхаживала меня со всей любовью и  нежностью,  на  которую
была способна. Меня не расспрашивали. Я была слишком больна для этого.
   Прошло больше трех месяцев, пока я узнала,  что  Пилкингтоны  уехали.
Говорили, что Элизабет надоела деревня и она  отправилась  в  Лондон,  а
Грассленд решила продать. Мэтью уехал примерно через  неделю  после  той
ужасной ночи.
   Мои конечности были сведены даже после того, как  прошла  горячка,  и
долгое время мне было больно двигать руками. Как предана была мне  мать,
как нежен был со мной отец! Я поняла, что по-прежнему люблю  его,  и  мы
никогда не говорили о Бэлл. Думаю, он понял, что я  пошла  искать  Бэлл,
понял, чего я боялась, найдя меня там.
   Карлотта не пришла меня проведать. - В начале твоей болезни она долго
была здесь, - говорила мать. - Она так беспокоилась о тебе и  не  уехала
до тех пор, пока не узнала, что ты начала выздоравливать. Я  никогда  не
видела, чтобы Карлотта  так  волновалась!  Потом,  конечно,  она  уехала
домой. Когда ты достаточно поправишься, мы поедем в Эйот Аббас.
   Иногда мне казалось, что я никогда не  выздоровею  Временами  боли  в
конечностях были мучительны, и их сводило, когда я пыталась ходить,  так
что я быстро уставала.
   Мать читала мне, папа играл со мной в шахматы. Они старались показать
мне, что я их самый любимый ребенок.
   Так шло время.

Часть третья

КАРЛОТТА

ДОБРОВОЛЬНОЕ ПОХИЩЕНИЕ

   Долгое время мне казалось, что я  никогда  не  забуду  того  момента,
когда во время сильной бури моя сестра Дама-рис  открыла  дверь  Красной
комнаты и увидела меня с Мэтью Пилкингтоном. Это была странная сцена, со
вспышкой молнии, осветившей нас. Мы были пойманы так  явно,  что  правду
нельзя было скрыть. Должно быть, я  показалась  ей  страшной  грешницей,
неверной женой, которую застали во время прелюбодеяния. Я никогда ничего
не смогу объяснить Дамарис, она такая хорошая, а я такая мерзкая, хотя я
и не верю в то, что живой человек может быть исключительно  хорошим  или
абсолютно плохим. Должно быть, даже во мне есть что-то  хорошее,  потому
что я страшно мучилась, раскаиваясь в ту ночь, когда она пропала.  Когда
ее конь вернулся домой без нее, я сходила с  ума  от  беспокойства,  всю
ночь мучилась от страха, и во мне  возникло  такое  отвращение  к  себе,
какого я прежде не знала. Я даже молилась:
   - Все.., все, что угодно, сделаю, только пусть она вернется домой.
   Потом она нашлась. Я никогда не  забуду  то  невероятное  облегчение,
которое испытала, когда отец принес Дамарис домой.
   Мы с мамой бросились к ней, сняли ее мокрую, Грязную одежду. Она была
очень слаба, у нее был жар, она бредила. Мы уложили ее в постель, пришел
доктор. Она была очень больна, и несколько недель мы не  знали,  выживет
ли Я не уехала  из  Довер-хауса,  пока  не  убедилась,  что  она  начала
поправляться У меня было много времени для размышлений, - пока я  сидела
у постели Дамарис, давая матери возможность отдохнуть, потому  что  мать
не разрешала оставлять ее одну ни днем ни ночью. Страстно  желая,  чтобы
ей стало лучше, я страшилась того  момента,  когда  она  откроет  глаза,
посмотрит на меня и вспомнит.
   Впервые в жизни я презирала себя. Прежде я всегда находила оправдания
для своего поведения, теперь мне трудно было это сделать, я ведь знала о
ее чувстве к Мэтью Пилкингтону. Милая Дамарис, она была  так  невинна  и
так явно влюблена! Я могла представить ее романтические фантазии,  столь
далекие от реальности.
   Сидя у ее постели, я обычно представляла себя  объясняющейся  с  нею,
пытающейся дать ей понять, что за события привели к сцене в  спальне.  Я
никогда не  смогла  бы  ей  объяснить  свою  натуру,  которая  настолько
отличалась от ее, насколько это вообще возможно.
   Я воображала, что говорю ей. Дамарис, я  страстная  женщина.  В  моей
натуре есть инстинкты, которые требуют удовлетворения В какой-то момент,
когда я нахожусь в чьем-то обществе, я ощущаю чувство, и с этого момента
я уже не Владею собой. Я не одна такая Тебе  повезло,  Дамарис,  что  ты
всегда можешь управлять своими чувствами. В любом случае у тебя  никогда
не будет таких страстных желаний, ты можешь назвать их животными. Они  и
впрямь таковы. Это похоже на неожиданно возникающее пламя, которое нужно
потушить. Нет," ты не поймешь! Я все лучше и лучше познаю себя,  у  меня
всегда будут любовники, замужество ничего не меняет. Я встречала мужчин,
одержимых такими желаниями... Таким был Бо, другим был  похитивший  меня
якобит. Да и Мэтью тоже, но с Мэтью было иначе...
   Нет, не следует ничего объяснять Дамарис. Даже если бы я  попыталась,
она бы не поняла. Я вспомнила тот день, когда приехала в  Довер-хаус.  Я
спускалась в холл и увидела Мэтью и Дамарис. На  мгновение  я  подумала,
что это Бо. Возможно, это произошло из-за его костюма и  исходившего  от
него легкого запаха мускуса. Позже он сказал мне,  что  держит  белье  в
сундуке, пропахшем мускусом.
   В тот момент я подумала, что это был Бо. Мы пристально смотрели  друг
на друга. Позже он сказал:
   - Я не мог отвести глаз. Мне казалось, что ты - игра  воображения,  я
никогда не видел такой красавицы!
   Я принимала комплименты, они мне никогда не надоедали.
   Когда я подошла ближе, я поняла, что это  было  мимолетное  сходство,
вызванное стилем  одежды  и  запахом  мускуса.  Ничто  так  не  вызывает
воспоминания, как запах. Так или иначе, но с  первого  же  мгновения  мы
заинтересовались друг другом.
   В первый же вечер мне стало ясно, что он безумно влюбился. В нем было
нечто невинное, что отличало его  от  мужчин,  которых  я  знала.  Бо  и
Хессенфилд были авантюристами, пиратами - мужчины этого типа  возбуждают
меня больше, чем другие. Бенджи  относился  к  типу  добрых  и  надежных
людей, он был бы прекрасным мужем для хорошей женщины. Увы, я  такой  не
была! Но Мэтью Пилкингтон был другим, он был способен на страсть, в этом
нет сомнений, но он  был  невинным  и  неопытным.  Я  никогда  не  могла
провести Бо или Хессенфилда, но всегда пыталась,  и  эта  игра  увлекала
меня, вот почему мне их так не хватало.
   Я могла управлять Мэтью Пилкингтоном, могла приказывать ему. Я знала,
что, когда бы я не пожелала, он всегда был бы моим. Его восхищение  или,
точнее, обожание доставляло мне удовольствие, мне никогда  не  надоедало
поклонение моей красоте. Итак, мы собирались покататься верхом. Когда мы
уже собирались уезжать, вышла Дамарис. Мэтью просил ее присоединиться  к
нам, и я не могла не посмеяться над тем облегчением, которое он испытал,
когда она отказалась. "Бедная Дамарис, - подумала я, - она считает,  что
влюблена в него! Она еще совсем  ребенок,  детская  любовь,  однако  это
полезный опыт для нее".
   Мы ездили вместе верхом, иногда заходили  в  харчевню,  чтобы  выпить
кружку эля и закусить горячим, свежевыпеченным ржаным  хлебом  и  куском
холодного бекона. Чувство Мэтью ко мне заметно росло. Когда  он  помогал
мне сесть на  лошадь,  ему  ужасно  не  хотелось  отпускать  меня,  и  я
наклонилась и легонько поцеловала его в лоб. Казалось, это  воспламенило
нас обоих. На меня нахлынули воспоминания о Бо. Я думала, что забыла его
и Хессенфилда, который дал мне возможность  многое  узнать  о  нем.  Но,
кажется, я не забыла Бо, потому что, когда бы я не приезжала в  Эндерби,
я вспоминала о наших с ним встречах здесь.
   У меня в голове прочно засела мысль, что  Мэтью  и  Бо  похожи,  и  я
хотела доказать  себе,  что  забыла  Бо,  даже  если  не  смогла  забыть
Хессенфилда.
   Некоторое время  мы  ездили  верхом,  потом  я  предложила  привязать
лошадей и посидеть у ручья. Мы так и сделали. Мне хотелось, чтобы  Мэтью
обнял меня, но я еще не решила, как далеко мы можем зайти.  По-своему  я
любила Бенджи,  но  мое  чувство  к  нему  отличалось  от  того,  что  я
испытывала к Бо и  Хессенфилду.  Бенджи  был  хорошим  мужем,  мягким  и
нежным, но он не мог удовлетворить мою потребность  в  неистовой  бурной
страсти, которую могли мне дать только такие люди, как Бо и Хессенфилд.
   Я не изменяла Бенджи.., пока. Я поняла, что  это  происходило  только
потому, что не было случая. Неожиданно я страстно возжелала, чтобы Мэтью
Пилкингтон стал моим любовником. Для  этого  было  несколько  причин.  Я
испытывала потребность в таких запретных приключениях,  которые  были  у
меня с Бо и Хессенфилдом. Мне кажется, я нуждалась во властном  мужчине,
который сумел бы держать меня в руках: Бо смеялся над моей невинностью и
намеренно лишил меня девственности, Хессенфилд ясно дал  понять,  что  у
меня нет выбора... Подобная ситуация испугала бы любого человека,  вроде
моей доброй маленькой сестрички Дамарис, но она лишь приятно  возбуждала
меня.
   Мы сидели рядом на траве. Я положила свою руку поверх  руки  Мэтью  и
сказала ему:
   - Странно, но когда я впервые увидела вас, я подумала, что  встречала
вас прежде.., на одно мгновение, когда вы стояли в холле.
   - А я не мог поверить, что вы не плод моего  воображения,  -  ответил
он.
   - Однажды я встречалась с вашей матерью... Это было  некоторое  время
назад. Сейчас я плохо ее помню.., за  исключением  того,  что  она  была
красива, элегантна, и у нее были густые рыжие волосы.
   - Она очень гордится своими волосами. Я расскажу ей  о  том,  что  вы
находите ее красивой и элегантной, это доставит ей удовольствие.
   - Я надеюсь, что она не расстроилась из-за  того,  что  я  решила  не
продавать Эндерби?
   - Я думаю, что она поняла. Теперь у нее есть Грассленд, и она  вполне
удовлетворена им. Это более светлый дом, чем Эндерби.
   - Вы видели Эндерби?
   - Я приходил с матерью, когда она собиралась его купить.  У  нее  был
ключ, и она показала мне дом.
   Я вдруг поняла. Конечно, я чувствовала запах мускуса. Он был довольно
стойким и долго держался после того, как  пользовавшийся  этим  ароматом
человек ушел. А пуговица, про которую я думала, что она принадлежит  Бо,
конечно,  она  принадлежала  Мэтью,  Ну  конечно,  просто   существовали
одинаковые пуговицы, даже такие ценные, как та, которую я нашла.
   Тайна прояснилась. Я чуть не сказала ему,  что  из-за  того,  что  он
побывал в Эндерби, а я думала, что это был некто другой, я и  решила  не
продавать дом.
   Но для этого еще будет время. Я старалась привлечь его.  Несмотря  на
то что он не был так уж похож на Бо, у него был совсем другой  характер,
при виде него мною овладевали воспоминания, и, когда я была с Мэтью,  Бо
казался мне ближе, чем когда-либо.
   Когда я находилась с Мэтью, мне казалось, что со мной рядом  Бо.  Мне
хотелось проверить себя, узнать, нужен ли мне  еще  Бо?  В  течение  тех
нескольких волнующих дней, которые я провела в обществе  Хессенфилда,  я
забыла Бо, я хотела его забыть. Потом  хотела  забыть  Хессенфилда.  Это
прозвучит лицемерно, если я скажу, что хотела  быть  хорошей  женой  для
Бенджи, в то время как думала о том, чтобы нарушить клятву,  данную  при
вступлении в брак.
   Харриет однажды сказала:
   - Есть люди,  которые  пренебрегают  законами,  предписывающими  быть
добрыми и честными; есть люди,  которые  из-за  неких  своих  достоинств
считают себя  выше  правил,  которым  подчиняются  другие.  Ты  из  них,
Карлотта... И я такая же! Возможно, что мы используем  других  людей,  и
это несправедливо, ибо, в конце концов, мы выигрываем. - И она  добавила
загадочно:
   - Но кто сказал, что это победа?
   Я могла бы совратить его в любой момент, но мне пришло в голову,  что
было  бы  лучше,  если  мы  устроимся  на   той   огромной   постели   в
Эндерби-холле, где мы столько раз занимались любовью с Бо.
   Эта мысль взволновала меня. Я ощущала  его  желание,  которое  нельзя
было погасить, несмотря на все его усилия. Он не знал,  что  препятствия
только  усиливают  желания.  Я  была  замужней  женщиной,  он  собирался
обручиться с моей сестрой, меня же он знал немногим более суток. Я точно
знала, о чем он думает.
   Когда мною овладевала страсть, я не была  ни  плохой,  ни  хорошей  и
позволила Мэтью Пилкингтону увлечь меня. Я хотела оказаться в постели  с
ним и забыться на время, убедив себя в том, что это Бо.
   Это было нетрудно устроить. После полудня день был мрачным, начинался
дождь.
   - Давайте поедем и посмотрим Эндерби, у меня есть ключ. Я  собиралась
туда сегодня после обеда.
   Я отомкнула дверь и забыла ее запереть. Мы прошли  по  дому  и  через
несколько  минут  стояли  в  спальне,  разглядывая  кровать  на  четырех
столбиках.  Потом  я  обняла  и  поцеловала  Мэтью.  Это  стало  искрой,
породившей пламя.
   Мы лежали на кровати и прислушивались к  шуму  дождя.  Казалось,  что
гром и молния делали это приключение еще более увлекательным. Мы одни  в
пустом доме, где  обитает  призрак,  который  может  появиться  в  любой
момент. Возможно, это будет призрак Бо...
   И вдруг выяснилось, что мы не одни. Дамарис  была  здесь,  и  вспышка
молнии выдала нас ей раньше, чем она покинула комнату. Вот так все это и
случилось. Как могла я это объяснить Дамарис?
   Это положило конец нашей страсти. Мэтью был в ужасе.  Я  поняла,  что
его чувство к Дамарис было сильным и нежным.
   Он все время повторял:
   - Но она видела нас! Дамарис видела нас!
   - Это очень неудачно, - согласилась я.
   - Неудачно?! - воскликнул он. - Это несчастье!
   Мы молча оделись, нашли наших лошадей и  поехали  обратно.  Я  велела
Мэтью возвращаться в Грассленд, продолжая репетировать свое объяснение с
Дамарис, когда она вернется домой.
   Но она не вернулась, а когда отец принес ее домой, мы думали, что она
умрет. Если я скажу,  что  мучилась  раскаянием,  это  может  показаться
лицемерием, но это так и было. Это оказалось слишком сильным потрясением
для девушки. Она не могла понять, что случилось,  и  никогда  не  сможет
этого понять.
   Во второй половине следующего дня я  поехала  к  Мэтью  рассказать  о
состоянии Дамарис. Он был страшно огорчен  и  считал  меня  чуть  ли  не
ведьмой. Хорошие люди всегда таковы: когда они ведут  себя  неподобающим
образом, то ищут козла отпущения:
   Это не моя вина, Господи, это сатана искушал меня!" В то время  такие
люди, как я или Харриет, видят себя такими, какие мы есть на самом деле.
Мы говорим: "Я этого хотела, и я  это  получила!  Нет,  я  не  думала  о
последствиях моего поступка, только сейчас, когда дело  стало  плохо,  я
думаю об этом". Мы, по крайней мере, в определенной  степени  честны  по
отношению к самим себе. Да, конечно, есть кое-что хорошее  в  худших  из
нас, а иногда не все хорошо и в лучших из людей.
   Мэтью продолжал навещать нас, и,  когда  узнал,  что  Дамарис  начала
поправляться, он уехал. Не думаю, что он когда-нибудь  сможет  заставить
себя встретиться с нею лицом к лицу.
   Ему было нетрудно уехать, потому что его мать все еще была в Лондоне,
как раз решив,  что  город  ей  больше  подходит,  и  собралась  продать
Грассленд. Она так и не вернулась  до  моего  отъезда.  Я  редко  видела
Мэтью.  Наша  краткая  идиллия,  которая  привела  к  такому  несчастью,
закончилась.
   Я сказала, что тоже должна возвращаться: я так долго не видела своего
мужа и ребенка.
   Итак, я отправилась в Эйот Аббас и постаралась  забыть  о  несчастье,
причиной которого была я.

***

   Прошел год. Я не видела ни мать, ни Дамарис с тех  пор,  как  Дамарис
начала выздоравливать. Дни шли за днями.  Я  говорила,  что  мне  трудно
оставить дочь, а мама считала, что Дамарис, хотя и поправляется, все еще
не в состоянии выдержать поездку ко мне. Мы должны были довольствоваться
письмами.
   Я вновь мысленно пережила эти события. Даже спустя столько времени  я
не могла себе представить,  какой  могла  бы  быть  встреча  с  Дамарис.
Наверняка мы обе будем смущены.
   Кроме  того,  я  раскаивалась,  считая  себя  виновной  в  том,   что
произошло, - я изменила лучшему из мужей, и все из-за минутной  прихоти.
То, что я была переполнена любовью, не могло служить мне оправданием.  Я
намеренно увлекла мужчину, который был почти помолвлен с моей сестрой, и
в то же время предала своего мужа. Я не могла  найти  оправдания  своему
поведению,  но,  по  крайней  мере,  я  могла  попытаться  вернуть  мужу
причиненный ущерб.
   Бенджи был очень рад. Он никогда не видел меня в таком настроении.  Я
была любящей, кроткой, я думала о том, чтобы сделать его жизнь приятной"
- нетрудно было сделать его счастливым.
   Кроме того, была еще и Кларисса. По  натуре  я  ни  в  коей  мере  не
отношусь к  типу  "женщина-мать",  но  невольно  я  поддавалась  обаянию
Клариссы. Ей было два года,  она  еще  мало  говорила,  миновала  период
ползания и была, по словам ее няни, "готова во все сунуть нос и способна
на любые шалости".
   Она была похожа на Хессенфилда. У нее были светлые, слегка волнистые,
отливавшие золотом волосы и светло-карие глаза с золотыми искорками. Она
была крепкой и здоровой - это был ребенок, которым можно было гордиться.
Бенджи относился к ней, как к родной дочери. Он никогда  не  упоминал  о
том, что привело к рождению Клариссы и нашему браку.
   Харриет чувствовала, что я изменилась. Она  встревоженно  следила  за
мной своими голубыми глазами. Я не знала, сколько лет было Харриет в это
время, она никогда  не  говорила  нам  о  своем  возрасте.  Моя  бабушка
утверждала, что Харриет даже в двадцать лет делала вид,  что  она  много
моложе, но во времена Реставрации ей должно было  быть  немногим  меньше
тридцати лет, а это было свыше сорока лет назад. Ее волосы все еще  были
темными, глаза цвета фиалки; она была довольно полной,  смеялась  часто,
как молодая женщина. Она любила бывать в обществе молодежи и общаться со
мной, говоря, что я  похожа  на  нее.  В  первые  годы  моей  жизни  она
по-матерински относилась ко мне, благодаря чему между нами  установились
близкие отношения.
   Она хотела знать, что случилось. Я рассказала ей, что  Дамарис  долго
пробыла под дожде" и поэтому подхватила сильную лихорадку.
   - Что довело е