великий Чезаре будет благодарен мне,  потому  что  я  привез  ему
Санчию. А Санчия, она явно в восторге от Чезаре. Все ее любовники  покажутся
ей ничтожествами, когда она сравнит его с ними!
   Лукреция смотрела на них.
   "Итак, - думала она, - Санчия уже решила взять Чезаре  в  любовники.  Она
знает, как соблазнить, как ублажить его".
   Лукреции хотелось спрятать лицо и заплакать, а больше всего ей  хотелось,
чтобы Санчия никогда не приезжала бы в Рим.

***

   Они лежали в постели Санчии.
   Санчия улыбалась, глядя сбоку на своего любовника. И вправду, думала  она
восторженно, он не такой, как все остальные мужчины. Он страстный и в то  же
время сдержанный, увлекающийся и холодный; он опытен и  одновременно  жаждет
открытий; он обладает двойной силой. При всех своих многочисленных  любовных
похождениях она не знала любовника, равного Чезаре.
   Она повернулась и медленно проговорила:
   - Меня надо было выдать замуж за тебя, а не за Гоффредо.
   И сразу увидела,  как  изменилось  его  лицо  -  выражение  чувственности
исчезло,  сменившись  внезапным  гневом,  настолько  сильным,  что   девушка
поразилась, хотя и была в расслабленном состоянии.
   Он сжал кулаки, и она поняла, что он борется с собой,  стараясь  сдержать
свою ярость.
   - Мой отец, - проговорил он,  -  счел  целесообразным  отправить  меня  в
церковь.
   - Просто в голове не укладывается, - спокойно сказала она, кладя  ему  на
спину ладонь и привлекая его к себе, стараясь вызвать в нем желание.
   Но не так-то просто было его успокоить.
   - У меня два брата, - сказал он, - но отец выбрал меня.
   - Ты станешь папой, - ответила Санчия, - но это вовсе не значит,  что  ты
должен лишать себя подобных удовольствий, Чезаре.
   - Я хочу командовать армиями. Я хочу иметь сыновей... Законных сыновей. Я
чувствую отвращение к церкви и ко всему, что с ней связано. И  избавлюсь  от
своего кардинальского облачения.
   Санчия села на постели. Ее длинные волосы скрывали ее наготу. Ее  голубые
глаза сияли. Она хотела, чтобы он забыл о своих обидах и снова любил ее. Это
походило на вызов. Его гнев важнее, чем я? Что же он за мужчина, если  лежит
со мной в постели и говорит о своих честолюбивых устремлениях?
   Она взяла его за руки и улыбнулась ему.
   - Не сомневаюсь, что то, о чем ты мечтаешь, непременно  сбудется,  Чезаре
Борджиа.
   - Ты колдунья? - спросил он.
   - Да, колдунья, Чезаре Борджиа, и я обещаю  тебе  это..,  я  обещаю  тебе
солдатскую форму, жену и законных отпрысков.
   Он пристально смотрел на нее; по крайней мере  ей  удалось  сосредоточить
его внимание на  себе,  хотя,  возможно,  ее  дар  пророчества  привлек  его
сильнее, чем ее тело.
   Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.
   - Один из детей должен посвятить себя службе церкви, - продолжала она.  -
Это должен был быть Гоффредо. Почему не он?
   Он встал на колени на постели рядом с ней, обхватив за плечи и заглянул в
голубые глаза Санчии.
   - Да, сказала  она.  -  Вот  выход.  Нам  с  Гоффредо  нужно  развестись.
Маленький Гоффредо пусть наденет на себя кардинальские одежды,  а  Санчия  и
Чезаре станут мужем и женой.
   - Клянусь всеми святыми, - воскликнул Чезаре, - это неплохой план.
   Он обнял ее и стал неистово целовать. Она засмеялась.
   - Полагаю, мой господин не станет меньше  любить  меня  из-за  того,  что
вскоре я должна буду стать его невестой,  а  потом  и  женой.  Говорят,  что
знатные юноши в Риме любят женщин, которых находят себе  сами,  больше,  чем
тех, кого им навязывают в жены.
   - Договорились, - горячо сказал Чезаре.
   - Сначала ты должен заявить, что хочешь стать моим мужем...
   Она, смеясь, откинулась на подушки, и некоторое время они боролись.
   - Чезаре, - едва сумела выговорить она, - твоей силы хватит на десятерых.
***

   Лукреция просила отца принять ее. Александр  с  тревогой  всматривался  в
лицо дочери. Она выглядела бледной и несчастной.
   - Что случилось, моя ненаглядная? - спросил он.
   Она опустила глаза. Она  ненавидела  ложь,  но  тем  не  менее  не  могла
решиться сказать ему правду.
   - Я неважно чувствую себя, отец, - ответила она. - Чума в  самом  воздухе
Рима, мне кажется, я заразилась. У меня два дня небольшая лихорадка.
   Он коснулся своими прохладными унизанными кольцами пальцами ее лба.
   - Сохрани тебя Господь, -  пробормотал  он  -  Умоляю  простить  меня.  -
сказала Лукреция, - потому что то, о чем я собираюсь просить тебя,  я  знаю,
будет неприятно. Ты не захочешь мне позволить сделать это. Я  чувствую,  что
мне нужно переменить обстановку, я хотела бы  ненадолго  поехать  в  Пезаро.
Тишина.
   Папа все сильнее ощущал недовольство замужеством своей дочери.
   Но  Лукреция  выглядела  такой  болезненной,  что  он  решил  сделать  ее
счастливой.
   Ее глаза неотрывно были опущены  к  подушечке  из  красного  бархата,  на
которой она стояла на коленях.
   Она сама себе казалась сбитой с толку,  она  чувствовала  себя  девочкой,
которая не может разобраться в собственных чувствах. Она ненавидела Санчию -
Санчию с ее ярко-голубыми глазами, громким смехом, с  ее  умением  прекрасно
разбираться в людях и знанием жизни.
   Санчия обращалась с Лукрецией, как с ребенком, и Лукреция понимала, что в
важнейших вопросах она и останется ребенком, пока не сумеет овладеть  своими
чувствами и не научится разбираться в  них.  Единственное,  что  она  твердо
знала, - это то,  что  не  может  вынести  близости  Санчии  и  Чезаре,  что
ненавидит услужливость Гоффредо и хихиканье трех служанок Санчии.
   В последнее время она часто думала о Пезаро, особенно когда  отправлялась
в апартаменты Санчии, поскольку знала, что если Чезаре там, а  она  туда  не
придет, то вообще не увидит его в тот день.
   Пезаро, этот тихий  небольшой  городок  в  полукольце  гор,  синее  море,
омывающее его берега. Пезаро, где она могла жить  вместе  с  мужем  и  вести
себя, как подобает жене. В Пезаро она чувствовала себя  такой  же  женщиной,
как все, и именно этого ей сейчас хотелось.
   Отец нежно  гладил  ее  по  волосам;  она  слышала  его  голос,  тихий  и
спокойный, словно он все понимал:
   - Дорогая моя, ты высказала  желание  отправиться  в  Пезаро,  значит,  в
Пезаро ты и поедешь.

***

   Александр принял сына в своих апартаментах.
   - У меня  есть  для  тебя  новости,  -  сказал  он.  Александр  испытывал
тревожное  чувство,  но  все  равно  придется  говорить  с  Чезаре,  который
полностью отдался любви к Санчии, совершенно  овладевшей  его  помыслами.  В
этом Александр не сомневался. Вот он и постарался выбрать подходящий момент,
когда Чезаре находился в хорошем расположении духа, чтобы сказать ему о том,
о чем давно хотел и что больше не мог держать в тайне.
   - Я слушаю, ваше святейшество, - ответил Чезаре.
   - Джованни возвращается домой. Александр быстро взял сына под руку  -  он
не хотел видеть, как кровь тут же ударит Чезаре в голову,  не  хотел  видеть
красные от гнева глаза сына.
   - Да, да, - сказал папа, направляясь к окну  и  мягко  увлекая  за  собой
Чезаре. - Я старею и буду счастлив, когда вся моя семья соберется  вместе  и
будет рядом со мной.
   Чезаре молчал.
   Незачем пока сообщать Чезаре, думал Александр, что Джованни  возвращается
домой, чтобы возглавить кампанию против Орсини, которых  следовало  наказать
за их выжидание конца  войны  с  французами  без  какого-либо  сопротивления
врагам. Пока еще рано говорить,  что,  когда  Джованни  приедет,  он  примет
командование папскими вооруженными силами. Чезаре узнает об этом, но позже.
   - Когда он приедет, - сказал папа, - мы должны вызвать  Лукрецию.  Я  жду
того дня, когда смогу посадить всех любимых детей за свой стол и насладиться
этим зрелищем.
   Чезаре по-прежнему молчал. Его пальцы  судорожно  теребили  кардинальскую
мантию. Он не видел площадь за окном,  не  замечал  присутствия  Александра,
стоящего рядом с ним. Единственное, о чем он мог думать -  это  о  Джованни:
тот, которому он завидовал и которого ненавидел, возвращался домой.

Римский карнавал

   Братья встретились. Чезаре, поскольку этого требовала традиция и на  этом
настаивал  отец,  ехал  во  главе  процессии,  состоявшей  из  кардиналов  и
разодетых членов их  семейств,  ехал,  чтобы  приветствовать  своего  брата,
которого он ненавидел больше всех на свете.
   Они посмотрели друг другу в лицо. Джованни немного изменился с  тех  пор,
как уехал в Испанию. Он стал более  высокомерным,  более  шикарным,  жесткие
складки вокруг  рта  стали  глубже.  Рассеянный  образ  жизни  оставил  свой
отпечаток, но он по-прежнему был очень красив. На нем был костюм,  подобного
которому Чезаре никогда не видел.  Его  плащ  был  украшен  жемчугом,  а  на
камзоле того же светло-коричневого тона переливались  всеми  цветами  радуги
драгоценные камни. Даже лошадь и та выглядела великолепно в попоне, расшитой
золотом и с серебряными колокольчиками. Джованни просто ослепил жителей Рима
своим великолепием, въезжая с братом и свитой в город.
   Когда братья направлялись бок о бок ко дворцу, который должен  был  стать
домом Джованни, младший брат не удержался и с тайной  усмешкой  взглянул  на
Чезаре, стараясь дать ему понять, что прекрасно помнит об их  вражде  и  что
теперь он - великий герцог, имеющий сына и ожидающий еще одного ребенка, что
он прибыл домой по просьбе их отца, чтобы стать во главе  папских  армий,  и
тут же сам понял, что зависть Чезаре ничуть не стала слабее.

***

   Папа не смог сдержать своей радости, увидев любимого сына.
   Он обнял его и заплакал. Чезаре стоял в стороне, сжимая кулаки и зубы,  и
задавал себе вопрос: почему же так происходит, почему у него есть все,  чего
лишен я?
   Александр, взглянув на Чезаре, понял его чувства  и  догадался,  что  тот
испытает еще более сильную ярость, когда в полной мере осознает, какая слава
ожидает брата. Он протянул руку к Чезаре и нежно проговорил:
   - Дорогие мои! Как редко мне теперь удается видеть вас обоих вместе!
   Когда Чезаре не обратил внимания на протянутую ему руку и отошел к  окну,
Александр почувствовал тревогу. Первый раз Чезаре открыто бросал ему  вызов,
и то, что он поступил так в присутствии третьего лица,  вдвойне  обеспокоило
папу. Он решил сделать вид, что просто ничего не заметил.
   - Внизу столпился народ. Люди стоят в ожидании, - хотят еще раз взглянуть
на блестящего герцога Гандийского, - сказал он, не поворачивая головы.
   Джованни, шагнув к окну, обернулся к брату с дерзкой улыбкой.
   - В таком случае ты должен понимать, что они  не  будут  разочарованы,  -
проговорил он, поглядывая на свою богато украшенную одежду  и  на  брата.  -
Жаль, - продолжал он, - что сравнительно скромное церковное облачение -  это
все, что ты можешь им продемонстрировать" брат мой.
   - Но, значит, они будут восторгаться не  герцогом,  а  роскошным  нарядом
герцога, - заметил Чезаре.
   Александр встал между ними, обняв каждого.
   - Тебе будет любопытно увидеть жену Гоффредо,  дорогой  мой  Джованни,  -
сказал он. Джованни улыбнулся.
   - Я слышал о ней. Слава о ней дошла и до  Испании.  Некоторые  мои  самые
благонравные родственники произносят ее имя шепотом.
   Папа рассмеялся.
   - Мы здесь, в Риме, более терпимы, а, Чезаре?
   Джованни посмотрел на брата.
   - Я слышал, - сказал  од,  -  что  эта  Санчия  Арагонская  очень  щедрая
женщина. В самом деле, настолько щедрая, что все, что у нее есть,  не  может
отдать лишь мужу.
   - Наш  Гоффредо  с  нами,  он  очаровательный  мальчик,  -  примирительно
произнес папа.
   - Не сомневаюсь в этом, - улыбнулся Джованни.
   В его глазах светилась решимость. Чезаре смотрел на  него  с  вызовом,  а
когда бы ни был брошен вызов одним  из  братьев,  он  непременно  принимался
другим.

***

   Джованни Сфорца ехал в Пезаро.
   Как радовался он возможности побыть дома! Как  устал  он  от  конфликтов,
вечно возникающих при папском дворе, в Неаполе и везде, где бы он ни был.  В
Неаполе на него  смотрели  как  на  союзника,  каковым  он  и  являлся;  его
подозревали в шпионаже в пользу Милана, которым он и занимался. За последний
год он не совершил ничего такого, что подняло бы его в собственных глазах.
   Он только стал еще больше бояться, больше, чем когда-либо в жизни.
   Только  дома,  в  Пезаро,  можно  чувствовать  себя  в  безопасности.  Он
погрузился в приятные мечты. Он представил, как едет в  Рим"  забирает  свою
жену и возвращается с ней в Пезаро, давая отпор ее отцу и брату.  Он  слышал
свой голос: она - моя жена, попробуйте только отнять ее у меня!
   Но это всего лишь мечты. Если бы только  было  возможно  так  говорить  с
папой и Чезаре Борджиа! Терпение, с которым папа вел себя с тем, в ком,  как
он полагал, уже умерли все чувства, насмешки Чезаре над  человеком,  который
был трусом, а строил из себя героя, - все это было сверх того: что  Джованни
способен вынести.
   Оставалось только предаваться мечтам. Он медленно ехал вдоль реки, ничуть
не торопясь, - перед ним раскинулся Пезаро. Приехав  домой,  он  почувствует
тоску, жизнь будет казаться ему совсем иной, чем в ту пору, когда  они  жили
здесь вместе с Лукрецией.
   Лукреция! В первые месяцы после того, как она стала его  женой,  Лукреция
казалась ему смущенной девочкой. Но какой он узнал ее  позже!  Ему  хотелось
забрать ее и помочь ей избавиться от всего, что она  унаследовала  от  своей
странной семьи.
   Появился замок, казавшийся абсолютно неприступным Здесь, размышлял он,  я
мог бы жить с Лукрецией счастливо и в полной  безопасности  до  конца  наших
дней. У нас были бы дети, и мы бы обрели покой в нашей крепости между  морем
и горами. Вассалы спешили приветствовать его.
   - Наш господин вернулся домой! Он ощущал свою значимость и важность, он -
господин в Пезаро. Пезаро должен стать независимым, здесь поселится  гораздо
больше людей.
   Джованни спешился и вошел во дворец. И перед ним возникла его мечта -  из
плоти и крови! В освещенных солнцем распущенных  волосах  блестели  скромные
драгоценности - ведь она стала хозяйкой менее великолепного дворца, чем  был
у нее в Риме.
   - Лукреция! - закричал он. Она  улыбнулась  той  очаровательной  улыбкой,
которая делала ее похожей на ребенка.
   - Джованни, - заговорила она, - я устала от Рима. Я приехала сюда,  чтобы
встретить тебя, когда ты вернешься домой.
   Он положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб, затем в щеки  и  только
после этого коснулся ее губ.
   В этот момент он верил, что Джованни Сфорца, которого он  видел  в  своих
мечтах, существует в реальности.

***

   Джованни Сфорца не мог поверить своему счастью. Он начал  мучить  себя  и
Лукрецию. Он постоянно отыскивал новые украшается среда драгоценностей жены.
   - Откуда у тебя эта вещица? - интересовался он.
   - Подарил отец, - неизменно слышал он в ответ. Или:
   - Это я получила от своего брата.
   После чего Джованни швырял украшение в шкатулку и убегал из  комнаты  или
смотрел на нее сердитым взглядом.
   - Поведение при папском дворе возмущает весь мир! -  заявлял  он.  -  Оно
стало еще хуже с приездом девиц из Неаполя.
   Поведение мужа делало Лукрецию несчастной. Она думала о Санчии и  Чезаре,
об их отношениях, о восторге Гоффредо по  поводу  того,  что  его  жена  так
нравится его брату, о развлечениях Александра и о собственной ревности.
   "Мы действительно странная семья", - думала она.
   Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда  на  то,
что она приспособится к жизни в  соответствии  с  требованиями  людей  вроде
Савонаролы, что она станет тихо жить вместе  со  своим  мужем  в  их  горной
крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе  желание  вернуться  к  своей
неспокойной семье.
   Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от
него упреки, Лукреция решила  быть  терпеливой.  Она  спокойно  слушала  его
яростные  слова  и  только  пыталась  убедить  его  в  своей   невиновности.
Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в  душе  она  добрая  и
хорошая и что он - последняя скотина, посмев придираться к ней.  Он  не  мог
объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на  жалкое  создание,  всеми
презираемое, и что поведение ее семьи  и  слухи  о  нем  делали  его  еще  -
несчастнее, еще уязвимее.
   Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что  больше  не  вынесет  ничего
подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда  приходили
письма от Александра, сердце ее билось  сильнее,  руки  дрожали,  стоило  ей
только коснуться диета бумаги. Читая  письма,  она  представляла,  что  отец
рядом и она  будто  бы  разговаривает  с  ним;  и  она  понимала,  что  была
по-настоящему счастлива лишь в своей семье  и  может  быть  довольна  жизнью
только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.
   Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?
   Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в  Риме,
он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает
о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна
немедленно возвращаться.
   Она ответила, что ее муж хочет,  чтобы  она  осталась  в  Пезаро,  где  у
Джованни Сфорца есть определенные обязанности.
   Ответ пришел немедленно.
   Ее брат Джованни в скором времени  примет  участие  в  военной  компании,
которая  сначала  направлена  против  Орсини,  а  затем  будет  иметь  целью
подчинить всех баронов, показавших себя неспособными  оказать  сопротивление
врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала,  что
это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.
   Теперь его дорогому  зятю,  Джованни  Сфорца,  представляется  прекрасная
возможность показать свою отвагу и прославить свое имя.  Пусть  он  собирает
войско  и  присоединяется  к  герцогу  Гандийскому.  Лукреции,  конечно,  не
захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в  Рим,
где ее семья устроит ей пышную встречу.
   Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.
   - Кто я такой? - кричал он. - Не иначе как пешка,  которую  нужно  просто
передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и  здесь
достаточно дел.
   Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но,  несмотря  ни  на
что, он  знал,  как  знала  и  она,  что  страх  перед  папой  заставит  его
подчиниться.
   Он решил пойти на компромисс. Он собрал  всех  мужчин,  но  вместо  того,
чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг  не  дает  ему
возможности тотчас же покинуть Пезаро.
   Он и Лукреция ожидали  команды  подчиниться  воле  папы,  ждали  сердитых
упреков.
   Но  ответом  было  долгое  молчание,  после  чего  из   Ватикана   пришло
успокаивающее  послание.  Его  святейшество  прекрасно  понимает   положение
Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился  к  герцогу
Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не  был
в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и
Лукрецию еще раз.
   Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.
   - Боюсь, что твой отказ, - сказала она мужу, - разгневает отца. Но как он
доброжелателен! Видишь, он все понимает.
   - Чем более  доброжелателен  твой  отец,  тем  сильнее  я  его  боюсь,  -
проворчал Джованни.
   - Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.
   - Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.
   Лукреция смотрела на мужа, ее  била  дрожь.  Бывали  моменты,  когда  она
понимала, что ей не уйти от судьбы, которую уготовила ей ее семья.

***

   Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.
   Его брат Джованни помогал ему  доказать  то,  что  он,  Чезаре,  старался
заставить отца понять многие годы. Какая обида  захлестнула  его,  когда  во
время  торже