тензии кардинала на трон.
   - Как ты глуп! Она отстаивает мои права на корону, а значит, и  твои.
Надо быть дураком, чтобы решить, что я хочу отравить тебя.
   - Ты - дочь твоей матери.
   - Я также дочь моего отца. Я не  люблю  тебя.  Это  исключено.  Но  я
сознаю,  что  мое  положение  зависит  от  твоего.  Не  верь  признаниям
человека, сделанным под пытками. Тебе следует быть умнее, если ты хочешь
завоевать то, что принадлежит тебе по праву.
   - Твоя мать постоянно совещается с  де  Гизом.  По-моему,  именно  он
собирается при поддержке Лиги занять трон.
   Марго еле заметно улыбнулась.  Да,  подумала  она,  если  бы  события
развивались так, как я хотела, сейчас мне следовало бы находиться  рядом
с ним.
   Она мысленно увидела этого человека - высокого, стройного, красивого.
Говорили,  что  сейчас  его  внешность  стала  еще  более  утонченной  и
благородной, чем в молодости, когда он блистал нежной, свежей  красотой.
Марго затосковала по Парижу, по другой жизни,  ей  захотелось  вернуться
туда и все переиграть. Когда-то брак с человеком, стоявшим сейчас  перед
ней, был неизбежным, но  позже  у  нее  была  возможность  расстаться  с
Наваррцем. Слепая, глупая гордость помешала Марго сделать это.
   - Ты, - сказала она наконец, - подозревал меня к том, что я  намерена
убить тебя, и мне трудно простить тебе это. Я устала от твоего двора, от
здешних  людей.  Мне  не  нравится  твоя  любовница,  которая   является
подлинной королевой Наварры. Я не могу мириться с этим. Я бы  хотела  на
время покинуть Наварру.
   - Ты не поедешь в Париж, - сказал он.
   - Я не думала о Париже. Во время великого поста глава иезуитов должен
читать проповедь в соборе Агена. Ты отпустишь меня туда?
   Он заколебался. Избавившись от нее,  он  испытает  облегчение.  Какие
секреты были в бумагах, которые она отправляла в Париж? Мог ли  он  быть
уверен в том, что даже при тщательном наблюдении за ней она не  передаст
матери важную информацию? Если она уедет, то с хорошей охраной.
   - Очень хорошо, - сказал он. - Отправляйся в Аген на  время  великого
поста. Я дам мое согласие.
   Она обрадовалась и подумала: покинув Генриха, я никогда не вернусь  к
нему. Почему я должна терпеть мужа,  который  насмехается  надо  мной  -
дочерью королевского рода, солнцем французского  двора,  самой  красивой
принцессой? Он - всего лишь провинциальный дикарь.
   Но стоит ли думать о человеке, который мало значит для нее? Ее  мысли
были посвящены другому мужчине;  Марго  твердо  верила,  что  он  станет
королем Франции, потому что он был рожден для величия. Она завоюет город
Аген для Католической лиги. Она покажет Франции и Генриху  де  Гизу,  на
чьей стороне королева Марго.
   Катрин ясно видела, чего добивался все эти годы  Генрих  де  Гиз.  Он
решил не делать ставку исключительно на  свою  популярность.  По  стране
ходил слух о том, что Гиз доказал свои приоритетные права на трон;  хотя
этот слух распускался не самим Гизом, Катрин знала, кем он порожден.
   Говорили  следующее:  "Род  Капетов   временно   захватил   правление
королевством Шарлемань, но он не получил на это папского благословения в
отличие от истинных наследников шарлеманьского  престола.  Род  Лорренов
произошел от рода Шарлеманей; поскольку  отдельные  представители  линии
Капетов отличаются легкомыслием и недальновидностью, а другие подвержены
ереси и отлучены от церкви, пора вернуть корону новому наследнику..."
   Это не предвещало ничего хорошего. Он хотел быть королем не только по
воле народа, но и по праву. Это типично  для  Гиза,  поняла  Катрин.  Он
должен стать королем не только потому,  что  этого  хочет  народ,  но  и
потому, что он - наследник трона.  Будучи  аристократом,  он  поклонялся
закону и порядку; толпа вызывала у него тошноту.
   Катрин встревожилась, узнав, что это говорят не  только  во  Франции,
кардинал Пеллеве, убежденный сторонник Лиги, одобрил притязания Гиза;  о
них узнали в Риме и Испании. Она была  права  -  Гиз  и  его  сторонники
действительно не собирались позволить кардиналу Бурбону сесть на трон.
   Она срочно разыскала Гиза.
   - В слухах о том, что дом Лорренов  происходит  от  рода  Шарлеманей,
есть большая доля правды, - сказала Катрин. -  Вы  понимаете,  о  чем  я
говорю?
   Герцог признал, что он слышал об этом.
   - Мой герцог, мне кажется,  мы  должны  избрать  одну  тактику.  Если
Капеты действительно узурпировали право  на  трон,  кардинал  Бурбон  не
является наследником.
   - Верно, - согласился Гиз; его лицо оставалось  бесстрастным,  только
глаз над шрамом заблестел.
   -  Согласно  этой  новой  информации,  Францией  должен  править  дом
Лорренов. Кто-то согласится с этим, кто-то - нет.
   - У всех нас есть враги и друзья, мадам.
   - Иногда полезно ублажить обе стороны. Вы согласны?
   Он кивнул головой, гадая, что она ему предложит. Он был  уверен,  что
это связано с Марго. Они оба разведутся и заключат брак, о  котором  шла
речь давно.
   Катрин поняла ход его мыслей и дала ему  время  подумать.  Затем  она
заговорила:
   - Я вспомнила о сыне моей дорогой дочери Клаудии -  родителями  этого
мальчика были герцог Лоррен и дочь Валуа. Кто  больше  подойдет  на  эту
роль? Сторонники моего дома будут довольны, вашего - тоже.
   К собственному удивлению, он помолчал  секунду-другую  и  лишь  после
этого вновь овладел собой.
   - Мадам, - сказал Гиз, - ваше предложение превосходно.
   Они улыбнулись друг другу; но она знала - он не допустит, чтобы после
смерти Генриха Третьего на трон Франции  взошел  не  Генрих  де  Гиз,  а
кто-то другой. И герцог звал, что она знает это.
 
*** 
 
   События развивались  быстро  для  трех  французских  Генрихов  -  для
Генриха Третьего, Генриха де Гиза и Генриха Наваррского.
   С каждым днем могущество Гиза возрастало. За жуанвилльским договором,
заключенным Гизом и ведущими католиками Франции  с  Филиппом  Испанским,
последовало  обещание  испанца  поддержать  деньгами  и  войсками  дело,
которому посвятил себя Гиз, - защиту веры, уничтожение еретиков, лишение
Наваррца наследственных прав. Лига была повсюду; ее щупальца протянулись
по всей Франции, она боролась не только против гугенотов,  но  и  против
трона. Гиз располагал большой армией, одной частью которой руководил  он
сам, а другой - его брат, герцог Майенн.  Однако  папа  заподозрил,  что
Лига  образована  не  столько  в  интересах  католицизма,  сколько  ради
возвышения дома  Лорренов  и  Гизов.  Он  предвидел,  что  самоуверенный
человек, рвавшийся к власти, не будет покорным вассалом Рима и  Испании;
Гиз уже заявил, что высших церковных иерархов должна назначать  Лига,  а
не  Рим.  Папа  проявлял   бдительность;   возможно,   легче   управлять
королем-гедонистом, нежели воинственным Гизом.
   Катрин, наблюдая  за  событиями,  подыгрывала  Гизу.  Лига  выдвигала
требования, которые король  мог  принять  или  отвергнуть.  В  последнем
случае ему пришлось бы иметь дело с могущественной армией  Лиги.  Король
сердился - его отвлекали посреди  восхитительного  карнавала.  Он  хотел
мира и возможности  наслаждаться  жизнью.  Поэтому  он  позволил  Катрин
договориться с Гизом. Король должен был заставить всех  своих  подданных
принять католическую  веру;  города,  переданные  гугенотам,  отойдут  к
Католической лиге.
   Катрин поигралась с идеей столкнуть Наваррца с Гизом в соответствии с
ее испытанной политикой, но затем решила  остаться  союзницей  де  Гиза.
Католики набирали силу; если Филипп  Испанский  пришлет  Гизу  обещанную
помощь, у Наваррца не останется шансов на победу.
   Она польстила герцогу и попыталась убедить его в  том,  что  является
его союзником; они обманывали друг друга,  говоря  о  том,  что  королем
Франции в случае смерти Генриха Третьего должен стать внук Катрин.
   - Я стара, - сказала она Гизу. - Я устала. Я трудилась всю мою  жизнь
и теперь нуждаюсь в покое. К вам, дорогой герцог, я отношусь как к сыну.
Вы - мой помощник, советчик.
   Ее часто видели гуляющей под руку с Гизом; она с  нежностью  называла
его в разговорах с другими людьми "своей старушечьей тростью".
   Наваррец   издалека   наблюдал   за   происходящим,   собирал   своих
сторонников,  ждал  момента,  когда  он  попросит   их   доказать   свою
преданность ему. Над страной сгущались знакомые тучи гражданской войны.
   Марго некоторое время находилась вдали от мужа, что вполне устраивало
Наваррца. В  Агене  она  действовала  со  своей  обычной  легкомысленной
импульсивностью. Она расположилась в замке и объявила, что прибыла  сюда
для того, чтобы сохранить город для Лиги. Сначала горожане  отнеслись  к
ней с симпатией; их очаровали ее жизнелюбие и красота; они видели в  ней
романтическую принцессу, убежавшую от мужа, за которого ее выдали  замуж
почти насильно, поскольку он исповедовал другую  вер).  Но  очень  скоро
скандальные слухи о происходящем  в  замке  вырвались  за  его  пределы.
Говорили, что Марго предается невообразимому разврату  с  джентльменами,
обитавшими в замке, что ее фрейлины не  уступают  в  аморальности  своей
госпоже. Народ Агена не хотел, чтобы его, как говорила Марго, "защищала"
столь безнравственная женщина. Люди начали верить в правдивость истории,
давно ходившей о ней. В конце концов под давлением угроз Марго  пришлось
покинуть Аген в столь же излишне театральной манере,  в  какой  ее  брат
бежал  из  Польши.  Она  ускакала,  сидя  на  лошади  за  спиной  своего
последнего любовника, господина де Лигнерака; фрейлины Марго ехали таким
же образом с ее  приближенными.  Лигнерак  отвез  Марго  в  свой  замок,
расположенный  в  горах  Оверна,  и  сделал  своей  пленницей;   безумно
влюбившись в Марго, он не верил в  ее  постоянство.  Беспокойной  узнице
пришлось остаться там,  хотя  говорили,  что  она  пыталась  убежать  от
прежнего любовника с помощью нескольких новых.
   Наваррец улыбался, слыша о проделках Марго;  однако  его  собственная
весьма бурная и насыщенная жизнь не позволяла ему слишком много думать о
жене. Он знал, что в гражданской войне,  казавшейся  неизбежной,  Гиз  и
король Франции станут настороженными союзниками, а он,  король  Наварры,
окажется противником их обоих. Он знал, что столкнется с огромной мощью;
поэтому, прежде чем ввергнуть страну в новую войну,  он  предложил  Гизу
сразиться с ним один на один или, по желанию герцога, во  главе  отрядов
из десяти - двадцати воинов.
   "Я испытаю огромное счастье, - писал  Наваррец,  -  если  ценой  моей
крови избавлю нашего великого короля от тягот и испытаний, Францию -  от
бед и несчастий, народ - от нищеты и страданий".
   Герцог де Гиз ответил, что он отклоняет эту честь, хотя и  ценит  ее;
если бы речь шла о их личной ссоре,  он  охотно  принял  бы  предложение
Наваррца. Но тут имеет  место  борьба  истиной  религии  с  ложной.  Эта
проблема не может быть разрешена схваткой двух мужчин или  сражением,  в
котором примут участие десять или двадцать человек.
   Наваррец понял, что  война  неизбежна;  вскоре  после  сделанного  им
предложения и ответа Гиза началась война трех Генрихов.
 
*** 
 
   Ее называли именно так, хотя один из трех Генрихов,  король  Франции,
не хотел принимать в ней участие. Успехи Гиза злили его еще сильнее, чем
победы Наваррца; он  испытывал  ревность  к  герцогу.  Он  был  странным
созданием, этот король Франции; в юности он проявлял  ум,  но  увлечение
милашками и другими молодыми людьми отняло у  него  некогда  несомненный
интеллект. Он иногда демонстрировал его, выступая на заседаниях  совета;
там Генрих мог доказать своей проницательностью, что он многое почерпнул
из лучших книг своего времени; но всепоглощающее  стремление  испытывать
наслаждения, чего бы они ни стоили, огромное тщеславие в отношении своей
внешности, влияние глупых фаворитов,  покоривших  короля  элегантностью,
красотой и обаянием, - все эти факторы практически  подавили  умственные
достоинства короля.  Но  у  него  оставалось  достаточно  разума,  чтобы
понять, что в  войне  трех  Генрихов  ему  следует  остерегаться  своего
союзника  де  Гиза  в  большей  степени,  чем  их  противника,   Генриха
Наваррского.
   Гиз сражался на севере с немцами и швейцарцами, пришедшими на  помощь
гугенотам; Париж узнал о сокрушительной победе, одержанной герцогом  над
армиями иностранцев. Он неожиданно обрушился на спящих немцев, поймав их
врасплох и так  деморализовав,  что  германская  армия  прекратила  свое
существование, прежде чем они успели  прийти  в  себя.  Испуганные  этим
событием швейцарцы позволили подкупить себя и убрались восвояси.  Королю
сообщили об этой новой победе. Но это была победа Гиза;  никто  даже  не
приписывал ее королю.
   На юге события  развивались  не  столь  успешно  для  Генриха  Валуа.
Вопреки советам Гиза и матери, король доверил командование южной  армией
Жуаезу; счастливый фаворит и  молодожен  мечтал  о  воинской  славе.  Он
плакал и умолял короля поставить его во главе армии; при этом он был так
обаятелен и нежен, что король не  смог  отказать  ему.  Получив  в  свое
распоряжение шесть тысяч пехотинцев, две тысячи всадников и шесть пушек,
Жуаез отправился в  Жиронду  навстречу  маленькой  армии,  возглавляемой
королем Наварры.
   Кое-кто из гугенотов, входивших в  состав  этого  крошечного  войска,
затрепетал при мысли о могучей армии, собравшейся напасть  на  них.  Но,
когда Генрих Наваррский  узнал,  кто  командует  вражескими  силами,  он
громко рассмеялся.
   Перед сражением он обратился к войскам в своей  грубоватой  беарнской
манере,  которая  могла  оскорбить  слух  воспитанных  дам,  но  вселяла
мужество в солдат, идущих в бой.
   - Мои друзья, вас ждет противник, весьма непохожий на  ваших  прежних
жертв. Это молодожен, сундуки которого еще набиты  приданым.  Неужто  вы
опозоритесь перед смазливым танцором и его милашками! Нет! Они - наши! Я
вижу ваш энтузиазм и уверен в победе.
   Он посмотрел на горящие  лица  людей,  озаренные  лучами  восходящего
солнца. Они побьют танцора, сколько бы пушек он не  выставил  против  их
двух орудий.
   Наваррец чувствовал, что люди в преддверье битвы нуждаются в духовной
поддержке Господа.
   - Мои друзья, - произнес он под конец, - все в руках Божьих.  Давайте
прочитаем двадцать четвертый стих из стопятнадцатого псалма.
   Сквозь утренний воздух зазвучали голоса:
   - Мы радуемся дню, дарованному нам Господом...
   Солнце появилось над горизонтом; прежде чем оно  поднялось  высоко  в
небо, Наваррец, потеряв двадцать пять человек, вывел из строя три тысячи
вражеских солдат.
   Растерянный Жуаез оказался в кольце гугенотов и понял, что они узнали
его. Недавно покинувший двор, он решил, что его красота подействовала на
этих людей, как она действовала на  других;  но  эти  воины  не  увидели
хорошенького фаворита - перед ними находился их враг, грешник, толкавший
короля на экстравагантные безумства.
   - Господа, не убивайте меня! - закричал в страхе Жуаез. -  Вы  можете
взять меня в плен и получить выкуп размером в  сто  тысяч  крон.  Король
заплатит вам эту сумму, уверяю вас.
   После секундной паузы прогремел выстрел. Жуаез в  изумлении  округлил
свои красивые глаза и, обливаясь кровью, упал на траву.
   Это была величайшая победа, одержанная гугенотами; все знали, что они
обязаны ею качествам их лидера, которого люди считали почти  гениальным.
Королевская армия была весьма сильной; несмотря на то что ею  командовал
Жуаез, только военное  искусство  Наваррца  позволило  одержать  победу.
Легкомысленный повеса  преодолел  лень,  оказался  выдающимся  солдатом;
беспечный шутник был великим королем.
   На  самом  деле  характер  короля  Наварры  со  временем  менялся.  В
отдельных  случаях  Генрих  был  отличным  лидером,  но   вскоре   снова
превращался в человека, которого все хорошо знали. Он был весьма разным,
обладал странной  и  сложной  натурой.  Неотесанный  беарнец  с  грубыми
манерами не любил смотреть на чужие страдания; они приносили ему большую
боль, чем кому-либо; однако чувства страха и ужаса, вызванные ими,  были
весьма быстротечными и иногда проходили быстрее, чем он  успевал  что-то
срочно предпринять. Сейчас он испытывал их, глядя  на  усеянное  убитыми
поле брани, и утратил ощущение торжества. Его люди радовались победе,  а
он оплакивал погибших. Он  был  великим  солдатом,  ненавидевшим  войну,
грубым,  похотливым  человеком,  вселявшим  ужас  в  души  врагов,  а  в
следующий момент мог резко измениться и, намного  опережая  свое  время,
испытывать  отвращение  к  жестокости  и  страданиям.  Он   не   получал
удовольствия от  праздничного  пира,  устроенного  в  честь  победы;  он
приказал обращаться  уважительно  с  пленными  и  максимально  облегчить
участь раненых.
   Он знал,  что  не  только  выиграл  важное  сражение,  но  и  одержал
моральную победу. Пока люди были  опьянены  победой,  он  мог  двигаться
дальше, потому что сейчас его армия была готова сразиться с кем угодно -
даже с Генрихом де Гизом.
   Но этот новый король Наварры внезапно превратился в прежнего  Генриха
- он снова стал рабом плотского желания. Он хотел Корисанду.  Заниматься
любовью приятнее, чем убивать; любезничать с красивой женщиной нравилось
Генриху гораздо больше, чем  созерцать  трупы  на  поле  брани.  Он  был
великим солдатом, но еще более великим любовником; если первое призвание
давало ему короткий триумф, то  последнее  обещало  не  потерять  своего
очарования до конца его жизни - Генрих чувствовал это.
   Пренебрегая возможностями, завоеванными в сражении, он решил забыть о
войне и вернуться к Корисанде.
 
*** 
 
   Война продолжалась; кое-где  во  Франции  имели  место  перемирия,  в
других  районах  грохотали  пушки.  Подавленный  горем  король   Франции
нуждался в новых развлечениях - только они  могли  помочь  ему  пережить
утрату Жуаеза. Вся страна  -  католики  и  гугеноты  -  восстала  против
невероятных  экстравагантностей  короля.  На  средства,  расходуемые  на
содержание его птиц  и  собак,  с  учетом  жалованья  слуг,  ухаживавших
исключительно за живностью,  можно  было  прокормить  город.  Он  платил
огромные деньги за картины лучших художников,  а  затем  обрезал  их  по
своему вкусу и обклеивал ими стены. Он наслаждался роскошью и комфортом,
соответствовавшими его положению, и пренебрегал своими обязанностями.
   Сорбонна тайно проголосовала за то, чтобы корону  забрали  у  короля,
недостойного носить ее. Гиз совершил поездку в Рим, чтобы посовещаться с
кардиналом Пеллеве, поддерживавшим  его  притязания  на  трон.  Эти  два
события привели к третьему: Лига предъявила королю ультиматум. Он должен
ввести  во  Франции  инквизицию  и  принять  все  необходимые  меры  для
подавления активности гугенотов.
   Дерзость Лиги возмутила короля. Катрин умоляла его попросить  у  Лиги
время для обдумывания этого предложения. Сама она тайно дала знать Гизу,
что работает на него и Лигу, что готова любыми  средствами  повлиять  на
короля, чтобы он выполнил требования возглавляемой герцогом организации.
   В ту пору Катрин мучали одышка и  приступы  тошноты,  ревматизм  едва
позволял ей ходить; она страдала от подагры; именно  сейчас,  когда  она
особенно сильно нуждалась в крепком здоровье, оно впервые в жизни начало
подводить ее. Катрин приближалась к  своему  шестидесятилетию;  это  был
немалый возраст, ко ее мозг по-прежнему работал отменно, она  проклинала
дряхлеющее тело. Ее шпионы работали хуже, чем  раньше;  это  происходило
потому,  что  она   сама   сдавала.   Она   уже   не   была   энергичной
королевой-матерью, носившейся по  дворцу,  открывавшей  тайными  ключами
двери и застававшей людей  в  самые  неподходящие  моменты.  Теперь  она
передвигалась, опираясь на палку, постукивание которой выдавало  Катрин.
Или ее носили в паланкине. Боль в суставах была такой сильной, что  даже
такой  стоик,  как  Катрин   Медичи,   не   мог   игнорировать   ее.   С
королевой-матерью стали случ