ко месяцев семья потеряла двух
человек.
   Лукреция плакала, видя мать несчастной. К тому же  девочка  тосковала  по
младшему брату - он был одним из тех,  кто  преданно  любил  ее  и  искренне
восхищался ею.
   Чезаре застал ее плачущей и захотел выяснить причину ее слез.
   - Ты ведь знаешь,  -  ответила  она,  глядя  на  него  широко  раскрытыми
удивленными глазами. - Наш отец умер, наш маленький братец тоже.  Наша  мама
печалится, и я тоже.
   Чезаре от злости хрустнул пальцами.
   - Ты не должна плакать из-за них, - сказал он. - Для нас они ничто!
   Лукреция покачала головой, впервые не соглашаясь  с  ним.  Она  любила  и
отца, и младшего брата, она вообще считала, что любить нетрудно,  и  поэтому
отстаивала право оплакивать их, хотя Чезаре и запрещал ей.
   Но Чезаре не терпел, когда  ему  перечили.  Она  увидела,  как  от  гнева
потемнели его глаза.
   - Лукреция, ты не будешь плакать из-за них, - настаивал он. - Не  будешь,
я сказал! Утри слезы. Вот возьми платок. Вытри глаза и улыбнись. Улыбнись!
   Но она была не в состоянии улыбаться, когда умерли отец и брат.  Она  все
же  попыталась  изобразить  улыбку,  но  тут  вспомнила   доброту   Джордже,
вспомнила, как он носил ее на плечах, каким выглядел довольным,  когда  люди
восхищались ее золотыми волосами; вспомнила, как малыш Оттавиано подползал к
ней и клал крошечные ручки в ее ладони, вспомнила, как он  лепетал  ее  имя.
Трудно было улыбаться, если она знала,  что  никогда  больше  не  увидит  ни
Джордже, ни Оттавиано.
   Казалось, Чезаре задыхается, это означало, что  он  очень  рассержен.  Он
ухватил ее за горло, и на этот раз в его жесте проявился гнев, но  никак  не
нежность.
   - Пора тебе узнать правду, - сказал он. - Ты не  догадываешься,  кто  наш
отец? Она не имела ни малейшего иге оставления о том, что у  ребенка  должен
быть отец, пока в их доме не появился Джордже. Только потом,  когда  Ваноцца
стала зван, его мужем, девочка решила, что он и есть  ее  отец.  Но  она  не
хотела ничего говорить об этом и молчала, надеясь, что Чезаре отпустит ее  и
его пальцы обрету! прежнюю мягкость.
   Чезаре взглянул на нее вплотную - лицо к лицу.
   - Родриго, кардинал Борджиа нам не дядя, глупая, он наш отец! - прошептал
он.
   - Дядя Родриго? - медленно проговорила она.
   - Это точно, глупышка. - Теперь пальцы его  стали  нежными.  Он  прижался
губами к ее прохладной щеке и  подарил  ей  один  из  тех  долгих  поцелуев,
которые всегда смущали ее. - Почему он так часто  приходит  к  нам,  как  ты
думаешь? Почему он нас так любит? Потому что он наш отец. Тебе пора об  этом
знать. Теперь ты поймешь, что незачем плакать из-за  таких,  как  Джорджо  и
Оттавиано. Ты понимаешь, Лукреция?
   Глаза его снова потемнели, на этот раз,  вероятно,  не  от  гнева,  а  от
гордости, что дядя Родриго - их отец и к тому  же  могущественный  кардинал,
который - о чем они должны молиться  каждый  день,  каждую  ночь  -  однажды
должен стать папой и самым влиятельным человеком в Риме.
   - Да, Чезаре, - согласилась она, опасаясь его грозного вида.
   Но  когда  Лукреция  осталась  одна,  она  забилась  в  угол,   продолжая
оплакивать Джордже и Оттавиано.

***

   Но даже Чезаре  вскоре  понял,  что  смерть  тех,  к  кому  он  относился
пренебрежительно, может круто изменить жизнь.
   Родриго,  по-прежнему  полный  желания  устроить  судьбу   своей   бывшей
возлюбленной, решил, что, раз она потеряла мужа,  нужно  подыскать  другого.
Поэтому он устроил ее свадьбу с неким Карло Канале. Это была хорошая  партия
для Ваноцци - ведь Карло служил управляющим кардинала  Франческо  Гонзага  и
был человеком достаточно культурным; он поддерживал поэта Анджело Полициано,
когда тот писал "Орфея",  и  был  известен  среди  гуманистов  Мантуи.  Этот
человек мог пригодиться Родриго. В свою очередь, Канале оказался  достаточно
умен, чтобы понять: с помощью кардинала он сможет разбогатеть,  что  до  сих
пор ему никак не удавалось.
   Нотариус кардинала Родриго  составил  брачный  контракт,  и  Ваноцца  уже
готовилась принять в доме нового мужа.
   Но  взамен  ей  предстояло  расстаться  с  тремя  старшими  детьми.   Она
восприняла положение вещей философски,  поскольку  знала,  что  Родриго  все
равно больше не позволит ребятам оставаться в ее  доме  -  пора  их  детства
прошла. Ее сравнительно  небогатый  дом  римской  матроны  был  неподходящим
местом для тех, кого ожидает блестящее будущее.
   Таким образом и произошла величайшая перемена в жизни Лукреции.
   Джованни  предстояло  отправиться  в   Испанию,   где   он   должен   был
присоединиться к своему старшему брату Педро  Луису.  Там,  как  предполагал
Родриго, он получит звания и должности не менее важные,  чем  получил  Педро
Луис.
   Чезаре  оставался  в  Риме.  Ему  предстояло   готовиться   к   получению
епископата,  но  для  этого  нужно  было  изучить   каноническое   право   в
университетах Падуи и Пизы. Всю свою жизнь он провел рядом  с  Лукрецией,  а
теперь они должны вместе покинуть дом матери и жить у родственницы их  отца,
где их будут воспитывать так, как подобает воспитывать детей столь  знатного
господина.
   Принятое решение явилось  для  Лукреции  сокрушительным  ударом.  Дом,  в
котором она прожила шесть лет, больше не будет ее домом. Удар был быстрым  и
неожиданным. Единственным, кто проявлял восторг, был Джованни, который бегал
по комнате,  размахивая  воображаемым  мечом,  приседал  в  реверансе  перед
Чезаре, с  издевкой  называя  его  господином  епископом.  И  не  переставал
взволнованно говорить об Испании.
   Лукреция наблюдала за Чезаре, который стоял, скрестив руки  на  груди,  с
белым как мел лицом, едва сдерживая гнев. Чезаре не ругался, не кричал,  что
он убьет Джованни, потому что однажды был избит.
   Мальчики подошли к первому важному  событию  в  своей  жизни,  и  каждому
пришлось признать тот факт, что как бы они ни хвастались друг перед другом в
детской, у них не было выбора - им оставалось  только  подчиняться  приказам
отца.
   Лишь однажды, сидя в комнате наедине с Лукрецией, Чезаре закричал, ударив
себя по бедрам с такой силой, что Лукреция подумала, не причинил ли он  себе
боль:
   - Почему он едет в Испанию? Почему я должен  стать  священником?  Я  хочу
ехать в Испанию, чтобы стать герцогом и воином. Как  ты  считаешь,  разве  я
меньше гожусь править и воевать? Все потому, что наш отец всегда  любил  его
больше, чем меня. Этот Джованни сумел уговорить его поступить именно так.  Я
не подчинюсь. Никогда!
   Потом он обнял Лукрецию  за  плечи,  и  ее  испугал  горящий  взгляд  его
выразительных глаз.
   - Клянусь тебе, сестренка, что я не успокоюсь, пока не обрету  свободу..,
свободу от желания отца.., свободу от желания любого, кто  хочет  ограничить
меня.
   Лукреция не нашла ничего другого, как негромко ответить:
   - Ты будешь свободным, Чезаре. Ты всегда делал то, что хотел.
   Неожиданно он улыбнулся и принялся неистово обнимать ее, как умел  делать
только он.
   Она переживала за Чезаре, а это означало, что она не волновалась за  свое
собственное будущее, как следовало бы.

Монте Джордано

   Адриана, хозяйка  дома  Мила,  была  женщиной  с  претензиями.  Ее  отец,
племянник Каликста III, приехал в  Италию,  когда  дядя  был  избран  папой,
поскольку решил, что под милостивым  и  могучим  покровительством  его  ждет
прекрасное  будущее.  Так  что  Адриана  приходилась  родственницей  Родриго
Борджиа, который относился к ней с большим уважением и ценил в ней не только
красоту, но и ум. Именно благодаря этим качествам она сумела выйти замуж  за
Людовико из благородного рода Орсини, а это семейство славилось как одно  из
самых могущественных в Италии; У Адрианы рос  сын,  которого  звали  Орсино.
Увы, мальчик часто болел, к тому  же  страдал  косоглазием,  но,  по  мнению
матери, вполне беспристрастному, его ждала  хорошая  партия  как  наследника
огромного состояния.
   Орсини владели многими дворцами в Риме. Адриана с семьей жила в  доме  на
Монте Джордано, неподалеку от моста Святого Ангела. Именно в этот  дворец  и
привезли Лукрецию и Чезаре, когда они распрощались с братьями и матерью.
   Здесь жизнь сильно отличалась от того, к  чему  они  привыкли  на  Пьяцца
Пиццо ди  Мерло.  В  доме  Ваноцци  царила  беспечная  радость,  детям  была
предоставлена полная свобода. Им позволяли гулять в саду и виноградниках или
наслаждаться походами к реке; они часто отправлялись на Кампо ди Фьоре,  где
обожали смешиваться с разным людом. Теперь Чезаре  и  Лукреция  поняли,  что
жизнь их в самом деле изменилась.
   Адриана внушала страх. Эта красивая женщина всегда носила траурный черный
цвет, любимый испанцами, и не уставала повторять, что ее дом - дом  испанки,
хоть и находится он в самом сердце Италии. Возвышавшийся над Тибром дворец с
многочисленными башнями выглядел очень мрачно; его толстые стены  не  давали
доступа солнечному свету и  веселому  гулу  Рима,  который  нравился  детям.
Адриана никогда не смеялась, как Ваноцца, в ней не было ни тепла, ни любви В
ее доме жили несколько священников. Здесь постоянно  молились,  и  в  первые
годы проживания во дворце  Орсини  Лукреция  постепенно  уверовала,  что  ее
приемная мать - женщина очень добродетельная.
   Чезаре раздражала дисциплина, но даже он ничего не мог поделать -  и  ему
внушали благоговейный страх мрачный дворец, священники и неустанные моления.
Детей угнетало чувство, что замок станет  для  них  тюрьмой,  в  которой  им
суждено томиться, в то время как Джованни позволили с  пышностью  и  блеском
отправиться в Испанию.
   Чезаре замкнулся в тяжелых раздумьях. Он не злился, как в доме матери, но
был мрачен, и его тихая ярость иногда пугала Лукрецию. Тогда  она  льнула  к
нему и умоляла не быть таким печальным; она покрывала его лицо  поцелуями  и
твердила, что любит его больше всех на свете,  больше  всех  в  целом  мире,
любит его сегодня, будет любить завтра и вечно.
   Но даже подобные заверения не успокаивали его,  он  оставался  угрюмым  и
несчастным и лишь изредка оборачивался к ней и сжимал ее в объятиях, которые
причиняли ей боль и волновали. Тогда он говорил:
   - Ты и я - мы заодно, сестренка. Мы всегда любили друг  друга..,  сильнее
всех на свете.., в целом свете. Поклянись, что так будет всегда.
   И она клялась. Иногда они  вместе  лежали  в  ее  или  его  постели.  Она
приходила к нему, чтобы утешить его, он приходил к ней,  чтобы  утешить  ее.
Они часто говорили о Джованни и о том, как несправедлива  жизнь.  Почему  их
отец так любит Джованни? - спрашивал Чезаре. Почему не Чезаре оказался  тем,
кого отправили в Испанию? Чезаре никогда не  станет  священнослужителем.  Он
ненавидит церковь.., ненавидит.., ненавидит!
   Его страстность пугала Лукрецию. Она крестилась и напоминала ему, что  не
следует  так  говорить  о  церкви.  Святые  или,  может,  Святой  Дух  могут
рассердиться и накажу его. Она утверждала, что боится этого,  но  стремилась
только успокоить брата, напомнить, что он - сильный Чезаре,  который  ничего
не боится, и что  маленькая  Лукреция  нуждается  в  его  покровительстве  и
защите.
   Иногда она заставляла его забыть злость на Джованни. Иногда они смеялись,
вспоминая веселые прогулки на Кампо ди Фьоре. Потом  клялись  друг  другу  в
вечной любви.
   Но все ли первые месяцы дети чувствовали себя узниками.

***

   Родриго навестил детей на Монте Джордано. Сначала Чезаре просился  домой,
но Родриго. нежный отец, умел проявлять  твердость,  когда  считал,  что  он
действует ради будущего своих детей.
   - Милые мои, - сказал он. - вы совсем одичаете в доме вашей  матери.  Так
вести себя можно малышам, а не таким большим детям, как вы. Вам не  подобает
проводить время в таком небогатом доме. Блестящее будущее ожидает вас обоих.
Доверьте мне судить, что для вас лучше.
   И Чезаре знал, что когда лицо отца принимает такое решительное выражение,
убеждать его бесполезно. Пришлось подчиниться.
   - Очень скоро вы покинете этот дом, - говорил Родриго сыну. - Ты  станешь
учиться в университете. Тебе будет предоставлена полная свобода, сын мой; но
сначала ты должен научиться вести себя как  дворянин,  и  хотя  здесь  царит
дисциплина, которой ты раньше не знал, ты обязан  стать  человеком,  который
заслуживал бы  того,  что  тебя  ожидает.  Имей  терпение.  Осталось  совсем
недолго.
   И Чезаре успокоился.
   Главой дома Орсини был Вирджинио, один из великих воинов Италии, и  когда
он появился в Монте Джордано, дворец стал похож на военный лагерь. Вирджинио
отдавал приказы направо  и  налево,  испуганные  слуги  и  служанки  сновали
туда-сюда, боясь прогневать командира.
   Как ни странно,  но  Чезаре,  страстно  мечтавший  служить  солдатом,  не
возражал против суровой дисциплины; впервые в жизни Лукреция видела, как  ее
брат беспрекословно склоняется  перед  волей  другого.  Чезаре  ехал  верхом
следом за Вирджинио, сидя в седле прямо, как солдат, и изо всех сил старался
понравиться  командиру,  который  часто  наблюдал  за   мальчиком,   скрывая
одобрительную улыбку, трогавшую его губы. Он видел Чезаре голым по  пояс  во
время обучения приемам борьбы  у  лучших  учителей  Италии;  мальчик  хорошо
проявлял себя.
   - И этого парня хотят сделать священником! - сокрушенно сказал  Вирджинио
Адриане. - Он создан для военной службы.
   Адриана ответила:
   - Служба в церкви, мой дорогой Вирджинио, принесет ему больше выгоды, чем
армия.
   - Это просто трагедия - сделать из него  прелата.  О  чем  только  думает
Родриго Борджиа?
   - О будущем сына. И о будущем всех Борджиа. Этому мальчику суждено  стать
папой, говорю тебе. Во всяком случае, именно так планирует Родриго.
   Вирджинио разразился  солдатскими  проклятиями  и  задал  мальчику  самую
тяжелую работу, кричал на него, грозил ему, но Чезаре не возражал. Он мечтал
стать великим воином. Вирджинио одобрял его желание и даже  сокрушался,  что
этот мальчик не его сын.
   В общем, год прошел для Чезаре вполне терпимо, и Лукреция -  такая  уж  у
нее была натура - смирилась со своим положением, раз это сделал ее брат.
   В конце года  Чезаре  покинул  дворец  Орсини  и  отправился  в  Перуджу,
Лукреция горько оплакивала разлуку с братом и свое одиночество. Но потом она
неожиданно начала понимать, что  без  Чезаре  может  наслаждаться  свободой,
избавиться  от  напряжения,  хотя  тут  же  решила,  что  ее  мысли   просто
неуважительны по отношению к брату.

***

   Лукреция  взрослела,  и  ее  религиозное  воспитание  требовало  должного
внимания; ведь для  девочек  из  благородных  семей  во  всей  Италии  такое
образование  служило  основой  дальнейшего  обучения.  Большинство  из   них
отправляли в монастыри,  но  Родриго  с  тревогой  думал  о  судьбе  дочери,
поскольку поведение в монастырях нельзя было назвать безупречным, и он решил
оградить Лукрецию от дурного  влияния.  Как  ему  было  известно,  семейство
Колонна посылало своих дочерей в Сан Сильвестро в Капите и в монастыри Санта
Мария Ниова и Сан Систо. Родриго решил, что они равны во всех отношениях,  и
выбрал для дочери Сан Систо. Она пребывала там недолго, часто возвращалась в
Монте  Джордано,  где  ее  обучали  языкам  -  испанскому,  греческому  -  и
рукоделию.
   Совсем необязательно, чтобы его маленькая дочка, говорил Родриго Адриане,
стала ученой. Он хотел, чтобы Лукреция  получила  широкое  образование  и  в
будущем могла бы составить компанию ему  самому.  Жизненно  важно  научиться
держать себя, уметь выглядеть знатной дамой, чтобы занять свое  место  среди
королей и принцев. Он хотел, чтобы она вела себя скромно. Ее  уравновешенный
характер придавал ей очаровательную грациозность, которая проявлялась даже в
семилетнем  возрасте,  когда   она   только   начала   осваивать   искусство
очаровывать. Кардинал хотел, чтобы она  сохранила  свое  умение  завоевывать
любовь окружающих. Видя, как год за годом его маленькая любимица  становится
все красивее, отец становился более честолюбивым, строя планы для дочери.
   Монахини Сан Систо  быстро  полюбили  маленькую  ученицу,  не  только  за
красивую внешность  и  очаровательные  манеры,  но  главным  образом  за  ее
страстное желание сделать что-то приятное каждому и  подружиться  с  ним.  К
тому же, скорее всего, до них доходили слухи,  что  в  действительности  эта
девочка приходится родной  дочерью  великому  Родриго  Борджиа,  богатейшему
кардиналу, у которого, как говорили в высших кругах, есть  все  шансы  стать
однажды папой.
   Когда Лукреция провела во дворце на Монте Джордано три года, муж  Адрианы
Людовико умер. Дом погрузился в траур. Адриана закрыла лицо черной вуалью  и
много времени проводила со  своими  священниками.  Лукреция  уверилась,  что
Адриана очень хорошая женщина.
   Однажды, когда Лукреция вернулась из Сан Систо на Монте Джордано  и  села
обедать вместе с Адрианой и Орсино,  она  с  сожалением  подумала  о  вдове,
которая должна есть и пить из глиняной посуды после смерти мужа, в то  время
как перед ними серебряные приборы.
   Лукреция облокотилась на стол, верх которого  был  сложен  из  мрамора  и
отделан цветными кусочками дерева, и сказала:
   - Дорогая донна Адриана, вы так несчастны, став вдовой. Я знаю  об  этом,
потому что моя мама очень горевала, когда умер Джордже ди Кроче. Она плакала
и говорила нам, как она несчастна, но потом ей стало легче.
   Адриана поправила вуаль, спускавшуюся ей на плечи.
   - Я не стану говорить о своем горе, - ответила она. - В Испании считается
невоспитанностью показывать свое горе на людях.
   - Но здесь нет посторонних - только Орсино и я, -  убеждала  Лукреция.  -
Моя мама...
   - Твоя мама итальянка. Но будет  лучше,  если  ты  забудешь  об  этом.  В
Испании считается добрым поступком, когда человек хочет поделиться радостью,
потому что поделиться чем-то хорошим - значит  дать  то,  что  стоит  иметь.
Поделиться печальным - значит просить, чтобы твое бремя нес  кто-то  другой.
Испанцы слишком гордый народ, чтобы просить об одолжении.
   Вопрос был исчерпан. Лукреция отодвинула тарелку. Ей  еще  многому  нужно
учиться, поняла она. Она сожалела, что сказала все это,  и  теперь  умоляюще
смотрела на Орсини, прося у него утешения, но он не обращал на нее внимания.
Орсини был одним из немногих, кто  не  восхищался  ее  золотыми  волосами  и
хорошеньким личиком. Должно быть,  он  относился  к  ней,  как  к  узорчатым
стульям, которыми были заставлены главные комнаты  замка,  она  значила  для
него не больше.
   Адриана выглядела суровой, и  Лукреция  боялась,  что  она  всегда  будет
разочаровывать свою приемную мать, такую хорошую женщину, которая  заботится
о праведном поведении.
   Позже  в  тот  же  день,  вместе  занимаясь  вышивкой  для  алтаря,   они
разговорились, и Адриана сказала:
   - Скоро у тебя появится  подруга,  ты  вместе  с  ней  будешь  заниматься
танцами и музыкой.
   Лукреция опустила иголку и ждала, затаив дыхание.
   - У меня будет дочь, - пояснила Адриана.
   - О! Но.., дочь! Я думала, что... - В  свои  девять  лет  Лукреция  знала
вполне достаточно.
   Она наблюдала за определенными  сценами  на  площади;  слушала  разговоры
своих братьев и слуг. Казалось невероятным, что набожная вдова может ожидать
дочь.
   Адриана с удивлением взглянула на нее. Лукреция покраснела.
   - Мой сын достиг брачного возраста, - холодно произнесла вдова.  -  Скоро
приедет его невеста. Она будет жить с нами как моя дочь до тех пор, пока  не
состоится свадьба.
   Лукреция взялась за иголку и склонилась над работой, стараясь скрыть свое
смущение.
   - Это будет очень приятно, донна Адриана, - сказала она, в  то  же  время
искренне сочувствуя девушке, которая должна выйти замуж за Орсино.
   - Орсино, - заговорила Адриана, словно читая мысли  девочки,  -  один  из
самых завидных женихов Рима.
   - Он счастлив? - поинтересовалась Лукреция. - Он танцует от радости,  что
у него есть н