о  раздоры   на   почве   религии   будут
продолжаться. Епископ - на стороне папы.  Идет  все  та  же  старая  игра  в
перетягивание каната. О, Боже, я так надеялась,  что  мы  уже  пережили  эти
страшные времена!
   -  Но,  матушка,  говорят,  что  молодая  королева   намерена   проявлять
терпимость!
   - Монархи редко проявляют терпимость, если их тронам угрожает  опасность.
Их окружение состоит из честолюбцев. В нашей семье было достаточно трагедий,
Кэт.  Мой  отец  поплатился  головой  за  то,  что   укрывал   католического
священника; отчима сожгли в Смитфилде за приверженность  протестантизму.  Ты
знаешь, что Эдуард - католик. Когда Хани выходила за него, она  приняла  его
веру. В прошлое царствование это было безопасно. Но теперь у  нас  на  троне
другая королева.
   - Значит, ты беспокоишься за Хани?
   - Сколько себя помню, всегда существовали эти гонения. Боюсь, что они  не
утихнут. Как только я услышала об аресте епископа Винчестерского, моя первая
мысль была о Хани.
   - Вы думаете, что новая королева начнет преследовать католиков?
   - Боюсь, что ее министры вполне способны на это. И тогда к  нам  вернутся
все прежние страхи.
   Мы стали говорить о Хани, о том, как она счастлива в браке;  и,  думая  о
счастье Хани, матушка отвлекалась от мрачных мыслей.
   Мне стало немного легче...

***

   Наступило  время  Рождества,  и  мы  отпраздновали  его  в  большом  зале
Аббатства. Запах всевозможных печений наполнил весь дом, и моя мать сказала,
что Рождество должно быть  особенно  веселым,  ведь  празднуется  не  только
рождение Господа нашего, но и восшествие на престол  нашей  новой  королевы.
Мне кажется, матушка верила, что если она станет вести себя так,  как  будто
все складывается чудесно, то и в самом деле все будет чудесно.
   Мой отец отсутствовал уже  так  долго,  что  мы  больше  не  ожидали  его
возвращения. Многие наши слуги были бывшими монахами и знали  его  с  самого
детства. Они верили, что его окружала  мистическая  тайна,  и  нисколько  не
удивлялись его исчезновению. Никто из них не скорбел по нему как по умершему
ни раньше, ни теперь. Поэтому не было причин не отпраздновать  Рождество  со
всеми увеселениями.
   Праздник должен был длиться от Сочельника до  Двенадцатой  ночи,  и,  что
больше всего радовало матушку, Хани и ее муж собирались провести его с нами.
   Они приехали за несколько дней до Рождества. Каждый  раз,  как  я  видела
Хани после долгой разлуки, ее красота потрясала меня. Так было и сейчас. Она
стояла в холле; на дворе падал легкий снег, и крохотные  снежинки  искрились
на ее отороченном мехом  капюшоне.  Щеки  у  нее  слегка  розовели,  и  ярко
блестели дивные фиалковые глаза.
   Я горячо обняла ее. Между нами иногда возникали моменты  пылкой  взаимной
привязанности, и теперь, когда у нее был обожающий ее  Эдуард,  она  уже  не
ревновала так сильно матушку к родной дочери.
   Полное имя  Хани  было  Ханисакл  -  "Жимолость".  Ее  собственная  мать,
отдавшая дочь на попечение моей матери, сказала, что при зачатии ребенка она
вдыхала аромат жимолости.
   Услышав, как подъехали гости, матушка поспешила в холл. Хани бросилась  в
ее объятия, и они долго смотрели друг на друга. "Да, - подумала  я,  -  Хани
все так же страстно любит ее. Она по-прежнему будет меня ревновать.  К  чему
только ей это? Она, с ее ослепительной красотой и любящим супругом, и я -  с
Кэри, потерянным для меня навеки..."
   Эдуард стоял позади нее, тихий, спокойный,  всегда  готовый  стушеваться;
он, наверное, был добрым мужем.
   Матушка между тем говорила, что для них приготовлена бывшая комната Хани,
потому, что она была уверена, что они захотят расположиться именно там. Хани
ответила, что да, это будет чудесно. Она взяла мать под руку, и  они  вместе
поднялись по широкой парадной лестнице.
   Рождество и в самом деле получилось веселым - для всех, кроме  меня;  все
же, случалось, даже я танцевала и пела вместе  со  всеми.  Приехали  Кейт  с
Коласом, и Руперт явился тоже, и, конечно, моя бабушка и близнецы также были
с нами. Один день мы целиком провели в доме  бабушки,  который  находился  в
нескольких  минутах  ходьбы  от  Аббатства.  Она  гордилась  своим   умением
готовить, и, в самом деле, на кухне  ей  не  было  равных.  Она  приготовила
жареных поросят и индеек, огромные пироги и фруктовые торты и все приправила
особыми травами и специями, которые  были  предметом  ее  гордости.  Бабушка
потеряла двух супругов, казненных государством; но - вот она, как ни  в  чем
не бывало, раскрасневшись, пыхтела и отдувалась, хлопоча на кухне и распекая
своих служанок. Никто  бы  не  подумал,  что  в  ее  жизни  произошла  такая
трагедия. Стану ли я когда-нибудь такой же?
   Нет, бабушка никогда не знала той любви, какую испытала я.
   Были соблюдены рождественские обычаи:  мы  украсили  залы  остролистом  и
плющом; дарили друг другу подарки на Новый год, а на Двенадцатую ночь, канун
Крещения, Колас нашел серебряный пенни в своем куске рождественского  пирога
и стал королем на этот вечер: мужчины обнесли его на плечах вокруг стола,  и
он нарисовал мелом  кресты  на  потолочных  балках  зала,  что  должно  было
защитить нас в Новом году от всякого зла.
   Я заметила, каким взглядом мать следила за ним во время этой церемонии  и
догадалась, что она думает о католицизме Хани и о моей  несчастной  любви  к
Кэри и тайком молится за нас обеих.
   Кейт и Хани гостили  у  нас  до  Коронации,  которая  была  назначена  на
пятнадцатое января. Кейт, как леди Ремус,  и  Эдуард,  как  наследник  лорда
Калпертона, должны были занять свои  места  в  королевской  процессии.  Хани
пригласила меня сопровождать ее, так что я видела  все  своими  глазами.  Мы
собрались у ворот Тауэра, куда королева прибыла из  Вестминстерского  дворца
по реке на своей барке. Это потрясающее зрелище  вызвало  всеобщий  восторг,
несмотря  на  пронзительный  зимний  холод.  Лорд-мэр  Лондона   и   с   ним
представители городских гильдий  присутствовали  там,  чтобы  приветствовать
государыню и выразить свои верноподданические чувства.
   Мы видели, как королевская барка причалила к пристани Тауэра  и  королева
сошла на берег по специально сооруженному широкому трапу.
   После этого мы с Хани вернулись домой, а несколько дней спустя  состоялся
торжественный въезд королевы в  Сити,  чтобы  выслушать  поздравления  своих
подданных по случаю Коронации. Процессия  и  сопровождавшие  ее  маскарадные
шествия и представления были обставлены с большой пышностью. И с каждым днем
все заметнее становилась одна перемена: никто уже не осмеливался  упоминать,
как это свободно делалось  при  предыдущем  правлении,  что  Елизавета  была
признана незаконнорожденной. Сказать  такую  вещь  значило  рисковать  своей
жизнью. В инсценировках и живых картинах прославлялся Дом  Тюдоров.  Впервые
рядом с  изображениями  Генриха  VIII  выставлялись  портреты  матери  новой
государыни, Анны Болейн. Елизавета Йоркская, мать Генриха VIII, изображалась
украшенной белыми розами,  и  она  протягивала  Белую  розу  своему  супругу
Генриху VII, который в ответ предлагал ей Алую розу  Ланкастеров.  По  всему
Корн-хиллу и Чипу разыгрывались представления масок  и  дети  пели  песни  и
читали стихи, восхвалявшие королеву.
   Ее  Коронация  была  волнующим  событием.  Сама  я  не  присутствовала  в
Вестминстерском аббатстве, но Кейт, как пэресса Англии, была там и  все  нам
описала: как ясно  и  четко  королева  говорила,  как  твердо,  ни  разу  не
сбившись, выполнила весь церемониал, пожаловавшись только, что миро, которым
ее помазали,  оказалось  просто  салом  и  плохо  пахло,  как  величественно
выглядела она в своей коронационной мантии  и  как  великолепны  были  звуки
фанфар. Кейт уверяла, что самые знатные  лорды  с  великой  охотой  лобызали
Елизавете руку и  клялись  быть  верными  вассаллами,  и  в  особенности  ее
красавец-шталмейстер Роберт Дадли.
   - Ходит слух, - сказала Кейт, - что она собирается  за  него  замуж.  Что
Елизавета увлечена им - это ясно. Она с него глаз не сводит. Скоро мы увидим
королевскую свадьбу, помяните мое слово. Остается надеяться, что ее  прихоти
не так скоротечны, как у ее отца.
   - Расскажи, как она была одета, - быстро перебила мать.
   И Кейт стала подробно описывать наряд королевы, и вечер закончился  таким
же весельем, как в Двенадцатую ночь.
   Но моя мать не перестала тревожиться, и когда папа Павел публично заявил,
что он не может признать наследные права того, кто  рожден  вне  брака,  она
совсем испугалась. Папа в  своем  послании  утверждал  далее,  что  королева
Шотландии, которая была  замужем  за  французским  дофином,  была  ближайшим
легитимным потомком Генриха VII, и предложил созвать Третейский суд под  его
председательством, чтобы установить обоснованность претензий как  Елизаветы,
так и Марии на трон Англии.
   Естественно, Елизавета высокомерно отвергла это предложение.
   Но тревога моей матери еще больше возросла. Она сказала мне:
   - Я боюсь, что между католиками и протестантами снова назревает  конфликт
и  королева  Шотландии  станет   знаменем   католицизма,   а   Елизавета   -
протестантства.  Раздор  в  семьях..,  вот  чего  я   страшусь.   Я   досыта
насмотрелась на все это.
   - Но мы же не поссоримся с Хани  из-за  того,  что  она  -  католичка,  -
успокаивала я матушку. - Ведь она сменила веру только для того, чтобы  выйти
за Эдуарда.
   - Я молюсь, чтобы не случилось беды, - ответила она.
   Матушка навестила Хани, пробыв у нее неделю, и вернулась в  более  бодром
состоянии духа. У нее состоялся серьезный разговор с лордом Калпертоном.
   Он сказал, что уже стар и не хочет менять свой образ жизни,  но  молодого
Эдуарда собирается услать на запад страны. У него есть имение около Плимута.
Эдуард более ревностен к вере,  чем  его  отец,  и  если  он  позволит  себе
неосторожные высказывания - а с ним это может случиться - то для него  будет
лучше, если он это будет проделывать как можно дальше от королевского двора.
   Матушка очень расстроилась при мысли, что  не  сможет  часто  видеться  с
Хани, но согласилась с  лордом  Калпертоном,  что  гораздо  безопаснее  быть
подальше от центра конфликта.
   Таким образом, лето прошло в приготовлениях к предстоящему отъезду Хани и
ее мужа в Труинд Грейндж, графство Девоншир. Я  тоже  должна  была  ехать  с
ними.
   Я говорила матери:
   - Ты будешь чувствовать себя одиноко, если мы обе уедем.
   Она взяла мое лицо в ладони и сказала:
   - Но там на какое-то время ты будешь счастливее.., только на время,  Кэт.
Ты должна прийти в себя и начать жизнь заново...
   Мне ужасно не хотелось расставаться с ней, но я понимала, что она права.
   В  июне,  примерно  за  месяц  до  намеченного  срока   нашего   отъезда,
французский король Генрих II был убит на турнире  и  его  сын  Франсуа  стал
королем. Мария Шотландская была его женой, и она  стала  королевой  Франции.
Моя мать сказала:
   - Дело приняло еще более опасный оборот: ведь Мэри приняла титул королевы
Англии!
   Руперт, который как раз гостил у нас, - он зачастил к нам в  то  время  -
сказал, что, пока Мария Стюарт остается во  Франции,  все  это  еще  не  так
страшно. Опасность возрастет, если она прибудет в Шотландию,  что  для  нее,
как французской королевы, вряд ли сейчас возможно.
   Я оставалась ко всему равнодушной. Мне было все равно, поеду ли я в Девон
или останусь в Аббатстве. Я  хотела  бы  остаться  из-за  матери.  С  другой
стороны, я думала, как будет хорошо не видеть так часто тетю Кейт и покинуть
места, с которыми связано так много горьких воспоминаний. Но я вернусь через
месяц-другой - обещала я себе.
   Наше путешествие было долгим и утомительным, и к тому времени,  когда  мы
добрались до Труинд Грейндж, лето уже близилось к  концу.  Мне  думается,  с
того момента, как моему взгляду впервые открылась Усадьба,  я  ощутила,  что
мрачная тень моей трагедии немного отступила  от  меня.  Дом  казался  более
уютным и удобным, чем Аббатство, со своими стенами  двухсотлетней  давности,
сложенными из серого камня и прелестными  садами.  Он  был  выстроен  вокруг
внутреннего двора,  и  на  каждом  углу  возвышалось  по  башенке.  Из  окон
открывался великолепный вид на Мыс и  простиравшееся  за  ним  море,  и  это
возбудило во мне интерес. Холл был не так велик, как  в  Аббатстве  и  замке
Ремуса, но казался более уютным, несмотря на два потайных  глазка  высоко  в
стене, сквозь которые можно было незаметно наблюдать из скрытых ниш  наверху
за тем, что делается внизу. Домовая капелла, сырая и темная, вызвала во  мне
отвращение, быть может потому, что я вообще с некоторым страхом относилась к
церквям из-за конфликтов в нашей семье да и во всей  стране.  Ее  вымощенный
каменными плитами пол был истерт ногами давно умерших людей.  Алтарь  теперь
располагался в темном углу, а "глазок для прокаженных" использовался  теперь
теми слугами, которые болели  какой-нибудь  заразной  болезнью  и  не  могли
общаться с другими домочадцами. Беспорядочно выстроенное здание простиралось
скорее вширь, чем ввысь, и приличествующую замку величественность  придавали
ему, собственно, только те четыре башенки по углам.
   Мне забавно было наблюдать за Хани  в  роли  хозяйки  замка.  Замужество,
разумеется,  изменило  ее.  Она  светилась  внутренним  довольством.  Эдуард
боготворил ее, а Хани была из тех натур, кто постоянно  требует  любви.  Без
нее она чувствовала себя несчастной. Она хотела, чтобы ее любили  и  лелеяли
больше, чем других. Ну, что же, у нее были все основания быть довольной, ибо
я никогда не видела, чтобы муж был  так  предан  своей  жене,  -  разве  что
покойный лорд Ремус по отношению к Кейт.
   С Хани я могла говорить откровенно. Я знала, что она ненавидит моего отца
как никого другого на свете. Она никак не  могла  простить  ему  того,  что,
когда она была ребенком, он не хотел принять ее в дом и делал вид, что ее не
существует.
   Ей хотелось говорить о нем, но я отказывалась  слушать,  потому  что  мне
самой было неясно, как к нему относиться. Я знала теперь, что он являлся  не
только моим отцом, но и отцом Кэри, поэтому мы с Кэри не могли пожениться. Я
знала теперь, что он, представляясь святым,  чье  появление  на  земле  было
чудом, на самом деле по ночам прокрадывался в постель Кейт - или она  в  его
постель? - в том самом доме, где спала  моя  мать.  И  все  это  время  Кейт
притворялась маминым лучшим другом и любящей родственницей.
   Мне думается, что матушка внушила Хани заботу  обо  мне,  а  Хани  всегда
старалась ублажить мою мать. Возможно, матушка дала  Хани  еще  один  совет,
касающийся меня, поскольку с тех пор, как я появилась в Усадьбе,  Хани  дала
несколько званых обедов и приглашала на них местных сквайров.
   Как  раз  на  другой  день  после  той  странной  встречи  на  Мысе,  так
взволновавшей меня, она сказала:
   - Завтра к нам ни обед пожалуют сэр Пенн Пенлайон и  его  сын.  Они  наши
близкие соседи. Сэр Пени - очень влиятельный человек  в  здешних  краях.  Он
владелец нескольких судов, и его отец тоже занимался морской торговлей.
   Я пробормотала:
   - Это судно, которое пришло на днях...
   - Да, - сказала Хани, - это "Вздыбленный лев". Все их корабли  носят  имя
"Львов". Есть "Боевой лев", "Старый  лев",  "Молодой  лев".  Где  бы  ты  ни
увидела  "львиное"  судно,  можешь  быть  уверена,   что   оно   принадлежит
Пенлайонам.
   - Я видела на Мысе человека, которого называли "капитан Лайон".
   - Это капитан Пенлайон. Я с ним еще не знакома. Но, полагаю, он  вернулся
домой. Он был в плавании больше года.
   - И они придут сюда!
   - Эдуард считает, что  мы  должны  выказать  добрососедские  чувства.  Их
имение в двух шагах отсюда. Ты можешь видеть дом из западной башни.
   При первой же возможности я поднялась в западную башенку и увидела высоко
на скале большой дом, обращенный к морю.
   "Интересно, - подумала я, - что он скажет,  когда  узнает,  что  девушка,
которую  он  оскорбил,  -  а  я  упорно  считала  его  обращение   со   мной
оскорбительным, - является гостьей Эннисов?" Я  почти  с  нетерпением  ждала
этой встречи.
   Стояла осень, но валериана и гвоздики  еще  вовсю  цвели.  Лето  выдалось
умеренно теплое, и я гадала, какой окажется зима в Труинде. В обратный  путь
до Лондона можно было двинуться только с наступлением весны. Сознание  этого
меня угнетало. Я стала беспокойной и раздражительной.  Мне  хотелось  уехать
домой. Мне хотелось быть с матушкой и вести с ней  бесконечные  разговоры  о
моих несчастьях и получать от нее сочувствие. Не думаю, что я  действительно
желала все забыть, скорее испытывала некое наслаждение, растравляя свои раны
и постоянно напоминая себе о том, чего я лишилась.
   Но из-за того, что этот человек явится к нам на обед, я перестала  думать
о Кэри, точно так же, как тогда, при встрече в гавани.
   "Что мне надеть?" - задавала я себе вопрос. Хани привезла с  собой  много
парадных платьев, потому что она внимательно  относилась  к  своей  красоте,
между тем как я  перед  отъездом  кое-как  собрала  свои  вещи  без  всякого
интереса и втайне пожалела теперь  об  этом.  Я  выбрала  бархатное  платье,
мягкими складками спадавшее от самых плеч. Оно было  не  слишком-то  модным,
потому что с прошлого года при дворе стали носить корсажи на китовом  усе  и
фижмы, которые я считала нелепыми и безобразными. К тому  же  я  терпеть  не
могла туго шнуроваться, что быстро входило в моду.  Вместо  прежних  длинных
локонов модные дамы  завивали  теперь  волосы  мелкими  кудряшками  и  пышно
взбивали, украшая прическу перьями и драгоценными камнями.
   Но здесь мы  вращались  не  в  придворных  кругах,  так  что  могли  себе
позволить отстать от моды.  Сама  Хани  всегда  одевалась  так,  как  больше
пристало ее внешности; насчет этого  у  нее  было  безошибочное  чутье.  Мне
кажется, она совершала как бы некий тайный обряд поклонения  своей  красоте.
Хани не признавала взбитые кудри и китовый ус.
   Наши гости прибыли точно к шести часам. Хани и Эдуард ждали их  появления
в холле. Я стояла рядом и, едва услышав, как лошади вступили  во  внутренний
двор, почувствовала, что мое сердце забилось быстрее.
   Крупный краснолицый мужчина быстрыми шагами вошел в холл. Он был похож на
другого - того, что вошел следом, - очень  высокий,  с  массивными  широкими
плечами и глубоким низким голосом. Все в сэре Пенне Пенлайоне было  большим.
Я сосредоточила на нем внимание,  потому  что  не  собиралась  проявлять  ни
малейшего интереса к его сыну.
   - Добро пожаловать, - сказал Эдуард, который выглядел хрупким  и  бледным
рядом с этими гигантами.
   Голубые, искрящиеся глаза сэра Пенна метнули  быстрый  взгляд.  Казалось,
вид хозяина и хозяйки дома привела его в благодушное настроение.
   - Ну и ну! - воскликнул он, схватил Хани за  руку  и,  притянув  к  себе,
смачно поцеловал ее в губы. - Если это не самая прелестная леди в Девоне,  я
готов съесть "Вздыбленного льва", да, так я  и  сделаю,  целиком,  вместе  с
ракушками и всем прочим! Хани очень мило покраснела и сказала:
   - Сэр Пенн, вы должны познакомиться с моей сестрой.
   Я присела. Голубые глаза остановились на мне.
   - Еще одна красотка, а? - сказал он. - Еще одна красотка! Две красивейших
леди Девона!
   - Очень любезно с вашей стороны называть меня так, сэр, - сказала я. - Но
я не потребую от вас проглотить ваш корабль, если окажется, что вы ошиблись.
   Он засмеялся громким утробным смехом, хлопая себя руками  по  бедрам.  , где сидели мы с Хани,  она  -  за
вышивкой, я - праздно глядя на нее, и, усевшись около нас, сказал:
   - Я определил Рэккела на конюшни. Там понадобится еще один конюх, хотя не
знаю, подойдет ли он для этого. Он внешне не похож на конюха, но с  лошадьми
управляться умеет, это точно. Со временем мы  подыщем  ему  другое  занятие.
По-моему, из него получился бы отличный секретарь; жаль,  я  не  нуждаюс