, - и с новыми почестями  пришла
дополнительная ответственность. Мне придется на время оставить тебя. Я еду в
Париж, чтобы увидеться с матерью.
   Затем он рассказал, что в Париже живет его вторая любовь.
   - Ба, Люси, у тебя такой огорченный вид! Но  ты  снова  станешь  веселой,
когда узнаешь, о ком идет речь. Ей  всего  пять  лет  и  это  моя  маленькая
сестра.  Я  буквально  разрываюсь  между  грустью  расставания  с  тобой   и
предвкушением радости встречи с ней. Люси, ты веришь своему королю?
   Люси покорно кивнула.
   - В мое отсутствие позаботься о себе, Люси, и о нашем ребенке,  -  сказал
он.
   Она горячо поцеловала его, твердя, что любит его одного, а когда он ушел,
заплакала.
   Люси понимала, что не стоит огорчаться. Это вообще было не в ее натуре, и
хотя она понимала также, что ее тело со временем потребует новых любовников,
среди них уже не будет равного ни  Чарлзу,  ни  Карлу  Стюарту  -  принцу  и
королю.
   В  домике,  расположившемся  в  центре  Роттердама  недалеко   от   Броуд
Черч-стрит, где родился когда-то Эразм, Люси разрешилась от бремени.  Она  с
трудом различала женщину возле себя, потому что была  измучена  страданиями,
через которые только что прошла.
   Оказалось, что это Энн  Хилл  -  она  принесла  ребенка,  чтобы  показать
матери.
   - Мальчик, госпожа! Славненький мальчик! Люси протянула руки к  младенцу.
На голове малыша был темный пушок и он во весь голос кричал.
   - У него будет своя дорога в жизни, - сказала одна из женщин.
   - Сын короля! - с благоговением прошептала Энн.
   Кое-кто из столпившихся вокруг кровати приподнял брови,  и  в  их  глазах
читалось: "Сын короля или сын полковника? Кто ответит на этот вопрос?"
   Но Люси не видела этого, и Энн решила проигнорировать скептиков.
   - Я назову его Джеймсом, - сказала Люси. - Это родовое имя Стюартов.
   Она нагнулась и поцеловала младенца в нежно опушенную макушку.
   - Джимми, - прошептала она. - Крошка Джимми, сын короля, что тебя ждет  в
этом мире?

Глава 4

   Маленькая принцесса Генриетта была очень смущена, чувствуя  разлад  между
двумя любимыми людьми - матерью и братом. Это  имело  какое-то  отношение  к
наставлениям отца Сиприена, которые тот давал ей что ни день. Чарлзу они  не
нравились, зато на их исполнении настаивала мать.  Генриетта  была  рада  во
всем угодить брату,  и  когда  тот  говорил:  "Не  слушай  наставления  отца
Сиприена,  слушай  то,  что  говорит  леди  Мортон!"  -  она  была  бы  рада
подчиниться ему, но брат был такой беспечный и никогда всерьез не  сердился,
в то время как мать гневалась всерьез и надолго. Никто  иной  как  королева,
обвив руками свою маленькую дочку, шептала ей, что она "благословенное дитя"
своей матери и что сам Господь спас ее от  еретиков,  а  посему  она  должна
стать хорошей католичкой. Брат же только играл с  ней,  рассказывал  веселые
истории и заставлял ее радостно смеяться. Больше всего на свете  она  любила
бывать с Чарлзом. Но он не заставлял ее беспрекословно  слушаться,  как  это
делала мать,  и,  если  она  повиновалась  матери,  лишь  грустно  улыбался,
понимая, что ей нельзя поступить иначе. Зато когда  она  следовала  желаниям
Чарлза, мать страшно сердилась, кричала на нее, а то  и  просто  наказывала.
Генриетта была лишь маленькой девочкой и выбирала то, что легче перенести.
   Поэтому, чтобы угодить матери, она старалась быть хорошей католичкой. Она
верила отцу Сиприену, когда тот говорил, что  гражданская  война  ниспослана
Богом, чтобы Генриетта спаслась и, покинув страну своего отца,  приехала  во
Францию и стала примерной католичкой. И она добросовестно  молилась  Богу  о
спасении душ тысяч убитых людей, включая ее отца,  и  надеялась,  что  этими
молитвами спасает и свою душу.
   Генриетта-Мария купила дом в Шайо и взяла  туда  нескольких  монахинь  из
обители Дщерей Марииных, чтобы установить порядок по своему усмотрению. Одна
из  комнат  предназначалась  специально  для  Генриетты-Марии,  и  наивысшее
удовольствие она получала проводя львиную часть времени "в  уединении",  как
она это называла. Для  нее  было  истинным  счастьем  брать  с  собой  дочь.
Генриетта с радостью стояла бы там у окна и смотрела на текущие  воды  Сены,
на здания, разбросанные на том берегу, но она знала, что находится здесь  не
для того, чтобы восхищаться видами  из  окна;  она  здесь  для  того,  чтобы
учиться быть хорошей католичкой.
   Леди  Мортон  неизменно  сопровождала   девочку   и   часто   оказывалась
свидетельницей наставлений, которые ей  давала  мать.  Все  это  вызывало  в
наставнице сильнейшее неудовольствие, и Генриетта чувствовала себя виноватой
за все происходящее. Почему все они не могут быть довольными? Какая разница,
к какой вере  она  принадлежит?  Сказать  по  правде,  Генриетта  не  видела
сколь-нибудь заметных различий между той и другой верой, но боялась  сказать
об этом, потому что при одном упоминании об этом  обе  женщины  приходили  в
ужас.
   Генриетта-Мария заявила Чарлзу, что при выходе замуж ей было обещано, что
все дети будут обращены в католичество. Чарлз, в свою очередь, вновь и вновь
указывал, что такие действия идут вразрез с  волей  отца,  на  что  королева
клялась, что муж обещал, что разрешит  обратить  Генриетту  в  католичество,
если остальные  члены  семьи  будут  твердо  следовать  учению  Англиканской
церкви.
   - Клянусь тебе, Чарлз! Клянусь тебе! - кричала она, топая  ногами.  -  Он
обещал мне это при последней встрече. Ты же не  захочешь  идти  против  воли
своего покойного отца?
   - Нет, мама, - отвечал Чарлз. - Именно поэтому я хочу, чтобы леди  Мортон
взяла в свои руки воспитание моей сестры и вернула ее  в  лоно  англиканской
церкви.
   - Но воля твоего отца...
   Молодой король только мягко улыбался матери. Он всегда держался в  высшей
степени  учтиво  с  ней,  но  не  любил  ее  и  был  слишком  честен,  чтобы
притворяться. Он горячо любил сестренку, но также стремился сохранить мир  в
семейных  отношениях.  Юный  монарх  королевства,  которое  еще   предстояло
отвоевать, и без того  сталкивался  со  множеством  трудностей  и  не  желал
создавать  себе  новых  врагов  в  лице  фанатиков  католицизма,  к  которым
относилась его мать. Поэтому Чарлз успокоил себя  заключением,  что  Минетта
пока еще ребенок и не воспринимает всерьез  то,  что  ей  навязывают.  Потом
можно будет что-нибудь придумать. Возможно, позже ему удастся  подключить  к
борьбе против  матери  кого-то  другого,  и  тем  самым  избежать  семейного
разрыва.
   Его тем временем одолевало множество других хлопот. Приехала в Париж Люси
с сыном, и он был счастлив увидеть их обоих. Кроха Джимми был очаровательным
карапузом. Чарлз готов был поклясться, что  у  него  глаза  Стюартов,  и  не
сомневался, что Роберт Сидней никак не может претендовать на отцовство. То и
дело он приговаривал: "Не будь я королем, я бы женился на  Люси  и  усыновил
мальчика".
   Но  его  встревожило  то  обстоятельство,  что  малыш  Джимми  уже   стал
источником неприятностей в  Гааге.  Все  понимали,  что  он  был  не  просто
мальчуганом,  а  важной  персоной,  так  что  созрел  заговор  с  целью  его
похищения, чуть было не увенчавшийся успехом. Чарлз заявил, что Люси следует
переехать в Париж и привезти мальчика с собой, причем сделать это как  можно
скорее. Париж больше подходил Люси, чем Гаага - пусть даже  это  был  Париж,
только-только оправлявшийся от бедствий Фронды. Так что Чарлзу с его планами
поездки в лояльные области  королевства  -  Джерси,  Шотландию  и  Ирландию,
озабоченному проблемами с Люси  и  маленьким  сыном,  было  не  до  религии,
которую исповедовала его сестра, и он предпочел отложить решение вопроса  до
лучших времен.
   Генриетта-Мария наблюдала за всем этим с чувством тихого  удовлетворения.
Пусть мальчик порезвится. Скоро у него  не  останется  времени  на  подобные
развлечения. Это так естественно для его возраста - тешить себя  любовницей.
В конце концов, разве он не внук Генриха IV?
   Так что Генриетта-Мария сумела удержать дочь при себе. Посадив девочку на
колени, мать неистово обнимала ее и говорила, что только затвердив все, чему
учит отец Сиприен, она сумеет спасти свою душу.
   - А что будет с теми, кто  не  сумеет  спасти  свои  души?  -  спрашивала
Генриетта.
   - Они будут вечно гореть в пламени преисподней.
   - А вечно - это долго?
   - Всегда-всегда, без конца.
   - И леди Мортон будет гореть всегда-всегда?
   - Если не станет католичкой. Слезы наполняли глаза Генриетты.
   - Нет, нет, нет! Только не милая Нэн! Мамочка, пожалуйста, помолись  Богу
и Всем Святым, попроси не сжигать бедную Нэн!
   - Если она станет католичкой, она будет  спасена.  Ты  должна  помочь  ей
обратиться в истинную веру.
   - Хорошо, мамочка, я сделаю это, я сделаю!.. После этого Генриетта шла  к
воспитательнице и с плачем бросалась на шею.
   - Пожалуйста, обратись в истинную веру, милая Нэн. Милая леди Мортон,  ты
должна стать католичкой, чтобы спастись. Пожалуйста, стань католичкой,  и  я
стану любить тебя еще сильнее, чем теперь.
   - Моя драгоценная, мы же не можем так легко менять свою веру, -  говорила
Анна Мортон.
   - Но ты должна стать католичкой.., должна! Все, кто этого не сделают,  не
смогут спастись. Они будут всегда-всегда мучиться.
   - Они что тебе сами об этом рассказали?
   - Я не перенесу, если ты будешь сожжена, милая Нэн.
   - Ну-ка, утри слезы. Обещаю тебе, что не дам себя сжечь.
   - Так, значит, ты...
   - Давай не будем об этом говорить, мое  сердечко.  Разве  не  может  быть
других путей спасения, кроме этого?
   - Только один. Отец Сиприен так сказал.
   - Так, может быть, он знает всего один. Хочешь, я тебе расскажу,  как  мы
выбрались из Англии?
   - О, да.., пожалуйста. И как я хотела сказать людям, что  я  принцесса  и
что одежда моя - вовсе не моя.
   На какое-то время она успокаивалась, а позже говорила матери:
   - Я скажу Чарлзу, что ему следует постараться спастись, ведь он, мамочка,
тоже будет гореть вечно.
   - Не говори на эти темы с братом, дорогая.
   - Но, мамочка, он не сможет спастись, если он не католик.
   Генриетта-Мария ответила резче,  чем  обычно  разговаривала  с  маленькой
дочерью:
   - Ну.., ну.., ты много болтаешь. Не твое это дело  -  спасать  души.  Это
дело отца Сиприена. Тебе нужно заучивать то,  что  он  говорит.  Ты  слишком
мала, чтобы поучать других.
   - Но  если  я  могу  попытаться  спасти  милую  леди  Мортон,  почему  не
попытаться спасти Чарлза?
   Генриетта-Мария нежно ущипнула ее за мягкую щечку.
   - Я уже сказала: сперва тебе  следует  всему  научиться.  Еще  так  много
вещей, о которых ты не знаешь.
   Генриетта кивнула. Ей и не хотелось всего знать, потому что  поняв,  люди
начинают ссориться, и она сама была свидетелем разлада между людьми, которых
любила больше всего.
   У Генриетты сложилось впечатление, что каждый день мог принести  новости,
получив которые, мать начнет  рыдать  и  причитать,  что  она  несчастнейшая
королева в мире и ни одной женщине не приходилось страдать столько,  сколько
ей.
   В перипетиях Фронды жизнь многих лиц королевской крови висела на волоске.
Прошло много времени с тех пор, как Генриетта последний  раз  видела  своего
кузена, короля Людовика, и его брата Филиппа, так что она успела даже забыть
о знакомстве с ними. Ее любимый Чарлз вновь уехал - на этот  раз  на  остров
Джерси, жители которого оставались верными ему.  Генриетта  быстро  усвоила,
что быть изгнанником  в  чужой  стране  -  участь  несладкая.  И  хотя  мать
рассказывала ей  истории  о  тех  днях,  когда  она,  Генриетта-Мария,  была
маленькой девочкой и  Париж  был  ее  домом,  их  здесь,  несмотря  на  это,
принимали как чужестранцев. Когда француз был зол на английские власти,  для
них делалось многое, когда же  он  был  равнодушен  или  занят  собственными
делами,  про  изгнанников  либо  забывали,  либо  смотрели  на  них  угрюмым
взглядом.
   - Самая печальная вещь на свете -  не  иметь  своей  страны,  -  говорила
Генриетта-Мария.
   - Неужели у нас никогда не будет родины? - спрашивала дочь.
   Глаза матери, подернутые тенью грусти,  оживлялись  -  она  подступала  к
своей любимой теме:
   - Когда выйдешь замуж, страна мужа станет и твоей страной.
   Генриетта медленно кивала, она знала, что у матери есть  на  примете  муж
для нее. Это был мальчик, который со временем должен  стать  персоной  номер
один во Франции. Он уже был королем, как  и  Чарлз.  Это  был  Людовик  XIV.
Забыв, что некогда она его видела, Генриетта воображала  его  точной  копией
брата Чарлза, хотя и знала, что он не такой взрослый. Но он был  королем,  и
люди преклоняли перед ним колени и целовали руки, как целовали руки  Чарлза.
Ей нравилось думать о браке с Людовиком,  потому  что,  мечтая,  она  видела
мальчика с внешностью Чарлза, разговаривающего, как Чарлз, только имя у него
другое - Людовик, и он король Франции, а не Англии.
   Ныне, разумеется, по причине Фронды,  маленький  король  и  его  брат  не
приезжали в Париж. Сама Генриетта-Мария могла оставаться  в  Париже  потому,
что не была в глазах горожан важной персоной, а кроме того, ей  дал  на  это
разрешение Поль де Гонди.
   Поэтому они то жили в своих покоях в Лувре, то  переселялись  в  Шайо,  в
дом, расположенный на  холмах.  Генриетта  занялась  учебой,  это  оказалось
несложным делом и развлекало ее. Ей хотелось  учиться,  нужно  было  столько
узнать! Ей хотелось понять, за что народ Англии убил ее отца и не  позволяет
Чарлзу взойти на престол, ей хотелось понять, почему французы угрожали точно
так же поступить со своим монархом.
   Мадемуазель Монпансье не раз навещала их. "Грандмадемуазель" звали  ее  в
Париже, поскольку она заняла сторону Фронды.  Она  хотела  войти  в  историю
Франции как вторая Жанна д'Арк, еще одна  спасительница  Франции.  Она  была
очень хороша собой и очень заботилась о том, чтобы каждый не преминул отдать
ей дань восхищения, ей,  кузине  короля,  богатейшей  наследнице  Европы,  а
теперь еще и героине Фронды.
   Генриетта   была   в   курсе   намерений   матери   женить   Чарлза    на
"грандмадемуазели" и полагала, что та почти что стоит его -  такая  красивая
девушка в столь  изысканных  одеждах,  навеянных  духом  Фронды  -  длинные,
свободные рукава - "фрондированы", то есть крепились на ремешках,  а  не  на
петлях, веер, перчатки и косынка - выдержаны в стиле "а  ля  Фронда",  а  ее
великолепную шляпу украшал орнамент, напоминавший рисунком пращу.  Когда  ее
экипаж проезжал по улицам, народ  разражался  приветственными  криками:  "Да
здравствует грандмадемуазель!"
   Между тем мадемуазели следовало, по словам Генриетты-Марии, присмотреться
к тому, что она вытворяет. Неужели она не понимает,  что  своими  поступками
настраивает против себя королеву-мать? Неужели это умный и дальновидный  шаг
- якшаться с врагами королевы? Да, на стороне Фронды  оказался  сам  великий
принц Конде, и его примеру последовали многие аристократы,  но  для  молодой
женщины, которая рассчитывает выйти замуж за короля,  сближаться  с  врагами
его матери по меньшей мере не умно!
   Но мадемуазель не отличалась мудростью, она всего  лишь  была  заносчива.
Она считала себя достаточно взрослой и умной, чтобы делать все, что взбредет
в голову.
   Она была кокеткой. Ей нравилось беседовать с Генриеттой-Марией о Чарлзе -
ведь это один из ее многочисленных поклонников. И хотя она  считала  его  не
четой себе, послушать рассказы о его страсти по отношению к ней она была  не
прочь.
   Маленькая принцесса любила присутствовать при таких беседах; ей нравилось
слушать разговоры о Чарлзе, хотя между собой  две  женщины  говорили  о  нем
иначе, нежели в беседах с ней, его маленькой сестрой. Она  узнавала  столько
интересного о самом чудесном из людей, ее любимом брате Чарлзе.
   - Когда он вернет себе Англию, его жена будет королевой Англии,  -  то  и
дело повторяла Генриетта-Мария племяннице.
   - Ах, но когда же это произойдет, мадам? Когда это будет?
   - Ты что, сомневаешься, что ждать осталось недолго? Не вечно же англичане
будут терпеть этого супостата Кромвеля и его ничтожных приспешников!
   - Говорят, этот мужлан умеет заставить себе повиноваться.
   - Ты сомневаешься, что Чарлз,  такой  сильный,  храбрый,  решительный,  в
состоянии вернуть себе королевство?
   - Но кое-кто поговаривает, что он предпочитает общество  женщин  обществу
военачальников и государственных мужей.
   - Мой отец тоже имел такую слабость,  но  это  не  помешало  ему  одолеть
врагов и положить конец гражданской войне во Франции.
   - Но всего этого он смог добиться только  в  преклонном  возрасте.  Я  не
собираюсь растратить  молодость  на  жизнь  в  роли  изгнанницы  и  опальной
королевы. Больше того, король  Англии,  ухаживая  за  мной,  не  постеснялся
привезти в Париж свою любовницу.
   - Ба! Мужчина должен иметь любовницу. Что тут такого?
   - А кроме того,  он  носится  с  ее  незаконнорожденным  ребенком  как  с
принцем.
   - Даже если ребенок незаконнорожденный, это сын короля.
   - Я слышала менее оптимистические суждения по этому поводу.  Эта...  Люси
Уотер?  Кто  она  такая?  Король  не  может  иметь  в   любовницах   женщину
неблагородную, я правильно полагаю?
   - Он всего лишь развлекается. Да и каких знатных любовниц можно  отыскать
там, в Гааге?
   - Мадам, она оставалась его любовницей и в Париже.
   - Он величайший сластолюбец в мире, и по этой причине не захотел  бросать
ее по приезду в Париж. Вот увидишь, какие знатные любовницы  будут  у  него,
когда он вернется в свою страну.
   - Мадам, я бы предпочла гордиться верностью мужа, нежели знатностью  рода
его любовниц. Ваш сын не в состоянии быть верным ни одной  женщине  в  мире.
Когда он ухаживает за одной, его глаза уже разглядывают другую. Я слышала об
этом в связи со скандалом на Джерси. Если мне не изменяет память, называлось
имя некой Маргарет Картрэ.
   - Маргарет Картрэ, - прервала ее Генриетта-Мария. - Всего-то дочь сеньора
Тринитийского. Это юная девушка. Мой сын остановился в  Елизаветином  замке,
резиденции ее отца, а поскольку мой сын и молодая женщина оказались рядом...
   И Генриетта-Мария всплеснула руками,  изображая  неизбежность  того,  что
должно было произойти.
   - Где бы ни был Карл II Стюарт, мадам, там обязателен скандал, в  котором
замешана женщина.
   - Это потому, что он такой галантный и очаровательный.
   - И такой любитель женщин!
   - Мадемуазель, -  сказала  Генриетта-Мария,  -  я  обязательно  посоветую
своему брату выдать вас замуж за монаха. Я не вижу,  чтобы  вы  нуждались  в
мужчине.
   С этими словами она поднялась и короткими решительными  шагами  вышла  из
комнаты, и по походке ее дочь поняла, что мать разгневана.
   А Генриетта осталась. Она тихо села в сторонке и погрузилась  в  мысли  о
брате.
   Люси недолго пребывала в одиночестве.  Вскоре  она  переехала  из  Парижа
обратно в Гаагу - вместе с королем и его мини-двором, ибо Чарлз очень  скоро
вернулся с острова Джерси и  теперь  строил  планы  в  отношении  Шотландии.
Маркиз Монтрозский дожидался его в Гааге, чтобы обсудить новые  перспективы.
Англия по-прежнему обходилась без короля, но зато его признали на Джерси,  и
то же самое намеревалась сделать Шотландия, но на определенных условиях.  От
Чарлза требовалось одно -  подписать  клятву-договор,  после  чего  в  Сконе
должна состояться коронация.
   Люси никак не могла понять, отчего король так растерян и неуверен в себе.
Если нельзя стать королем  Англии,  почему  бы  не  стать  хотя  бы  королем
Шотландии. Быть монархом какой бы то ни было страны лучше, чем не  управлять
никакой, а ведь даже Люси не могла отрицать, что Карл II - король только  на
бумаге.
   - Ты ничего не понимаешь, Люси, - пытался втолковать ей  возлюбленный.  -
Шотландия - страна просвитериан, и церковь  Шотландии  -  враг  англиканской
церкви, главой которой был мой отец. Беды