и спросила:
   - Дамаск, что здесь происходит? Усадьба все больше походит на  монастырь,
а Бруно - на короля в своих владениях. Я сомневаюсь,  что  сейчас  в  Англии
есть хоть одна такая община. Что ты знаешь о Бруно?
   - Я не понимаю тебя, Кейт.
   - Тебе следует побольше узнать о нем. Ведь он твой муж.
   - Я знаю о нем достаточно, - говоря это, я понимала, что лгу.
   - Каков он.., как муж?
   - Он занятой человек. Столько нужно сделать.
   - Как он относится к тебе, Дамаск? Насколько страстно он тебя любит?
   - Ты задаешь слишком много вопросов.
   - Я хочу знать, Дамаск. Он хотел сына, не так  ли?  Как  он  повел  себя,
когда узнал, что у него дочь? - Она рассмеялась почти торжествующе, и в этот
момент я ненавидела ее, потому что чувствовала, она  довольна,  что  у  меня
дочь, а не сын, о котором мечтал Бруно.
   - Да, он хотел сына.  Какой  мужчина  этого  не  хочет?  Он  был  немного
разочарован.
   - Только немного? Обычно родители довольны теми  детьми,  которые  у  них
есть. Кроме королей... Бедная Анна Болейн! Она лишилась головы,  потому  что
государь предпочел ей другую женщину. Если бы у Анны был сын, он никогда  бы
от нее не избавился. Коварная маленькая  Джейн  удовольствовалась  бы  ролью
любовницы, а не жены. Это урок, не правда ли? Опасно шутить с монархами.
   Позже она  говорила  о  тех  днях,  когда  мы  познакомились  с  Бруно  и
встречались на земле Аббатства.
   - Все случившееся повлияло на нашу жизнь, - сказала Кейт. - Тем,  чем  мы
стали, мы обязаны тому, что случилось с нами тогда. Тогда мы все трое начали
ткать полотно, над которым будем продолжать трудиться до конца жизни.
   - Ты имеешь в виду Бруно, себя и меня?
   - Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Наши жизни  взаимосвязаны.  Мы,
словно плоды на дереве, и, когда придет время, мы упадем на  землю  один  за
другим. Но мы всегда будем на одной ветке, Дамаск. Запомни это.
   Я думала об этом после ее отъезда, и мне захотелось  узнать,  что  они  с
Бруно говорили друг другу, когда встречались и меня при этом не было  рядом.
Мне хотелось знать, что произошло между ними.
   В декабре того же года король отправился в Шотландию  и  нанес  поражение
шотландским войскам в битве при Солуэй-Мосс. Мы почти не говорили  о  войне.
Шотландия казалась так далеко. За  службу  короне  король  пожаловал  Ремусу
поместье на границе, тот остался там на несколько месяцев, и  Кейт  еще  раз
приехала навестить нас.
   Аббатство привлекало ее, как и тогда, когда мы были детьми. Кейт  нередко
бродила по имению одна, и я уверена, что она часто навещала  то  место,  где
мы, бывало, встречались детьми. Она утверждала, что не  сентиментальна,  что
для нее это развлечение, просто приятно вспоминать прежние времена.
   Раз или два я видела ее с Бруно. Мне хотелось знать, делился ли он с  ней
своими планами, и предупреждала ли его Кейт,  что  он  делает  свою  усадьбу
слишком похожей на монастырь.
   Кейт утверждала, что я стала слишком  хозяйственной,  суетливой  матерью,
что я думаю о детской, когда ей хочется  поговорить  со  мной  о  чем-нибудь
серьезном. Я замечала ей, что под серьезным разговором она  обычно  понимает
сплетни. Кейт с этим соглашалась, но добавляла, что слухи  стоят  у  истоков
великих событий и мне следовало бы это знать.
   Наступил июнь - первый день рождения Кэтрин. Клемент  испек  в  ее  честь
пирог, и мы устроили в детской небольшой праздник. Думаю, что  Кэри  и  Хани
получили больше удовольствия, чем Кэтрин, которая с  круглыми  от  удивления
глазами с интересом наблюдала за нами.
   Кейт отказалась прийти на торжество. Бруно тоже. Я обиделась на  них,  но
Кейт только пожала плечами. Поэтому на празднике были  только  я  и  няньки.
Клемент и Юджин, обожавшие детей, присоединились  к  нам  позже  и  устроили
веселые игры, чтобы развлечь малышей. Клемент замечательно изображал собаку.
Он возил детей на спине и при этом лаял.
   Я смеялась, глядя на них.
   Как всегда, Кейт была полна дворцовых сплетен о короле и его новой жене.
   - Бедняжка! - восклицала Кейт. - Говорят,  что  она  не  хотела  выходить
замуж за государя. Она обожает Томаса Сеймура. Ах, что за мужчина! Он - дядя
юного принца Эдуарда и очень хорош собой.  Но  она  приглянулась  королю,  и
мистеру Томасу, несмотря на все его повадки пирата,  пришлось  отступить,  и
леди  Екатерина  Латимер,  еще  одна  Кейт,  досталась  королю.  Теперь   ты
понимаешь, что государь любит женщин по имени Кейт, хотя  его  привязанность
непродолжительна. И у женщины нет выбора, когда он указывает своим  монаршим
перстом и говорит: "Ты будешь следующей".
   Так оно и вышло, ибо через несколько недель король женился  на  Екатерине
Парр.
   В августе я поняла, что опять беременна.  Бруно  был  обрадован.  Мне  не
удалось подарить ему мальчика в первый раз, но, может  быть,  я  это  сделаю
теперь.
   Мысль о еще одном ребенке доставляла мне радость. Я ни о  чем  другом  не
могла и думать. Опять беседовала о детях с моей матерью,  достала  крошечные
платьица, которые носила Кэтрин, когда была совсем малышкой. Я думала только
о ребенке, которого ждала.
   Скоро снова наступит Рождество. Я уже сказала девочкам о том, что скоро у
них появится братик или сестричка и  будет  жить  с  ними  в  детской.  Хани
помрачнела. Потом сказала:
   - Я не хочу этого. Я не хочу даже, чтобы здесь была Кэт.  Я  хочу,  чтобы
здесь была только Хани, как раньше.
   Я всегда боялась ревности между детьми. Я старалась уделять  Хани  больше
внимания, чтобы показать, что ничем не выделяю Кэт.
   Хани спросила, кого я больше люблю: ее, Кэтрин или того  малыша,  который
скоро появится.
   Я ответила, что люблю всех одинаково.
   - Нет! - воскликнула она. - Ты не всех одинаково любишь!
   Меня беспокоило ее поведение. Конечно, она была права. Я  любила  ее.  Но
как я могла не любить свое собственное дитя еще больше?
   На следующий  день  после  этого  разговора  Хани  пропала.  Меня  мучили
угрызения совести, я обвиняла себя в том, что  не  сумела  скрыть,  что  она
значит для меня чуточку меньше, чем Кэт. Я должна быстро найти  ее.  Но  это
было нелегко. Я обыскала весь дом. Потом позвала Клемента. Хани всегда  была
его любимицей, и я подумала, что он может знать какое-нибудь потайное место,
где она прячется.
   Он забеспокоился. Его первой мыслью были пруды,  где  разводили  рыб.  Он
снял огромный белый фартук и с руками в муке бросился туда.
   К счастью, там были двое рыболовов. Они сказали, что  провели  здесь  все
утро и девочки не видели.
   Мы испытали сильное облегчение.  К  этому  времени  к  нам  присоединился
Юджин. Няньки и Клемент считали, что нам следует разбиться на  две  или  три
группы. Мы так и сделали. Я отправилась с одной молоденькой няней,  девочкой
лет четырнадцати по имени Луси.
   Неожиданно я вспомнила о подземных галереях. Я никогда не была там. Часть
их обрушилась, и Бруно  говорил,  что  ходить  туда  опасно.  Когда  он  был
мальчиком, один монах во время обвала был там похоронен заживо.
   Я думала об этом, когда бежала к подземелью.
   Я говорила Хани, чтобы она и близко не подходила к подземным  галереям  и
прудам. Но когда дети хотят привлечь к  себе  внимание  или  чувствуют  себя
несчастными, они часто нарушают запреты.
   Для того чтобы попасть в галереи, нужно было спуститься в  подземелье  по
каменной лестнице. Юная нянька осталась наверху. Но  я  так  беспокоилась  о
Хани, что не чувствовала страха.
   Спускаясь, я звала ее по имени. Попав в темноту после  яркого  солнечного
света, некоторое время  я  ничего  не  видела.  Неожиданно  внизу  из  мрака
появилась темная фигура. У меня по спине  пробежала  дрожь.  Я  сделала  шаг
вперед - ступеньки не было, и я упала вниз,  перелетев  через  две  или  три
ступеньки, и оказалась на сырой земле.
   Надо мной склонилась темная фигура. Я закричала.
   Голос произнес:
   - Дамаск!
   Надо мной стоял Бруно, и я почувствовала, что он разгневан.
   - Что ты здесь делаешь?
   - Я.., я упала.
   - Вижу. Зачем ты пришла сюда?!
   - Хани пропала, - ответила я. Он помог мне подняться на ноги. Меня трясла
дрожь.
   - С тобой все в  порядке?  -  спросил  он.  В  его  голосе  чувствовалось
беспокойство, и я с возмущением подумала: "Он беспокоится не обо  мне,  а  о
ребенке, которого я ношу".
   Я неуверенно произнесла:
   - Да, со мной все хорошо. Ты не видел  Хани?  Она  пропала.  -  Казалось,
Бруно не расслышал моих слов.
   - Я просил тебя не ходить в эти туннели, - сказал он.
   - Я никогда прежде и не ходила. Я думала,  что  там  заблудился  ребенок,
поэтому и пришла сюда.
   - Ее здесь нет. Я бы увидел ее, если бы она была здесь.
   Он взял меня за руку, и мы вместе стали подниматься по лестнице. Когда мы
выбрались наверх, он внимательно оглядел меня и сказал:
   - Никогда больше не спускайся вниз. Это опасно. Я спросила:
   - А как же ты, Бруно?
   - Я знаю эти туннели. Я изучил их, когда был еще мальчишкой,  и  я  очень
осторожен.
   В то время я слишком беспокоилась о  Хани,  чтобы  задавать  вопросы,  но
позднее мне захотелось их задать.
   Мы с нянькой вернулись в дом. Хани все еще искали.  Я  была  в  отчаянии,
когда мальчуган, живший в одной из пастушеских хижин, принес  записку.  Хани
была в избушке матушки Солтер. Не могу ли я поскорее забрать ее домой?
   Без промедления я отправилась в лесную избушку. Как  и  прежде,  в  очаге
горел огонь и на нем стоял черный от копоти котелок. У огня  сидела  матушка
Солтер. Казалось, она не изменилась с тех пор, как  я  впервые  увидела  ее.
Возле нее у очага сидела Хани. Лицо ее было  грязным,  платье  запачкано.  Я
вскрикнула от радости и  подбежала  к  ней.  Я  хотела  обнять  ее,  но  она
отстранилась. Я чувствовала, что за нами наблюдает матушка Солтер.
   - Хани! - воскликнула я. - Где ты была? Я так испугалась.
   - Ты думала, что потеряла меня?
   - О, Хани, я думала, что с тобой случилось что-нибудь ужасное.
   - Тебе все равно. У тебя есть Кэтти и еще будет маленький. Я сказала:
   - О, Хани, я не смогу пережить разлуку с тобой. Она угрюмо произнесла:
   - Переживешь. Кэтти ты любишь больше.
   - Хани, я люблю вас обеих.
   - Ребенок так не думает, - сказала матушка Солтер надтреснутым голосом.
   - Она ошибается. Я была вне себя от беспокойства.
   - Тогда забирай ее. И люби ее больше.
   - Пойдем, Хани, - сказала я, - ты ведь хочешь пойти домой, не правда  ли?
Ты ведь не хочешь остаться здесь?
   Хани оглядела комнату, и я видела, что она очарована тем, что увидела.
   - Рекин любит меня.
   - Спот и Падинг тоже тебя любят, - сказала я, назвав  клички  двух  наших
собак.
   Хани, довольная, кивнула. Я взяла ее за руку, и  она  не  сопротивлялась.
Она продолжала разглядывать комнату, и поскольку она не умела скрывать своих
чувств, я поняла, что она сравнивает ее со своей уютной детской в Аббатстве.
Она хотела вернуться домой, но не желала так легко уступить мне победу.  Она
была маленькой ревнивой собственницей. Некоторое время я принадлежала только
ей, и она не желала ни с кем делиться.
   - Когда дети подрастают, всегда так, - сказала я матушке Солтер.
   - Лучше заботься о Хани.
   - Я и так это делаю.
   - Для тебя же будет лучше, если ты будешь делать так и впредь.
   - В угрозах нет необходимости. Я люблю Хани. Подобная ревность -  обычное
дело. Как она попала сюда?
   - Я слежу за этим ребенком. Она убежала и заблудилась в лесу. Я узнала об
этом и послала мальчика разыскать ее. Он привел ее ко мне.
   Взгляд  старухи  был  затуманен.  Рот  улыбался,  но   глаза   оставались
холодными.
   - Я узнаю, если она в чем-либо будет нуждаться, - продолжала она.
   - В таком случае, вы знаете, как хорошо заботятся о ней.
   - Забирай ребенка. Она  устала.  Она  знает,  как  найти  меня,  если  ей
понадобится.
   - Ей никогда это не понадобится, пока я забочусь о ней.
   Когда мы покидали избушку, я крепко сжимала руку Хани.
   - Никогда, никогда больше не убегай, - сказала я.
   - Я не буду, если ты будешь меня любить, любить больше всех, больше,  чем
Кэт больше, чем нового малыша.
   - Я не могу любить тебя больше, Хани. Нет такой любви на  свете.  Я  могу
любить тебя также.
   - Я не хочу нового ребенка и рассказала об этом бабуле Солтер.
   - Но тогда вас будет трое. Трое лучше, чем двое.
   - Нет, - твердо ответила Хани, - лучше всего, когда ты - единственная.
   Я отвела ее домой, смыла с нее грязь, дала большой кусок хлеба с орехами,
только что испеченного для нее Клементом,  который  сделал  наверху  большую
букву "Х". Это обрадовало ее, она вновь была счастлива.
   Но, когда Хани легла спать, у меня  начались  схватки,  и  той  же  ночью
произошел выкидыш.
   Моя матушка, узнав о случившемся, тотчас же  пришла  и  привела  с  собой
повитуху.
   - Это был бы мальчик, - сказала повитуха. Я  не  хотела  ей  верить.  Она
относилась к тому типу женщин, которые все превращают в трагедию. Она знала,
что мы ждали сына.
   Повитуха сказала, что это большое счастье, что я вообще выжила, и этим  я
обязана ее искусству. В течение недели я была прикована к постели, и у  меня
было время подумать. Я не могла забыть  лицо  Бруно,  когда  он  узнал,  что
случилось. Наверное, у короля был менее грозный вид, когда он склонялся  над
постелью бедной королевы. Мне даже  показалось,  что  в  этот  момент  Бруно
ненавидел меня.
   Я много думала о Бруно. Я вспоминала о том, как ночью из окна видела  его
возвращающимся из подземелья. Но зачем он ходил туда в  тот  день,  когда  я
искала Хани? Если там в любой момент может произойти обвал, то для него  это
так же опасно, как и для любого другого.
   К апрелю следующего года я опять ждала ребенка. Перемены,  происшедшие  с
Бруно, когда он узнал об этом, были удивительны. Он  всегда  страстно  хотел
иметь детей, но, когда родилась Кэтрин, он относился к ней безразлично. Хани
же он просто не замечал. Как он поведет  себя,  если  я  рожу  мальчика?  Не
захочет ли отнять его у меня?
   Временами во мне просыпалось недоверие к Бруно. Что я вообще знаю об этом
странном человеке, моем муже? Он  был  воспитан  в  Аббатстве  как  ребенок,
посланный с небес. Потом  он  столкнулся  с  действительностью.  Теперь  же,
похоже, он готов потратить свою жизнь на то, чтобы доказать,  что  он  и  на
самом деле не такой, как все.
   Мне казалось, что я понимаю заботы Бруно, и это рождало во мне нежность к
нему. Переустройство нашего маленького мира было  грандиозным  проектом.  Мы
дали работу многим людям, и в округе все стало процветать.  Соседи  начинали
смотреть на  Аббатство  с  уважением,  как  и  в  прежнее  время.  Какой  бы
счастливой и полезной могла бы стать  наша  жизнь,  если  бы  Бруно  не  был
одержим идеей доказать, что он сверхчеловек.
   Во время своей беременности я реже видела его. Он работал как  одержимый.
Бруно предполагал перестроить дом так, чтобы тот  походил  на  замок,  и  на
время работ мы переехали из него в кельи монахов.
   В жилище монахов было что-то жуткое. В этом строении не  было  достаточно
большой комнаты для нас, и мы занимали отдельные спальни. У  Хани  и  Кэтрин
была одна келья на двоих, я боялась, что по одиночке им будет  страшно.  Мне
самой все время казалось, что я слышу  крадущиеся  шаги  в  ночи,  и  часто,
поднимаясь по винтовой лестнице, думала, что  увижу  призрак.  Конечно,  это
была игра воображения, но часто, лежа без сна, я думала о  монахах,  которые
здесь жили почти двести лет. Мне хотелось знать, о чем они думали по ночам в
своих  кельях.  У  меня,  как  у  многих  беременных   женщин,   разыгралось
воображение, и я спрашивала себя о том, не оставляли ли умершие  после  себя
какие-нибудь знаки для тех, кто придет после них. В то  время  я  чаще,  чем
прежде, думала о тех днях, когда появился Ролф Уивер.  Я  представляла  себе
ужас монахов, когда они узнали о том, что Ролф и его люди уже  в  Аббатстве.
Мне хотелось поскорее вернуться в перестроенный дом.
   Иногда я подымалась ночью и через  дверную  решетку  смотрела  на  детей,
просто для того, чтобы убедиться в их безопасности. Когда я  ждала  ребенка,
то все, что происходило вне моей  маленькой  вселенной,  не  имело  большого
значения. Я относилась к тому типу женщин, которые в первую очередь  матери.
Даже мои чувства к Бруно были материнские. Возможно, если  бы  это  было  не
так, я бы лучше понимала, что происходит вокруг.
   Изменения затронули и Кейсман-корт.
   Я не часто бывала там,  потому  что  не  хотела  встречаться  с  Саймоном
Кейсманом. Матушка моя, женщина бесхитростная, ненароком рассказала мне, что
часть украшений нашей часовни продана и в тайнике в часовне хранится Библия,
переведенная на английский.
   Если Саймон Кейсман принял доктрины реформаторов, то он был в не  меньшей
опасности, чем Бруно.
   Я часто думала, вспоминая при этом отца, почему  такое  значение  придают
тому, как люди поклоняются Богу. Ведь верующему надо просто выполнять заветы
Христа, главный из которых: "Возлюби ближнего своего как самого себя".
   Это было странное лето. Целыми днями слышался шум строительных работ, и я
видела Бруно все меньше и меньше. Я нередко  размышляла  о  том,  что  в  то
время, как рабочие строят стены нашего обширного дома,  он  быстро  возводит
преграду между нами, и стена эта  становилась  такой  высокой,  что  грозила
совсем скрыть его от меня.
   Время от времени до меня доходили новости  из  внешнего  мира.  Парламент
провозгласил нашего государя  защитником  веры  и  верховным  главой  церкви
Англии и Ирландии, королем  Англии,  Ирландии  и  Франции.  То,  что  у  Его
Величества появилось желание воевать и  он  начал  войну  во  Франции,  меня
интересовало мало. Все обрадовались,  когда  в  один  из  сентябрьских  дней
услышали о том, что король взял Булонь и, несмотря на болезнь, вошел в город
во главе войск. По всей стране отслужили  молебны,  и  архиепископ  Кранмер,
сочувствовавший  реформаторам,  заметил  королю,  что,  если   люди   смогут
возносить хвалу  Господу  по-английски,  они  будут  понимать,  за  что  они
молятся, и их молитвы будут более пылкими. Простые люди, произнося  молитвы,
не знают, что желают благополучия королю, так как не понимают латыни. Король
оценил справедливость этих слов и позволил архиепископу составить  несколько
молитв по-английски, они и были произнесены в церквях.
   Я представила себе ликование в Кейсман-корте. В нашем же доме  настроение
было прямо противоположным. Даже Клемент был несколько подавлен.
   Если бы я не была столь поглощена детьми, я бы почувствовала  назревающий
в стране конфликт, который столь явно отражался на наших двух домах.
   Потом мы узнали, что  французский  дофин  двинул  свою  армию  на  нашего
короля, отбил Булонь и государь вынужден был отступить в  старые  английские
владения в Кале, так что он не много приобрел в этой военной кампании.
   Я слышала, как Клемент говорил:
   - Все повернулось бы иначе, если бы не вмешивался архиепископ Кранмер  со
своими реформаторскими идеями. Бог явно недоволен.
   В старое время отец обсудил бы эти перемены со мной. Без сомнения, мы  бы
оценили достоинства старой и новой веры.  Может  быть,  мы  бы  даже  лрочли
Библию на английском. Я знала, что такая  Библия  есть  в  Кейсман-корте,  и
надеялась, что ее не найдут, потому что она представляла огромную  опасность
для матушки и ее близнецов. До Саймона Кейсмана мне дела не было.
   По мере приближения родов я начала чувствовать себя все хуже и хуже.
   Ноябрь был мрачным и ненастным, мне не  хотелось  встречать  Рождество  в
монашеской келье. Я следила за преображением дома аббата, который  с  каждым
днем  все  больше  и  больше  напоминал  замок  Ремуса,  но  был  еще  более
величественным.
   Потом в один из ноябрьских дней, на два  месяца  раньше  срока  я  родила
ребенка - мертвого мальчика.
   Я не знала об этом еще целую неделю, потому что сама находилась на  грани
смерти.

***