ред детьми Барбары. Королю сперва надоедала одна, потом это делала другая.
Сыновья Барбары станут герцогами Графтонским и  Саутгемптонским;  сын  Луизы
должен был получить титул герцога Ричмондского, который  оказался  свободным
после смерти мужа Фрэнсис Стюарт. Но Карл должен устроить так, чтобы грамоты
на пожалование привилегий были утверждены одновременно,  иначе  не  избежать
зависти.
   А у Карла и Иакова Боклерков все еще не было  титулов.  Нелл  была  не  в
состоянии скрывать свое огорчение. Она не могла удержаться, чтобы при каждом
удобном случае не оскорбить Луизу.
   - Если она такая  важная  персона,  связанная  родством  со  всей  знатью
Франции, - спрашивала она,  -  почему  же  тогда  она  согласилась  на  роль
проститутки? Я по профессии шлюха и не претендую быть кем-то  еще.  Я  верна
королю и знаю, что он не перестанет оставлять моих мальчиков без внимания.
   Но Луизе удалось склонить на свою сторону Данби, а Данби занимал в стране
высокое положение. Карл не мог не прислушиваться  к  нему,  потому  что  его
магия в финансовых вопросах значительно улучшила положение дел  Карла.  Нелл
знала, что она и ее сыновья обязаны тем, что лишены почетных титулов,  союзу
Данби - Портсмут, и ей хватило ума понять, что, пока Данби  будет  сохранять
влияние, ей будет очень сложно  получить  то  признание,  которого  она  так
жаждала.
   Данби  успешно  сколачивал  придворную  партию,  будучи  ее  главой.  Ему
хотелось дать новую жизнь священному праву королей и  абсолютизму,  как  это
было в дни правления Карла I.
   Оппозиция, возглавляемая Шафтсбери  и  Бекингемом  в  качестве  помощника
главы партии, ставила своей целью поддерживать парламент. Партия Данби звала
партию Шафтсбери "вигами", которыми до сих  пор  называли  лишь  шотландских
разбойников, совершающих набеги на приграничные селения и грабивших  соседей
под разными лицемерными  предлогами.  Шафтсбери  отомстил,  окрестив  партию
Данби "тори" - этим термином называли  в  Ирландии  суеверных,  кровожадных,
невежественных людей, которым нельзя доверять.
   Король наблюдал за этим соперничеством с кажущимся безразличием,  но  был
настороже. Он осознавал способности Шафтсбери - самого умного и  выдающегося
члена оппозиционной партии. Карл с братом Иаковом  прозвали  его  "Маленькая
честность". Он был человеком небольшого роста,  страдавшим  в  то  время  от
плохого самочувствия; за последние несколько лет он попеременно  занимал  то
одну, то другую позицию. Когда началась гражданская  война,  он  держался  в
стороне и вел себя осторожно, неторопливо решал, к кому выгоднее  примкнуть.
Когда   казалось,   что   победу   одерживают   роялисты,   он   поторопился
присоединиться к ним, а затем был вынужден  их  покинуть  и  так  же  быстро
примкнуть к другой стороне. В войсках Кромвеля он  стал  фельдмаршалом,  но,
занимая сторону Кромвеля, он предпринял меры предосторожности, женившись  на
всякий случай на женщине из роялистской семьи. Она рано умерла, что  было  к
лучшему, так как Кромвель стал лордом-протектором и происхождение этой  дамы
могло бы теперь  мешать  честолюбцу.  Впоследствии  он  женился  на  богатой
наследнице. Ему хватило ума не участвовать ни в одной из  попыток  роялистов
вернуться к власти, но он одним из первых явился к королевскому двору  Карла
в изгнании, чтобы приветствовать  его  грядущее  возвращение  в  Англию.  Он
принимал  активное  участие  в  низвержении  Кларендона,  занимавшего  пост,
которого  он  сам   домогался.   Когда   он   стал   распоряжаться   большой
государственной печатью, он быстро предпринял меры для того, чтобы оппозиция
поскорее стала могущественней; у него не  было  никакого  желания  бросаться
поддерживать то, что могло оказаться проигрышным делом. Но на  этот  раз  он
был вынужден занять устойчивую  позицию.  Его  цель  была  ясна.  Он  должен
сделать парламент главенствующей силой в государстве, так как ясно  понимал,
что в этом его судьба. Если бы парламент стал силой, тогда Шафтсбери  должен
был стать его главой.
   Он не позволял себе недооценивать короля. Карл  был  ленив.  Как  однажды
выразился Бекингем, "он бы смог, если бы захотел", и никогда еще Бекингем не
был так прав. А вот бедный Иаков Йоркский, следуя определению Бекингема  же,
"был бы не прочь, если бы смог". Надо было вести себя осторожно в отношениях
с ленивым Карлом и домогавшимся власти Иаковом.
   - Карл ему как-то сказал:
   - Я считаю, что вы самый коварный пес в Англии.
   Шафтсбери, язык которого не отставал от его живого ума,  тут  же  ответил
резко и остроумно:
   - Если вашему величеству нравится иметь такого  подданного,  то  полагаю,
что я такой.
   Карл  никогда  не  мог  устоять   против   притягательности   остроумного
перебежчика; он знал, что "Маленькая честность" - человек бессовестный, но в
те же время уважал его за сообразительность. В своих постоянных  схватках  с
парламентом  он  должен  быть  особенно  осторожен  с  такими  людьми,   как
Шафтсбери.
   Нелл, только наблюдавшая со стороны  и  мало  разбиравшаяся  в  политике,
воспринимала Данби как личного врага, потому что он и Луиза  были  друзьями,
Бекингем же друг Шафтсбери, мог обратить на нее внимание короля, поэтому она
считала Бекингема своим другом. Отчаянный Рочестер был  другом  Бекингема  и
из-за этого склонен был поддерживать  партию  Шафтсбери.  Поэтому  эти  люди
бывали у нее в  доме,  сидели  за  ее  столом  и  обсуждали  свой  планы.  В
соответствии с одним из таких планов, рождавшимся  в  живом  уме  Шафтсбери,
Монмута следовало провозгласить законным наследником и после  смерти  короля
посадить  на  трон  в  качестве  марионетки,  послушной  его  распоряжениям;
Шафтсбери и Бекингем были ярыми врагами герцога Йоркского.
   Монмут тоже бывал на вечерах у Нелл, и между ними  сама  собой  возникала
взаимная  симпатия.  Нелл  продолжала  называть  гордого  молодого  человека
принцем Задавалой и Претендентом, но Монмут был вынужден смириться  с  этими
наскоками на свое достоинство и просто называл их "словечками Нелл".
   Карл знал о приятелях-вигах Нелл, но он знал и Нелл. Как женщина она была
абсолютно преданна ему. Она видела в нем  не  только  короля,  но  каким  то
образом, что было ее неподражаемым  свойством,  заставляла  его  чувствовать
себя наполовину ее мужем, а наполовину  -  сыном.  Она  была  всегда  готова
отдаться страсти, но и материнский инстинкт никогда не покидал  ее,  и  Карл
знал, что Нелл была  единственным  человеком  в  королевстве,  любившим  его
абсолютно  бескорыстно.  Правда,  временами  она   становилась   назойливой:
требовала то титулы сыновьям, то  великолепный  титул  себе.  Но  он  всегда
помнил, что все это началось только после  рождения  сыновей.  Это  был  тот
самый материнский инстинкт, который и теперь заставлял ее вести  себя  таким
образом. Почести необходимы ей для ее сыновей: она хотела, чтобы мальчики не
стыдились своей матери.
   Он не делал попытки прекратить  вечеринки,  устраиваемые  ею  для  людей,
которые, как он знал, пытались уничтожить догмат о священном праве  королей.
А Нелл была  беззаботна,  она  не  осознавала,  что  вмешивается  в  высокую
политику. Часто, того не сознавая,  она  сообщала  гостям  обрывки  полезных
сведений. Его любовь к ней, как и ее к нему, не угасала, а продолжала гореть
ровным пламенем независимо от того, что он временами чувствовал по отношению
к другим женщинам.
   Что касается Луизы, то его чувства к ней  после  их  вынужденной  разлуки
изменились. Она забыла  о  своих  благородных  манерах,  когда  поняла,  что
заразилась  этой  болезнью.  Она  в  бешенстве   поносила   его,   оказалось
необходимым   преподнести   ей   солидный   подарок,   чтобы    умиротворить
рассвирепевшую женщину Она заявила, что ничто не может  ее  успокоить  после
потери здоровья и ужасного  унижения,  переживаемого  из-за  болезни  такого
рода, а он был уверен, что ее манера раздражаться, ее гнев и  ругань  мешали
успешному выздоровлению.
   Он был бы не так уж и огорчен, если бы  Луиза  вдруг  сообщила  ему,  что
собирается вернуться во Францию. Но сам он, конечно, не  мог  предложить  ей
такого. Это бы оскорбило Людовика, и он пока не решался на такой шаг. К тому
же, пусть Людовик думает, что у него есть шпионка - под самым боком у короля
Англии...
   Карл стал использовать в своих  отношениях  с  Луизой  обычную  для  него
тактику. Он успокаивал и обещал, но это отнюдь не означало, что  он  сдержит
свои обещания.
   Он  размышлял  обо  всех  этих  вопросах  во  время  посещения  скачек  в
Ньюмаркете и на рыбалке в  Виндзоре,  или  гуляя  в  Сент-Джемском  парке  и
подкармливая уток - его собачки в это время не отходили от него ни на шаг, -
или прогуливаясь с острословами и дамами, которые ему нравились.
   До него дошло, что  в  Руане  скончался  Кларендон,  и  это  немного  его
огорчило, так как он никогда не забывал старика, преданно служившего  ему  в
дни его изгнания. Умер также Джон Мильтон, автор "Потерянного  рая".  Никого
это особенно не взволновало.  Остроумные  и  непристойные  стишки  Рочестера
читали больше и охотнее, чем эпическую поэзию Мильтона.  Эти  напоминания  о
смерти направили мысли короля на грустные предметы. Он вспомнил о неразумных
мечтах Джемми. Если это правда,  что  Шафтсбери  планирует  сделать  Монмута
наследником престола, что тогда станет с Иаковом, герцогом Йоркским? Иаков в
душе добрый человек, но его никак нельзя назвать умным. Иаков будет  считать
своим долгом отстаивать то,  что  он  полагает  правильным,  и  он  из  рода
Стюартов,  которые  были  уверены,  что  короли  правят  в  соответствии  со
священным правом и являются Божьими помазанниками.
   Все неприятности еще впереди, озабоченно думал  король.  А  заканчивались
мысли характерным для него образом:
   - Но это только моя смерть подожжет пороховой  склад.  А  когда  я  умру,
какое мне будет до всего этого дело?
   Поэтому он ловил рыбу и прогуливался, делил свое  время  между  Луизой  и
Нелл, смутно желая, чтобы Луиза  вернулась  обратно  во  Францию,  и  смутно
надеясь, что он сможет удовлетворить страстное желание  Нелл  и  сделать  ее
сыновей маленькими лордами, как ей хотелось.

***

   С приходом нового года при королевском дворе кое-что изменилось.
   Небольшая группа всадников под цокот копыт проехала по улицам.  Во  главе
кавалькады, в жакете, в  шляпе  с  плюмажем  и  в  парике,  ехала  Гортензия
Манчини, герцогиня Мазарини. Ее огромные глаза казались черными,  но  вблизи
было видно, что они были такими темно-синими, что  напоминали  цвет  фиалок;
волосы ее  были  цвета  воронова  крыла,  черты  лица  классические,  фигура
роскошная. В Европе ее знали как самую красивую женщину в мире, и  все,  кто
ее видел, считали, что это справедливо.
   Вместе с ней приехали несколько ее  личных  слуг  -  пять  мужчин  и  две
женщины, а рядом с ней ехал ее маленький чернокожий паж, готовивший для  нее
кофе.
   Она подъехала к дому леди  Елизаветы  Харви,  вышедшей  ее  встретить  и,
приветствовав, сказать, что она необычайно рада ее приезду. Горожане Лондона
в тот день ее больше не видели. Но, несмотря на колючий, ледяной ветер,  они
не разошлись по домам, а стояли и говорили  друг  другу,  что  эта  женщина,
будучи такой красивой, при известной всем репутации короля могла приехать  в
Англию лишь с одной целью.
   Теперь им хотелось увидеть неловкое положение мадам Карвел - так горожане
звали  Луизу  со  дня  ее  приезда  в  Англию.  Они  отказывались  правильно
произносить  ее  фамилию  Керуаль.  Для  них  она  была  Карвел,  и  никакой
благородный английский титул не мог этого изменить.  Жителям  Лондона  будет
приятно увидеть отставку той, кого они называли католической шлюхой.  Вот  и
опять иностранка, но эта женщина была по крайней мере красавица, и им  будет
приятно знать, что их короля разлучили с косоглазой французской шпионкой.

***

   Луиза тревожилась. Она считала,  что  утратила  влияние  на  короля.  Она
понимала, что ей удавалось его удерживать  главным  образом  благодаря  тому
обстоятельству, что ее непросто было соблазнить. И конечно,  она  дольше  не
могла противиться; это могло привести к тому, что король бы  обнаружил,  что
не так уж велико его желание обладать ею.
   Болезнь, которую она перенесла, не только неблагоприятно сказалась на  ее
внешности, после нее она стала очень нервной и начала сама себя  спрашивать,
удастся ли ей когда-нибудь вернуть свое прежнее здоровье. Она растолстела и,
хотя король любовно называл ее толстушкой, она чувствовала, что это  имя  не
прибавляет ей достоинства. Она начала думать, что, не будь Карл так терпим и
заботлив, он давно бы уже ее оставил.
   Луиза считала, что он не сделал и половины того, что обещал,  и  что  она
должна была убедить его сделать, как это велел ей французский  король  через
Куртэна, французского посла.
   Карл, бывало, смотрел на нее с  этой  его  ироничной  и  будто  бы  вялой
улыбкой и говорил:
   - Значит, вы советуете это сделать,  толстушка?  А,  да,  ну  конечно,  я
понимаю.
   Она часто слышала раскаты его хохота после некоторых реплик Нелл Гвин,  а
ведь многие из этих реплик имели  целью  привести  ее  в  замешательство.  А
теперь вот еще  эта  весьма  встревожившая  ее  новость:  Гортензия  Манчини
прибыла в Лондон.
   В Англии не было ни одного человека, которому  она  могла  бы  довериться
полностью. Бекингем, ее  враг,  потерял  былое  положение,  но  надолго  ли?
Шафтсбери ее ненавидел и хотел бы помешать ее влиянию на короля, потому  что
он был против католичества и собирался, как доверительно сообщил ей  Куртэн,
ликвидировать папизм в стране. Очень может быть, что Шафтсбери  знал  о  том
секретном положении  Дуврского  договора  относительно  намерений  короля  о
вероотступничестве; если это так,  то  он  понимает,  что  она  получила  от
Людовика инструкции как можно активнее  способствовать  обращению  короля  в
последователя католицизма, причем обращение полное и общеизвестное.
   Она сильно волновалась,  так  как  за  время  болезни  частично  утратила
свойственное ей самообладание.
   Она решила, что в Англии есть лишь  один  человек,  способный  ей  теперь
помочь, и для нее настало время выполнить те  уклончивые  обещания,  которые
она ему давала. Она тщательно оделась. Несмотря на ее раздавшееся тело,  она
умела одеться к лицу, она обладала таким вкусом и умением  держаться,  какие
редко встречались при английском королевском дворе.
   Она послала одну из своих приближенных служанок в апартаменты лорда Данби
с посланием, которое следовало передать тайно и в  котором  говорилось,  что
она вскоре навестит его и надеется, что он сможет принять ее наедине.
   Служанка быстро вернулась с известием, что лорд Данби с нетерпением  ждет
ее прихода.
   Он встретил ее с преувеличенным выражением уважения.
   - Для меня большая честь принять вашу милость.
   - Надеюсь, что, навестив вас для дружеской беседы, я не  слишком  посягаю
на ваше время.
   - Всегда приятно провести время в вашем обществе,  -  ответил  Данби.  Он
угадал причину ее тревоги:
   - Я слышал, что к нам прибыла герцогиня-иностранка.
   - Это мадам Мазарини... пользующаяся дурной славой при  всех  королевских
дворах Европы.
   - Она, вероятно, и к нашему двору прибыла  за  дурной  славой,  -  лукаво
заметил Данби. Луиза вздрогнула.
   - Не сомневаюсь в этом. Если вы знаете что-либо... - начала она.
   Данби смотрел на свои ногти.
   - Думаю, - сказал он, - что  она  не  хочет  жить  во  дворце,  как  ваша
милость.
   - Она приехала, потому что бедна, - продолжала Луиза. - Я слышала, что ее
сумасшедший муж быстро промотал все состояние, которое досталось  ей  от  ее
дяди.
   -  Это  так.  Она  дала  понять   его   величеству,   что   нуждается   в
соответствующих средствах, чтобы поселиться на Уайтхолле.
   Луиза подошла к нему ближе. Она ничего не сказала, но ему  было  понятно,
что  она  хотела  сказать:  "Посоветуйте  королю  не  предоставлять  ей  эти
средства. Вы, чей  финансовый  гений  дает  вам  возможность  обогащаться  и
сокращать расходы других людей,  вы,  кто  смог  сбалансировать  королевский
бюджет, сделаете все от вас зависящее, чтобы эта женщина не  получила  того,
что просит. Вы станете на сторону герцогини Портсмутской,  а  это  означает,
что вы будете врагом герцогини Мазарини".
   "Почему бы  нет?  -  думал  возбужденно  Данби.  -  Интрига  стимулирует.
Разоблачение? Карл никогда не  обвинял  других  за  то,  что  они  поддаются
искушению, которому он сам не делает попытки сопротивляться..."
   Он взял ее руку и поцеловал. Когда она позволила задержать  свою  руку  в
его руках, он решился.
   - Ваша милость, после болезни вы стали еще  красивее,  -  сказал  он;  он
внутренне  ликовал,  осознав,  что  она,  считавшаяся   самой   бесстрастной
придворной дамой, предлагала себя в обмен на его протекцию.
   Он целовал ее грубо, без нежности и уважения. Он привык получать взятки.

***

   Гортензия приняла короля в доме леди Елизаветы Харви.
   Она догадывалась, что, как только он услышит  о  ее  приезде  в  столицу,
сразу же пожелает навестить ее. Это было как раз то, чего хотела Гортензия.
   Она устроилась на софе, поджидая его. Она была соблазнительно красива, и,
хотя ей было уже тридцать лет и она вела  необузданную,  полную  приключений
жизнь,  красота  ее  от  этого  нисколько  не  пострадала.   Ее   безупречно
классические черты лица останутся безупречными и классическими до  конца  ее
жизни. Ее густые, цвета воронова крыла волосы локонами ниспадали на ее голые
плечи; но больше всего ее красили удивительные фиалковые глаза.
   Гортензия была невозмутимо добродушна и ленива, ее  темперамент  был  под
стать королевскому, очень чувственная, она приобрела большой  опыт  любовных
приключений. Ей часто говорили, что ей стоило  бы  посетить  Англию,  и  она
много раз собиралась возобновить свое знакомство с  Карлом,  но  всякий  раз
случалось что-нибудь, что мешало ей это сделать; какой-нибудь новый любовник
обманывал  ее  и  заставлял  забыть  о  человеке,  который  хотел  стать  ее
возлюбленным в  дни  ее  юности.  Теперь  в  Англию  ее  заставила  приехать
абсолютная нищета. Абсолютная нищета и тот факт, что в  Савойе  она  затеяла
такой скандал, что ее попросили уехать. Последние три скандальных  года  она
провела в обществе Сезара Викара,  удалого,  осанистого  молодого  человека,
который выдавал себя за настоятеля аббатства Сен-Реал. Когда были обнаружены
письма, которыми обменивались герцогиня и мнимый аббат, то  они,  совершенно
лишенные какой бы то ни было сдержанности, так  потрясли  тех,  в  чьи  руки
попали, что герцогиню попросили покинуть Савойю.
   Поэтому, обнаружив, что она бедна и  нуждается  в  пристанище,  Гортензия
прибыла в Англию. Она была бесстрашна. Ей пришлось в разгар  зимы  с  риском
для жизни переправиться через пролив  и  прибыть  с  несколькими  слугами  в
совершенно чужую страну, ни  минуты  не  сомневаясь,  что  ее  захватывающая
красота обеспечит ей положение при королевском дворе.
   Карл быстро вошел в комнату, взял ее руку и поцеловал, не спуская глаз  с
ее лица.
   - Гортензия! - воскликнул он. - Но вы та же самая  Гортензия,  которую  я
любил много лет тому назад. Нет, не та же самая. Черт  побери,  я  тогда  не
поверил бы, что кто-то может быть красивее,  чем  самая  молодая  из  сестер
Мазарини. Но теперь я вижу, что есть  особа  более  прелестная  -  герцогиня
Мазарини - выросшая Гортензия.
   Она рассмеялась на эти его слова и непринужденным жестом руки  пригласила
сесть, как будто она была королева, а он ее подданный. Карл принял  это  как
должное. Он чувствовал, что на самом деле должен забыть о своем  королевском
достоинстве перед такой красавицей.
   Длинные ресницы оттеняли смуглую  кожу  лица.  Карл  не  спускал  глаз  с
красивых волос цвета воронова крыла,  рассыпавшихся  по  голым  плечам.