атят  за  то,  что  он
управляет нашим имением. К тому же он все-таки родственник.
   Мальчик перевел  взгляд  с  Кейт  на  меня,  я  почувствовала,  как  мной
овладевает странное чувство экзальтации. Я вообразила, как  ангелы  положили
его в рождественские ясли и какое великое предназначение ожидает его. Как ни
мала я была, но поняла, что это  просто  мальчик.  Он  держался  отчужденно,
возвышенно-высокомерно, казалось, сознавал разницу между  собой  и  обычными
смертными. Кейт вела себя так  же,  но  то  было  следствием  ее  красоты  и
энергии. Хотя меня мучили предчувствия, я обрадовалась, что Кейт нашла дверь
в стене и таким образом дала  мне  шанс  увидеть  мальчика  так  близко.  Он
казался намного старше меня, хотя между нами было меньше  года  разницы.  Он
был выше Кейт и мог подчинить даже ее.
   Кейт так и  сыпала  вопросами.  Она  хотела  знать,  каково  быть  Святым
Младенцем. Помнит ли он что-нибудь о небесах, потому  что  он  же  наверняка
пришел оттуда, не так ли? На кого похож Бог?  А  ангелы?  Они  действительно
такие хорошие, как о них говорят люди? Ведь тогда  общаться  с  ними  должно
быть очень скучно.
   Он рассматривал ее, как бы забавляясь и терпя ее присутствие.
   - Я не могу говорить с тобой о таких вещах, - холодно сказал он.
   - А почему? Святые люди должны мочь все. Потому они и святые.
   Он произвел на нее глубокое впечатление, как  она  ни  старалась  сделать
вид, что ей все равно. Кейт, конечно, поняла, что  не  сможет  дразнить  или
мучить его, как это делала со мной. Он был слишком серьезен, и все же  я  не
могла понять странный блеск его глаз. Я вспомнила разговор  о  том,  как  он
украл из кухни пирожки.
   - Ты ходишь на занятия, как другие? - спросила я.
   Он  ответил,  что  изучает  латынь  и  греческий.  Я  с  радостью   стала
рассказывать ему, что занималась с мистером  Брайтоном  и  каких  успехов  я
достигла.
   - Мы не для того прошли через дверь в стене, чтобы говорить об уроках,  -
пожаловалась Кейт.
   Она поднялась с травы и сделала сальто на лужайке, она это умела и  часто
практиковалась. Кезая называла ее проказницей. И сейчас у нее была одна цель
- переключить внимание с меня на себя.
   Мы оба смотрели, как Кейт вертит  сальто,  внезапно  она  остановилась  и
предложила мальчику присоединиться к ней.
   - Это неприлично, - сказал он.
   - Ax! - торжествующее  засмеялась  Кейт.  -  Значит,  ты  не  можешь  так
сделать?
   - Я могу. Я все могу.
   - Докажи это.
   На мгновение он растерялся, потом, как это ни  странно,  я  увидела,  как
своенравная Кейт и Святое Дитя вертели сальто на траве Аббатства.
   - Давай, Дамаск, - скомандовала она. Я присоединилась к ним.
   Это был памятный  день.  Когда  Кейт  доказала,  что  она  делает  сальто
быстрее, чем мы, она решила, что на сегодня хватит, и мы опять сели на траву
и стали разговаривать. Мы немного узнали о мальчике, которого назвали  Бруно
по имени святого,  основавшего  Аббатство.  Он  никогда  не  разговаривал  с
детьми. Ему давал уроки брат Валериан, а о растениях и травах он узнавал  от
брата Амброуза. Часто он оставался у аббата, который жил в собственном  доме
с глухонемым слугой гигантского роста.
   - В Аббатстве, должно быть, очень одиноко, - сказала я.
   - Я общаюсь с монахами. Они как братья. Не всегда одиноко.
   - Послушай, - повелительным тоном сказала Кейт, - мы придем снова. Никому
не говори о двери под плющом. Мы опять здесь встретимся  втроем.  Это  будет
наш секрет.
   Так мы и сделали. Всегда, когда нам удавалось уйти, мы пробирались  через
дверь. Очень часто к нас присоединялся Бруно. Странно все это  было,  потому
что временами мы забывали,  что  он  появился  в  рождественских  яслях.  Он
казался обыкновенным мальчиком. Иногда мы вместе играли  в  шумные  игры,  в
которых верховодила Кейт, но ему нравились и игры в загадки, и тут  я  могла
показать свою смекалку. Здесь мы с ним соперничали, как он соперничал с Кейт
в играх, требующих ловкости. Но Бруно намеревался побить нас обеих, мозг его
был острее, чем мой, а физическая сила, конечно же, превосходила силу  Кейт.
Разумеется, так я думала, этого следовало ожидать от Святого Дитя.

***

   Руперт, которому еще не было пятнадцати лет, все больше и больше  работал
в поле. Он со знанием дела мог говорить с моим отцом о  злаках  и  животных.
Новорожденные  существа  доставляли  ему  огромную  радость,  которой  он  с
удовольствием делился с другими, особенно  со  мной.  Я  помню,  как  Руперт
привел меня посмотреть  на  недавно  родившегося  жеребенка  и  обратил  мое
внимание  на  его  грациозность.  Животные  чувствовали  доброту  Руперта  и
становились его друзьями, стоило им только раз увидеть его; он обладал  этим
особым даром. Руперт лучше стригалей мог остричь овцу,  всегда  знал  точное
время начала уборки зерновых, мог  предсказать  погоду  и  за  день  почуять
дождь. Отец говорил, что он был истинным человеком от земли.
   Счастливое время - сенокос! Мы все шли в поле, даже Кейт, хотя сначала  и
неохотно,  но  потом  и  она  радовалась,  когда  приносили  эль   домашнего
приготовления и когда нас катали на телеге с сеном. Но лучше всего была пора
сбора урожая. Когда все  снопы  были  перевязаны  и  составлены,  а  бедняки
тщательно подобрали все колосья, наступал час веселого  ужина,  посвященного
уборке урожая. Весь день с кухни доносился запах жареного  гуся  и  пирогов.
Матушка украшала весь дом цветами,  и  все  были  очень  веселы.  Кейт  и  я
подвешивали миниатюрные снопики, которые  будут  висеть  до  будущей  осени,
чтобы урожай был хорошим. Потом мы  танцевали,  и  тут  Кейт  была  в  своей
стихии; но отцу всегда нравилось, когда Руперт выводил меня на круг и  мы  с
ним открывали бал в честь урожая.
   В то время все разговоры сводились к свадьбе короля  и  Анны  Болейн.  Он
избавился  от  королевы  Екатерины,  которая  уехала   в   Эмптхилл.   Бруно
рассказывал нам много больше того, что  мы  могли  узнать  в  другом  месте,
потому что монахи, приезжающие в Аббатство, привозили новости.
   Однажды, когда мы сидели на траве  под  укрытием  кустов,  чтобы  нас  не
заметили, и говорили  о  бедной  печальной  королеве,  Бруно  и  Кейт  опять
поссорились.
   - Королева Екатерина - святая, - сказал  Бруно,  продолжая  описывать  ее
страдания.
   Я любила смотреть на него, когда он  говорил.  Лицо  его  казалось  таким
красивым, профиль был четко очерчен, гордый, но еще невинный, а  то,  как  у
него вились волосы надо лбом, напоминало мне изображения  греческих  героев.
Он был высок и строен, и я думаю теперь, что  самым  привлекательным  в  нем
была смесь святости и язычества, как он превращался из мальчика, который мог
ошибаться и задираться, в некое исключительное существо, которое смотрело на
нас с недосягаемых высот. Думаю, что Кейт  чувствовала  то  же  самое,  хотя
никогда и не призналась бы в этом. Находиться рядом с Бруно было  совсем  не
то, что быть с Рупертом. Мой кузен был таким мягким и  заботливым,  что  мне
иногда  казалось,  что  он  относится  ко  мне,  как  к  одному   из   своих
новорожденных жеребят или ягнят. Мне нравилось, когда  обо  мне  заботились;
мне всегда это нравилось, но в присутствии Бруно мной овладевал  восторг,  я
была так взволнована, как ни при ком другом. Я знала, что Кейт разделяла это
чувство со мной, потому что она никогда не упускала  возможности  попытаться
одержать над ним верх, будто она должна была убедить  себя,  как  и  нас,  в
своем превосходстве.
   Теперь же, так как Бруно говорил с такой симпатией о королеве  Екатерине,
она резко заметила, что королева старая и некрасивая. Говорили, что  она  не
имела права быть королевой и  что  Анна  Болейн  с  ее  красивыми  одеждами,
следовавшая французской моде, была восхитительна, как сирена.
   - Она - сирена, которая своим пением соблазнила короля  на  бесчестие,  -
сказал Бруно.
   Кейт не понимала метафор, ей было скучно  от  старых  легенд.  Когда  она
говорила об Анне Болейн, глаза ее сверкали, и я знала,  что  она  воображала
себя на ее месте. Как бы она была рада этому! Все смотрят  на  нее,  и  Кейт
наслаждается  всеобщим  восхищением  и  завистью.  Драгоценности   и   лесть
доставляют ей удовольствие и плевала она на всех, кто ее ненавидит.
   - А истинная королева, - настаивал Бруно, - ругает своих  фрейлин,  когда
они проклинают Анну Болейн. "Молитесь на нее, - говорит она.  -  Оплакивайте
ее, ибо придет время, когда ей будут нужны ваши молитвы".
   - Ей не будут нужны их молитвы, - воскликнула  Кейт.  -  Она  -  истинная
королева, хотя многие и говорят обратное.
   - Как она может быть королевой, если у нас уже есть королева?
   - То, что говоришь ты,  похоже  на  измену,  Святое  Дитя,  -  насмешливо
сказала Кейт. - Осторожнее, а то я донесу на тебя.
   - Неужели ты сделаешь это? - спросил Бруно, пристально глядя на Кейт. Она
хитро улыбнулась ему:
   - Ты не веришь, что я могу сделать это? Ничего я тебе не скажу. Догадайся
сам.
   - Ну, поскольку мы не уверены, мы не  будем  говорить  с  тобой  о  таких
вещах, - отважилась сказать я.
   - Попридержи язык, глупое дитя, - так Кейт называла меня, когда сердилась
в противоположность Бруно,  который  был  Святое  Дитя.  Этими  словами  она
выражала свое раздражение или желание поиздеваться. - Ты ничего от  меня  не
скроешь.
   - Мы не хотим, чтобы на нас донесли, - сказала я.
   - Он-то в безопасности, - указала она пальцем на Бруно. - Если кто-нибудь
попытается причинить ему  вред,  вся  округа  вооружится.  Кроме  того,  ему
достаточно сделать чудо.
   - Невинные младенцы были убиты, - возразила я.
   - Это детский разговор, - с важным видом  произнес  Бруно.  -  Если  Кейт
хочет донести, пусть доносит. Ее не выпустят на свободу, потому что она тоже
говорила с нами, к тому же осведомителей редко выпускают на свободу.
   Кейт молчала, а он продолжал:
   -  Королева  проводит  свои  дни  в  молитвах  и  вышивании.  Она  делает
великолепное покрывало на алтарь во славу Господа.
   - Вам могут нравиться святые, а мне они не нравятся, -  сказала  Кейт.  -
Они все старые и некрасивые, поэтому они и святые. ,  -  Это  не  правда,  -
ответила я.
   - Не пытайся быть умной, глупое дитя.  -  Но  она  была  задета,  поэтому
сказала, что мы должны возвратиться домой, а то нас хватятся и будут искать.
И что будет, если нас найдут? Тогда они обнаружат дверь,  и  это  перестанет
быть тайной, а наши встречи прекратятся.
   Эта мысль привела всех нас в ужас.

***

   Наступил  май,  были  разосланы  официальные  объявления  о   предстоящей
коронации. Королева Анна Болейн из Гринвича отправится в Тауэр, затем  после
кратковременного пребывания там  поедет  в  Вестминстерское  аббатство.  Это
будет зрелище, которое редко кто видел раньше.
   Кейт теряла терпение от нашего, как она  выражалась,  несветского  образа
жизни. "Предстоит коронация - это же важнее, чем свадьба", -  говорила  она.
Множество народу соберется на улицах и на берегу реки, чтобы  посмотреть  на
новую королеву, проплывающую мимо. А согласно мнению  некоторых,  это  могли
быть похороны!
   Я сказала, что из-за этой коронации уже было несколько похорон.
   - Теперь это не имеет значения. Я собираюсь увидеть коронацию.
   - Отец не захочет, - сказала я. Она прищурила глаза:
   - Это предательство не идти на коронацию женщины, которую избрал король.
   Предательство! Это слово все чаще приводило народ в трепет.
   В тот  чудесный  майский  день,  когда  начинались  торжества  по  поводу
коронации Анны Болейн, Кейт пришла в орешник, где сидела я на своем  любимом
месте под деревом и читала. Глаза ее сияли от возбуждения.
   - Вставай, пойдем со мной, - сказала она.
   - Зачем? - недоуменно спросила я.
   - Не задавай вопросов. Пойдем.
   Я, как всегда, последовала за ней; окольным путем,  через  вишневый  сад,
она вывела  меня  к  нашей  пристани,  где  стояла  барка,  а  в  ней  сидел
сконфуженный Том Скиллен.
   - Том повезет нас к Гринвичу, - сказала Кейт.
   - А мой отец дал разрешение?
   Том хотел что-то сказать, но Кейт остановила его:
   - Нечего беспокоиться. Все в порядке.  Никто  не  умеет  лучше  управлять
лодкой, чем Том.
   Она пихнула меня в лодку, Том  улыбнулся  мне,  все  еще  сконфуженно.  Я
подумала, что действительно все было в порядке, потому что Том  Не  стал  бы
никуда везти нас без разрешения отца.
   Он стал энергично грести, и мы поплыли вниз по реке; очень скоро я узнала
причину возбужденного состояния Кейт. Мы направлялись к Гринвичу, и река все
больше заполнялась судами. Я тоже пришла в волнение,  увидев  все  это.  Там
была большая барка, в которой сидел лорд-мэр в малиновом, массивная  золотая
цепь украшала грудь; у всех приглашенных и представителей гильдий были  свои
лодки. Над рекой гремела музыка, с небольших лодок  доносились  разговоры  и
смех. Вдалеке слышны были выстрелы салюта.
   - Скоро мы увидим королеву, - прошептала Кейт. - Это начало коронационных
торжеств.
   - Мы на самом деле увидим ее?
   - Поэтому мы и здесь, - ответила Кейт с преувеличенным терпением.
   И мы ее увидели. Благодаря искусной гребле Тома мы подплыли так близко  к
дворцу, что могли  видеть,  как  новая  королева  в  сопровождении  красивых
девушек садилась в свою барку. Она была одета в золотые одежды  и  выглядела
необычайно привлекательной.., не красивой, может быть, но более  элегантной,
чем все, кого я видела до сих пор;  ее  огромные  темные  глаза  сияли,  как
драгоценности, украшающие ее.
   Кейт не могла отвести от нее глаз.
   - Говорят, она ведьма, - прошептала она.
   - Может быть, - ответила я.
   - Она - самая обворожительная женщина из всех, кого я видела! Если  бы  я
была на ее месте...
   Кейт вскинула голову; я знала, что она  воображала  себя  сидящей  в  той
барке, направляющейся в Тауэр, где ее ожидает король.
   Барка королевы проплыла мимо; идущая рядом лодка неожиданно  налетела  на
нас, и поднявшаяся волна окатила меня с головы до ног. Кейт расхохоталась.
   - Нам лучше вернуться, - нервно сказал Том.
   - Ну уж нет! - воскликнула Кейт.
   - Барка королевы уплыла.
   - Я скажу, когда нам возвращаться, - резко заметила Кейт.
   Я была удивлена, что Том ведет себя так смирно. Раньше я этого за ним  не
замечала.
   Но до Кейт, кажется, вдруг дошло, что без королевы все будет  скучным,  и
она снизошла:
   - Ну, хорошо, теперь мы  возвращаемся.  Я  дрожала,  несмотря  на  теплую
погоду.
   - Мы могли увидеть ее и с нашей пристани.
   - Мы не смогли бы увидеть королеву так близко, - ответила  Кейт,  -  а  я
хотела увидеть ее вблизи.
   - Удивительно, как нам разрешили поехать, - заметила я.
   - Я разрешила, - резко ответила Кейт.
   - Ты хочешь сказать, что мои родители не знают, что мы на реке?
   Тому было не по себе.
   - Кто сказал, что Тому можно везти нас на лодке в такой день?
   - Я сказала. - Говоря это, Кейт смотрела на Тома. Меня удивило,  что  она
имела такую власть над ним.

***

   Когда мы вышли из лодки, матушка поспешила из дома; увидев мое  промокшее
платье, она подняла большой шум. Я дрожала! Где я была?  На  реке!  В  такой
день! О чем думал Том? Том чесал затылок:
   - Видите ли, госпожа, - сказал он, - я думал, что ничего страшного...
   Матушка ничего не сказала, но меня  быстренько  увели  в  спальню,  чтобы
снять мокрую одежду и дать выпить  поссета  .
   Кейт пришла ко мне рассказать, что Тома допрашивали, но он только сказал,
что молодые барышни хотели поехать и  он  подумал,  что  ничего  плохого  не
случится, если он их покатает.
   - Разве ты не сказала им, что сама заставила Тома сделать это?
   - Значит, ты знаешь, что я заставила его?
   - Я не могла понять, почему он нас повез. Он же на самом деле не хотел.
   - Ты права, Дамаск. Он не хотел. Но он не посмел сделать иначе,  когда  я
приказала.
   - Ты говоришь так, будто он - твоя собственность.
   - Вот чего я пожелала бы.., владеть людьми. Я хотела бы быть королем  или
королевой, чтобы все боялись ослушаться меня.
   - Это говорит о дурном характере.
   - А кому нужны добренькие? Они что, командуют людьми? Заставляют  ли  они
бояться себя?
   - Почему ты хочешь, чтобы тебя боялись?
   - Тогда они будут делать то, что я хочу.
   - Как бедный Том.
   - Как Том, - сказала Кейт. Она помолчала в нерешительности, но ей так  не
терпелось показать мне свой ум, что она выпалила:
   - Я слышала, как однажды утром он выходил из спальни Кезаи. Он  не  хотел
бы, чтобы кто-нибудь узнал об этом, правда? И Кезая тоже. Так что, если  они
не хотят, чтобы я сказала кому-нибудь, пусть делают то, что говорю я.
   Я уставилась на нее в недоумении.
   - Я не верю, - сказала я.
   - Что они спят вместе или что я их раскрыла?
   - Ни тому, ни другому.
   - Ну и продолжай учить свою латынь и греческий Это  все,  что  ты  умеешь
делать. Ничего ты не знаешь., вообще ничего. Я тебе вот  еще  что  скажу  Мы
увидим коронацию. У нас будет окно на службе у твоего отца.
   - Отец не захочет, чтобы мы видели это.
   - О да, но он сделает. И я скажу тебе, почему Это я заставила его.
   - Не хочешь ли ты сказать мне, что и мой отец не смеет перечить тебе?
   - В этом не смеет. Видишь ли, я сказала:  "Дядя,  почему  ты  не  хочешь,
чтобы мы увидели коронацию? Потому  что  ты  не  веришь,  что  эта  королева
истинная"?" Вид у меня был  абсолютно  невинный.,  никто  не  мог  бы  лучше
притворяться. Он побледнел, потому  что  вокруг  были  слуги.  Понимаешь,  я
знала, что теперь он не посмеет не пустить нас, потому  что  если  бы  стало
известно, что он не позволяет своей семье увидеть коронацию, люди решили бы,
что он изменник и - Ты злая, Кейт.
   - Чтобы получить то, что хочешь, - ответила Кейт, - надо заставить, чтобы
люди боялись не дать тебе этого.

***

   Она была права. Мы видели, как  процессия  проходила  по  городу  Отец  и
матушка взяли нас с  собой,  мы  сидели  у  верхнего  окна  на  его  службе,
выходящего на улицу, посыпанную гравием, как все улицы, идущие от Тауэра  до
Лондонских ворот перед зданием Темпла. Вдоль улицы шли ограды, чтобы  лошади
не причинили вреда людям, отец работал на Грейсчеч-стрит,  и  из  окна  было
хорошо видно праздничное убранство домов из темно-красной ткани,  бархата  и
золотой парчи.
   Что это было за зрелище! Собралась вся знать.  Присутствовал  французский
посол в сопровождении слуг, одетых в голубой бархат,  прибыли  архиепископы,
тогда впервые я увидела Кранмера, архиепископа Кентерберийского, у него  был
очень угрюмый вид. Были герцоги и графы, самые знатные  люди  государства  и
церкви. И, наконец, я увидела ту, на ком было сосредоточено внимание всех, -
новую королеву. Она возлежала на паланкине, задрапированном золотой  тканью,
тисненной серебром; паланкин поддерживали две верховые лошади, которых  вели
ее лакеи. Королева была великолепна: черные длинные волосы ниспадали  из-под
украшенной рубинами шапочки и рассыпались по плечам, как  шелковый  капюшон.
Ее платье и верхняя одежда были из серебряной ткани, отороченной горностаем.
Она выглядела истинной владычицей, лежа в паланкине, четверо красивых мужчин
держали над ней золотой балдахин.
   Я не могла забыть ее; думаю, и Кейт тоже. Она смотрела на королеву, будто
в оцепенении, и я была уверена, что в мыслях  своих  она  была  той  молодой
женщиной в паланкине, направляющейся в Аббатство для коронации, это она была
той женщиной, которой король пожелал оказать честь, и, чтобы добиться этого,
многих людей отправили на плаху. На улице  у  фонтана,  из  которого  вместо
обычной воды било вино, показывали великолепные мистерии, но я знала:  после
того, как прошел королевский кортеж, Кейт уже ничего больше не интересовало.
   Служащие моего отца присоединились к нам, чтобы  подкрепиться,  и  там  я
впервые увидела Саймона Кейсмана - ему тогда было двадцать с небольшим.
   Отец представил:
   - Дамаск, это Саймон Кейсман, он скоро буд