не  знал.  О
детях заботилась  Энн  Хилл,  и  она  рассказала  хозяину,  что  ее  хозяйка
настоящая леди, которая жила за границей и давно мечтала вернуться в  родные
места.
   У них оставались кое-какие деньги, и несколько дней Люси могла  лежать  в
комнате,  глядя  на  улицу,  но  вскоре  она  вновь  ощутила  потребность  в
любовнике.
   Каждый день Энн открывала новые и новые перемены, происшедшие с Лондоном.
Таверны  оказались  закрытыми,  травля  быков  собаками  запрещена,   парки,
исключая Малберри-гарден, не работали, давно уже не  проводились  в  церквях
рождественские богослужения, не устраивались танцы на улицах в день  первого
мая.
   - Зачем мы вернулись? - стонала Люси. - В Кельне и Гааге было в  сто  раз
веселее!
   Через несколько дней после приезда она тщательно оделась и  выбралась  на
улицу. Все смотрели на нее, настолько она  отличалась  от  других  женщин  и
казалась иностранкой. Вскоре она нашла  и  любовника  -  высокопоставленного
офицера - "железнобокого"  из  конницы  Кромвеля,  но  связь  с  ним  ее  не
удовлетворила.  Сознавая  греховность  своего  деяния,  он  проскальзывал  в
цирюльню с наступлением сумерек, занимался любовью под  покровом  темноты  и
покидал ее еще до рассвета. Люси была хороша собой и полагала,  что  красоту
не следует прятать под покровом ночи, и все больше убеждалась, что  напрасно
вернулась в Лондон.
   В конце концов она заявила любовнику, что сыта по горло его осторожностью
и постоянным страхом за совершаемый грех. После этого у нее вошли в привычку
прогулки по Малберри-гарден: парк был, конечно, не тот, что раньше,  но  все
же оставался местом, где можно посидеть, полюбоваться  ландшафтом,  подышать
воздухом под деревьями и, при случае, поймать любовника.
   Ей не удалось найти любовника в Малберри-гарден, но однажды к столику, за
которым она сидела, подошла женщина с явным намерением присоединиться к ней.
   - Я увидела, как вы сидите здесь, -  сказала  она,  -  и  мне  захотелось
присоединиться к вашему  обществу.  В  наши  дни  редко  можно  встретить  в
Малберри-гарден такую леди, как вы.
   - Ох уж эти дни! - опрометчиво сказала Люси. - В былое  время  все  здесь
было по-другому.
   - Вот и я про то же! - обрадовалась  ее  собеседница.  -  Былые  денечки!
Неужели они так никогда и не вернутся, как вы полагаете?
   - А вам бы хотелось, чтобы они вернулись?
   - А кто бы не хотел? Я так  любила  развлечься,  повеселиться.  А  теперь
ничего этого нет, одни молитвенные собрания день за днем, все дни  напролет.
Вы бы не хотели закусить со мной?
   - Спасибо, - сказала Люси, обрадованная неожиданному обществу.
   Женщина была одета скорее броско и совершенно не походила  на  пуританку.
Они ели пирог с мясом, запивая его рейнским.
   - Вы чудесная женщина, - сказала Люси новая подруга.
   Люси улыбнулась, оценив комплимент.
   - И, ручаюсь, пользуетесь успехом среди мужчин.
   - Разве они еще не все покинули этот город? - с иронией спросила Люси.
   - Нет. Далеко не все.  Они  время  от  времени  навещают  мой  дом  возле
Ковент-гарден. Вы обязательно должны навестить нас.
   - С удовольствием!
   - А почему бы не пойти прямо сейчас?
   - Я с семьей, и меня будут ждать.
   - Семья? Вы не шутите?
   - Сын и дочь. Я оставила их с прислугой.
   - А где вы живете?
   - У Сомерсет Хауз, над цирюльней.
   - Нелегко найти достойную квартиру для такой леди, как вы!
   - О, я довольна своей квартирой, смею вас заверить!
   - Догадываюсь.
   - Зато вы ни за что не догадаетесь, где я проживала еще недавно!
   - Вы жили за границей?
   - Да. В Гааге, в Париже и в Кельне.
   - Там были другие англичане, не так ли?
   - Вы угадали.
   - Настоящие джентльмены, я в этом уверена.
   - И какие джентльмены, вы рот раскроете, если узнаете!
   - Меня ничто не удивит, если речь идет о такой  прекрасной  женщине,  как
вы.
   - Вы очень любезны.
   - Всего лишь правдива. - Женщина подняла стакан и сказала:
   - Пью за здоровье того, чье имя не может быть здесь произнесено!
   Люси осушила свой стакан, и слезы показались на ее глазах.
   - Храни его Бог! - сказала она.
   - Вы говорите с таким чувством, мадам...
   - Еще бы: на свете нет равного ему, никого, вообще никого!..
   - Вы были знакомы с ним?.. И в Гааге, и в Париже?..
   - Еще бы!..
   Женщина покачала головой и сказала:
   - Никому другому об этом не рассказывайте. Это небезопасно для вас.
   - Спасибо. Вы правильно сделали, что напомнили мне об этом.
   - Хорошо иметь подругу. Надеюсь, мы еще встретимся. Мы обязательно должны
встретиться снова. Вы посетите мой дом завтра?
   - Если это не будет обременительно для вас.
   -  Конечно  же,  приходите!  Завтра  вечером,  к  примеру.   Мы   всласть
повеселимся! Как вас зовут?
   - Барлоу. Госпожа Барлоу.
   - Госпожа Барлоу, надеюсь, мы будем отныне подругами. Мне кажется,  мы  с
вами самой судьбой сведены в этом угрюмом городе.  Меня  зовут  Дженни.  Так
меня и зовите: Дженни. Это звучит более приятельски.
   - А меня зовите Люси.
   - Люси! Какое милое имя, и вы так славно говорили со  мной!  Немножко  не
по-лондонски.
   - Да, потому что я родом из Уэльса.
   - Барлоу! Это валлийская фамилия?
   - Да. Точно так же, как и Уотер - моя девичья фамилия.
   - Уотер, вы говорите?..
   - Да. Это моя фамилия до замужества за мистера Барлоу.
   - Люси Уотер, только что приехавшая из Гааги... Вы придете ко мне завтра,
а уж я подготовлюсь к вашему визиту.
   Люси вернулась домой, ни о чем дурном не думая. Что ж, завтра она  пойдет
к Дженни. Будет занятно провести время в веселой компании!
   Люси провела в гостях  веселый  вечер.  Наутро  она  проснулась  в  чужой
спальне и, открыв глаза, слегка смутилась.
   Энн, конечно же, поймет, что она осталась на ночь, и не станет искать  ее
по улицам в поздний час, так что дети будут под присмотром, и за это  нечего
беспокоиться. А вот любовник, с которым она провела ночь, не вполне  устроил
ее. Ему не хватало приятных манер джентльменов двора, и вообще он был груб с
ней этой ночью.
   Вторым, еще более неприятным открытием, было то, что дом Дженни  оказался
ничем иным как обычным публичным домом. Она начинала осознавать  это  вскоре
по приходу, но к тому времени уже слишком много выпила  и  чувствовала  себя
слишком расслабленной, ну и, конечно, было бы не очень  вежливо  -  взять  и
уйти.
   Лежа в постели, она думала, что любовник ей не понравился, и сама любовь,
как ее понимали в заведении Дженни, была совсем иного рода, чем та,  которой
она наслаждалась в недавние времена.  Ей  было  присуще  привередничать  при
выборе  любовников.  Одни  ее  притягивали  как  магнит,   другие   вызывали
отвращение, и она привыкла иметь за  собой  право  выбора.  Здесь  было  все
иначе, и речь шла о похоти, покупаемой за деньги,  а  для  этого  Люси  была
недостаточно испорченной женщиной.
   Теперь ей стало ясно, отчего Дженни была так мила с ней в парке и  почему
так упорно стремилась заманить к себе в дом. По счастью для  Люси,  любовник
уже ушел и не мог портить настроение и дальше.
   Итак, она поднимется, оденется, поблагодарит Дженни за  гостеприимство  и
ускользнет, чтобы больше никогда здесь не появляться. Она уже оделась, когда
в дверь постучали.
   - Войдите! - сказала она. Появилась Дженни.
   - Доброе утро, Люси! Клянусь, ты выглядишь  утром  даже  лучше,  чем  при
свечах прошлым вечером. Тебе было удобно в этой комнате?
   - Да, спасибо. Вполне.
   Дженни засмеялась.
   - Ты, как я заметила, всласть нарезвилась с этим джентльменом.
   - Повеселилась? Боюсь, я вчера слишком много выпила. Я не привыкла  много
пить.
   - Да? В любом случае тебе это шло, имей в виду.
   - А теперь я должна поблагодарить вас и уйти.
   - Люси!.. Ты придешь снова?
   Люси была уклончива. Про себя она полагала, что если бы не выпила столько
вина и не устала от столь долгого отсутствия любовников, с ней никогда бы не
произошло того, что случилось прошлой ночью.
   - Возможно, и приду, - ответила она.
   - Люси, тебе здесь будет очень удобно. Я могу дать тебе  новую  служанку,
которая  станет  прислуживать  одной  тебе.  Эта   комната   над   цирюльней
неподходящее место для такой леди, как ты.
   -  Я  очень  уютно  устроилась,  а  кроме  того,  за  моими  детьми   там
присматривают.
   - Ты можешь взять детей сюда. Мы будем жить дружной семьей в этом доме.
   Женщина говорила, задыхаясь от волнения. При всей своей недалекости  Люси
поняла, что вела себя безрассудно. Вне сомнения, разговоры о жизни короля на
континенте и его любовницах доходили и до  Лондона,  и  она  по  глупости  и
неосторожности раскрылась этой женщине и,  возможно,  еще  больше  наболтала
этой ночью.
   Ей захотелось убежать.
   - Ну, а теперь до свидания!
   - Но вы придете еще?
   - Я.., я подумаю.
   Женщина прищурилась. Она не собиралась так просто терять Люси.

***

   Энн была воплощением укоризны. Она догадывалась, что Люси провела ночь  с
мужчиной, и, хотя ничего  не  сказала,  была  испугана.  Радость  по  случаю
возвращения в Лондон у нее еще быстрее,  чем  у  Люси  сменилась  пониманием
того, что Лондон уже не тот, чем восемь лет назад.
   Явилась Дженни, сначала подшучивала, потом перешла к скрытым угрозам. Она
намекнула, что человек, таинственно пересекший  Ла-Манш  и  имевший  близкие
отношения с врагами Республики, должен иметь надежный кров, где  он  был  бы
под защитой хороших друзей.
   - Мне очень хорошо и здесь, - сказала ей Люси.
   - Так не может продолжаться вечно, - возразила Дженни. - А  среди  друзей
вам будет весело.
   - Я не стану жить в вашем борделе, - твердо сказала Люси.
   -  Вы  можете  очутиться  в  гораздо  более  серьезном  месте,  чем   мое
учреждение, Люси Уотер.
   - Никогда, - беспечно ответила Люси.
   - Вы скоро измените свое мнение.
   - Никогда! - воскликнула Люси, и губы ее твердо сжались.
   Женщина ушла, и Люси снова забралась в постель, уплетая сладости.  Дженни
приходила еще два раза, она пыталась задобрить Люси, но тщетно.
   Через несколько дней в комнате над цирюльней появились двое  мужчин.  Это
были строго одетые служащие Республики со  зловещими  лицами.  Они  спросили
госпожу Барлоу.
   - А по какому поводу, - спросила с порога Энн.
   Мужчины ответили, что женщина, снимающая эту комнату, недавно приехала  с
континента и является шпионкой Карла Стюарта.
   Люси поднялась с постели навстречу им, так что  легкая  накидка  упала  с
плеч. Но это были не джентльмены двора, которых тронула  бы  ее  беззащитная
красота. Пришельцы начали обыск комнаты и в одной из коробок нашли  документ
за подписью короля о выплате четырехсот фунтов в год Люси Уотер.
   Один из них сказал:
   - Госпожа, соберитесь и немедленно следуйте за нами. -  Он  повернулся  к
Энн. - Вы тоже. Мы переведем вас в другое место.
   Перепуганная Энн собрала хозяйку и  детей,  заинтересовавшихся,  куда  их
поведут.
   - А куда мы идем? - спрашивала маленькая Мэри, - Мы будем гулять?
   - Подожди немного, и все увидишь сама, - сказала ей Люси.
   - Мама, - крикнул Джимми. - Ты не хочешь с ними идти? Если нет, я их всех
порублю моим мечом!
   Мужчины смотрели на малыша, не улыбаясь. Джимми сразу же возненавидел их.
Он привык к ласке и восхищению. Он выхватил меч из ножен, но  Энн,  стоявшая
рядом, успела поймать его за руку.
   - Сейчас, господин Джимми, делай то, что тебе скажут. Так будет лучше для
твоей мамы и.., для всех нас. То же самое сказал бы тебе папа.
   Джимми затих. Что-то в лице Энн заставило его остановиться и  задуматься;
он увидел, что мать тоже серьезна, и это была уже не игра.
   Не прошло и получаса, как они покинули цирюльню и были  отконвоированы  к
берегу реки, где их ожидала баржа.
   Они медленно плыли по  реке,  и  вскоре  Джимми  увидел  громадную  серую
крепость на берегу.
   - Это Тауэр! - закричал он.
   - Точно, - подтвердил один из  мужчин.  -  Хорошенько  посмотри,  как  он
выглядит со стороны, мой мальчик. Возможно, ты  никогда  больше  не  увидишь
ничего, кроме его внутренних стен.
   - Что это значит? - закричала Люси.
   - Только то, что мы помещаем вас в вашу новую  квартиру,  госпожа,  новую
квартиру в Тауэре. Самое подходящее место для друзей Карла Стюарта,  которые
приезжают в Лондон, чтобы шпионить на него.

***

   Люси очень страдала. Строгая тюремная жизнь была не по ней. Она  привыкла
к комфорту. В тюрьме она сильно похудела, хотя большую часть времени  сидела
у зарешеченного окна, глядя на церковь Святого Петра, и  каждый  раз,  когда
слышала колокольный звон, ее охватывал озноб.
   Энн присматривала за ней как могла, но она тоже была слишком  напугана  и
подавлена. Энн помнила тот  день  шестнадцать  лет  назад,  когда  парламент
отрубил голову королю, и боялась, что их ждет нечто подобное.
   Тюремщик не разговаривал с ними.  Он  молча  приносил  им  отвратительную
тюремную еду, и они ели в своих  камерах.  Теперь  у  Люси  больше  не  было
конфет, но что еще хуже - не было любовников.
   На Джимми то и дело нападали  приступы  гнева.  Самоуверенный  и  немного
избалованный мальчик, он требовал, чтобы его освободили.
   Он кричал тюремщику:
   - Однажды ты об этом пожалеешь! Мой отец узнает о  твоих  делах!  Я  убью
тебя моим мечом, и когда мой отец-король опять...
   Тюремщик слушал его со священным ужасом.  Он  не  слыхал  таких  отчаянно
смелых  речей  со  времени  окончания  гражданской  войны  и  никогда   даже
представить себе не мог, что под его присмотром окажется сын Карла  Стюарта,
пусть даже и  незаконнорожденный,  а  оттого  проникался  значимостью  своей
миссии - охранять таких пленников.
   У охранника был сын-подросток, помогавший ему в работе. В Люси просыпался
интерес к жизни, когда она смотрела на этого симпатичного паренька,  но  все
попытки очаровать его она делала вполсилы и пока что не добилась результата.
Она скучала без своих лент и кружев,  сладостей  и  удобных  квартир,  и  их
отсутствие ввергало ее в равнодушное безучастие.  Всегда  отменно  здоровая,
она начала замечать у себя всякого рода мелкие недомогания.
   Тем временем молодой человек начал отвечать на ее  знаки  внимания,  и  в
отсутствии   отца   он,   смущенно   улыбаясь,   обменивался   репликами   с
очаровательной заключенной, а  однажды  даже  принес  несколько  конфеток  и
голубую ленту повязывать волосы.
   Однажды ночью я найду их в объятиях друг друга, раздраженно  думала  Энн.
Неужели она падет так низко.
   Но до этого дело не дошло. Вскоре властям стало ясно, что Люси никакая не
коварная шпионка, а всего лишь одна из любовниц  Карла  Стюарта.  Ее  стражи
резонно рассудили, что если будут держать под замком всех его  любовниц,  то
не останется места для всех прочих преступников. Единственным  преступлением
этой женщины, если уж  на  то  пошло,  была  ее  глупость  и  беспутство,  и
переводить провиант на любовницу  Карла  Стюарта  и  его  бастарда  было  по
меньшей мере слишком высокой для них честью. А посему разумнее всего выслать
ее туда, откуда она явилась, и запретить впредь появляться в Англии.
   Так через несколько месяцев после возвращения в Англию Люси вместе с  Энн
и детьми вновь оказалась на корабле, плывущем в Голландию.

***

   Генриетта-Мария с дочерью  вновь  удалилась  из  Парижа  и  лишь  изредка
появлялись на частных приемах.
   Было очевидно, что никогда еще звезда Стюартов не опускалась  так  низко.
Кромвель, закончив свою "битву с лордами", послал  своих  "железнобоких"  на
помощь  маршалу  Тюрену,  воевавшему   с   испанцами,   этими,   по   словам
лорда-протектора, "наемниками Римского Вавилона". Англия воевала в  союзе  с
Францией. Как  в  этих  условиях  королевское  семейство  Франции  могло  бы
оказывать знаки внимания врагам своего союзника - лорда-протектора? Все, что
оставалось делать Генриетте-Марии и ее дочери, - оставаться в забвении, пока
представителям семейства Стюартов еще  можно  было  вообще  показываться  во
Франции. В этой отчаянной ситуации Чарлз,  Джеймс  и  Генри  объединились  с
испанцами. Прошел даже слух, что Чарлз ранен в сражении  в  Испании,  но  он
оказался ложным. Через несколько месяцев он высадился  в  Дюнкерке,  который
находился тогда в руках испанцев, а затем перешел к французам.
   Все это время Генриетта-Мария была в состоянии лишь лежать  в  постели  и
горько плакать. Напрасно Генриетта пыталась утешить мать:  королева  видела,
что все ее надежды и планы разрушены.
   Когда  Генриетта  получила  приглашение  присутствовать   на   празднике,
устраиваемом канцлером Сегье, она не хотела туда идти, но мать  настояла  на
обратном.
   - Что бы там ни происходило, - сказала она, - ты все  еще  принцесса.  Ты
должна держаться с высоко поднятой головой, и король с королевой никогда  не
забудут о своих обязанностях перед тобой, я в этом уверена.
   Но затем Генриетте-Марии пришлось пожалеть о своей настойчивости,  потому
что присутствовавшая на празднике мадемуазель  именно  в  этот  день  решила
взять реванш.
   Когда  приглашенные  гости  переходили  из  бального  в  банкетный   зал,
мадемуазель намеренно неторопливо опередила Генриетту.
   Такое событие не могло остаться незамеченным, и на  следующий  день  весь
двор обсуждал новость. Этикет при дворе был предметом культа; лично королева
Анна  придавала  ему  огромное  значение.  Мазарини  и  королева  пригласили
мадемуазель  к  себе  и  потребовали   объяснений.   Мадемуазель   держалась
высокомерно. Она сказала, что  была  уверена  в  своем  праве  идти  впереди
принцессы.
   - Она дочь короля, мадемуазель, - сказала Анна твердо.
   - Ваше величество, короли  Шотландии  всегда  стояли  на  ступеньку  ниже
королей Франции, а Карл Стюарт даже не король Шотландии. Он король только на
бумаге.
   - Это возмутительно, - сказала Анна. - Я недовольна вами.
   - Ваше величество, я вовсе не  хотела  раздувать  из  этого  скандал.  По
правде говоря, я просто взяла ее за руку, во время перехода из зала в зал, и
многие могли подумать, что мы идем вместе.
   Филипп, который слушал, изучая перстни на пальцах, вдруг крикнул:
   - А даже если мадемуазель и  прошла  впереди  принцессы  Англии,  то  она
только правильно сделала. Это  просто  в  голове  не  укладывается,  что  мы
позволяем людям, которые живут на наших хлебах, идти  впереди  нас.  Что  до
меня, то пусть бы они лучше поискали себе пристанище в  какой-нибудь  другой
стране.
   Людовик,  вполуха  прислушивавшийся  к  дискуссии,   вздрогнул,   услышав
протестующий вскрик матери.
   Людовика мало волновал вопрос, шла одна его  кузина  впереди  другой  или
нет, его волновали более важные вещи. После того как  мадам  Бовэ  посвятила
его в таинство сладкого греха, он решил, что это самое чудесное  развлечение
на свете, и за это он будет благодарен мадам Бовэ до конца дней. Он и раньше
и  теперь  ощущал  к  ней   особую   нежность,   но   сейчас   его   желания
распространялись куда дальше.  У  кардинала  Мазарини  были  три  прелестные
племянницы: Олимпия,  Мария  и  Гортензия.  Людовик  поначалу  был  страстно
влюблен в Олимпию, но та недавно вышла замуж за графа Суассона, и поэтому он
переключил свои чувства на Марию, решив жениться на ней. Помимо прочего  она
была   племянницей   кардинала.   Людовик   мало   интересовался   худенькой
малышкой-кузиной и целиком был погружен в свои чувства по отношению к Марии.
   В то же время он переживал за Генриетту. Она и ее мать ныне оказались  не
в фаворе из-за политической ситуации, в которой были совершенно не виноваты.
Филипп поступал не правильно, отзываясь  о  них  в  таком  пренебрежительном
тоне,   тем   более,   что   сказанное   им   наверняка   дойдет   до   ушей
королевы-изгнанницы и ее дочери.
   Поэтому  Людовик  поддержал  мать,  сделав  Филиппу  выговор,  и  тот   в
величайшем раздражении удалился, чтобы пожаловаться своему любимцу де  Гишу,
как брат объединился с матерью, чтобы сообща унизить его и услышат