его  переезда  я  находилась  в  своих  покоях  и
занималась игрой на арфе. Неожиданно вошел дофин. Лицо его было  мрачно.  Он
тяжело опустился в кресло, и я подала знак своему учителю и  его  помощникам
оставить нас.
   - Король болен, - сказал он.
   - Болен серьезно?
   - Нам не скажут.
   - Он в Трианоне, - сказала я. - Сейчас же отправлюсь к нему. Я сразу  его
вылечу. Он скоро будет вновь здоровым.
   Муж посмотрел на меня с горькой улыбкой.
   - Нет, - сказал он, - мы не можем пойти к нему,  пока  он  не  пошлет  за
нами. Мы должны дождаться разрешения посетить его.
   - Этикет! - прошептала я. - Наш  любимый  дедушка  болеет,  а  мы  должны
ждать, соблюдая этикет.
   - Ла Мартиньер наблюдает за ним, - сказал мне Луи.
   Я кивнула. Ла Мартиньер был главным врачом короля.
   - Нам ничего не остается, как только ждать, - сказал муж.
   - Ты очень встревожен, Луи.
   - У меня чувство, что на меня словно свалился весь мир, - ответил он.

***

   Ла Мартиньер после осмотра короля, несмотря на возражения мадам  Дюбарри,
со всей серьезностью настоял, чтобы он был перевезен обратно в Версаль.  Это
само по себе было знаменательным, и мы  все  поняли  это.  Если  заболевание
короля  было  бы  легким,  ему  разрешили  бы   остаться   в   Трианоне   до
выздоровления. Однако нет,  его  необходимо  вернуть  в  Версаль,  поскольку
этикет  требует,  чтобы  короли  Франции  умирали  в  своих  государственных
опочивальнях в Версале.
   Его провезли короткое расстояние до дворца, и я видела из  окна,  как  он
появился из своей кареты. Король был закутан в плотную мантию и  был  просто
неузнаваем - весь дрожал, а лицо его было покрыто нездоровым румянцем.
   Мадам  Аделаида  поспешила  к  карете  и  пошла  рядом  с  ним,   отдавая
распоряжения. Ему предстояло переждать какое-то  время  в  ее  покоях,  пока
подготовят его спальню - распоряжение Ла Мартиньера о возвращении в  Версаль
было настолько срочным и неожиданным, что она еще не была подготовлена.
   Когда король оказался в своей комнате, мы все  собрались  там,  и  мне  с
трудом удавалось удержаться от того, чтобы не разрыдаться.  Было  прискорбно
видеть его странный взгляд, а когда  я  поцеловала  ему  руку,  он  даже  не
улыбнулся и, казалось, не обратил на  меня  никакого  внимания.  Создавалось
впечатление, что в спальне лежит другой, незнакомый человек. Я знала, что он
не является праведником, тем не менее, я по-своему любила его.
   Он никого из нас не хотел видеть, и только когда мадам Дюбарри  появилась
у его кровати, он немного стал походить на себя. Она сказала:
   -  Ты  хочешь,  чтобы  я  осталась,  Франция?   -   это   звучало   очень
неуважительно, но он улыбнулся и кивнул, поэтому мы оставили ее с ним.
   Тот день прошел как во сне. Все валилось из рук. Луи находился  рядом  со
мной. Он сказал, что лучше нам быть  вместе.  Я  испытывала  тревогу,  а  он
по-прежнему выглядел человеком, ожидающим, что на него вот-вот свалится весь
мир.

***

   Пять хирургов, шесть врачей и три аптекаря лечили короля.  Они  обсуждали
причину его недомогания, а также, сколько вен следует  вскрыть  -  одну  или
две. Эти новости облетели Париж: король болен, его перевезли из  Трианона  в
Версаль.  Принимая  во  внимание  жизнь,  которую  он  вел,   его   организм
действительно должен был износиться.
   Все это время мы с Людовиком ждали, когда нас позовут. Казалось,  что  он
боится покинуть меня. Я безмолвно молилась о том, чтобы наш дорогой  дедушка
поскорее поправился. Я знала, что и Людовик молится об  этом.  В  Ой-де-Беф,
этой большой прихожей, которая отделяла спальню короля от приемного  зала  и
была названа так потому, что ее окна напоминали глаза быка, собирались толпы
людей. Я надеялась, что король не знает об  этом,  -  ведь  они  определенно
ждали его смерти.

***

   Среди окружавших нас  людей  чувствовалась  едва  различимая  перемена  в
отношении ко мне и моему мужу. К нам  обращались  более  осмотрительно  и  с
большим почтением. Мне хотелось закричать:
   - Не относитесь к нам по-другому, ведь король еще не умер!
   Из комнаты больного поступали новые сведения. Королю поставили банки,  но
это не принесло ему избавления от болей.
   Внушающие страх ожидания продолжались и на следующий день. Мадам  Дюбарри
все еще продолжала ухаживать за королем, однако за мужем и за мной  пока  не
посылали. Тетушки решили, что  они  спасут  отца  и  поэтому  совершенно  не
собирались позволить ему оставаться на попечении "этой  блудницы".  Аделаида
привела их в комнату, где находился больной, несмотря на протесты врачей.
   То, что они увидели, войдя в спальню короля, было настолько  драматичным,
что вскоре об этом заговорил весь двор. Аделаида военным шагом направилась к
постели; в нескольких шагах за ней следовали сестры. В  это  время  один  из
врачей держал перед губами короля стакан с водой; на его лице было выражение
испуга:
   - Поднесите ближе свечи. Король не видит стакан.
   Потом те, кто стоял вокруг кровати, поняли, что  напугало  врача  -  лицо
больного было покрыто красными пятнами.

***

   У короля была оспа. Все вздохнули  с  облегчением,  поскольку  теперь  по
крайней  мере  каждый  знал,  чем  болен  король,  и  можно  было  применить
необходимое лекарство. Однако когда  Бордо,  врач,  которого  привела  мадам
Дюбарри и в которого она очень верила, услышал, как все радуются, он цинично
заметил, что это  происходит,  возможно,  потому,  что  от  короля  надеются
получить кое-что в наследство.
   - Оспа, - добавил он, - для мужчины в возрасте шестидесяти четырех лет  с
таким организмом, как у короля, представляет собой очень опасную болезнь.
   Тетушкам сказали, что они должны покинуть  спальню  больного  немедленно,
однако Аделаида, выпрямившись во весь рост, спросила у доктора с королевским
достоинством:
   - Вы берете на себя смелость приказать мне уйти из  спальни  моего  отца?
Будьте осторожнее, чтобы я не уволила вас.  Мы  останемся  здесь.  Мой  отец
нуждается  в  сиделках,  а  кто,  как  не  его  собственные  дочери,  должен
присматривать за ним?
   Никто не  осмелился  насильно  увести  их,  и  они  остались,  фактически
разделяя с мадам Дюбарри заботу о нем, хотя и умудрялись не присутствовать в
спальне, когда она была там. Я не могла не восхищаться ими.  Они  трудились,
чтобы спасти жизнь короля,  подвергаясь  ужасной  опасности  с  преданностью
сиделок. Я никогда не забуду храбрости моей тетушки Аделаиды, проявленной  в
то время, - конечно, и  тетушек  Виктории  и  Софи  тоже,  однако  они  лишь
подчинялись своей сестре. Мужу и мне не  разрешали  приближаться  к  спальне
больного.
   Казалось, что дни тянутся бесконечно, как  дурной  сон.  Каждое  утро  мы
просыпались,  спрашивая  себя,  какую  перемену  в  нашей   жизни   принесет
наступающий день. От короля нельзя было  скрыть,  что  он  болен  оспой.  Он
потребовал, чтобы  ему  принесли  зеркало.  Взглянув  в  него,  он  в  ужасе
застонал, но потом успокоился.
   - В моем возрасте, - сказал он, - никто не поправляется от такой болезни.
Я должен привести свои дела в порядок.
   Мадам Дюбарри стояла у его  постели,  но  он  печально  покачал  головой,
посмотрев на нее. Самое большее огорчение причиняло ему расставание  с  ней,
однако она должна покинуть его.., ради нее самой и ради него.
   Она ушла с неохотой. Бедная мадам Дюбарри! Человек, который  стоял  между
ней и ее врагами, быстро терял силы.  Король  продолжал  спрашивать  о  ней,
после того, как она ушла, и чувствовал себя неутешно без нее. С того времени
я ей определенно  сочувствую.  Я  бы  хотела  быть  с  ней  более  доброй  и
откровенной. Как горько она, должно быть, чувствует себя теперь, и  ее  горе
смешивается со страхом, что станет с нею, когда уйдет ее защитник?
   Он, вероятно, нежно любил ее, поскольку постоянно откладывал  покаяние  в
грехах, на котором все настаивали, считая, что, исповедовавшись,  он  должен
будет распрощаться с  ней,  поскольку  только  таким  путем  может  получить
отпущение своих грехов; все время он, вероятно, надеялся, что выздоровеет  и
сможет вновь послать за ней и попросить вернуться к нему.
   Однако одним майским утром состояние короля ухудшилось настолько, что  он
решил срочно послать за священником.
   Из своих окон я видела  тысячи  парижан,  прибывающих  в  Версаль,  чтобы
присутствовать здесь в момент смерти короля. С содроганием я отвернулась  от
окна. Мне показалось неприглядным зрелище, когда продавцы  продовольствия  и
вина, исполнители баллад и песен располагаются лагерем  в  парке,  словно  в
праздник, а не в траурные священные дни. Парижане были слишком реалистичными
людьми, чтобы притворяться скорбящими,  они  радовались,  поскольку  уходила
одна власть, а все свои надежды они возлагали на новую.
   В покоях короля аббат Мадо ожидал вызова. Я слышала, как  кто-то  сказал,
что впервые более чем за тридцать лет - когда он был поставлен  в  духовники
короля - его позвали выполнить свои обязанности. До этого у короля  не  было
времени  исповедоваться.  Возникал  вопрос,  сможет  ли  вообще  Людовик  XV
перечислить все свои грехи за один раз?
   Если бы я смогла быть тогда с моим дедушкой! Мне очень  хотелось  сказать
ему, как много для меня означала его доброта. Я бы сказала, что  никогда  не
забуду нашей первой встречи в Фонтенбло, когда он так очаровательно вел себя
по отношению к напуганной  маленькой  девочке-подростку.  Несомненно,  такая
доброта говорит в его пользу. И хотя он вел постыдную жизнь, никого из  тех,
кто участвовал с ним в распутстве, не принуждали  силой  поступать  подобным
образом, и многие любили его. Мадам Дюбарри своим поведением  показала,  что
он был не только ее покровителем, но что она любила его. Теперь она покинула
его не потому, что испугалась его болезни, а потому, что хотела  спасти  его
душу.
   К нам доходили новости о том, что происходит в покоях смерти. Я  слышала,
что когда кардинал де ля Рош Эмон  в  полном  церковном  облачении  вошел  в
спальню, мой дедушка снял с головы ночной колпак и безуспешно пытался  стать
на колени в постели. При этом он сказал:
   - Если мой Господь соблаговолит удостоить такого грешника, как  я,  своим
посещением, я должен встретить его с почтением.
   Бедный дедушка, который олицетворял собой высшую власть всю  свою  жизнь;
став королем в пять лет, он теперь  лишается  славы  мира  сего  и  вынужден
предстать перед лицом Того, Чья власть поистине безгранична.
   Однако высшие прелаты церкви не дают отпущения грехов просто в  обмен  на
несколько невнятно произнесенных слов. Это был не простой грешник.  Это  был
король, который открыто пренебрегал законами церкви, и  он  должен  принести
публичное покаяние в своих грехах - только  таким  образом  можно  заслужить
прощение.
   Существовал ритуал, в котором мы все  должны  были  принять  участие  для
того, чтобы спасти его  душу.  Была  организована  процессия,  возглавляемая
дофином и мной, в которой приняли участие  Прованс,  Артуа  и  их  жены.  Мы
следовали за архиепископом из дворцовой церкви к постели умирающего. В руках
у нас были горящие свечи, на лицах - скорбное выражение, а в моем сердце и в
сердце дофина - печаль и великий страх.
   Мы остановились у дверей, а тетушки прошли  вовнутрь;  мы  могли  слышать
голоса священников и ответы короля. Через открытую дверь мы видели, что  ему
дают святое причастие. Спустя некоторое время к двери подошел кардинал де ля
Рош Эмон и сказал всем собравшимся;
   - Господа, король поручил мне сказать вам, что он просит у Бога  прощения
за нанесенные им обиды и за тот дурной  пример,  который  он,  король,  явил
своему народу. Если его здоровье  поправится,  то  он  посвятит  свою  жизнь
искуплению грехов, вере и обеспечению благосостояния своего народа.
   Когда я услышала эти слова, мне стало понятно,  что  король  оставил  все
надежды на жизнь. Я слышала, как он произнес заплетающимся языком и голосом,
утерявшим ясные и музыкальные тона, поразившие меня по прибытии:
   - Если бы у меня были силы, я бы хотел сказать это сам.

***

   Это не было концом. Было бы лучше, если бы  он  тогда  умер.  Однако  нам
предстояло пережить еще несколько  ужасных  дней.  Мой  утонченный  дедушка!
Надеюсь, что он никогда не узнает,  что  случилось  с  его  красивым  телом,
которое некогда нравилось многим. Его  разложение  началось  до  наступления
смерти, и я чувствовала ужасное зловоние из спальни.  Слуг,  которые  должны
были ухаживать за ним, тошнило и они теряли сознание от страха и отвращения.
Тело короля почернело и распухло, но жизнь все не оставляла его.
   Аделаида и ее сестры отказались  покинуть  его.  Они  выполняли  наиболее
трудные обязанности слуг, находясь около него днем и ночью, и были на  грани
полного истощения. Тем не менее они никому не разрешали подменить их.
   Моему мужу и мне не разрешили приближаться к  спальне  больного,  но  нам
следовало оставаться в Версале до тех пор, пока король не умрет. Как  только
он испустит последний вздох, мы должны были, не  мешкая,  покинуть  Версаль,
поскольку это место было рассадником инфекции. Некоторые из присутствующих в
Ой-де-Беф, когда короля привезли из Трианона, заболели и умерли. На  конюшне
все было готово: мы должны были выехать в Шуази.
   В одном из окон горела свеча - это был сигнал. Когда свечка погаснет, это
будет означать для всех, что жизнь короля оборвалась.
   Муж увел меня в маленькую комнату; и там мы сидели в молчании. Никому  из
нас не хотелось говорить. Он всегда выглядел серьезным, но  никогда  не  был
таким сосредоточенным, как в то время.
   Неожиданно  мы  услышали  сильный  шум.  Приподнявшись   с   кресел,   мы
переглянулись. Мы не  знали,  в  чем  дело.  Слышались  голоса  -  отдельные
возгласы и громкие выкрики - и этот все подавляющий  шум.  Дверь  неожиданно
распахнулась. В комнату вбежали люди, окружили нас.  Мадам  де  Ноай  первой
подбежала ко мне. Она встала на колени, взяла мою руку и поцеловала ее.  Она
назвала меня "Ваше Величество".
   Я все поняла, и из моих глаз покатились слезы. Король  умер.  Мой  бедный
Луи стал королем Франции, а я - королевой.
   В комнате собиралось все больше и больше народу,  как  будто  происходило
какое-то радостное событие. Луи повернулся ко мне, а я к нему. Он взял  меня
за руку и непроизвольно мы опустились на колени.
   - Мы слишком молоды, - прошептал он. Казалось, что мы вместе молимся:
   - О Боже, просвети и защити нас! Ведь мы еще так молоды, чтобы править!

Глава 8

Лесть и поучения

   Я глубоко благодарна предначертанию судьбы, выбравшей  меня,  младшую  из
Ваших дочерей, быть королевой самого могущественного королевства Европы.
   Мария Антуанетта - Марии Терезе

   Вы оба так юны, а бремя власти так велико. Это меня очень беспокоит.
   Мария Тереза - Марии Антуанетте

   Больше нас ничто не удерживало в Версале; наша карета уже несколько  дней
стояла наготове.
   Тетушки, которые ухаживали за болевшим королем и, поэтому, без  сомнения,
заразились, должны были жить отдельно - считалось весьма важным,  чтобы  мой
муж оставался здоровым.
   Мы все была очень серьезны, когда уезжали  из  Версаля.  В  нашей  карете
находились граф Прованский и Артуа со своими женами. Мы говорили очень мало.
Меня не оставляла мысль, что никогда больше не увижу своего  деда  и  что  я
теперь - королева. Мы все действительно были убиты горем, и достаточно  было
пустяка, чтобы мы все зарыдали. Людовик был самым несчастным  из  нас,  и  я
вспоминала его слова о том, что ему кажется, будто вся  вселенная  свалилась
на него. Бедный Луи! Он  выглядел  так,  словно  она  и  в  самом  деле  уже
свалилась на него. Но, по правде говоря, наше горе было поверхностно. Мы все
были так молоды. Девятнадцать лет - очень молодой возраст  для  королевы,  к
тому же еще от природы легкомысленной. Наверное это грех, но  я  никогда  не
могла долго предаваться переживаниям,  даже  горю.  Мария  Тереза  высказала
несколько  замечаний,  и  ее  необычное  произношение  заставило  мои   губы
дрогнуть. Я посмотрела на Артуа - он также улыбался. Мы не могли удержаться.
Это казалось так смешно. И затем неожиданно рассмеялись. Возможно,  это  был
истерический смех, но тем не менее это был смех; и  после  этого,  казалось,
ужас смерти отступил.
   В Шуази наступили дни, заполненные делами, особенно для Людовика. У  него
появилась новая  осанка,  он  стал  более  величественным,  как  и  подобает
настоящему королю. Он искренне стремился делать то, что полагал необходимым,
глубоко сознавая свою громадную ответственность.
   Мне хотелось стать умнее,  чтобы  оказать  ему  какую-либо  помощь.  И  я
немедленно  подумала  о  герцоге  де  Шуазеле,  которого   необходимо   было
возвратить из ссылки. Он был моим другом и сторонником Австрии, и я уверена,
что моя мать хотела, чтобы, используя влияние на мужа, я вернула его.  Но  в
муже я открыла действительно нового человека - когда я упомянула  о  герцоге
де Шуазеле, его лицо приобрело упрямое выражение.
   - Я никогда не питал любви к этому человеку, - заявил он.
   - Но он же организовал наш брак! Луи нежно улыбнулся мне.
   - Это произошло бы и без него.
   - Я слышала, что он очень умный.
   - Мой отец не любил его. Прошел слух, что он причастен к его смерти.
   - Причастен к смерти твоего отца, Луи? Но каким образом?
   - Он отравил его.
   - Ты не должен верить в это! Только не монсеньер де Шуазель!
   - Но по  крайней  мере  он  не  справлялся  со  своими  обязанностями  по
отношению к моему отцу. - Он улыбнулся мне. - Ты  не  должна  занимать  себя
подобными вопросами.
   - Я хочу помочь тебе, Луи. Но  он  лишь  улыбнулся.  Я  слышала,  как  он
однажды заявил:
   - Женщины ничему не научили меня,  когда  я  был  молодым.  Все,  чему  я
научился, так это от мужчин. Я прочел мало исторических книг, но я усвоил из
них, что любовницы и даже законные жены зачастую разрушали государства.
   Он был слишком добрым, чтобы сказать мне об  этом  прямо,  но  он  твердо
придерживался этого убеждения. Однако его тетушки имели некоторое влияние на
него. Хотя они занимали отдельный дом, им разрешалось посещать нас, что  они
и делали. Они могли рассказывать королю так много о прошлом, и он, казалось,
верил им, поскольку выслушивал их.
   Между  Шуази  и   Парижем   поддерживалась   оживленная   связь.   Каждый
интересовался, насколько будет велико  влияние  тетушек  на  нового  короля,
какое влияние буду иметь я и кого король выберет себе в любовницы. Последнее
вызывало во мне смех. Разве они  забыли,  что  даже  жена  представляет  для
короля слишком тяжелое бремя, какая уж тут  любовница?  Это  напомнило  мне,
конечно, о нашей неприятной и сложной проблеме, которая  теперь  станет  еще
более острой.
   В то время Людовик был занят подбором кандидатуры  советника  и  полагал,
что ему необходим человек с большим опытом, которого ему самому недоставало.
Сначала он подумал  о  Жане  Батисте  д'Аровилле  Машо,  бывшем  генеральном
контролере финансов, снятом со своего поста в результате антагонизма с мадам
де Помпадур. Он, конечно, обладал  большим  опытом  и  только  в  результате
интриг со стороны любовницы короля ему пришлось уйти в отставку  -  все  это
импонировало Людовику, который хотел бы видеть его в Шуази,  жадно  стремясь
начать работу для страны.
   Он писал это письмо, а я была рядом, когда объявили о  прибытии  тетушек.
Аделаида заявила, что она немедленно поспешила  на  помощь  своему  дорогому
племяннику, поскольку уверена, что может снабдить его информацией, в которой
он нуждается.
   - Видишь ли, дорогой Бэри... Ха, я теперь больше не должна говорить Бэри,
Ваше Величество... Я жила так долго и так близко с  твоим  дедушкой..,  и  я
знаю так много такого, что может быть полезным для тебя.
   Она одарила и меня своей улыбкой, а я была полна восхищения ею за то, как
она ухаживала за своим отцом, и испытала ч