ехала туда.
   Мэтью ушел служить в армию, так что я его не видела, но с его матерью
мы подружились и частенько наведывались друг к другу в гости Я  помогала
ей переезжать и покупать кое-какую обстановку для  дома,  поскольку  она
решила оставить за собой и дом в Лондоне.
   - Я так привыкла к городской жизни, - сказала она мне, - что сил  нет
отказаться от нее полностью.
   Она оказалась очень веселой и  впечатлительной  и  много  говорила  о
театре, о тех ролях, которые ей  довелось  играть.  Она  напоминала  мне
Харриет, тем более что они одно время знали  друг  друга,  когда  вместе
играли в "Жене-провинциалке" Уильяма Уичерли. Деду  она  понравилась,  и
поэтому ее часто приглашали в Эверсли. Матушка тоже подружилась  с  нею,
хотя Мэтью она, однако, недолюбливала, но  он  сейчас  был  в  армии,  а
потому она, казалось, забыла о нем.
   На Рождество мы опять  поехали  в  Эйот  Аббас.  Кларисса  стала  уже
большой:  ей  исполнилось  десять  месяцев,  и  она  проявляла   интерес
буквально ко всему Она была светленькая и голубоглазая, и я полюбила  ее
безумно.
   Матушка заметила: "Дамарис вырастет хорошей матерью". А я подумала  о
том, что больше всего на  свете  хотела  бы  иметь  своего  собственного
ребенка.
   Карлотта была ослепительна,  как  всегда.  Бенджи  обожал  ее  и  был
безумно счастлив, что он ее муж А вот, что было на душе у Карлотты,  так
сразу и не определишь: она вечно была  непредсказуема.  Чувствовалось  в
ней, однако, некое смутное беспокойство, причину  которого  я  никак  не
могла понять. У нее росла прекрасная  дочка;  у  нее  был  муж,  готовый
выполнить любое ее желание; она  сама  хорошела  с  каждым  днем,  имела
превосходный дом; Харриет и Грегори души в ней не чаяли, для них она всю
жизнь была как дочь. Так что же омрачает ее счастье?
   Однажды я не  смогла  удержаться,  чтобы  не  спросить  ее  об  этом.
Разговор состоялся  на  четвертый  день  после  Рождества;  я  гуляла  с
охотничьей собакой Грегори и обнаружила Карлотту на утесе,  глядящей  на
остров Эйот.
   Я присела рядышком.
   - Ты такая счастливая, Карлотта, - начала я,  -  у  тебя  есть  почти
все...
   Она взглянула на меня в изумлении:
   - Что я слышу от нашей  маленькой  Дамарис?  Ты  была  таким  славным
созданием:  довольная  судьбой,  помогающая  всем  -  главным   образом,
животным, правда; доброта и довольство так и сияли у тебя на лице.
   - Вечно ты надо мной шутишь, Карлотта.
   - Возможно, это из-за того, что я никогда не была похожа на тебя.
   - Ты.., ты похожа! Ты просто не хочешь быть похожей.
   - Не хочу, - призналась она. - Вот тут ты права, но какое приключение
ты пережила в городе, бедняжка! Отняли одежду и выгнали на улицу  голой.
Бедная моя Дамарис!
   - Да, это было ужасно, но  я  налетела  на  Пилкингтонов,  и  поэтому
Элизабет Пилкингтон живет теперь в Мэйноре.  Как  странно,  Карлотта,  -
одно событие повлекло за собой другое, которое при ином раскладе  ни  за
что не случилось бы, да?
   Она кивнула и сразу стала серьезной. Я видела,  что  она  раздумывает
над этим.
   - Если бы я не вышла купить фиалок...
   - Я поняла, - оборвала она. - Не надо мне повторять.
   - Меня это просто поразило, вот и все.  А  кстати,  почему  ты  вдруг
решила не продавать Эндерби миссис Пилкингтон? - поинтересовалась я.
   - У меня были на это свои причины. У нее ведь есть сын, да?
   - Да... Мэтью.
   - Он тебе понравился, правда?
   - Откуда.., откуда ты узнала?
   Она рассмеялась и дружески толкнула меня в бок:
   - Это твоя беда, Дамарис. Я всегда знаю, что ты  собираешься  делать:
ты предсказуема. Из-за этого ты...
   - Знаю, - пробурчала я. - Из-за этого я кажусь тупицей?
   - Ладно, пусть это останется нашей  маленькой  тайной.  Значит,  этот
Мэтью очень галантен?
   - Он принес матушке фиалки. Она прыснула.
   - Почему ты смеешься? - спросила я.
   - Не бери это в голову, -  ответила  Карлотта.  Затем  посмотрела  на
море. - Ведь никогда не знаешь, что может случиться? Вон там,  например,
за морем, где Франция?
   - Конечно, нет, - сказала я, сбитая с толку ее смехом. - А что в этом
странного? Так со всеми бывает, не со мной одной.
   - Вообрази, что ты перенеслась туда. Кругом  царит  неразбериха,  все
возбуждены до крайности; старый король умирает, а на его место  приходит
новый.
   - У нас не король, у нас теперь королева.
   - Они там так не думают...
   Она обхватила колени, улыбаясь чему-то своему. Тут только я заметила,
что у нее сегодня странное настроение, но  Карлотта  часто  пребывает  в
нем.
   Много дней спустя, катаясь верхом, я проезжала  мимо  этого  утеса  и
вновь увидела на нем Карлотту, смотрящую в сторону Франции.

НОЧЬ В "ЗАПРЕТНОМ ЛЕСУ"

   Прошел год. Мне исполнилось четырнадцать,  и  пошел  пятнадцатый  год
моей жизни. Война все еще продолжалась. Мои дядюшка Эдвин и Карл были за
границей. Они служили Мальборо, который теперь стал герцогом. Мы  думали
об их участии в войне, но не думали о  самой  войне,  поскольку  она  не
влияла на нашу жизнь.
   Стоял май, чудесное время года. Закончив занятия с моей гувернанткой,
госпожой Леверет, я отправлялась верхом на своем коне Томтите. Иногда  я
направлялась к морю и ехала вдоль самой кромки воды. Мне это  нравилось.
Глубоко вдыхая свежий воздух, который, как утверждали, был у  нас  чище,
чем в любом другом месте, я ощущала прилив  бодрости.  В  воздухе  остро
чувствовался любимый мной запах моря.
   Иногда я уезжала довольно далеко. Мне нравилось оставлять  Томтита  у
ручья, а самой  тихонько  полежать  в  траве,  наблюдая  за  резвящимися
кроликами, а  иногда  за  полевками  и  их  детенышами.  Я  могла  часто
наблюдать за жабами, лягушками и водяными жуками. Я любила  звуки  дикой
природы и мелодичное пение птиц.
   Однажды Томтит сломал подкову, и я повела его  в  кузницу.  Пока  его
подковывали,  я   решила   прогуляться   и   оказалась   поблизости   от
Эндерби-холла.
   Это место влекло меня так же, как и  многих  других  людей.  Я  редко
заходила  туда.  Моя  мать  всегда  жаловалась,  что   Эндерби-холл   не
используется, что глупо  поддерживать  чистоту  в  доме,  где  никто  не
бывает, и нужно убедить Карлотту сбыть его с рук.
   Рядом с домом находились земли, которые мой отец приобрел  тогда  же,
когда купил Довер-хаус. Он никогда их не  использовал,  хотя  все  время
собирался придумать, как это  сделать.  Он  огородил  эти  земли  и  дал
понять, что не собирается сделать из них обычную пашню. Я считала, что у
него есть какой-то особый план насчет этих земель.
   Я прислонилась к забору и посмотрела на  дом.  Он  казался  темным  и
таинственным, но, возможно, тому виной была его репутация. Неожиданно  я
услышала звук. Прислушиваясь, я вгляделась в дом. Но нет,  оттуда  никто
не выходил. Я вновь прислушалась: звук шел  из  дома  -  жалобный  вопль
попавшего в беду животного. Мне показалось, что это собачий вой.
   Я решила пойти  и  посмотреть.  Отец  огородил  землю  такой  высокой
изгородью, что на нее трудно было взобраться. Тут же были и запертые  на
массивный замок ворота, через которые можно  было  перелезть.  Так  я  и
сделала.
   Некоторое время я стояла, пытаясь понять, откуда слышен  звук.  Место
было сильно заросшим. Я называла его "запретным лесом", потому что  отец
не раз подчеркивал, что ходить туда не следует. Я вновь подумала о  том,
почему он так старался помешать людям посещать его, и в то же время  сам
никак не использовал этот участок.
   Наконец звук повторился. Определенно, это было какое-то  животное.  Я
пошла на звук и увидела животное. Да, я была  права.  Это  была  собака,
прекрасная сука мастифа,  желто-коричневая,  с  более  темными  ушами  и
мордой. Я тотчас же поняла, что случилось: задняя нога собаки  попала  в
капкан. Она жалобно смотрела на меня, и я поняла, что ей очень больно.
   Я всегда умела обращаться с  животными.  Думаю,  это  происходило  от
того, что я всегда с ними разговаривала, питая к ним  особую  любовь,  а
они это сразу чувствовали.
   Я опустилась на колени. Мне было ясно, что произошло: кто-то поставил
капкан на зайца или кролика, а эта красивая собака попала в него.
   Я понимала, что очень рискую. Она могла меня укусить, потому что боль
была очень сильной, но прежде, чем  приняться  за  работу,  я  погладила
собаку. Поскольку я никогда не боялась животных, то и они  отвечали  мне
тем же.
   Через несколько минут я поняла, как разомкнуть капкан, и собака  была
освобождена. Я погладила ее по голове.
   - Бедная, - пробормотала я, - это больно, я  знаю.  Ей  действительно
было очень больно, она не могла ступить на лапу, не испытывая  при  этом
острой боли.
   Я все еще бормотала ласковые слова, чувствуя, что она мне доверяет. Я
кое-что понимала в лечении лап: прежде я довольно успешно  вправляла  их
другим животным. Я дала себе обещание вылечить и эту собаку.
   Не  считая  больной  лапы,  в  целом  собака   выглядела   прекрасно,
чувствовалось, что о ней хорошо заботятся. Позже  придется  поискать  ее
владельца, а пока я вылечу больную лапу.
   Я привезла ее в Довер-хаус  и  отнесла  к  себе  в  комнату.  Госпожа
Леверет, проходившая мимо по лестнице, воскликнула:
   - О, Дамарис, не нужно больше приносить больных животных!
   - Это прелестное существо повредило себе лапу.
   Она попала в капкан. Нельзя разрешать людям использовать капканы, они
очень опасны.
   - Ну, я не сомневаюсь, что ты ее вылечишь.
   - Мне кажется, что лапа не сломана, а поначалу я этого боялась.
   Госпожа Леверет вздохнула. Как и все остальные, она считала, что  мне
уже следует перерасти это увлечение животными.
   Я послала принести горячей воды и вымыла лапу.  Найдя  очень  большую
корзину, использовавшуюся для одной из собак, когда у той были щенки,  я
положила в нее мастифа. У меня была специальная мазь, которую я получила
от одного из фермеров, а он сам ее  сделал  и  подтверждал  ее  целебные
свойства.
   Собака перестала скулить и смотрела на  меня  влажными  глазами,  как
будто благодарила за то, что я облегчила ее боль.
   Я дала ей найденную в кухне кость с куском хорошего  мяса  и  воды  в
одной из мисок. Она выглядела довольной, я оставила ее спать в корзине и
спустилась к ужину.
   Госпожа Леверет, которая ела вместе с нами, рассказала моим родителям
о том, что я принесла в дом еще одну раненую собаку.
   Мама улыбнулась.
   - В этом нет ничего необычного! - сказала она. Мы сидели за столом, и
мой отец рассказывал об одном из домов в нашем поместье,  о  предстоящем
там ремонте, и мы уже почти  закончили  ужин,  когда  разговор  зашел  о
спасенной мной собаке.
   - Что с ней случилось? - спросил, улыбаясь, отец.
   - Ее нога попала в капкан, - объяснила я.
   - Не люблю капканов, - сказала мама. - Использовать их жестоко.
   - Они предназначены для того, чтобы убить одним  ударом,  -  объяснил
отец. - Большое несчастье для  животного,  если  оно  попадает  лапой  в
капкан. Слуги рады добыть зайца или кролика на обед,  они  рассматривают
это как часть жалованья. Кстати, где был поставлен капкан?
   - Он был на огороженном участке возле Эндерби, - сказала я.
   Я была поражена тем, как изменилось  лицо  отца:  оно  стало  сначала
красным, потом белым.
   - Где? - воскликнул он.
   - Ты знаешь..., на огороженном участке,  где  ты  собираешься  что-то
сделать, да все никак...
   - Кто поставил там капкан? - выкрикнул он.
   Я пожала плечами.
   Мой отец был из  тех  людей,  которые  редко  сердятся,  но  уж  если
сердятся, то гнев их страшен.
   - Я хочу знать, кто поставил там капкан.
   Он говорил тихо, но это было затишье перед бурей.
   - Ну, ты же сказал, что слуги используют добычу из капканов как часть
жалованья.
   - Только не на этом участке! Мама выглядела испуганной.
   - Мне кажется, что она не сделала ничего плохого, - сказала она.
   Отец стукнул кулаком по столу.
   - Кто бы это ни сделал, он нарушил мой приказ.
   Я собираюсь разузнать, кто это сделал.
   Он встал. Мама спросила:
   - Не сейчас, конечно?
   Но отец уже вышел, и я услышала, как он вывел лошадь из конюшни.
   - Он в странной ярости, - сказала я.
   Мама не ответила.
   - Я ненавижу капканы и хотела бы, чтобы их запретили.  Но  почему  он
так сердит? -  спросила  я.  Мать  молчала,  но  я  видела,  что  и  она
потрясена. Следующий день был ужасным. Нашли владельца капкана. Это  был
Джекоб Рок. Отец его сразу уволил, и он должен был собрать вещи и  уйти.
Мой отец не терпел, когда не выполняли его приказаний.
   Это было ужасно, потому что, когда  увольняли  людей,  работавших  на
наших землях, они теряли не только работу, но и жилье. Джекоб и Мэри Рок
жили в поместье  Эверсли  пятнадцать  лет  и  занимали  один  из  домов,
принадлежавших отцу.
   Они получили разрешение остаться в Эверсли только на месяц.
   Мы все были расстроены: Джекоб был хорошим работником, а  Мэри  часто
помогала по хозяйству, и мне было  крайне  неприятно  думать,  что  отец
может быть таким жестоким.
   Было ужасно, когда Мэри пришла к нам в дом и плакала. Она умоляла мою
мать  позволить  им  остаться.  Мама  была  очень  огорчена  и   обещала
поговорить с отцом.
   Я никогда прежде не видела отца таким и не думала, что он может  быть
так суров.
   - Пожалуйста, - просила я, - прости Джекоба на этот раз.  Он  никогда
больше не будет так делать.
   - Они должны  подчиняться,  -  ответил  отец.  -  Я  дал  специальные
указания, а Джекоб Рок намеренно их нарушил.
   Он был непреклонен, и с этим ничего нельзя было поделать.
   Я винила себя за то, что сказала, где нашла мастифа, но  тогда  я  не
думала, что это так важно.
   Примерно через день собака чувствовала себя уже достаточно хорошо для
того, чтобы ходить, прихрамывая. Я носила ей  самую  лучшую  еду,  какую
только могла достать, и она явно ко мне привязалась,  но  из-за  Джекоба
Рока я не чувствовала радости от этого приключения.
   Два дня спустя после того, как я нашла  собаку,  я  проезжала  верхом
мимо  Грассленд  Мэйнор  и  увидела  в  саду  Элизабет  Пилкингтон.  Она
окликнула меня:
   - Я собиралась направить к вам посыльного, чтобы вы пришли  навестить
нас. Кое-кто у нас очень хочет вас видеть.
   Пока она говорила, из дома вышел Мэтью Пилкингтон.
   Он поспешил ко мне, взял мою руку и поцеловал ее.
   Он выглядел очень элегантным, но был не так причудливо  одет,  как  в
Лондоне. Он носил высокие кожаные сапоги и темно-синий камзол до  колен,
отделанный черной тесьмой. Он показался мне даже красивее, чем при нашей
предыдущей встрече.
   - Как приятно вновь видеть вас - сказал он. - Вы должны зайти в  дом,
не правда ли, мама?
   Элизабет Пилкингтон сказала, что я обязательно должна зайти.
   Я спешилась и зашла в дом.
   Я была взволнована и обрадована встречей с Мэтью. Мне  казалось,  что
он совсем не такой, как жившие по соседству молодые люди, с  которыми  я
время от времени встречалась. В нем была утонченность, которой я никогда
не видела в других людях. Возможно, это  было  связано  с  тем,  что  он
значительную часть своей жизни провел в Лондоне.
   Мэтью сказал, что некоторое время был в  армии  за  морем,  а  потом,
вернувшись, провел какое-то время в своем поместье, в Дорсете.
   - Нельзя надолго оставлять поместье без  присмотра,  -  сказал  он  и
добавил:
   - Вы выросли со времени нашей последней встречи. Потом заговорила его
мать:
   - После прибытия сюда  с  Мэтью  произошло  большое  несчастье  -  он
потерял любимую собаку. От волнения я встала и воскликнула:
   - Мастифа?
   - Да, - подтвердил Мэтью. - Откуда вы знаете? Я засмеялась:
   - Потому что я нашла ее.
   - Вы ее нашли? Где же она?
   - Сейчас она лежит в корзине у меня в спальне. Она попала в капкан, а
я нашла ее, взяла домой и перевязала рану. Она быстро поправляется.
   Глаза Мэтью сияли от счастья.
   - Ну, это замечательно! Я вам благодарен: Бэлл -  моя  самая  любимая
собака.
   -  Она  очень  красива!  -  сказала  я.  -  Бедняжка,  она  была  так
напугана...
   - И очень благодарна вам, как и  я.  Мэтью  взял  мою  руку  и  опять
поцеловал ее.
   - О, - сказала я, вспыхнув, - это ерунда! Я не могу бросить  животное
в беде.
   Элизабет Пилкингтон ласково улыбалась нам:
   - Это чудесная новость. Вы - наш добрый ангел, Дамарис.
   - Я тем более рада за Бэлл. Я заметила, что она не  бродячая  собака,
было видно, что за ней хорошо ухаживают - Она доброе и верное  существо.
Она уже немолода, но трудно сыскать более верного и преданного стража.
   - Я хорошо вижу ее достоинства и очень рада вернуть ее вам.
   - Если бы вы ее не нашли...
   - Кто знает, что случилось бы, вряд ли  люди  вообще  ходят  на  этот
участок. На самом деле.., много неприятностей произошло из-за того,  что
Джекоб Рок поставил там капкан.
   - Что это за участок? - спросила Элизабет.
   - Это рядом с Эндерби. Раньше земля относилась к Эндерби, а мой  отец
купил ее. У него были какие-то  планы  относительно  этого  участка,  но
сейчас это просто огороженное место. Я называю его "запретным лесом".
   Я повернулась к Мэтью.
   - Я думаю, ваша собака завтра сможет ходить, я приведу ее вам.
   - Это замечательно. Сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить  Дамарис?
- спросила Мэтью его мать.
   - Дамарис не нужно говорить, как высоко мы ценим то, что она сделала.
Она это знает. Она спасла бы любого воробья, найденного у изгороди.
   Домой я ехала взволнованная. Я  понимала,  что  взволновало  меня  не
столько то, что я нашла владельца собаки, сколько возвращение Мэтью.
   Радость моя улетучилась, когда я вошла в дом и увидела в  кухне  Мэри
Рок с опухшими от слез глазами. Она бросила на меня укоризненный взгляд.
Именно я нашла капкан и сообщила о том, где он был  найден.  Если  бы  я
могла предвидеть реакцию отца, я бы не стала об  этом  рассказывать,  но
сейчас бесполезно было говорить об этом Мэри.
   За ужином я не стала упоминать о том, что нашла владельца собаки, ибо
в присутствии отца мы не касались вопроса  о  собаке.  Он  все  еще  был
сердит, неумолим и, как мне кажется, сам от этого страдал.
   Я все же упомянула о собаке, когда мы с матерью пошли наверх спать.
   - Кстати, Мэтью Пилкингтон приехал навестить свою мать и, ты  знаешь,
это его собака.
   - Как странно, - тихо сказала она.
   Казалось, новость ее не обрадовала.
   На  следующий  день  я  отправила  собаку  в  Грассленд.   Она   явно
обрадовалась, когда  вновь  увидела  хозяина:  залаяв  от  радости,  она
прижалась к нему носом, в то время как Мэтью встал на  колени  и  ласкал
ее. Мне кажется, что именно в этот момент я в него влюбилась.
   Мы можем очень сильно влюбиться  в  четырнадцать  лет,  а  мне  скоро
должно было исполниться пятнадцать. Госпожа Леверет сказала моей матери,
что в некотором отношении я старше своих лет: я  была  очень  серьезной.
Мне кажется, у меня было страстное желание быть  любимой.  Конечно,  все
люди хотят, чтобы их любили, но Карлотта так сильно  затмевала  меня,  я
так остро сознавала ее превосходство, что, как мне кажется, я  нуждалась
в любви больше, чем другие.
   Я редко привлекала чье-либо внимание, а теперь я им упивалась.
   У нас с Мэтью было так много общего: так же, как и я, он любил  своих
собак и лошадей, мы могли  говорить  о  них  часами.  Мы  любили  ездить
верхом. Я чувствовала, что начинаю  даже  проявлять  интерес  к  одежде,
которой Мэтью придавал  такое  большое  значение,  а  я  никогда  прежде
особенно не придавала большого значения тому,  как  я  одета.  Я  всегда
знала, что сколь великолепным ни было  бы  мое  платье,  Карлотта  будет
выглядеть привлекательнее меня даже в самой простой одежде.
   Все изменилось с тех пор, как Карлотта уехала. Я  скучала,  временами
мне очень хотелось быть с нею, и в то же время я не могла  не  понимать,
что если бы она была здесь, я не  смогла  бы  жить  такой  увлекательной
жизнью и ощущать собственную значимость. Мэтью дал  мне  понять,  что  я