и
за столом, и разносчик сидел с ними. Хани сказала:
   - Мы как раз собирались  посмотреть  этот  короб.  Мне  хотелось  кое-что
показать Эдуарду.
   Я сказала, что хочу вместе с ними еще  разок  взглянуть  на  товары.  Мне
приглянулся льняной батист на нижнюю юбку, а Хани купила несколько иголок  и
нитки.
   Ничего интересного для Эдуарда там не было, и я никак  не  могла  понять,
зачем Хани привела коробейника в дом.
   Эдуард держался как-то натянуто, и на его виске пульсировала жилка,  чего
я не замечала у него раньше.

***

   Три ночи спустя после прихода бродячего торговца я снова увидела  галион.
Пенлайоны еще не вернулись, но ожидались со дня на день. Так  же,  как  и  в
прошлый раз,  я  проснулась  среди  ночи.  Пробило  три  часа.  Что-то  меня
разбудило, но что именно, я не знала. Во сне я вроде слышала необычные звуки
- или это было уже наяву? Огромная, почти полная  луна  светила  в  окно.  Я
встала и подошла к нему. И перед моими глазами предстал галион во всем своем
великолепии с четырьмя ясно различимыми в  лунном  сиянии  мачтами  -  самый
высокий и величественный корабль из всех, что мне случалось видеть.
   "Вздыбленный лев", который рядом с ним казался карликом,  вызвал  у  меня
улыбку. Мне захотелось, чтобы в этот момент он был здесь.  Пусть  бы  увидел
это другое судно! Но сама мысль  о  том,  что  его  присутствие  могло  быть
желанно для меня по какой бы то ни  было  причине,  настолько  противоречила
моим стремлениям, что я посмеялась над собой.
   Затем я  увидела  лодку  на  освещенной  лунным  светом  воде.  Она  явно
направлялась к берегу. Я поняла, что в ней находился кто-то с галиона.
   Я вспомнила слова Джейка Пенлайона:
   - Ей-богу, вы описываете испанский галион!
   Он не поверил, что я на самом деле видела  то,  о  чем  рассказывала.  Он
отмахнулся от мысли, что испанский галион мог осмелиться войти в гавань.
   Весельная лодка вдруг исчезла из поля  зрения,  как  это  случилось  и  в
прошлый раз. Но я не вернулась в постель, а продолжала сидеть и наблюдать.
   Прошло полчаса. Галион  все  еще  был  там.  Потом  я  услышала  какое-то
движение внизу. Я выглянула и увидела свет  во  дворе.  Интуиция  подсказала
мне, что это было как-то связано  с  галионом.  Что-то  происходило,  и  мое
любопытство требовало удовлетворения. Закутавшись в  теплый  халат  и  надев
домашние туфли, я спустилась по винтовой лестнице и вышла на двор.
   В прохладном ночном воздухе я услышала голоса, говорившие шепотом, и  при
свете фонаря увидела Эдуарда и с ним незнакомого человека. С сильно бьющимся
сердцем я тихо проскользнула обратно в дом. Делом одной минуты было взбежать
по лестнице в соляр и прильнуть к смотровому  глазку.  Эдуард  и  незнакомец
вошли в холл. В тусклом свете мне было трудно их разглядеть. Они были заняты
серьезным разговором. Потом Эдуард повел незнакомца вверх по лестнице,  и  я
не могла их больше видеть.
   Все это меня сильно озадачило, но я была убеждена, что  кто-то  прибыл  с
испанского галиона на свидание с Эдуардом.
   Я вернулась в свою комнату. Галион пришел в движение. Я стояла и смотрела
на него, пока он не скрылся за горизонтом.
   Внезапно меня охватил страх. Эдуард,  казавшийся  таким  безобидным,  был
замешан в какой-то интриге; это было очевидно. К чему все это приведет  нас?
Уже и так его связи с бродячим священником втянули меня в крайне  неприятную
ситуацию, которая могла стать пугающей, если бы не была  такой  комичной.  И
все  же,  комична  она  или  нет,  не  так-то  просто  будет  выпутаться  из
Пенлайоновской сети.
   Я улеглась в постель, но уснуть  было  невозможно.  Меня  мучила  неясная
догадка о том, что кроется за этим ночным посещением.
   "Нет! - твердила я себе. - Эдуард не мог быть таким глупцом.  Он  слишком
кроток, в нем слишком много от мечтателя... Да, но как раз такие  люди,  как
он, и попадают чаще всего в опасные положения..."

***

   На следующее утро я имела разговор с Ханн.
   - Что случилось вчера ночью? - строго спросила я. Она сначала покраснела,
а потом сильно побледнела, и я поняла, что она что-то знала. Я продолжала:
   - Я видела в гавани испанский галион.
   - Испанский галион! Тебе приснилось!
   - На этот раз нет. Я видела его, и здесь не могло быть ошибки. И это  еще
не все! Кто-то с него сошел на берег, и этот кто-то пришел в наш дом.
   - Тебе в самом деле приснилось!
   - Нет, это не был сон. Я видела человека, который пришел сюда.  Хани,  вы
втянули меня в ваши безумства. Разве я не попала в отчаянное положение из-за
вас? Не оставляйте же меня в неведении!
   Она внимательно посмотрела на меня и, помедлив, сказала:
   - Я вернусь через минутку.
   Она вернулась с Эдуардом. Он был очень мрачен, но губы у него были плотно
сжаты, как у человека, решившегося во что бы то ни стало продолжать то,  что
начал.
   - Хани сказала, что ты видела что-то этой ночью. Что именно?
   - Испанский галион в бухте, лодку, направляющуюся к берегу, и то, как  вы
провели в дом человека.
   - И ты сделала вывод, что человек, которого ты видела, был тот, кто сошел
на берег?
   - Я в этом уверена. И хотела бы знать, что происходит.
   - Мы можем довериться тебе, Кэтрин. Я знаю, каким хорошим другом ты  была
нам обоим.
   - Что ты затеваешь, Эдуард? Кто тот человек, что  приходил  сюда  прошлой
ночью?
   - Он священник.
   - А, я так и думала. Тебе еще не довольно священников?
   - Это добрые люди, которые во имя Божье терпят гонения, Кэтрин.
   - И навлекают гонения на других, - сказала я.
   - Мы все должны пострадать за веру, если будем к этому призваны!
   - Но в наши дни, по-моему, совершенно бессмысленно  кричать  на  рыночной
площади  о  своей  вере,  особенно  если  эта  вера  противна  той,  которую
исповедуют и поощряют королева и ее министры!
   - Я согласен с тобой, и ты имеешь право знать, что происходит. Хани  и  я
думаем,  что  тебе  следует  вернуться   в   Аббатство.   Здесь   становится
небезопасно.
   - Опасность есть везде. Скажи мне, кто тот  человек,  что  приходил  сюда
ночью?
   - Он иезуит, англичанин. Его преследовали за веру. Сейчас  он  прибыл  из
Саламанки, что в Испании.
   - И его доставили сюда на галионе? Эдуард кивнул.
   - Он будет трудиться здесь на благо нашей веры. Будет посещать дома...
   - Как это делает Томас Элдерс, - сказала я.
   - Сначала он поживет у нас.
   - И тем самым подвергнет нашу семью риску!
   - Если на то будет воля Божья.
   - Он и сейчас здесь?
   - Он ушел из дома на рассвете, прежде, чем проснулись  слуги.  Сегодня  к
вечеру он появится снова. Я поздороваюсь с ним как с другом, и он  останется
погостить, пока его планы окончательно созреют. Он будет известен под именем
Джона Грегори, друга моей юности, и станет  одним  из  домочадцев,  пока  не
придет ему время уехать.
   - Ты всех нас подвергаешь страшной опасности.
   - Может быть, это и так, но если  мы  будем  соблюдать  осторожность,  то
ничего плохого не случится. Ты  можешь  уехать  в  Аббатство,  Кэтрин,  если
хочешь.
   - А что станут делать тогда Пенлайоны? Ты подумал  об  этом?  Что  будет,
если я насмеюсь над ними? Если я уеду домой в  то  время,  как  они  готовят
торжественный праздник обручения? Как ты думаешь, они смирятся с этим?
   - Пусть делают, что угодно!
   - А Томас Элдерс, и твой иезуит, и Хани, и ты сам?
   - Мы должны сами о себе позаботиться. То, что здесь происходит,  тебя  не
касается.
   Хани смотрела на меня глубоким серьезным взглядом:
   - Мы не позволим тебе выйти замуж за Джейка, если ты так сильно настроена
против этого брака.
   - Если я настроена против! Да я ненавижу этого человека! Как я могу  быть
настроена иначе против этого брака?!
   - Тогда мы должны придумать выход. Кажется,  лучше  всего  тебе  все-таки
уехать, и, как говорит Эдуард, если они причинят нам зло, значит,  причинят,
ничего не поделаешь.
   Я не ответила, уже решив, что не вернусь в  Аббатство.  Я  не  собиралась
дать Джейку Пенлайону повод думать, что сбежала от него. Я останусь и  смело
встречусь с ним лицом  к  лицу.  Уж  я  сумею  его  перехитрить.  Все  будет
по-моему!
   Тем временем Эдуард и Хани все глубже ввязывались в интригу, и я  боялась
за них.

***

   Ближе к вечеру Джон Грегори явился в дом. Эдуард  приветствовал  его  как
старого друга и поместил его в красную комнату для гостей с большой кроватью
под балдахином и с окном, из которого открывался вид на бескрайние дали.
   Джон прихрамывал при ходьбе и на его левой щеке и  запястьях  были  видны
шрамы. Он был высок и слегка сутул, и его глаза поражали каким-то  загнанным
выражением.
   Он произвел на меня впечатление человека, много страдавшего. "Фанатик,  -
решила я, - который еще не раз будет страдать". Такие люди вызывали  во  мне
беспокойство.
   Слуги, по-видимому, приняли как должное его пребывание в  доме.  Я  очень
внимательно наблюдала за ними, пытаясь  подметить,  не  возникли  ли  у  них
подозрения, но мне не хватало Дженнет,  которая  была  ужасной  трещоткой  и
часто  ненароком  выбалтывала  мне  секреты  людской.   Люс   очень   хорошо
справлялась с обязанностями горничной, но была  неразговорчива,  и  я  стала
подумывать  о  восстановлении  Дженнет  в  ее  правах.  Она  раскаивалась  в
содеянном. К тому же я начала сомневаться в своих побуждениях: то ли ее  вид
раздражал меня из-за предательства, то ли потому, что я не могла не думать о
том, как Джейк Пенлайон страстно обнимает ее, и гадать, соблазнил он уже  ее
или еще нет.
   Как бы то ни было, я взяла Дженнет обратно к себе на следующий день после
появления Джона Грегори, прочтя ей предварительно маленькую нотацию.
   - Ты будешь прислуживать мне, Дженнет, - напомнила я. - Если ты еще  хоть
раз соврешь, я прикажу тебя побить!
   - Да, мистрис, - сказала она покорно.
   - И, предупреждаю, ты не должна слушать росказни мужчин. Они тебя  в  два
счета обрюхатят, и, как ты думаешь, что тогда с тобою будет?
   Она заалелась, и я сказала:
   - Смотри, помни об этом!
   Я не могла  себя  заставить  разузнать  у  нее  подробности  о  том,  что
произошло между нею и Джейком Пенлайоном. "Это унизило бы мое  достоинство",
- говорила я себе. Но, признаться, мне очень хотелось это знать.
   Прошел еще один день. Я знала, что Пенлайоны вот-вот вернутся.  Передышка
подходила к концу.
   Пенлайоны вернулись!  Это  почувствовалось  сразу.  Даже  слуги  казались
возбужденными, и в Труинде возникла  напряженная  атмосфера.  С  момента  их
возвращения присутствие Джона Грегори в доме стало более опасным.
   Джейк не замедлил прискакать в Усадьбу. Я ожидала  его  и  приготовилась,
предупредив Хани, чтобы она ни в коем случае не оставляла нас наедине.
   Он сидел в холле и пил вино. Эдуард, Хани и я внимательно следили за ним.
Он казался еще выше ростом  и  крупнее,  чем  в  моих  воспоминаниях,  более
властным, более самоуверенным и  убежденным  в  своей  способности  добиться
всего, что пожелает.
   Я  ощутила  прилив  ненависти,  каждый  раз  вызывающий  во  мне   острое
возбуждение.
   Джейк объявил, что церемония обручения состоится через три дня.
   - Слишком скоро, - сказала я.
   - Недостаточно скоро, - поправил он.
   - Мне нужно время на подготовку.
   -  Для  подготовки  в  вашем  распоряжении  было  все   время,   пока   я
отсутствовал. Сейчас у вас его больше нет.
   Итак, он уже командовал мной!
   - Свадьба будет  через  две  недели,  -  сказал  он  тоном,  не  терпящим
возражений. - И через месяц после свадьбы я отплываю.
   - Куда вы на этот раз держите путь? - вежливо осведомился Эдуард.
   - Мы доставим груз тканей в Гвинею  и  надеемся  вернуться  с  золотом  и
слоновой костью. Постараюсь, чтобы рейс был недолгим.  -  Он  наградил  меня
своей усмешкой сатира. - Я буду скучать по моей женушке.
   Эдуард сказал, что желает ему хорошей погоды и  попутных  ветров,  и  они
стали беседовать о морских делах. Глаза Джейка сияли; он говорил  о  море  с
той же увлеченностью, что и о нашей свадьбе. Море пленяло  его,  потому  что
оно было неукротимым и непредсказуемым; он часто вынужден был вступать с ним
в единоборство, напрягая все свои  силы  и  умение.  Для  него  смысл  жизни
заключался в борьбе. Он должен был всегда покорять. Супружеская жизнь с  ним
неминуемо станет вечным сражением, ибо стоит только ему победить, как он тут
же потеряет интерес. Но к чему мне  размышлять  о  том,  что  сулит  брак  с
Джейком? Это - предмет заботы для  какой-нибудь  другой  незадачливой  особы
женского пола. Я собираюсь сыграть в  игру  не  менее  опасную,  чем  те,  в
которые он играл в своих путешествиях. Возможно, между  нами  было  какое-то
сходство, так как, наконец, я призналась сама себе,  что  получаю  громадное
удовольствие от этой схватки.
   Мы все вышли во двор, провожая гостя, и в этот момент  из  боковой  двери
появился Джон Грегори. Ничего другого не оставалось, как представить их друг
другу.
   Джейк Пенлайон окинул Джона быстрым взглядом.
   - Мы где-то встречались, - сказал он. Джон Грегори казался озадаченным.
   - Я этого не помню, сэр, - ответил он. Глаза Джейка сузились,  как  будто
он пытался вглядеться во что-то, плохо различимое.
   - Я уверен, что это так, - настаивал он - У меня хорошая память на лица.
   - Вы были когда-нибудь на севере? - спросил Эдуард.
   - Никогда, - сказал Джейк. - Но я вспомню! Не могу сейчас припомнить,  но
обязательно вспомню!
   Джон Грегори морщил лоб и улыбался, как бы пытаясь порыться в памяти,  но
мне показалось, что рубец на его щеке выступил еще заметнее.
   - Я был очень рад увидеться с моим другом, - сказал Эдуард с  теплотой  в
голосе. - Он согласился погостить у нас неделю-другую.
   Джейк уже смотрел на меня, забыв о Джоне Грегори. Он сказал:
   - Мы с отцом надеемся, что вы приедете  в  Пенлайон  заблаговременно.  Не
годится, чтобы невеста  опаздывала.  Может  создаться  впечатление,  что  ее
неволят.
   Он взял мою руку и поцеловал. Его губы, казалось,  прожгли  мне  кожу.  Я
вытерла руку об юбку. Он увидел жест и ухмыльнулся.
   Затем он откланялся.
   Мы вернулись в дом, и Эдуард спросил Джона Грегори:
   - Что он имел в виду, говоря, что знает вас?
   - Он что-то подозревает, - сказала Хани испуганно.
   - Вы никогда с ним не встречались? - спросил Эдуард.
   Джон Грегори нахмурил брови и, помолчав мгновение, очень твердо ответил:
   - Нет.

***

   Я одевалась для  праздничного  банкета  в  честь  помолвки  с  величайшей
тщательностью. Мне хотелось выглядеть как можно красивее, для того только, -
уверяла я себя, - чтобы он  еще  больше  разозлился,  узнав,  что  не  сумел
получить меня.
   А после обручения? Что делать дальше?  Я  не  видела  иного  выхода,  как
уехать обратно в Аббатство к матушке. Не бросится ли Джейк в погоню? Но нет,
он должен уйти в плаванье и не сможет приехать за мной.
   А Хани и Эдуард, неужели он их выдаст? Ведь ему еще нужно будет доказать,
что Томас Элдерс служил мессу в капелле.  Но  Томаса  схватят  и,  возможно,
станут пытать, и тогда, кто знает, что из этого выйдет. Ему  надо  исчезнуть
еще до моего отъезда. Конечно, так я  и  должна  поступить.  Не  могу  же  я
загубить мою жизнь из-за беды, которую они сами навлекли на свои головы!
   Тем временем мне предстояли бал и банкет  в  честь  моей  помолвки,  и  я
намеревалась развлекаться вовсю, пока могла.
   Дженнет помогала мне одеваться. Она лучше справлялась с  этим,  чем  Люс.
Расчесав  мои  волосы  щетками  до  блеска,  она  подала  мне   зеркало   из
полированного металла, в  котором  отражались  наши  сияющие  лица.  Щеки  у
Дженнет розовели, из-под чепчика выбивались непокорные пряди  густых  волос.
Она была не то что красивой, но очень соблазнительной девицей, даже  на  мой
взгляд. В ней было что-то мягкое и податливое. Рано или поздно она поддастся
искушению, и мне пришло в голову, что настало время выдать ее замуж.
   Я спросила:
   - Тебе нравится Ричард Рэккел, Дженнет? Густо покраснев -  Дженнет  очень
легко и часто краснела - она опустила глаза.
   - Вижу, что нравится, - продолжала я. - Незачем так  смущаться.  Если  ты
ему тоже по сердцу, может быть, мы вас и поженим. Хозяин, наверное, даст вам
один из коттеджей, и вы сможете продолжать работать в доме, как и сейчас. Ты
была бы довольна, верно?
   - Пожалуй, что так, мистрис.
   - Тебе нужно выйти замуж.., побыстрее... Я в этом уверена. Боюсь, что  ты
несколько легкомысленна и податлива, Дженнет.
   - О нет, мистрис. Просто...
   - Просто, когда тебя обнимают и говорят, какая ты  чудная  девушка,  тебе
трудно сказать "нет"! Она захихикала.
   - Ты глупая девчонка! И не дергай мне волосы! Мне хотелось  спросить  ее:
"Что делал Джейк Пенлайон после того, как поцеловал  тебя?  Ты  хочешь  меня
уверить, что тем дело и кончилось?" Но я ничего не сказала.
   Дженнет продолжала расчесывать мне волосы. О ком она думала? О Джейке или
о Ричарде Рэккеле?
   Я решила подобрать волосы в  высокую  прическу  и  увенчать  ее  гребнем,
купленным у разносчика.
   - Сейчас в моде пышная мелкая завивка, мистрис,  а  я  умею  завивать,  -
сказала Дженнет.
   - Я следую собственной моде. Не  хочу  быть  похожей  на  всех  остальных
модниц и на разбитных служанок, которые им подражают.
   Обескураженная Дженнет причесала меня, следуя моим  указаниям.  Я  надела
красное бархатное платье с большим вырезом и с широкими рукавами, спадающими
почти до  подола:  разумеется,  далеко  не  последний  крик  моды,  но  оно,
действительно, очень шло мне, и, с гребнем в волосах, у  меня  был  поистине
царственный вид. Я мрачно подумала, что мне понадобится и эта царственность,
и все  мое  умение  держаться  с  достоинством,  чтобы  отразить  назойливые
приставания моего "суженого".
   Дженнет уставилась на меня широко открытыми глазами.
   - Ой, мистрис,  вы  такая  красивая..,  уж  слишком  красивая,  прямо  не
всамделишная!
   - Нет, Дженнет, я всамделишная! - сказала я со смехом.
   Она потупилась и хихикнула; мне пришлось сделать  ей  замечание.  Дженнет
знала, что я  не  простила  ей  того,  что  она  помогала  Джейку  Пенлайону
одурачить меня. Иногда я замечала у  нее  какой-то  хитровато-проницательный
взгляд. Впоследствии мне не раз приходило в голову, что  Дженнет,  рожденная
на усладу мужчинам, возможно, понимала  природу  моих  чувств  к  одному  из
них... Как бы я ни старалась притвориться равнодушной, он возбуждал  во  мне
сильное чувство, пусть даже это была ненависть.
   Вошла Хани, и я сразу ощутила себя невзрачной рядом с ней. Впрочем, перед
блеском Хани стушевалась бы любая  женщина.  Платье  на  ней  было  синее  -
густо-синее с фиолетовым оттенком, под цвет ее  глаз,  что  подчеркивало  их
яркость. С тех пор, как она забеременела, ее красота стала  несколько  иной,
но ни на йоту не уменьшилась.
   Волосы у нее были распущены по плечам и схвачены жемчужным венцом.
   Она сжала мне руку и озабоченно посмотрела на меня.
   - Со мной все в порядке, Хани, - сказала я.
   - Ты выглядишь просто великолепно!
   Я взглянула на себя в полированное зеркало.
   - Похожа на валькирию, идущую на битву?
   - Да, - сказала она, - немного  похожа.  Мы  должны  были  отправиться  в
Лайон-корт в карете. Карета Эдуарда была местной достопримечательностью, так
как мало кто обладал подобным  средством  передвижения.  Большинство  должны
были полагаться на верховых лошадей или собственные ноги.  Впрочем,  езда  в
карете, запряженной парой лошадей, была далеко не комфортабельной, и  жители
Девона, никогда не видевшие раньше карет, глазели на нас;  однако,  принимая
во внимание, что мы были разодеты для бала, на этот раз  карета  была  очень
кстати. Иначе нам пришлось бы навьючить на мула коробы  с  нашими  парадными
платьями и, приехав на место, переодеться.
   Пока мы тряслись по ухабистой дороге, я шепнула Хани:
   - Присматривай за мной сегодня вечером!
   - Мы с тебя глаз не спустим, - с жаром ответила Хани,