н рассказывал о тех далеких днях. Я уже все
это слышала и раньше, но, думаю, не совсем понимала, как глубоко в его  душу
проникла горечь. Рана  все  еще  кровоточила,  и  только  один  бальзам  мог
залечить ее.
   - Так ли это необходимо? - спросила я. - Все изменилось,  у  тебя  теперь
есть я.
   - У меня есть ты, - согласился он. - И когда я буду обладать Уайтледиз, я
стану совершенно счастлив.
   - А меня недостаточно?
   - Ты - мой драгоценный алмаз. Но мне нужна оправа для тебя и только  одна
достойна этого!
   - Меня вполне устроит и другая оправа.
   - А меня - нет!
   Я подняла голову и сурово посмотрела на мужа.
   - Месть - это зло. Она причиняет боль. Нельзя быть  счастливым,  причиняя
боль другим людям. О, Линкс, ты так много мне дал. Ты изменил меня.  Научил,
как стать взрослой, и я люблю тебя всем сердцем.  Я  прошу  тебя  только  об
одном. Откажись от этой дикой затеи.
   - Это единственная вещь, которую я не могу сделать для тебя!
   - - Но, Линкс, дом - это лишь камни и цементный раствор.
   - Он может стать символом.
   -  Ты  богат.  Ты   мог   бы   купить   другой   особняк,   великолепный,
величественный. В Англии наверняка есть такие на продажу.
   - Так ты не хочешь ехать в Англию?
   - Мне все равно куда, лишь бы вместе!
   - Моя самая  дорогая  девочка,  -  сказал  он  нежно.  И  так  как  Линкс
смягчился, я продолжала.
   - Если ты получишь этот дом, то никогда не будешь там счастлив.
   - Чепуха! - сказал он резко.
   - Как сможешь ты, зная, что выгнал законных владельцев...
   - Именно по этой самой причине. И они уже не будут законными владельцами.
Хозяином стану я. И давай не будем больше спорить об этом.
   Он  зевнул.  Здравый  смысл  подсказывал,  что  сейчас  лучше  прекратить
разговор, но упрямство заставляло меня продолжать.
   - В этом есть что-то мелочное, - настаивала я.
   - Мелочное! - вскричал он. - Какую чушь ты несешь?
   - Я только знаю, что таить обиду - большая ошибка.
   - И ты называешь семь лет страданий в рабстве - обидой?
   - Неважно, какие были страд, щи я...
   - Конечно! Для тех, кто их не испытал!
   - Я не это имела в виду.
   - Ты ничего не можешь иметь в виду!  Послушай,  Нора:  я  начинаю  терять
терпение.
   - И я тоже вот-вот потеряю его! Он засмеялся, но вовсе не  тем  радостным
смехом, к которому я привыкла.
   - Тебе, - сказал он, - пора, наконец, понять, что я хозяин в  собственном
доме.
   От прежнего влюбленного не осталось и следа. Со мной говорил высокомерный
повелитель, который привык к тому, чтобы его боялись.
   "Нет, - подумала я. - Я не собираюсь быть покорной. Не откажусь от своего
мнения только  потому,  что  он  его  не  разделяет.  У  меня  есть  чувство
собственного достоинства, и несмотря на то, что очень люблю мужа, никогда не
стану платить за его нежность ту цену, которую он просит".
   Я сказала:
   - Если ты думаешь, что я буду относиться к тебе как к господину,  который
всегда прав  только  потому,  что  он  мужчина,  а  я  женщина,  то  глубоко
заблуждаешься.
   - Я и не прошу тебя быть такой скучной дурой!
   - А мне кажется, именно этого ты и добиваешься.
   - Это доказывает,  что  логика  не  на  твоей  стороне,  Ты  знаешь,  мне
интересно твое мнение, но я не допущу, чтобы ты  диктовала  его  в  особенно
важных для меня случаях. И хватит об этом. Пошли спать.
   Но я твердо стояла на своем. Я  знала,  что  не  могу  прервать  разговор
просто так, иначе обычное несогласие вырастет в высокую стену непонимания.
   - Давай обсудим...
   - Я уже сказал, что обсуждать нечего. - Он схватил меня за руку. - Ты так
хороша сегодня. Это платье тебе очень идет.
   Линкс начал его расстегивать, но я вырвалась.
   - Нет, - сказала я. - Я не допущу, чтобы со мной так обращались.
   И убежала в гардеробную, успев запереть за собой дверь. У меня  в  глазах
стояли слезы. По крайней мере, он  их  не  увидел.  Наверняка  он  презирает
женщин, которые плачут.
   "Вот и все, - вздохнула я. - Медовый месяц закончился".
   Я села на маленькую кровать и подумала о Стирлинге. Действительно  ли  он
любил меня? Да, конечно. Вспомнила, как мы лежали  в  пещере.  Но  его  отец
пригрозил: "Отойди прочь. Я хочу ее". И Стирлинг отошел в сторону. И  теперь
Линкс говорит мне: "Ты сделаешь то, что я скажу.  Ты  будешь  участвовать  в
моем грандиозном плане мести". И хотя разум подсказывал: "Это не  правильно,
ничего хорошего из этого  не  выйдет",  сердце  кричало:  "Какое  это  имеет
значение? Он будет рядом и будет любить тебя. Но если ты  станешь  возражать
ему..."
   И тут я увидела Джессику - с коробкой  из  сандалового  дерева  в  руках.
"Есть еще много места..."
   О, да, медовый месяц закончился.
   Я провела бессонную ночь, лежа на неудобной кровати и надеясь на то,  что
он постучит в дверь и будет умолять меня выйти. Но он  не  сделал  этого.  Я
сама отперла ее на следующее утро.
   Линкс сидел в кресле и читал газету, когда я вошла - в нижней юбке, держа
в руках свое атласное платье.
   - О, - сказал Линкс, - принципиальная женщина! -  Похоже,  он  больше  не
сердился, став шутливым и нежным, как прежде.
   - Надеюсь, мадам, - продолжал он, - вы хорошо спали.
   - О, нет, - ответила я в том же духе.
   - Угрызения совести?
   - Слишком жесткий матрас.
   - А вы предпочитаете пуховую перину?
   - Иногда. Он рассмеялся:
   - Мой бедный ребенок! Какой же я негодяй, что заставил тебя страдать,  но
ты была полна решимости защищать свои права - так что же я мог поделать?
   - Ничего. Ты знал, что я не изменю решения ни при каких условиях.
   - Сейчас ты примешь ванну и оденешься.  Пока  ты  будешь  это  делать,  я
закажу нам завтрак. Ты согласна или хочешь выдвинуть свои предложения?
   - Я совершенно с этим согласна.
   Я была на седьмом небе. Значит, это еще не конец. Какая же я глупая! Не к
чему быть такой воинственной. Я должна убеждать его мягко, исподволь.
   Мы сели за привезенный  столик  с  завтраком.  Я  налила  кофе,  пока  он
раскладывал ветчину и почки в пряном соусе из горячих кастрюль. В этом  было
что-то по-домашнему уютное, отчего я вновь почувствовала себя счастливой.
   - Теперь, - сказал он, - мы все обсудим как цивилизованные  люди.  У  нас
разные точки зрения. "Око за око", - сказал я. Ты говоришь: "Подставь другую
щеку". Я должен бороться  за  Уайтледиз,  и  у  меня  появился  противник  в
собственной семье. Мне это даже нравится.
   - Ты все-таки собираешься в Англию?
   - Мы собираемся в Англию.
   - И ты намерен заполучить этот дом?
   - Всеми правдами и не правдами. И если ты захочешь  помешать  мне,  Нора,
что ж, это только придаст особый вкус начатому делу.
   - Значит, ты не собираешься избавиться от такой жены, которая не во  всем
покорна тебе?
   - Что проку от такого существа? Все решено. Я в какой-то степени  доволен
своей Норой. Она иногда может быть упрямой, иногда -  высокомерной,  но  что
совершенно выводит меня из себя, так это ее  благочестие,  ее  миссионерский
дух...
   - А что касается меня, -  сказала  я,  -  то  я  совершенно  не  переношу
отвратительную привычку своего мужа говорить обо мне так, будто  меня  здесь
нет.
   - Словом, мы оба выводим друг друга из себя, а именно так и должно быть.
   - И ты царственно решил простить свою жену,  которая  не  считает  своего
мужа всемогущим и всемудрейшим?
   - Я пришел к заключению, что люблю мою девочку, а это означает, что смогу
выдержать многое. Я, честно говоря, с нетерпением  ожидаю  новых  баталий  с
Норой, которой в свое время докажу, как она может  быть  счастлива  в  нашем
английском доме.
   - Я никогда не соглашусь с тобой.
   - Знаю, - сказал он. - А потому мы сегодня же  отправляемся  назад:  надо
начинать готовиться...
   - Готовиться...
   - К отъезду в Англию и к битве между нами...
   Чета Херриков покинула Мельбурн в тот же  день.  Я  согласилась  заняться
приготовлениями к отъезду, который был намечен на март следующего года.
   Линкс не говорил мне о  своих  планах,  хотя  наверняка  посвятил  в  них
Стирлинга. Мне это было неприятно, но я сумела подавить возмущение.  Главное
- не допустить, чтобы Линкс отобрал Уайтледиз у его законных владельцев.  Да
и как он сможет это  сделать?  Мы  жили  не  в  средневековье,  когда  замки
захватывали силой. В конце концов, я смогу убедить Линкса купить дом,  какой
захочу. Я уже видела его  -  величественный  и  элегантный.  Он,  бесспорно,
понравится Линксу. Хотя какой бы дом я себе ни представляла,  он  всегда  до
мелочей был похож на Уайтледиз.
   Кончалось лето, бушевали холодные-пронизывающие ветры. Я слышала, как они
свистели в лесу, грохотали ставнями и сотрясали дом,  точно  хотели  сорвать
его с земли.
   Я по-прежнему ездила на прогулки  верхом,  обычно  в  Линксом,  иногда  с
Аделаидой, но никогда со Стирлингом, которого теперь очень редко видела. То,
во что превратил пожар некогда зеленый  лес,  наводило  ужас,  хотя  не  все
деревья окончательно погибли и должны были со временем возродиться.
   Мы с Линксом вернулись к нашим старым взаимоотношениям,  разве  что  чуть
больше, чем раньше, подтрунивали друг над другом.
   Мы, конечно же, не забыли наш спор и часто говорили об Уайтледиз,  но  он
по-прежнему не объяснял мне, каким образом надеется присвоить его.

***

   Как жестока жизнь в этой стране!.. Как близка и неожиданна смерть!..
   В то яркое солнечное утро я и Линкс отправились верхом к шахте.  Мы  были
не одни. Нас сопровождал и Стирлинг, а также несколько рабочих.
   - Пора продавать ее, - говорил Линкс. - Мы сняли сливки, но  в  кварцевых
жилах осталось много золота. Их будут разрабатывать еще несколько лет.
   Он сбыл большую часть принадлежащей ему в Австралии собственности, потому
что  не  собирался  возвращаться  сюда.  Аделаида  останется  здесь  еще  на
несколько месяцев, а затем продаст дом  и  присоединится  к  нам.  Это  было
решено.
   Хоть солнце и было  теплым,  но  холодный  ветер  пронизывал  насквозь  и
достигал почти ураганной силы. Линкс ехал во главе нашей небольшой группы, а
я и Стирлинг - чуть  позади.  Со  дня  моей  свадьбы  мы  впервые  оказались
наедине, если это можно было так назвать.
   - Ты рад, что мы едем в Англию, Стирлинг? - спросила я.
   Он ответил утвердительно, и я рассердилась: ну, конечно же,  у  него  нет
своего мнения, лишь отцовское.
   - И готов все здесь бросить? - настаивала я.
   - А ты?
   - Я живу здесь не так уж долго, а для тебя это родной дом!
   - Все будет хорошо в Англии.
   Мы подъехали к тому месту, где был убит  Джаггер.  Как  жутко!  Эвкалипты
стояли, словно призраки, высокие, черные. "Возможно, - подумала я, - в таких
местах и появляются привидения. Здесь умер человек... Его  жизнь  оборвалась
неожиданно, в момент страсти. А что если  дух  его  витает  где-то  здесь  и
жаждет мести?"
   Стирлинг посмотрел на меня. Вспомнил ли и он о Джаггере?
   - Значит, огонь добрался и сюда, -  сказала  я,  и  мои  слова  подхватил
ветер.
   И тут это случилось. Огромная ветка, словно стрела с неба,  пронеслась  с
вершины самого высокого эвкалипта.  Кто-то  вскрикнул:  "Боже  мой,  это  же
ветка-убийца!"
   И я увидела Линкса: он упал с лошади и лежал на земле...
   Его отнесли домой на наскоро устроенных носилках. Каким высоким он был  -
более высоким в смерти, чем в жизни! Он  погиб,  как  какой-нибудь  античный
герой - от упавшей ветки, что насквозь пронзила  его  сердце,  пригвоздив  к
земле. И смерть настигла его совсем рядом с тем  местом,  где  он  застрелил
Джаггера.

***

   Я все никак не могла  в  это  поверить.  Пошла  в  библиотеку.  Потрогала
шахматные фигуры, взяла его перстень с выгравированной на нем головой рыси и
долго не отрывала от него взгляд - до тех пор, пока мне не  стало  казаться,
что это его глаза смотрят на меня, а вовсе не сверкающие камни...
   Линкс мертв!.. Но он же бессмертен! Я была в оцепенении.  Я  сама  словно
умерла.

***

   Стирлинг пришел проведать меня, и только тогда я смогла излить свои долго
сдерживаемые слезы. Он держал меня в объятьях,  и  мы  долго  стояли,  тесно
прижавшись друг к другу, как тогда, в  пещере,  когда  вокруг  нас  бушевало
пламя.
   - Мы должны ехать в Англию, -  сказал  Стирлинг.  -  Он  хотел  этого.  Я
вздрогнула и ответила:
   - Сейчас это невозможно. Все кончено. Стирлинг покачал головой и сказал:
   - Он хотел, чтобы мы поехали. Мы отправимся туда, как если бы  он  был  с
нами.
   Я подумала, что Линкс не умер, нет, он продолжал жить и  управлять  нами.
Подсознательно я всегда верила, что смерть его не  коснется.  Возможно,  так
оно и было.

МИНТА

Глава 1

   Сегодня вечером, когда сидела в своей комнате и смотрела  на  лужайку,  я
решила:  напишу  обо  всем,  что  произошло.  Тогда   я   навсегда   сохраню
воспоминания об этих днях. Человеческая память недолговечна, впечатления  со
временем становятся  расплывчатыми,  и  прошлое  видится  таким,  каким  вам
хотелось бы его видеть. Одни события вы  с  удовольствием  храните  в  своей
памяти, отбрасывая другие, неприятные. Словом, я  буду  вести  что-то  вроде
дневника и записывать все правдиво и без прикрас, ни на шаг не  отступая  от
истины.
   Меня побудила к этому одна история, которая случилась в тот  день,  когда
появился Стирлинг. Он ненадолго  вошел  в  мою  жизнь,  и  не  было  никаких
оснований думать, что он появится вновь. Глупо,  что  мне  вдруг  захотелось
описать это, действительно, самое заурядное событие. Его звали  Стирлинг,  а
девушку - Нора. Они так обратились друг к другу всего раз, но я тут  же  это
отметила. Я  была  более  внимательна,  чем  обычно,  и  поэтому  помню  все
подробности.
   Ветер перенес шарф девушки через стену ограды, и они пришли забрать  его.
Мне почему-то показалось, что все было подстроено. Дурацкая мысль: Кому  это
было нужно?
   Я сидела на лужайке вместе с Люси в один из тех дней, когда мама была  не
в духе. Бедная мама... Я знала, что она несчастлива. Она жила воспоминаниями
о прошлом, совсем не таком  безоблачном,  каким  пыталась  его  представить.
Очевидно, ее счастье прошло стороной.  Когда-нибудь  она  расскажет  мне  об
этом. Она обещала.
   Итак, мы с Люси сидели на лужайке. Люси вышивала гобелен, чтобы обить  им
один из стульев в столовой. Пепел от сигары моего отца  упал  на  сиденье  и
прожег дыру в гобелене, который был выткан в 1701 году. Никому, кроме  Люси,
не пришло бы в голову повторить рисунок и  вышить  гобелен  так,  чтобы  его
невозможно было отличить от оригинала. По-своему Люси умница, и я рада,  что
она живет с нами. Без нее было бы скучно. Она  все  умеет  делать:  помогать
отцу, читать маме вслух и многое другое. Просто чудо, как похожа  ее  работа
на ткань, покрывающую сиденья других стульев.
   - Почти то же самое! - воскликнула я.
   - Почти! - в ее голосе прозвучал испуг. - Так дело  не  пойдет.  Сходство
должно быть абсолютным. Я попыталась ее успокоить.
   - Ну, пусть не до такой степени. Нас это тоже устроит. Да  и  кто  станет
выискивать неточности?
   - Может, кто-нибудь  и  станет..,  в  будущем.  -  Глаза  Люси  сделались
мечтательными. - Мне хочется, чтобы через 100 лет люди  посмотрели  на  этот
стул в недоумении: "Так который из  них  был  обит  в  конце  девятнадцатого
века?"
   - Но почему?
   В голосе Люси прозвучала нотка раздражения:
   - Только вдумайся, что все это значит! Ты можешь проследить историю своей
семьи до эпохи Тюдоров и даже раньше. Ты унаследовала это чудо... Уайтледиз!
А у меня такое впечатление, что для тебя это не столь уж важно.
   - Конечно, я люблю Уайтледиз, Люси, и ни за что не хотела бы жить  нигде,
кроме него, но, в конце концов, это только дом.
   - Только дом! - Она перевела взгляд на  верхушку  каштанового  дерева.  -
Уайтледиз!.. Пятьсот лет назад здесь жили монахини. Иногда мне кажется,  что
я слышу звон колоколов, зовущих к службе, а  по  ночам  -  голоса  монахинь,
когда они шепчут молитвы в своих кельях, и шелест белых одеяний,  когда  они
поднимаются по каменным ступеням.
   Мне стало смешно.
   - Люси, ты любишь это место больше, чем все мы.
   - Вы воспринимаете его как должное, - воскликнула она с  горячностью,  но
затем губы ее плотно сжались.
   Я знала, что в этот момент она вспомнила о маленьком домике в закопченном
городишке в Блэк Кантри.
   Она рассказывала мне о нем раньше, и когда я подумала об этом, то  поняла
ее любовь к Уайтледиз, и я вновь порадовалась тому, что Люси живет  с  нами.
Ну, а если быть честной, как  раз  благодаря  ей  я  научилась  ценить  дом,
который принадлежал нашей семье вот уже несколько столетий.
   Именно я ввела Люси в нашу  семью.  Она  преподавала  английский  язык  и
историю в пансионе, куда меня отправили учиться, и поначалу  заботилась  обо
мне больше, чем о других воспитанницах. Благодаря ей я меньше  тосковала  по
дому. Она учила меня,  как  приспособиться  к  новой  среде  и  стать  более
независимой. И делала это  незаметно,  исподволь.  Во  втором  семестре  нам
велели написать сочинение о старом доме и,  вполне  естественно,  я  выбрала
Уайтледиз. Она спросила, где я видела этот дом.
   - Я там живу, - ответила я, и после этого она часто расспрашивала меня  о
нем.
   Когда наступили летние каникулы и все  воспитанницы  нетерпеливо  ожидали
возвращения домой, я заметила, что Люси ходит грустная, и спросила, где  она
проведет летний отдых.  Люси  мне  сказала,  что  у  нее  нет  семьи  и  она
попытается устроиться у какой-нибудь дамы. Может быть, они  даже  отправятся
путешествовать. И когда я с жаром предложила: "Вы непременно должны посетить
Уайтледиз", - восторгу ее не было границ.
   Итак, она приехала. В то время мы  о  деньгах  даже  не  вспоминали.  Дом
огромный, многие комнаты пустовали, и у нас было полно слуг. Очень  часто  к
нам приезжали гости, поэтому Люси Мэриэн была просто одной  из  них.  Но,  в
отличие от других, приносила много пользы. Маме нравился ее голос, и Люси не
уставала ей читать. Когда мама  подробно  описывала  ей  свои  недуги,  Люси
выслушивала ее с сочувствием. Кроме того, она хорошо разбиралась в  болезнях
и умела отвлечь маму  своими  рассказами  о  тех  людях,  которые  ими  тоже
страдали. Даже мой отец проявил к ней интерес. В то время он писал биографию
одного  нашего  знаменитого  предка,  который  под  предводительством  графа
Мальборо  одержал  блистательные  победы  под   Ауденардом,   Бленхеймом   и
Мальплакетом. В кабинете отца хранились  письма  и  документы,  найденные  в
сундуке в одной из башен. Он часто говорил: "Этот труд -  дело  моей  жизни.
Только хватит ли у меня сил завершить его?" Я подозреваю, что, сидя в  своем
кабинете, папа, вместо того чтобы работать, просто мирно дремал.
   Помню, как во время своего первого визита Люси прогуливалась с отцом  под
деревьями в парке и они обсуждали эти  сражения,  а  также  отношения  между
графом Мальборо, его женой и королевой Анной. Ее познания в истории  привели
отца в восторг, и он с радостью принял предложение Люси помочь ему разобрать
некоторые из писем и документов.
   С этого все и началось. В следующий раз  пребывание  Люси  в  нашем  доме
оказалось совершенно естественным. Ей  гак  понравился  Уайтледиз,  что  она
стала умолять отца написать и историю дома. Мысль эта пришлась ему по  душе,
и он объявил, что как только закончит с сэром  Хэрри  Дорианом,  обязательно
возьмется за Уайтледиз.
   Люси страстно влюбилась в его работу. Меня удивляло, почему папа  и  Люси
проявляют к дому гораздо больший интерес, чем мама и я, несмотря на то,  что
отец появился здесь только благодаря женитьбе на моей матери, а Люси  вообще
не имела к Уайтледиз никакого отношения.
   Когда я окончила школу, мама пригласила Люси к нам.  Мы  уже  все  о  ней
знали. У нее не было родных, она была вынуждена зарабатывать себе  на  хлеб.
Ее жизнь в школе была не из легких. А в Уайтледиз эту  девушку  ждало  много
дел.
   Решено было платить Люси жало