так это она. Я часто
думала о ней. Мне было известно, что Дамарис предлагала ей поехать с нами  в
Англию, но разве она могла оставить мать и старую бабку? Они  ведь  умрут  с
голоду без нее.
   Дамарис сказала тогда:
   - Если когда-нибудь ты сможешь приехать к нам, мы будем рады.
   Я была довольна, что она так сказала, и я  знала,  что  она  вознаградила
Жанну за все, что та сделала для меня.
   Итак, начался первый год моей жизни у Дамарис. У меня был  пони,  и  Смит
учил меня ездить верхом.
   Я никогда не была так счастлива, как в те минуты, когда ехала верхом Смит
держал пони за уздечку, а Демон с радостным лаем бежал  за  нами.  Это  было
даже лучше, чем ездить на плечах Хессенфилда.
   Длинными летними днями мы сидели в классной комнате и занимались с  тетей
Дамарис. Потом были прогулки верхом -  теперь  уже  без  страховки,  игры  с
Демоном  на  траве,  визиты  в  Эверсли-корт  и  Довер-хаус  -  полакомиться
лимонадом и пирожными, если это было летом; выпить подогретого вина и поесть
горячих, с пылу, с жару, пирогов зимой. Мне нравились все сезоны:  Среда,  с
которой начинается Великий пост и начало Великого поста; бесконечные  службы
и печаль Великой Страстной пятницы, смягченная горячими  булочками  в  форме
креста; Пасха, когда повсюду  нарциссы  и  вкусно  пахнет  кекс  с  корицей,
посещение церкви, где я садилась рядом с Дамарис и начинала считать  голубые
и красные стеклышки в витражах, количество людей, которых я могла видеть, не
поворачивая головы, и сколько раз  во  время  службы  пастор  Рентой  сказал
"э-э", "а-а" и "у-у".  Еще  был  праздник  урожая,  когда  церковь  украшали
фруктами и овощами, и лучший из  всех  праздников  -  Рождество,  с  детской
кроваткой в яслях, плющом,  остролистом,  омелой,  рождественскими  гимнами,
подарками и всеобщим весельем. Все это было чудесно, и в центре всего  этого
была я.
   Они всегда спрашивали друг друга  о  "ребенке".  "Девочка  должна  больше
общаться с другими детьми". Тут же приглашали детей. По соседству их было не
так уж много, да они меня и не интересовали. Больше всего мне нравилось быть
с Дамарис, Смитом и Демоном. Но я соглашалась быть "ребенком" -  средоточием
всех их забот. Подрастая, я начинала кое-что узнавать, в основном, от  слуг,
которые приходили из Эверсли-корта. Им не нравилось бывать в Эндерби, но это
было своего рода приключением, и, вероятно,  они  получали  от  других  слуг
компенсацию за то, что приходили сюда: возвращаясь в  Эверсли-корт,  они  на
некоторое время становились центром внимания. Меня очень интересовали  люди,
и я страстно хотела узнать, что у них на уме. Я быстро обнаружила, что  люди
часто говорят не то, что  думают,  и  слова  порой  не  проясняют  смысл,  а
затуманивают  его.  Я  беззастенчиво  подслушивала  разговоры  слуг.  Должна
сказать в свою защиту, что чувствовала что-то необычное в своем  воспитании.
От меня скрывали какие-то факты, и, разумеется, мне хотелось побольше узнать
о самой себе.
   Однажды я услышала разговор двух служанок в большом  зале.  Я  сидела  на
галерее. Меня не видели, а я слышала все.
   - Этот Джереми.., он всегда был странный. Послышалось какое-то  ворчание,
выражающее согласие.
   - Жил один со слугой. Только этот Смит и он.., и эта собака, которая всех
отпугивает.
   - Ну, теперь, когда мисс Дамарис здесь, все изменилось.
   - И потом эта ее поездка во Францию.
   - Это был смелый поступок.
   - Да, правда. Да еще с маленьким багажом, с этой мисс Клариссой.
   Мое волнение росло. Итак, я была багажом!
   - Я не удивилась бы, если бы она пошла по стопам своей матери.  Эта  мисс
Карлотта была настоящей женщиной. Она была так красива, что ни один  мужчина
не мог устоять перед ней.
   - Да уж, не говори!
   - Да, и просто стыдно, как она сбежала и оставила бедного мистера Бенджи.
Якобы ее похитили. Похитили, так я и поверила!
   - Ну, - все это уже позади, она умерла, ведь так?
   - Хм, можно сказать, это плата за грехи.
   - А мадам Кларисса будет такой же, попомни мои слова.
   - Говорят, грехи отцов и все такое прочее...
   - Вот увидишь. Полетят искры. Подожди, когда она  немного  подрастет.  Ты
будешь убирать галерею?
   - Да, наверное. Хотя у меня мурашки по коже, когда я хожу туда.
   - Там бродят призраки. Можно поменять  занавески  и  мебель,  но  что  из
этого? Новые занавески не выгоняют призраков.
   - Говорят, дом с призраками всегда остается таким.
   - Это правда. Этот дом приносит беду. И беда придет опять.., несмотря  на
лужайки, клумбы, новые занавеси и ковры. Если хочешь, я  пойду  с  тобой  на
галерею. Я знаю, ты не хочешь идти туда одна. Давай закончим сначала здесь.
   Я воспользовалась этим и убежала.
   Итак, моя красивая мама вела себя не лучшим образом. Она ушла от Бенджи к
моему отцу, лорду Хессенфилду. Смутные воспоминания нахлынули на меня:  ночь
в зарослях кустарника, меня поднимают чьи-то  сильные  руки..,  запах  моря,
возбуждение от пребывания на корабле... Да, я была втянута в  это  постыдное
приключение; фактически, я была его результатом.
   Историю эту я узнала  значительно  позже,  а  в  те  дни  лишь  старалась
составить общую картину из того, что могла вспомнить сама и подслушать.
   В доме иногда воцарялась напряженная атмосфера. У Джереми бывали  периоды
дурного настроения, из которых даже Дамарис не могла его  вывести.  В  такие
дни он был очень печален, и это было как-то связано  с  его  больной  ногой,
раненой в сражении, которая временами давала о  себе  знать.  Порой  и  сама
Дамарис чувствовала себя нехорошо. Она пыталась не подавать  вида,  но  я-то
все понимала.
   Она очень хотела иметь ребенка.
   Однажды, когда мы сидели рядышком, Дамарис сказала мне, что у  нее  будет
ребенок. Я поняла, что случилось что-то потрясающее, потому что даже Джереми
забыл о своих приступах меланхолии, а Смит постоянно тихонько хихикал.
   Я с нетерпением ждала появления ребенка. Мне хотелось ухаживать  за  ним,
петь ему французские песенки, которые пела мне Жанна. Домашние сбились с ног
в приготовлениях. Бабушка  Присцилла  прямо-таки  тряслась  над  Дамарис,  а
дедушка Ли вел себя так, словно она  была  сделана  из  фарфора.  Прабабушка
Арабелла постоянно давала советы, а прадедушка  Карлтон  все  время  ворчал:
"Женщины!".
   И вдруг мне пришла в голову мысль, что с появлением  малыша  я  перестану
быть "ребенком" и свой собственный ребенок  будет  Дамарис  дороже,  чем  я,
приемная, которая приходилась  ей  только  племянницей.  Эта  мысль  немного
пугала, но я выбросила ее из головы и приняла участие в общей суете.
   Я никогда не забуду того дня. Посреди ночи у  Дамарис  начались  схватки.
Бабушка  Присцилла  приехала  в  Эндерби,  и  повивальная  бабка  тоже.   Из
Эверсли-корта прислали нескольких слуг.
   Я услышала какой-то шум, встала с постели и побежала в  комнату  Дамарис.
Меня встретила обеспокоенная Присцилла.
   - Иди сейчас же в свою комнату, - сказала она непривычно строго.
   Так она никогда со мной не разговаривала. Я повиновалась. Когда  я  опять
вышла, одна из служанок сказала:
   - Не путайся под ногами. Здесь тебе не место. Я вернулась и стала ждать в
своей комнате. Я была очень напугана, ибо чувствовала, что не все в порядке.
Мне казалось, словно я опять  очутилась  в  подвале.  То,  что  происходило,
сулило перемены. А в то время мне еще нужна была защита.
   Ожидание  затянулось,  а  когда  наконец   все   закончилось,   радостное
настроение ушло из дома. Это было ужасно. Ребенок родился  мертвым,  Дамарис
была очень плоха.  Меня  никто  не  замечал.  Бабушки  и  дедушки  о  чем-то
говорили, не упоминая на этот раз обо мне. Разговор шел о бедной Дамарис и о
том, как это отразится на ней. А она была еле жива. Джереми впал  в  уныние,
губы его все время дрожали. Он, казалось, думал, что Дамарис  умрет,  как  и
ребенок.
   Бабушка Присцилла собиралась на некоторое время остаться в Эндерби, чтобы
ухаживать за дочерью. Приехал Бенджи и  сказал,  что  возьмет  меня  в  Эйот
Аббас. К моему сожалению, никто даже не  попытался  убедить  его  не  делать
этого.
   Итак, я поехала в Эйот Аббас, где меня окружили такой же любовью, как и в
Эндерби.
   Бенджи очень любил меня. Он хотел, чтобы я осталась у  него  и  была  ему
дочерью. Странно, но когда я оказалась в  Эйот  Аббасе,  на  меня  нахлынули
воспоминания. Я вспомнила, как была здесь раньше, как играла в саду с няней.
И лучше всего я помнила тот день, когда Хессенфилд увез меня на  корабле,  и
отель, который закончился  холодным  и  страшным  подвалом  с  Жанной,  моей
единственной защитой.
   Меня чрезвычайно интересовала Харриет, а поскольку  ее  муж  Грегори  был
таким добрым и заботливым, я могла бы быть очень счастлива  в  Эйот  Аббасе,
если бы это не означало расставания с Дамарис, с  которой  у  нас  сложились
совершенно особые отношения.
   Это произошло, кажется, в 1710 году, потому что мне  было  только  восемь
лет. Но я считаю, что все случившееся со  мной  сделало  меня  не  по  годам
развитой. Во всяком случае, Харриет думала именно так.
   Харриет  и  я  были  в  какой-то  степени   похожи.   Мы   обе   усиленно
интересовались людьми, а значит, очень многое узнавали о них.
   Харриет была поразительной  женщиной  и  обладала  неувядаемой  красотой.
Наверное, она была уже очень стара (она никогда не говорила нам, сколько  ей
лет), но годы, казалось, не тронули ее. Она не обращала на них  внимания,  и
как они ни пытались, но не смогли повредить ей.  Волосы  ее  оставались  все
такими же темными.
   - Я передам тебе мой секрет, Кларисса, прежде чем умру! - сказала  она  с
озорной улыбкой, какая была у нее, наверное, еще в моем возрасте.
   В дополнение к этим темным волнистым волосам у нее были ярко-синие глаза,
и хотя они были окружены морщинками, их оживлял блеск вечной юности.
   Она завладела мной, и мы проводили вместе долгие часы, задавая  множество
вопросов, в основном, о моем прошлом.
   - Ты уже достаточно большая, чтобы знать правду о себе, - сказала она.  -
Думаю, ты держишь свои  глазки  и  ушки  широко  открытыми,  чтобы  побольше
увидеть и услышать, не правда ли?
   Я кивнула.. Можно было признаться Харриет в своих грешках, потому  что  я
не сомневалась, что в подобном положении она тоже совершила бы их.., а может
быть, и более смелые. Несмотря  на  почтенный  возраст,  она  отличалась  от
других моих родных. Когда я была с ней, у меня было  такое  чувство,  что  я
нахожусь в компании столь же молодого по духу  человека,  как  и  я,  но  со
значительным жизненным опытом, который может мне пригодиться.
   - Да, - сказала она, - для тебя лучше знать  всю  правду.  Полагаю,  твоя
дорогая бабушка никогда не проронит об этом ни слова. Я знаю свою Присциллу.
А Дамарис добрая, хорошая девочка, будет делать так,  как  скажет  ей  мать.
Даже твоя прабабушка ничего тебе не скажет. Боже мой! Остается бедная старая
Харриет.
   Она рассказала мне, что моя  мама  случайно  встретилась  в  гостинице  с
какими-то якобитами,  приверженцами  Якова  II,  лидером  которых  был  лорд
Хессенфилд. Они полюбили друг друга, и я стала результатом  этой  любви.  Но
они не успели пожениться, потому  что  Хессенфилд  вынужден  был  бежать  во
Францию. Когда я родилась, Бенджи сказал, что он будет  мне  отцом,  и  мама
вышла за него замуж. Но позднее Хессенфилд приехал за моей мамой  и  мной  и
увез нас во Францию, а несчастный Бенджи, который считал  себя  моим  отцом,
остался один.
   - Ты должна быть особенно добра к Бенджи, - сказала Харриет.
   - Я постараюсь, - пообещала я.
   - Бедный Бенджи! Ему нужно снова жениться и забыть твою маму. Но она была
очень красива, Кларисса.
   - Я знаю.
   - Конечно, знаешь. Однако она никого не сделала счастливым - ни себя,  ни
других.
   - Она принесла счастье Хессенфилду.
   - Ах.., эта пара. Твои  родители,  Кларисса,  были  необычайными  людьми,
редкими людьми.  Тебе  очень  повезло,  что  у  тебя  были  такие  родители.
Интересно, станешь ли ты похожей на них, когда вырастешь? Если да,  то  тебе
надо быть осторожной. Ты должна обуздать свою  беспечность,  должна  думать,
прежде чем действовать. Я всегда так делала, и посмотри, чего добилась. Этот
красивый дом, хороший муж, лучший из всех сыновей на земле  -  чего  же  еще
желать в старости! Но все это не далось  само,  Кларисса.  Я  трудилась  для
этого... Я трудом отвоевывала каждый дюйм своего  пути,  и  теперь  все  так
прекрасно. Дорогое дитя, ты имеешь все шансы на хорошую жизнь.  Ты  потеряла
своих родителей, но у тебя есть семья, которая любит тебя.  А  теперь,  зная
правду о себе, ты должна быть счастливой. Я была счастлива. Будь смелой,  но
не беспечной. Не уклоняйся от приключения, но всегда будь уверена в том, что
не действуешь опрометчиво. Я-то знаю. Я прожила долгую  жизнь  и  знаю,  как
быть счастливой. Счастье - это самое лучшее, что есть на земле, Кларисса.
   Я любила сидеть рядом с Харриет и слушать ее восхитительные рассказы. Она
многое поведала мне о своем прошлом, о  жизни  на  сцене,  о  том,  как  она
впервые встретилась с моей прабабушкой Арабеллой в те дни перед реставрацией
Карла II. Она говорила так образно и столько успела рассказать  мне  о  моей
семье во время этого краткого визита, сколько я не слышала до сих пор.
   Она была права: мне было полезно все узнать. Думаю,  в  какой-то  степени
это было началом ослабления моей потребности в защите. Когда я услышала, что
случилось с членами моей семьи (правда, о моем отце  Харриет  рассказала  не
слишком много), мое стремление к безопасности стало покидать меня.
   Теперь оно сменилось стремлением к независимости. Но ведь в то время  мне
было всего восемь лет.
   Однажды Харриет позвала меня. В руке у нее было письмо.
   - Письмо от твоей бабушки, - сказала она. - Она хочет, чтобы ты вернулась
в Эндерби. Дамарис поправляется и скучает без тебя. Твой краткий визит к нам
кончается. Мы не можем проигнорировать это, как бы  нам  ни  хотелось.  Твое
пребывание здесь, дорогая, доставило мне и Бенджи большую радость. Он  будет
грустить, когда ты уедешь, но твоя бабушка, да и прабабушка  тоже,  не  один
раз напоминала мне, что Дамарис привезла тебя из  Франции  и  поэтому  имеет
преимущество перед всеми. Каково  тебе,  Кларисса,  быть  нарасхват?  Ну  да
ладно. Можешь не говорить, я знаю. Тебе не хочется уезжать  от  нас,  но  ты
мечтаешь увидеть свою дорогую Дамарис.., и, что важнее, Дамарис хочет видеть
тебя.
   Итак, визит завершился. Я, конечно,  ждала  встречи  с  Дамарис,  но  мне
ужасно не хотелось уезжать от Харриет, Грегори и Бенджи. Мне нравился Эй  от
Аббас и становилось печально, когда  я  думала,  что  больше  уже  не  будет
походов на тот остров, который был виден из окна моей спальни. Я разрывалась
между  Эндерби  и  Эйот  Аббасом.  Я  вновь   почувствовала   этот   избыток
привязанности.
   Харриет сказала:
   - Грегори, Бенджи и я проводим тебя. Мы  возьмем  карету,  это  даст  нам
возможность подольше побыть с тобой.
   Мысль о путешествии в карете Грегори привела  меня  в  восторг.  Это  был
великолепный экипаж с четырьмя колесами и дверцами  с  каждой  стороны.  Наш
багаж несли лошади в седельных сумках, потому что в карете не было для  него
места. Два грума сопровождали нас: один правил лошадьми, другой ехал  сзади.
Они то и дело менялись местами.
   Путешествие было неторопливым и очень веселым, с остановками в  трактирах
по пути. Все это будоражило мою память. Я уже ездила в этом  экипаже,  когда
была совсем маленькой. Тогда я впервые увидела Хессенфилда:  он  притворился
разбойником и остановил экипаж. Пока я сидела сейчас у окна кареты,  которая
подпрыгивая на неровной дороге, везла нас вперед,  в  моей  голове  одна  за
другой проносились картины из прошлого. Вот Хессенфилд в маске останавливает
карету, приказывая нам выходить, вот  он  целует  маму,  потом  меня.  Я  не
испугалась и чувствовала, что мама тоже не боится. Я дала разбойнику хвостик
моей сахарной мышки. Потом он ускакал, и я не видела его до тех пор, пока он
не унес меня из Эйот Аббаса на корабль.
   Меня потянуло в сон. Харриет и Грегори  тоже  дремали.  Рядом  с  Грегори
сидел Бенджи, и каждый раз, когда наши взгляды встречались, он улыбался.  Он
был очень огорчен тем, что я уезжаю. Мне тогда подумалось: "Если бы  ты  был
Хессенфилдом, то не отпустил бы меня, а унес бы на большой корабль..."
   Я всех сравнивала с Хессенфилдом. Он был выше всех ростом. Впрочем, он во
всем превосходил любого. Я была уверена, что, будь он жив, на троне сидел бы
король Яков.
   Мы передвигались медленно, потому что дороги были опасны. Недавно  прошел
сильный дождь, и мы то и дело проезжали по глубоким  лужам.  Было  интересно
наблюдать, как разлетаются водяные брызги, и я смеялась.
   - Для бедного старого Мерри это не так приятно, - сказал Бенджи.
   Мерри в этот момент как раз правил лошадьми. У него было печальное  лицо,
напоминавшее собаку-ищейку. Меня  веселило,  что  у  такого  человека  столь
неподходящее имя . ("Одна из шуточек  природы",  -
сказала Харриет), и я хохотала всякий раз, как слышала его.
   Вдруг мы почувствовали толчок. Экипаж остановился. Грегори  с  удивлением
открыл глаза, а Харриет спросила:
   - Что случилось?
   Мужчины вышли  из  кареты.  Я  посмотрела  в  окно  и  увидела,  что  они
осматривают колеса. Грегори заглянул внутрь кареты.
   - Мы застряли в канаве на обочине, - объяснил он.  -  Понадобится  время,
чтобы вытащить карету.
   - Надеюсь, это будет недолго, - сказала Харриет. - Через  час-другой  уже
стемнеет.
   - Мы постараемся побыстрее, - ответил ей Грегори. Он так  гордился  своей
каретой, и ему было неприятно, что с ней что-то случилось. - Это  все  из-за
погоды, - продолжал он - Дороги в ужасном состоянии.
   Харриет посмотрела на меня и пожала плечами.
   - Будем ждать, - сказала она. - Надеюсь, не слишком долго. Ты,  наверное,
уже мечтаешь об уютной, теплой гостиной в трактире? Что бы ты хотела съесть?
Сначала горячего супу? Молочного поросенка? Пирог с куропаткой?
   Харриет умела вызвать ощущение того, о чем говорила. Я уже чувствовала во
рту вкус сладкой слоеной булочки и марципанового сердца.
   Она сказала:
   - Давным-давно ты уже ехала в этой карете, помнишь, Кларисса? Я кивнула.
   - Появился разбойник, - продолжала она.
   - Это был Хессенфилд, он шутил. На самом деле он не был разбойником.
   Я почувствовала, как слезы набежали на глаза, потому что он ушел навсегда
и я больше никогда не увижу его.
   - Он был настоящим мужчиной, правда? - тихо сказала Харриет.
   Я знала, что она имеет в виду, и подумала: "Никогда уже не  будет  никого
похожего на Хессенфилда". И вдруг мне пришло в  голову:  как  жаль,  что  на
свете встречаются такие замечательные люди, потому что в  сравнении  с  ними
другие кажутся неполноценными. Конечно, лучше всего было бы, если бы они  не
умирали и не уходили от нас навсегда.
   Харриет наклонилась ко мне и тихо сказала:
   - Когда люди умирают, о них иногда думаешь намного лучше, чем они были на
самом деле.
   Я все еще размышляла над этими словами, когда Грегори  вновь  заглянул  в
карету.
   - Десять минут - и все будет в порядке, - сказал он.
   - Отлична - воскликнула Харриет. - Тогда мы сможем доехать до  "Медвежьей
головы" до наступления темноты.
   - Мы легко отделались. Дороги просто приводят в ужас, - ответил Грегори.
   Немного погодя он и Бенджи сели на свои  места  в  карете.  Лошади  после
этого короткого отдыха резво  тронулись  с  места,  и  карета  на  приличной
скорости покатила по дороге.
   Солнце садилось и уже почти  исчезло.  День  был  пасмурный  и  облачный,
собирался дождь. Быстро темнело. Мы  подъехали  к  лесу.  У  меня  появилось
странное чувство, что я уже была здесь, и тут я догадалась, что это то самое
место, где несколько лет тому назад Хессенфилд остановил карету.
   Дорога вела через лес. Едва мы немного проехали, как  на  дорогу  выехали