Я  наблюдала  за  тобой  несколько
минут.., ну, несколько секунд.., и не могла  понять,  почему  ты  все  время
смотришь на эту юбку?
   Она выхватила ее у меня и развернула.
   - Смотри, она разорвана. Какая в ней польза? Я встала, и она  внимательно
посмотрела на меня.
   - Ты не больна? Ты чем-то напугана?
   - Все в порядке. Это только...
   - Я знаю: "холодная лихорадка" или, как говорят, "кто-то ходит  по  твоей
могиле".
   Вздрогнув, я быстро взяла себя в руки.
   - Да, что-то вроде этого, - ответила я.

***

   Меня мучили воспоминания о маме. Я очень любила ее, и воспоминания о  ней
готовы были в любой момент прийти мне в голову. Но сейчас они  не  отпускали
меня ни на минуту. Если бы я была внимательнее в свое время,  то  больше  бы
замечала. Но мне было тогда только десять лет, и я многого еще не  понимала.
Если бы я была старше! Если бы мама могла поговорить со мной!
   Я вспомнила, как Сенара говорила,  что  наши  слуги  знали  о  нас  очень
многое, и подумала о Дженнет, которая все еще жила с  нами.  Она  постарела,
ведь она почти одного возраста с  моей  бабушкой.  Когда  мама  умерла,  был
разговор о том, что Дженнет уедет к бабушке, но она захотела остаться. Она и
бабушка прошли вместе многие испытания,  и,  поскольку  мой  дедушка  сделал
Дженнет ребенка, в отношении бабушки к ней всегда была какая-то натянутость,
и Дженнет предпочла остаться со мной. Когда мама умерла, она сказала:
   - Осталась маленькая Тамсин, и я знаю, госпожа Линнет хотела бы, чтобы  я
за ней последила.
   И она действительно  в  некотором  роде  не  спускала  с  меня  глаз.  За
последний год она примирилась с возрастом,  как  всю  жизнь  примирялась  со
всем, что выпадало на ее долю. Возможное  появление  ребенка  в  доме  -  мы
каждый день ждали, что услышим о  беременности  Мелани,  -  немного  оживило
Дженнет: если ребенок родится, она хотела бы быть  в  детской.  Однажды  она
сказала мне:
   - Я знала мужчин дюжинами, общение с ними - хорошая  вещь,  но  из  этого
общения получается самое лучшее, что есть на свете - дети.
   Теперь я захотела поговорить с ней о маме. С Дженнет легко было говорить,
воспоминания лились из нее потоком:
   - С госпожой Линнет одно время не было сладу. У нее хватало  смелости  не
пасовать даже перед отцом, но все-таки  в  ней  недоставало  тех  бойцовских
качеств, которые были у ее матери. Ту  называли  "кошкой",  а  капитан  даже
"дикой кошкой", я сама слышала не раз. Капитан был прямым человеком, другого
такого не было. Понимаешь, твоя мама была для него нежданным ребенком, он до
умопомрачения хотел сына, а твоя бабушка,  казалось,  не  могла  ему  родить
мальчика, и он давал ей понять это. Госпожа Линнет тоже дала ему понять, что
знала об этом, а потом  вдруг  они  полюбили  друг  друга.  Отец  стал  даже
гордиться ею. Он говорил: "Моя девочка Линнет ничуть не хуже сына". А  потом
она встретила твоего отца, и, когда поехала сюда, я была с ней.
   - Она была счастлива здесь, Дженнет?
   - Счастлива...  Что  такое  быть  счастливой?  Большинство  людей  сейчас
счастливо, а в следующую минуту уже печально...
   - Ты не такая, Дженнет. Я никого не знала счастливее тебя.
   - Я умела быть счастливой. У меня была хорошая жизнь.
   Я улыбнулась, я очень любила ее. Не удивляюсь, что и мама тоже ее любила.
   - Ты была служанкой мамы?
   - О да! Я была послана сюда для этого. Твоя бабушка доверяла мне, хотя  и
была резка. Она знала, что никто лучше не присмотрит за ее дочкой.
   - Почему она думала, что за мамой надо смотреть?
   - Ну, знаешь, как это бывает... Молодая новобрачная  хочет,  чтобы  возле
нее были знакомые лица.
   - Какая она была? В конце жизни, я имею в виду?
   Дженнет как бы заглянула в прошлое и нахмурилась:
   - Она затаилась как.., будто было что-то... Что-то, в  чем  она  не  была
уверена.
   - Она что-нибудь говорила?
   - Не мне, но, думаю, был один человек, кому она рассказала бы - это  твоя
бабушка.
   - А почему.., не отец?..
   - Ну, а если это касалось его?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Не знаю... Но если ее что-то беспокоило в нем, она же не  будет  с  ним
разговаривать об этом.
   - А почему ее должно было что-то беспокоить в отце?
   - Ты знаешь, жены беспокоятся о мужьях, есть причины. Ну, твоя бабушка...
   Но я не давала увести себя в сторону.
   - Какой она казалась в последние  недели,  Дженнет?  Я  чувствовала,  что
что-то было...
   - Она всегда писала... Я не раз ловила ее за этим.
   - Ловила ее за этим?
   - Так казалось. Она сидела за столом, писала,  и,  если  я  входила,  она
закрывала то, что писала, и потом прятала.
   - Она, наверное, писала письма?
   - Не думаю, она никогда не посылала много писем. И когда я возвращалась в
ее комнату, было пусто, я никогда ничего не замечала, что  было  странно.  Я
часто думала, где она прятала это?
   - Интересно, что она записывала?
   - Я думаю, что это вроде дневника. Люди так иногда делают, они любят  все
записывать.
   - Это интересно! Но где же она держала его?
   - Где-то прятала.
   И я подумала: "Если мать это делала, значит, было что-то в  записях,  что
нужно прятать?"
   Не желая больше обсуждать поступки мамы, я стала  говорить  с  Дженнет  о
былых днях в Лайон-корте и о капитане Джейке, моем дедушке. Эта тема  всегда
заставляла Дженнет забыть обо всем другом.
   Разговор с Дженнет взволновал меня. Если мама вела дневник  и  записывала
все, что случалось с ней, тогда определенно там есть ключ к  разгадке,  есть
описание того, что  она  чувствовала  в  последние  недели  своей  жизни.  Я
поставила себе целью найти мамин дневник, потому что не могла забыть момент,
когда увидела камень на ее могиле. Почему  его  туда  положили?  Потому  что
кто-то знал, что ее смерть не была естественной?
   Может быть, недоброжелатель с самого  начала  хотел  положить  камень  на
могилу, но по ошибке положил на могилу моряка? Я спустилась  к  берегу,  где
могла спокойно подумать  о  том,  что  произошло.  Ритмичное  движение  волн
успокаивало. Я взглянула на серые стены замка и сказала  себе:  "Кто-то  там
знает, что случилось с мамой". Отец? Он женился через три  месяца  после  ее
смерти... Кое-кто говорил, что это слишком уж скоро, но  у  отца  были  свои
законы, и он не считался с условностями.
   Он женился на странной женщине: в ночь Хэллоуина, накануне  смерти  мамы,
она вернулась в замок. Может быть, она и правда - ведьма и наслала  на  маму
смерть? На ее  теле  не  было  никаких  следов...  Как  могла  она  умереть?
"Остановка  сердца"?  Но  разве  не  останавливается  сердце  всегда,  когда
умирают, независимо от того, что явилось причиной смерти? Может  быть,  отец
хотел отделаться от мамы, чтобы жениться  на  мачехе?  А  мачеха  хотела  ее
смерти, чтобы выйти замуж за отца? Может быть, мама узнала о тайне,  которую
кто-то в замке хотел скрыть?
   Если мать регулярно и  правдиво  вела  записи,  а  иначе  зачем  заводить
дневник, то там должно быть все записано. Наверно, она так и делала, поэтому
и не хотела, чтобы кто-нибудь видел дневник, и прятала его. Что случилось  в
ту последнюю ночь ее жизни? Сделала ли она  последнюю  запись  в  дневник  и
легла в кровать, с которой уже никогда не поднялась?
   Я должна найти эти бумаги, мне не будет покоя, пока не найду их. Где  они
могут быть? В спальне, которую мать делила с отцом, а теперь отец  делит  с,
мачехой? Нет, не думаю, она, конечно, не хотела, чтобы отец увидел  дневник.
Она много времени проводила в своей  небольшой  гостиной,  а  сейчас  ею  не
пользовались. Я начну поиски с нее.
   Это была небольшая комната, не очень светлая - вообще  в  замке  не  было
светлых комнат.  Длинные  узкие  щелеобразные  окна  первоначально  служили,
скорее, для воинов, а не для того,  чтобы  впускать  в  помещение  воздух  и
солнечный свет.
   Войдя в комнату, я почувствовала глубокое волнение. Я так хорошо помнила,
как мать бывала здесь. Она любила сидеть на диване  у  окна,  чтобы  я  была
рядом с ней или у ее ног, и мы разговаривали. Вот  кресло,  на  котором  она
сидела, вот ее стол. На нем лежала книга и стоял ящик из сандалового дерева,
своего рода бюро. Я подошла и открыла его. Под  доской,  на  которой  пишут,
находилось углубление. Сейчас там ничего не было,  кроме  нескольких  листов
чистой бумаги. Это было самое подходящее место, где можно  было  бы  хранить
дневник, хотя едва ли  что-то  можно  было  держать  там,  если  она  хотела
спрятать это.
   Тогда где? Я еще раз оглядела комнату. Вот стул  со  спинкой,  украшенной
инкрустацией и резьбой; его моя бабушка специально заказывала для  мамы.  Он
был современной формы, не то, что эта старая  деревянная  скамья  с  высокой
спинкой, скамья-ларь. Сколько себя помню, она  всегда  была  в  замке.  Мама
говорила, что, когда приехала в замок, скамья уже была там.  Она,  наверное,
была сделана в середине прошлого столетия, задолго до поражения Армады.  Это
был, в действительности, ящик, но со спинкой и подлокотниками. Крышка  ящика
служила сиденьем, а боковые и задние  стенки,  будучи  разной  высоты,  были
спинкой  и  подлокотниками.  Я  подошла  к  нему,  открыла  сиденье,  вынула
несколько старых платьев. Там была еще шляпа  с  пером,  которую,  я  помню,
носила мама. Меня охватило волнение: это была ее комната, со дня  ее  смерти
она не изменилась, и я была уверена, что где-то здесь я найду дневник.
   В таких сундуках, как этот, часто были потайные отделения. Не было  места
лучше, чтобы спрятать свои бумаги. Я вынула одежду,  чтобы  лучше  осмотреть
ящик. Боковые стенки были толще, и очень могло быть,  что  там  было  пустое
пространство. Я легонько постучала по дереву. Оно казалось полым, и  я  была
уверена, что где-то была скрыта пружина.
   Стоя на коленях перед ящиком, я услышала шум. Это могли быть только  шаги
в коридоре:  кто-то  подходил  к  двери.  Продолжая  стоять  на  коленях,  я
посмотрела на дверь. Сердце мое сильно забилось, когда щеколда поднялась,  и
дверь стала бесшумно  и  медленно  открываться.  На  пороге  комнаты  стояла
мачеха.
   В ней всегда было что-то таинственное; я знала, что слуги боялись ее, и в
этот момент я тоже ее боялась. Казалось, прошла  вечность,  но  она  молчала
только несколько секунд. Что же меня так испугало в  этот  момент?  Вдруг  я
поняла, что на ее лице не дрожал ни  один  мускул,  выражение  не  менялось.
Когда она улыбалась, уголки губ чуть-чуть приподнимались - и  все.  Я  вдруг
почувствовала, что возле меня стояло воплощение зла. То же самое,  вероятно,
чувствовали и слуги. Но кто мог  сказать,  потому  ли  это,  что  она  имела
репутацию ведьмы или действительно в ней было что-то сатанинское?
   Губы ее чуть заметно двигались на неподвижном лице.
   - Разбираешь вещи матери?
   Мария вошла в комнату, дверь за ней закрылась.  Я  почувствовала  желание
броситься вон из комнаты. В моем сознании отчетливо промелькнула мысль,  что
я ведь оказалась с ней.., наедине.
   - Ну.., да, - сказала я. - Все эти годы вещи лежали здесь.
   - Нашла ты, что.., искала?
   - Здесь только ее одежда. Я встала.
   - И ничего больше? - спросила она.
   - Ничего, - ответила я.
   Она подняла туфлю на высоком каблуке с круглым носком.
   - Ужасная мода! - произнесла она. - Сейчас она лучше, правда? Посмотри на
этот плоеный жесткий воротник. Кружево великолепное, но  фасон  ужасный,  ты
так не думаешь? Хорошо, что он уже вышел из  моды,  хотя  в  нем  было  одно
достоинство: он заставлял женщин высоко держать голову.
   Я подобрала вещи и положила их обратно в ящик.
   - Ты хочешь, чтобы они остались здесь? - спросила она.
   - Я не знаю, что можно сделать с ними.
   - А я думала, что ты специально  для  чего-то  собрала  их.  Может  быть,
отдать их служанкам? Но даже они теперь стремятся придерживаться моды.
   Положив  обратно  в  ящик  все  вещи,  я  закрыла  крышку,  и  она  опять
превратилась в сиденье.
   - Неплохая комната, - сказала Мария. - Нужно ею пользоваться.  Но,  может
быть, ты считаешь, раз это была комната твоей матери...
   - Да, я хотела бы оставить здесь все, как есть.
   - Пусть так и будет, - сказала она и вышла. Интересно, поняла ли  она,  в
каком напряжении я была?
   Я пошла в свою спальню и была рада, что Сенары там нет.  Через  некоторое
время я почувствовала себя лучше, а потом задала себе вопрос: "Что  на  меня
нашло? Почему я была выведена из равновесия? Только ли  потому,  что  мачеха
застала меня за осмотром ящика?"
   Дженнет все выболтала. Бедная Дженнет, она не смогла удержаться.
   - Твоя мать всегда что-то писала, -  сказала  Сенара.  -  Каждый  день  в
какой-то тетради. Ты знала об этом?
   - Дженнет сказала мне на днях. Она и тебе об этом говорила?
   - Нет, Мэри сказала, что она рассказывала  об  этом  на  кухне.  Все  это
звучало довольно таинственно.
   - Почему то, что она вела дневник, должно казаться  таинственным?  Многие
так делают.
   - Очевидно, она его спрятала? Тогда где он?  Ты  нашла  его?  Думаю,  что
нашла.
   - Нет, не нашла.
   Сенара пристально посмотрела на меня:
   - Если бы он  у  тебя  был,  ты  бы  прочитала  его?  Я  молчала,  а  она
продолжала:
   - Люди записывают в дневники свои тайные мысли. Если бы она хотела, чтобы
ты прочитала его, она бы тебе показала его, да?
   Я молчала. Я думала о том, зачем  Дженнет  разболтала  о  том,  что  мама
что-то  записывала  каждый  день,  но,  беспокоясь,  чтобы  никто  не  видел
написанного, прятала свои записи.
   Я вспомнила о дневнике, который  вела,  когда  была  ребенком.  В  нем  я
записывала фразы вроде "Сегодня  шел  дождь",  "К  отцу  в  замок  приезжали
гости", "Сегодня жарко" и так далее,  только  в  Рождество  добавлялось  еще
описание праздников. Такой дневник не надо было прятать.
   Потом перед мысленным взором возникла мама, что-то украдкой пишущая.  Вот
она встала, ища место, где бы спрятать бумаги, чтобы никто в замке не прочел
их.
   А Сенара все говорила:
   - Она была какая-то странная, не правда ли?..
   Перед самой смертью?
   - Что ты имеешь в виду?.. Странная?
   - Ты каждую ночь уходила к ней спать, почему?
   - Просто мне хотелось.
   - Нет, ты играла в маму. Тебе всегда  нравилось,  когда  за  кем-то  надо
ухаживать: собачки, птички и все такое. Ты помнишь, как принесла домой чайку
со сломанной ногой? Другие чайки заклевали ее до смерти, а ты  нашла  ее  на
берегу. Она так пронзительно кричала! Я помню, как ты принесла  ее  домой  и
выхаживала, но это не привело ни к чему хорошему, все равно  она  умерла  во
дворе. "Опять мисс Тамсин нашла себе заботу", - говорили  слуги.  А  как  ты
хлопочешь над павлинами  в  Лайон-корте?  Значит,  ты  ходила  ухаживать  за
матерью, зачем? Ты была бы там в ту ночь, когда она умерла,  если  бы  я  не
заболела. О, Тамсин, ты меня винишь в этом?
   - Не глупи, конечно, нет!
   - Я тогда слишком много выпила вина. Это было ужасно, никогда  не  забуду
этого ощущения и никогда не повторю. Но интересно, почему твоя мама  прятала
дневник? Вот будет здорово, если мы найдем его!
   И тут я поняла, что мачеха знала, что я  искала,  когда  увидела  меня  у
сундука.

***

   Приближался Хэллоуин - "День всех святых",  к  которому  у  нас  в  замке
относились с благоговейным страхом, потому что пятнадцать лет тому  назад  в
такой же день мачеха появилась  в  замке.  Дженнет  это  хорошо  помнила,  и
Дженнет не позволит никому забыть об этом.
   Было в осени что-то такое, что всегда пленяло меня. А весна была  любимым
сезоном мамы, потому что в полях  появлялось  множество  диких  цветов.  Она
знала названия почти всех цветов и пыталась  научить  меня,  но  я  была  не
слишком способной ученицей и учила только потому, что  хотела  доставить  ей
удовольствие. Для меня  особым  временем  года  была  осень,  когда  деревья
щеголяли своими золотыми листьями, на  полях  расстилались  целые  ковры  из
листьев, а на живых изгородях пауки плели свою паутину. Я любила  туманы  по
утрам и вечерам и даже холодный воздух. До  смерти  мамы  я  обычно  думала:
"Скоро будет Рождество - время остролиста и плюща,  рождественского  полена;
приедут  гости".  Это  время  ожидали  с  нетерпением.   Осень   тоже   была
долгожданным  событием,  но  часто  получается,  что  ожидание  лучше,   чем
реальность.
   Дженнет рассказала мне, что до того Хэллоуина, когда мама привела  в  дом
мою будущую мачеху,  слуги  обычно  разжигали  костер,  который  должен  был
отгонять ведьм. А когда он сгорал, они  собирали  золу  и  сохраняли  ее  до
следующего Хэллоуина "от злого глаза".
   Замок был полон осенних теней, когда я просыпалась утром  и  смотрела  на
море. Обычно там ничего не было видно, только стена серого тумана. Мне  было
жаль моряков в такую погоду, и я часто думала о Фенне. Когда же он  вернется
домой? Я следила, чтобы фонари на Морской башне и башне Нонны всегда горели.
   Наступил день, неся с собой массу волнений. Мачеха, казалось, не  ходила,
а скользила по замку. На лице ее мелькала таинственная улыбка, как будто она
знала, что все ждут, что же случится, и в центре этого события была она.
   Драма разразилась за ужином: Сенары не было. Когда она  не  появилась,  я
начала тревожиться. Она часто опаздывала, но только не тогда, когда отец был
за столом. Опоздание приводило его в ярость, и обычно опоздавшего  оставляли
без ужина и наказывали.
   Отец заметил ее отсутствие, но промолчал. Раз Сенара  не  появилась,  она
рискует остаться  без  ужина.  Мачеха  была  спокойна,  но  это  обычное  ее
состояние.
   Ужин закончился, но Сенара так и не появилась. Я испугалась и поднялась в
нашу спальню.
   - Ты видела госпожу Сенару? - спросила я Мэри.
   Она покачала головой:
   - Она ушла еще днем.
   - Ушла? Куда?
   - Она поехала на лошади, госпожа Тамсин. Джон видел, как она  скакала  от
замка, будто одержимая.
   Лучше бы они не употребляли таких выражений вообще, а тут  еще  Хэллоуин!
Сразу было видно, что они думали. Для них мачеха все еще оставалась ведьмой,
которую следует задабривать и бояться, а Сенара была ее дочь.
   - Она сказала, куда поехала? - строго спросила я.
   - Нет, госпожа! Она надела амазонку, свою лучшую шляпу с голубым пером  и
уехала.
   - С ней были грумы?
   - Нет, госпожа, я никого не видела.
   Я подумала: "Она уехала одна".
   Мы были знакомы с большинством соседей-сквайров, их семьями и  вассалами,
но на дорогах бродили грабители, и нам разрешали  выезжать  только  с  двумя
грумами.
   И все же  Сенара  уехала  одна,  и  в  ночь  Хэллоуина.  Я  поднялась  на
крепостной вал башни Нонны и осмотрелась. Если бы был день или ясная  лунная
ночь, я могла бы хоть что-то увидеть. Но в такую  ночь,  как  эта,  я  могла
видеть только наши четыре башни. Я спустилась, охваченная волнением:  уехала
одна, еще днем. С ней могло случиться все, что угодно.
   Я пошла к отцу и мачехе. Я  должна  сказать  им,  что  Сенара  не  только
пропустила ужин, но и уехала и надо что-то предпринимать. Спустившись в зал,
я услышала, что кто-то приехал. С большим облегчением я поспешила  во  двор.
Один из  грумов  держал  фонарь,  и  я  увидела  человека  на  лошади.  Отец
приветствовал его, мачеха была с ними.
   - Войдите в замок, вы, должно быть, утомились? - спросила мачеха.
   Я воскликнула:
   - Отец, Сенары нет в замке!
   - Я знаю, - сказал он. - Этот добрый джентльмен  приехал,  чтобы  сказать
нам, что  она  в  безопасности.  Вели  слугам  принести  вина  и  что-нибудь
подкрепиться, он должен восстановить свои силы.
   Какая гора свалилась с моих плеч! Я побежала выполнять его просьбу.
   Джентльмен был Карл Димстер; он купил у сквайра Норфильда особняк милях в
пяти отсюда два года тому назад. Он приехал со своей семьей из Линкольншира.
Одет он был довольно мрачно, но опрятно. Он объяснил, что Сенара заблудилась
и заехала в его дом. Поднялся туман, стемнело,  и  его  жена  пригласила  ее
остаться на ночь, а он поехал в замок, чтоб