тились радостно.
   -  Я  не  стану  медлить,  -  воскликнула  Пантисилея,  -  я   отправлюсь
немедленно.
   - Тебя проводят. Твой спутник ждет тебя за дверью.
   - Я скоро вернусь, госпожа, - заверила Лукрецию девушка.  Она  опустилась
на колени и поцеловала руку хозяйке.
   - Ступай, Пантисилея, - негромко сказала Лукреция. - Поторопись.
   Она глазами проводила верную служанку до порога. Повитуха склонилась  над
кроватью.
   - Мадонна, я заберу ребенка. Он должен спать  в  своей  колыбели.  А  вам
нужно отдохнуть. У меня есть лекарство, оно поможет вам уснуть. Выпейте  его
и спите долго и спокойно, вам нужно быть сильной.
   Лукреция  выпила  лекарство,  поцеловала  ребенка  в  светлую  головку  и
откинулась на подушки. Через несколько минут она уже спала.

***

   Как только Пантисилея вышла из комнаты, поджидавший  ее  у  двери  шагнул
вперед.
   - Следуй за мной, - приказал он, и они вместе вышли  из  дворца,  где  во
внутреннем дворе их ждала лошадь.
   Был вечер, и только луна освещала путь Пантисилее и  ее  спутнику;  когда
они вдвоем на одном коне скакали прочь от  дворца.  Они  выехали  из  людной
части города и направились к реке. Когда они доехали до берега реки, всадник
остановился.
   - Какой чудный вечер, Пантисилея, - сказал он.
   Она взглянула на бледную луну, на желтый свет,  отражавшийся  в  воде,  и
подумала,  что  в  самом  деле,  вечер  прекрасный.  Весь  мир  казался   ей
прекрасным,  потому  что  она  чувствовала  себя  счастливой.   Ее   госпожа
благополучно разрешилась от бремени мальчиком, а сама она едет за Педро.  По
дороге она предавалась мечтам о своем будущем.
   -  Да,  -  произнесла  она  вслух,  -  чудный  вечер.  Давайте  не  будем
задерживаться. Моя госпожа очень хочет скорее увидеть Педро.
   - Спешить незачем, - ответил тот. - Твоя госпожа крепко  спит  и  проспит
еще долго. Она устала.
   - Все равно я бы хотела сразу поехать туда, куда мы направляемся.
   - Отлично Пантисилея. Он спрыгнул с коня.
   - Куда вы собираетесь идти?
   Вместо ответа он снял ее с лошади. Она огляделась в поисках какого-нибудь
жилища, где мог бы укрываться Педро, но ничего не увидела.
   - Как ты мила, Пантисилея, - проговорил мужчина, - и как молода.
   Он наклонился и поцеловал ее в губы.
   Это ее страшно удивило, но не показалось  неприятным.  Так  давно  ее  не
ласкал мужчина.
   Она негромко засмеялась и сказала:
   - Сейчас не время. Я хочу, чтобы вы немедленно  проводили  меня  к  Педро
Кальдесу.
   - Я понял, Пантисилея, - ответил мужчина.

***

   Лукреция проснулась. Было светло.
   Ей приснился сон. Она в чудесном деревенском саду,  ее  мальчик  лежит  в
колыбели, а она стоит рядом с отцом малыша и любуется ребенком.
   Счастливый сон, но только сон.
   Она не одна в комнате. Рядом, у постели, сидят двое, она  чувствует,  как
тревожно стучит ее сердце. Ей обещали привести Педро, но он не пришел. А где
же Пантисилея?
   Она попыталась подняться.
   - Тебе нужно лежать, - сказал Александр.  -  Тебе  понадобятся  все  твои
силы.
   - Отец, - пробормотала она и повернулась к другому человеку. - И  Чезаре,
- добавила она.
   - Мы пришли сказать тебе, что все в порядке, - сказал Чезаре. Он  говорил
сдержанно и отрывисто, и она знала, что он рассержен. Лукреция  прильнула  к
отцу. Голос отца звучал, как всегда, нежно и ласково.
   - Я хочу, чтобы принесли ребенка, - сказала.  -  Отец,  это  мальчик.  Ты
полюбишь его.
   - Да, - ответил Александр. - Через несколько лет он  будет  с  нами.  Она
улыбнулась.
   - О отец, я знала, что на тебя можно положиться.
   Холеная белая рука сжала руки Лукреции.
   - Моя доченька, - негромко сказал папа, - моя маленькая  мудрая  девочка.
Она поцеловала отцу руки.
   - Теперь не о чем волноваться, - оживленно проговорил  Александр.  -  Все
устроилось. Скоро ты опять вернешься к своей обычной жизни, а  это  событие,
хоть и вызвавшее немало толков, забудется.
   - Отец, Педро...
   - Не называй его имени, - перебил девушку Чезаре.
   - Чезаре, мой дорогой брат, пойми меня.
   Я люблю Педро. Он - отец моего ребенка и скоро станет  моим  мужем.  Отец
устроит так, что мы поженимся.
   - Дорогая моя девочка, к сожалению, ничего не получится, - сказал папа.
   Лукреция попыталась сесть, ее охватило тревожное предчувствие.
   - Милая моя, - едва  слышно  проговорил  Александр.  -  Ты  должна  знать
правду.
   - Но я люблю его, а ты сказал... Александр отвернулся,  прижав  к  глазам
носовой платок.
   Чезаре почти злобно сказал:
   - Вчера тело Педро Кальдеса нашли в Тибре. Ты лишилась своего  любовника,
сестра, смерть отняла его у тебя.
   Она упала на подушки, глаза ее были закрыты. Папа с любовью склонился над
дочерью.
   - Слишком неожиданно,  -  проговорил  он.  -  Любимая  моя,  любимая  моя
девочка, как бы я хотел взять твою боль, пусть бы страдал я.
   Саркастическая улыбка исказила лицо Чезаре, когда он взглянул на отца.
   Ему хотелось закричать: "А по чьему приказу убили камердинера? По моему и
твоему. Разве она не опозорила наше имя, связавшись с лакеем!"
   Вместо этого он сказал:
   - Там, в реке, он встретил  еще  одну..,  твою  служанку  Пантисилею.  Ты
никогда больше не увидишь ее лица.
   Лукреция закрыла лицо руками -  ей  не  хотелось  видеть  эту  комнату  и
мужчин, сидевших по обе стороны от нее. Они охраняли ее; они - ее тюремщики.
Она всю жизнь живет по их указке. Она шагу без них не  может  ступить.  Если
они и позволят ей что-то сделать, то ее не ожидает ничего, кроме несчастья.
   Педро в Тибре! Она представила его с ранами на теле, а может, с  синяками
на шее, или не то, не то. Они могли сначала отравить его, после чего бросить
в реку.
   Педро, красивый мальчик  Педро.  Он  виноват  только  в  том,  что  любил
Лукрецию.
   И маленькая Пантисилея. Она никогда больше не увидит ее. Она  не  вынесет
этого. Есть предел страданиям, которые можно вынести.
   - Уйдите.., оставьте меня, - заикаясь, проговорила она. - Дайте мне моего
ребенка.., и уходите.., уходите, говорю.
   В комнате стояла тишина. Ни Чезаре, ни Александр не шелохнулись.
   Потом заговорил папа. В его голосе слышались мягкие успокаивающие нотки.
   - За ребенком будут хорошо ухаживать, Лукреция. Тебе незачем  бояться  за
него.
   - Мне нужен мой мальчик. Я хочу его  видеть...  Я  хочу  держать  его  на
руках. Вы убили человека, которого я люблю. Вы убили мою подругу.  Сейчас  я
не требую от вас ничего, только верните мне моего сына. Я уеду. Я буду  жить
одна со своим ребенком... Я никогда не вернусь сюда...
   - Разве Лукреция это говорит? Лукреция Борджиа? - произнес Чезаре.
   - Да, - заплакала она, - я, я и никто другой.
   - Мы поступили  не  правильно,  -  быстро  сказал  Александр.  -  Слишком
прямолинейно сообщили новости. Поверь  мне,  девочка,  бывает,  когда  лучше
сразу отрезать. И тут же наступит выздоровление. Ты недостойно вела  себя  -
Борджиа, наша дочь и сестра, - связавшись со слугой. И появление  ребенка  -
преступление. Но мы нежно любим тебя и понимаем  твои  чувства.  Мы  прощаем
тебе твое увлечение, как всегда прощали тебе любые грехи.  Наша  слабость  -
любовь к тебе. Мы избавили тебя от несчастий и спасли от позора. Ты -  самое
ценное из наших сокровищ, и мы любим  тебя,  как  никого  на  свете.  Именно
потому, что я и твой брат так сильно любим  тебя,  мы  и  избавили  тебя  от
последствий твоей величайшей ошибки и греха.  Участники  твоего  приключения
исчезли, а с  ними  исчезла  и  опасность  предательства.  Что  же  касается
ребенка, это прелестный мальчик,  и  я  уже  успел  полюбить  его.  Но  тебе
придется попрощаться с ним - о  нет,  не  навсегда,  совсем  ненадолго.  Как
только будет можно, я заберу его в Ватикан, и он станет жить с  нами.  Он  -
Борджиа. Дай Бог ему счастья. Он в хороших руках, у него достойная  приемная
мать. Она будет относиться к твоему ребенку, как к родному, даже лучше.  Она
не осмелится повредить нашему Борджиа. И обещаю тебе, Лукреция, через четыре
года.., нет, через три он будет с нами, я усыновлю его, и никто  не  посмеет
ткнуть в него пальцем и  сказать:  ты  -  грязный  ублюдок,  незаконный  сын
Лукреции и камердинера.
   Она молчала. Мечты рассеялись. Она не могла вернуться к реальности.  Пока
не могла. Но она знала, что  вернется.  Знала,  что  ничего  другого  ей  не
остается.
   Чезаре коснулся ее руки, девушка почувствовала, что он целует ее.
   - Ненаглядная наша, - сказал он, - мы найдем тебе прекрасную партию.  Она
содрогнулась.
   - Еще не время  говорить  о  подобных  вещах,  слишком  рано,  -  заметил
Александр. - Об этом позже.
   Она по-прежнему молчала.
   Они сидели около  нее.  Каждый  держал  ее  за  руку,  время  от  времени
наклоняясь, чтобы поцеловать.
   Ей казалось, что ее  навсегда  лишили  счастья.  И  в  то  же  время  она
сознавала, что поцелуи отца и  брата  доставляют  ей  смутное  удовольствие,
принося ей успокоение.
   Она начала понимать неизбежность случившегося. Она стала осознавать,  как
наивны и безрассудны были ее мечты.

Второй жених

   Лукрецию одевали  к  свадьбе.  Служанки  стояли  вокруг  нее,  восхищаясь
платьем, тяжелым от золотой вышивки и жемчуга. На ее шее сверкали рубины, на
платье выделялся рисунок - герб Арагонского дома и Борджиа.
   Прошло всего несколько месяцев с того дня, когда Лукреция родила сына, но
уже сейчас она обрела свое былое душевное спокойствие  и,  ожидая,  пока  ее
оденут, она, казалось, не думала  ни  о  чем,  кроме  предстоящей  церемонии
бракосочетания.
   Санчия была рядом.
   Лукреция неторопливо повернулась и посмотрела на свою невестку.  Кто  мог
подумать, что именно она так утешит ее в горе?
   Санчия  рассказывала  о  своих   многочисленных   любовных   похождениях,
объясняла, что вначале каждый любит страстно и беззаветно. И кто  не  помнит
первых свиданий, первый бал, первые драгоценности? Так же и с возлюбленными.
Неужели Санчия не знает? Разве Санчия не величайший знаток любви?
   Санчия говорила о своем младшем брате. Он прекрасно  воспитан;  он  хорош
собой;  его  все  любят.  Лукреция  станет  благословлять  тот  день,  когда
согласилась выйти замуж за брата Санчии герцога Альфонсо.
   Санчия испытывала волнение при мысли о том, что  брат  приезжает  в  Рим,
стараясь заразить и Лукрецию своим энтузиазмом. О, как я рада, что в трудные
для меня дни со мной была эта девушка, думала Лукреция.
   Она принадлежала к семейству Борджиа. Она не  должна  забывать  об  этом.
Куда бы она ни взглянула, отовсюду с герба Борджиа на  нее  смотрел  буйвол.
Она не должна мечтать об обычной любви и скромном замужестве,  говорила  она
себе. Это для простых людей, кому не уготована великая судьба.
   Она была любимой дочерью и любимой сестрой. Они забыли  о  том,  как  она
пыталась предать их. Где-то в Риме - а может, где-то еще - приемные родители
воспитывают маленького мальчика, а через несколько  лет  он  станет  жить  в
Ватикане. Он - это все, что осталось от  недолгой  идиллии,  подарившей  ему
жизнь и принесшей столько страданий его матери, а двоим, так любившим ее,  -
смерть.
   Борджиа не любят предаваться размышлениям о  прошлом.  Прошлое  -  ничто,
будущее и настоящее - вот что имеет первостепенное значение.
   Лукреция была готова пойти к своему жениху.



   Виктория ХОЛТ
   СЕСТРЫ-СОПЕРНИЦЫ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Середина семнадцатого века - гражданская война в Англии. Карл I казнен, к
власти приходит Кромвель.
   Раскрывается история соперниц двух сестер-близнецов  Берсабы  и  Анжелет,
которые внешне очень похожи,  но  внутренне  полностью  противоположны  друг
другу. Они влюблены в одного мужчину, но таинственные события,  происходящие
в замке, неожиданно сближают соперниц...

Часть первая

АНЖЕЛЕТ

ГОСТИ ИЗ ПРОШЛОГО

   Вчера, двенадцатого июня тысяча шестьсот тридцать девятого года, был  наш
семнадцатый день рождения -  мой  и  Берсабы.  Удачно  получилось,  что  это
случилось в июне, под знаком Близнецов, поскольку  мы  с  нею  двойняшки.  В
нашей  семье  дни  рождения  всегда  становились  радостным  событием.  Это,
конечно, заслуга матушки. Есть в нашем роду женщины, которые просто  созданы
для того, чтобы быть матерями, и она -  одна  из  них.  Не  думаю,  что  это
относится ко мне, и уверена, что не относится к Берсабе. Но, возможно,  я  и
ошибаюсь, поскольку эти качества могут обнаруживаться лишь  тогда,  когда  у
женщины появляется ребенок; а уж в том, насколько сильно можно ошибаться,  я
уже  успела  убедиться,  и  это,  пожалуй,   наименее   приятное   следствие
взросления. Как-то я сказала Берсабе, что всякий раз  в  наш  день  рождения
мать благодарит Бога за то, что он подарил ей нас, на что Берсаба  ответила,
что мать делает это каждый день. Моя мать, Тамсин Лэндор, была замужем  пять
лет до того, как появился на свет наш брат Фенимор, и прошло еще  семь  лет,
прежде чем она дала жизнь нам - ее дочерям. Я полагаю, что она в свое  время
мечтала о большой семье, но если спросить ее об этом  сейчас,  она  ответит,
что получила все, чего хотела; она из тех  людей,  которые  умеют  примирять
существующую реальность  со  своими  былыми  мечтами,  и  я  уже  достаточно
взрослая, чтобы понять, что это - редкий дар.
   Наш праздник прошел как обычно. Июнь - чудесный месяц для  дня  рождения,
потому что большую его часть можно провести на  свежем  воздухе.  Если  была
хорошая погода, мы выезжали  в  луга  и  там  угощались  холодной  птицей  и
кушаньем, которое мы называли "Западный торт", -  пирожными  с  фруктами  по
сезону (в нашем случае с клубникой), со взбитыми сливками или кремом  сверху
- ни  с  чем  не  сравнимое  лакомство.  Конечно,  случалось,  что  праздник
приходился на непогожий день, и тогда, конечно, соседи, пришедшие  в  гости,
приглашались в дом, где мы играли в жмурки или искали  спрятанную  туфлю,  а
потом, переодевшись, разыгрывали шарады  или  те  пьесы,  которые  видели  в
рождественские праздники в исполнении странствующих актеров.
   Какой бы ни была погода, мы с  нетерпением  ожидали  дня  рождения,  и  я
всегда говорила Берсабе, что если уж у нас один праздник на  двоих,  то  его
нужно отмечать особенно торжественно.
   В этот  день  погода  была  прекрасной,  мы  поехали  в  луга,  и  к  нам
присоединилась молодежь из Кролл-мэнора и Трент-парка. Мы играли  в  мяч,  в
кайлес, где нужно сбивать кегли битой или мячом, а потом  в  прятки,  причем
Берсабу никак не могли  найти  и  уже  стали  беспокоиться,  поскольку  наша
матушка всегда боялась, что с нами что-нибудь случится.  Мы  искали  Берсабу
целый час,  и,  наконец,  сестра  сжалилась  над  нами.  Узнав  о  том,  как
тревожилась  мать,  она  расстроилась,  но  я,  так   хорошо   знавшая   ее,
подозревала,  что  внутренне  она  была  удовлетворена.  Берсаба,  по   всей
видимости, часто желала удостовериться в том, что мы нуждаемся в ней.
   Все вместе мы отправились домой, в Тристан Прайори, и там продолжали игры
и застолье. Лишь перед наступлением темноты явились слуги из Кролл-мэнора  и
Трент-парка, чтобы проводить наших гостей домой.  Мы  решили,  что  на  этом
торжества завершились. Но оказалось, что это не так.
   К нам в комнату зашла мать. Мы с  Берсабой  жили  вместе,  и  иногда  мне
приходило в голову, что раз мы уже подросли, нам неплохо бы иметь  отдельные
спальни (в Тристан Прайори было множество комнат), но я  ждала,  что  первой
поднимет вопрос об этом Берсаба, а она, видимо, ждала инициативы от меня,  и
все шло по-прежнему.
   Мать была настроена весьма серьезно. Она села в большое резное кресло,  в
котором мы с Берсабой в детстве устраивали возню. Это было чудесное кресло с
ручками в виде грифонов, мы всегда чувствовали себя более уверенно,  сидя  в
нем, и потому каждая из нас старалась первой занять любимое место. Теперь  в
кресло села мать, устремив на нас добрый взгляд,  который  я  тогда  считала
совершенно естественным и о котором позже вспоминала с грустью.
   - Семнадцать лет, - сказала она, - это поворотный  пункт.  Понимаете,  вы
больше не дети...
   Берсаба сидела,  не  шелохнувшись,  сложив  руки  на  коленях.  Она  была
тихоней. Вряд ли это можно было сказать обо мне. Я  часто  удивлялась  тому,
что люди путали нас. Хотя внешне мы выглядели одинаково, внутренне  мы  были
настолько разными, что это должно было ощущаться.
   - В следующем году, - продолжала мать, - вам исполнится восемнадцать лет.
День рождения мы будем отмечать по-другому. Он будет более взрослым  и  игр,
как сегодня, уже не будет.
   - Я полагаю, мы устроим  бал,  -  сказала  я,  не  в  силах  скрыть  свое
волнение, поскольку танцевать я любила и умела.
   - Да, и там будет много новых людей. Я  разговаривала  об  этом  с  вашим
отцом, когда он приезжал домой в последний раз, и он согласился со мной.
   Я лениво размышляла над тем,  были  ли  случаи  когда  они  в  чем-то  не
соглашались друг с другом, и решила, что подобное невозможно.
   - Но это произойдет только через  год,  -  произнесла  она  таким  тоном,
словно была рада этой отсрочке. - Есть еще кое-что. В нашей семье существует
традиция:  женщина,  хозяйка  дома,  ведет  дневник.  Это  весьма  необычный
документ, поскольку ведется он  непрерывно  со  времени,  когда  это  начала
делать ваша прапрабабушка Дамаск Фарланд. По этим дневникам можно проследить
историю нашей семьи. Теперь, когда вы подросли, вы можете  прочесть  дневник
Дамаск и вашей прабабки Кэтрин. Вам это будет интересно.
   - А твой дневник и дневник бабушки Линнет? - спросила Берсаба.
   - Их читать еще рано.
   - Какая жалость! - воскликнула я, а Берсаба задумчиво и печально сказала:
   - Если люди будут знать, что написанное ими могут  прочитать  окружающие,
они не напишут правду.., всю правду.
   Мать кивнула и улыбнулась  Берсабе.  У  Берсабы  была  мудрость,  которой
недоставало мне. Я говорила все, что приходило мне в голову, все подряд,  не
очень размышляя над тем, что говорю.  Берсаба  всегда  тщательно  обдумывала
свои слова.
   - Да почему же не напишут? - настаивала я. -  Что  толку  вести  дневник,
если не пишешь в нем правду?
   - Некоторые люди видят правду такой, какой хотят  ее  видеть,  -  сказала
Берсаба.
   - Так какая же это правда?
   - Для них это правда, поскольку они верят в нее, но если  они  пишут  для
того, чтобы это читали другие, которые участвовали в описанных событиях,  то
могут записать версию, удобную для этих людей.
   - В этом есть доля истины, - согласилась мать,  -  так  что  твои  записи
должны храниться в тайне. Так должно быть.  Только  через  многие  годы  они
становятся достоянием семьи.
   - Когда мы умрем... - сказала я с трепетом, но  идея  захватила  меня.  Я
представляла грядущие поколения, читающие описание  моей  жизни.  Оставалось
надеяться, что это будет достойный рассказ.
   Мать продолжала:
   - Теперь, когда вы стали почти взрослыми, я хочу, чтобы  вы  сами  начали
вести такие записи. Завтра я принесу вам дневники и запирающиеся шкатулки, в
которых вы будете их хранить. Это будет ваша и только ваша собственность.
   - А ты сама продолжаешь писать, мама? - спросила Берсаба.
   Мать слегка улыбнулась.
   - Кое-что, время от времени. Когда-то я много писала. Это было  до  того,
как я  вышла  замуж  за  вашего  отца.  Тогда  было  о  чем  писать.  -  Она
нахмурилась, и я поняла, что она вспоминает об ужасной  тайне  смерти  своей
матери. - А теперь я почти не пишу. Нет событий, которые стоило бы отмечать.
Последние годы жизнь течет мирно и счастливо, а счастливая  и  мирная  жизнь
имеет лишь один недостаток: о ней ничего не напишешь.  Надеюсь,  мои  милые,
что вам доведется писать в ваших дневниках лишь о  счастливых  событиях.  Но
все равно пишите.., пишите об обычных радостных днях.
   Я воскликнула:
   - Мне не терпится начать! Я начну завтра.  Я  опишу  сегодняшний  день...
Наше семнадцатилетние.
   - А ты,