пно  она  вскочила  и
затанцевала на траве, подол ее платья развевался весьма  смело.  Молодые
принцы пытались поймать Марго, чтобы потанцевать с ней.
   В покои Катрин вошел ее дорогой Генрих, его сопровождал Эркюль. Малыш
подурнел из-за оспы, на его лице остались щербинки; его больше не  будут
называть "красавчиком Эркюлем". Но Генрих, напротив,  хорошел  с  каждым
днем.
   Увидев его, она не смогла удержаться от  ласковой  улыбки.  Он  любил
одеваться ярко, но цвета его нарядов всегда сочетались идеально - Генрих
обладал вкусом. В его ушах висели сапфировые серьги; он пришел  показать
их матери. Девятилетний мальчик обладал  глазами  Медичи  -  блестящими,
темными. Как заурядно выглядели другие дети рядом с Генрихом! В  них  не
было тонкости. Франциск не блистал умом, Карл был истеричен, Элизабет  и
Клаудия - тихими,  послушными.  Восьмилетняя  непоседа  Марго  постоянно
нуждалась в  твердой  родительской  руке.  Эркюль,  утративший  красоту,
превратился в обычного капризного ребенка.  Но  ее  дорогой  Генрих  был
самим совершенством. Даже сейчас, глядя на него, она думала: "Почему  он
не стал моим первенцем?"
   Он хотел показать ей свои новые серьги.  Правда,  они  красивые?  Она
тоже считает, что сапфиры идут ему больше, чем изумруды?
   - Мой дорогой, - сказала Катрин, - они великолепны. Но разве мальчики
носят серьги?
   Он поджал губы. Эркюль посмотрел на брата с тем  удивлением,  которое
появлялось на лицах детей, когда они видели, как  ведет  себя  Генрих  с
матерью, которую они все боялись.
   - Но мне нравятся серьги, мама; поэтому я буду носить их.
   - Конечно, будешь,  мой  дорогой.  Вот  что  я  тебе  скажу:  мужчины
поступают глупо, не нося серьги. Они красят всех.
   Генрих обнял ее. Он сказал, что хотел бы иметь в дополнение к серьгам
сапфировое ожерелье.
   - Ты  -  тщеславное  создание,  -  заметила  Катрин.  -  Кажется,  ты
надушился моими духами?
   Генрих возбужденно ответил:
   - Это твои лучшие духи, мама. Запах мускуса очаровывает  меня.  Космо
или Рене могут приготовить их для меня?
   Катрин обещала подумать об этом; он воспринял ее слова как  обещание.
Генрих затанцевал по комнате  -  не  так  жизнерадостно,  как  Марго,  а
изящно, чарующе. Затем он пожелал прочитать матери последнее  сочиненное
им стихотворение;  услышав  его,  Катрин  решила,  что  оно  выдерживает
сравнение с лучшими творениями Ронсара. О, подумала она, мой талантливый
сын, мой красивый маленький итальянец, почему ты не стал моим первенцем?
   Она обняла его и  поцеловала.  В  очередной  раз  сказала  себе,  что
воспользуется всей своей властью, чтобы  возвысить  любимого  сына.  Она
была необходима ему так же, как и он - ей.
   Но теперь он пожелал покинуть ее, отправиться в свои покои и заняться
стихосложением; он хотел видеть  свое  отражение  в  новом  венецианском
зеркале, любоваться элегантными нарядами и серьгами, которые он носил.
   Катрин отпустила его - в противном случае он бы закапризничал;  когда
Генрих ушел, Катрин с неприязнью подумала о  других  своих  детях,  мало
походивших на него.
   Она не захотела оставить Эркюля у себя;  Катрин  послала  его  в  сад
сказать сестре Маргарите, чтобы  она  срочно  зашла  к  матери.  Эркюль,
похоже, испугался; когда Катрин называла Марго  не  этим  уменьшительным
именем, придуманным Карлом, это означало, что девочка в немилости.
   - Ты можешь не возвращаться  вместе  с  ней,  -  добавила  Катрин.  -
Останься в саду.
   Эркюль удалился; Марго незамедлительно выполнила приказ матери.
   Перед Катрин стояла маленькая девочка, совсем  непохожая  на  веселую
кокетку из сада. Она сделала реверанс;  большие  темные  глаза  выдавали
овладевший ею страх. Марго всегда боялась вызовов к матери.
   Она шагнула вперед, чтобы поцеловать  руку  Катрин,  но  рассерженная
женщина не протянула ее девочке.
   - Я наблюдала за тобой, -  холодным  тоном  произнесла  Катрин,  -  и
нахожу твое поведение постыдным. Ты валяешься на  траве,  как  последняя
служанка, пытаешься глупо кокетничать  сначала  с  месье  де  Жуанвилем,
потом с месье Бопро.
   Катрин внезапно рассмеялась, напугав Марго. Девочка не знала,  почему
мать внушала ей страх. Да, она догадывалась, что ее ждет порка,  которую
осуществит воспитательница; но девочку секли часто,  и  Марго  научилась
уклоняться от розг. Она сама изобрела оригинальный способ и обучила  ему
других детей. Ее пугала не порка, а сама мать. Марго боялась  разгневать
Катрин. Однажды девочка  сказала,  что  сделать  это  -  все  равно  что
рассердить Бога или  дьявола.  "Мне  кажется,  -  заявила  Марго,  -  ей
известно все, что мы делаем; она видит нас,  находясь  далеко,  и  знает
наши мысли. Вот что пугает меня".
   - Ты не просто глупа, - продолжала мать. - Ты развратна и порочна.  Я
бы не поручилась за твою невинность. Хорошенькое дело!  Твой  отец  умер
совсем недавно, а ты считаешь допустимым развлекаться  в  саду  с  двумя
кавалерами.
   При упоминании об отце Марго заплакала; она внезапно  ясно  вспомнила
большого, доброго человека с серебристыми волосами и  ласковой  улыбкой;
она всегда видела в нем прежде всего отца, а лишь затем  -  короля.  Она
забыла о нем, заставляя Генриха ревновать  ее  к  глупому  юному  Бопро.
Кажется, она забывала обо всем, находясь рядом с Генрихом де Гизом.
   - Ты французская принцесса... ведешь себя  постыдным  образом.  Скажи
кому-нибудь из женщин - пусть найдут твою воспитательницу и  пришлют  ее
ко мне.
   Дожидаясь прихода наставницы, Марго  успокаивала  себя.  Это  пустяк,
всего лишь порка. Но девочка не могла унять дрожь.
   - Заберите принцессу, - сказала Катрин женщине. - Устройте ей порку и
проследите за тем, чтобы она оставалась в своей комнате до конца дня.
   Марго, по-прежнему дрожа, ушла от матери, но, оказавшись в коридоре с
наставницей, вновь обрела присутствие духа; слезы внезапно остановились,
девочка хитро посмотрела на бедную женщину, для которой  экзекуция  была
более тяжким испытанием, чем для Марго.
   В покоях принцессы  наставница  с  розгой  в  руке  пыталась  настичь
верткую, шуструю проказницу; редкие удары достигли подвижного маленького
тела. Время от времени Марго насмешливо показывала женщине свой  красный
язычок; когда силы воспитательницы иссякли, Марго заплясала по  комнате,
любуясь своей расцветающей красотой и жалея о том, что Генрих де Гиз  не
может сейчас восхищаться ею.
   Отпустив Марго, Катрин отправила служанку в сад за Карлом.
   Как  и  Марго,  он  явился  в  страхе.  Девятилетний   Карл   казался
относительно здоровым мальчиком. Лишь после истерических  припадков  его
глаза наливались кровью, а на губах выступала пена.
   - Заходи, сын мой, - сказала Катрин.
   - Вы звали меня, мадам.
   - Я наблюдала за тобой, когда ты находился в саду, Карл.
   В его глазах появился тот же испуг, что и у  Марго.  Он,  как  и  его
сестра, боялся всевидящего материнского ока.
   - Что ты говорил Марии, Карл?
   - Я спросил, можно ли мне почитать ей стихи.
   - Стихи... написанные тобой для Марии?
   Он вспыхнул.
   - Да, мадам.
   - Что ты думаешь о своей невестке? Скажи  мне  правду,  Карл.  Ты  не
можешь утаивать ее от меня, сын мой.
   - Я думаю, - сказал Карл, - что на свете еще не было  более  красивой
принцессы.
   - Продолжай, продолжай.
   - Мне кажется, мой брат Франциск  счастливее  всех,  потому  что  ему
досталась в жены Мария.
   Катрин сжала запястье сына.
   - Это измена, - тихо произнесла она. - Франциск - твой король.
   - Измена! - закричал мальчик, пытаясь освободиться. - О нет,  это  не
измена.
   - Ты вынашиваешь нечестивые мысли относительно его жены.
   Она говорила тихо, словно ситуация была слишком шокирующею, чтобы  ее
можно было обсуждать в полный голос.
   - Вовсе не нечестивые, - воскликнул Карл. - Просто я  хотел  бы  быть
старшим сыном моего отца и  оказаться  на  месте  Франциска  -  не  ради
престола, а чтобы Мария была моей женой.
   - Это гадкие, порочные мысли, сын мой. Предательские мысли.
   Он хотел возразить ей, но взгляд Катрин лишил его дара речи.
   - Ты знаешь, мой сын, что случается  с  изменниками?  Когда-нибудь  я
свожу тебя в тюрьму и покажу тебе, как обращаются с ними. Их  подвергают
пыткам. Ты не знаешь, что это такое, но  раз  в  твоей  голове  завелись
такие мысли, мой долг - показать тебе, как мучают изменников.
   - Пожалуйста, не надо, - взмолился Карл. - Я не смогу... смотреть  на
это. Я не в силах глядеть на такие вещи.
   - Но тебе следует знать, малыш, что даже принцев  подвергают  пыткам,
если они предают своих королей.
   Его губы зашевелились; Катрин увидела выступившую на  них  пену;  его
глаза округлились, белки налились кровью.
   - Я скажу тебе, что случается с предателями, - продолжила она. -  Это
станет частью твоего образования. В темницах Консьержери - ты знаешь эту
тюрьму - томятся преступники. Они кричат от ужаса. Они мечтают  потерять
сознание, но им не позволяют  сделать  это.  Их  приводят  в  чувство  с
помощью трав и уксуса. У некоторых выколоты глаза, у других  -  отрезаны
языки или уши. Одних подвергают водяной пытке,  иных  мучают  "испанским
сапогом". Особенно жестоко истязают тех, кто  предал  короля.  Их  плоть
рвут раскаленными докрасна щипцами,  а  в  раны  заливают  расплавленный
свинец, воск, смолу, серу...
   Карл начал кричать:
   - Нет... Нет! Я не пойду туда. Не хочу, чтобы меня пытали. Не хочу...
мама... Ты не позволишь им забрать меня?
   Катрин взяла мальчика на руки. С него достаточно. Вероятно, он теперь
поумнеет. Будет думать о камере пыток каждый  раз,  когда  Мария  Стюарт
взглянет на него своими блестящими глазами.
   - Карл, Карл, мой дорогой сын. Твоя мама здесь, она защитит тебя.  Не
допустит, чтобы тебе причинили вред. Ты - мой сын, мой принц. Ты  знаешь
это.
   Он уткнулся лицом в грудь Катрин.
   - Да, мама. Да, мама.
   Карл крепко вцепился в рукав ее платья, ища защиты,  точно  маленький
ребенок.
   - Ну, мой малыш, - успокаивающе произнесла она. - С тобой  ничего  не
случится. Ты - мой маленький принц, и я буду гордиться  тобой.  Ты  ведь
никогда не предашь своего  короля,  верно?  Никогда  не  пожелаешь  жену
другого человека - тем более собственного брата?
   - Да, мама, да!
   Карл  дрожал.  Катрин  предотвратила  припадок.  Она   сделала   это,
поскольку не любила видеть его в безумном состоянии.
   Она успокаивала сына, гладила своей прохладной рукой его лоб;  Катрин
положила Карла на кровать, села рядом с ним, взяла его за руку.
   - Не бойся, сын мой, - сказала женщина.  -  Поступай  так,  как  тебе
советует мать, и она примет меры к тому, чтобы с тобой все было хорошо.
   - Да, мама, я обещаю.
   - Всегда помни это, Карл.
   Он кивнул, Катрин стерла капельки пота с его лба. Она сидела с ним до
тех пор, пока он не успокоился окончательно.
   Какие трудности ждут ее!  -  подумала  Катрин.  Она  должна  провести
самоуверенных де Гизов  и  нерешительных  Бурбонов,  а  также  постоянно
направлять собственных детей, следить за каждым их шагом. Она не  знала,
что труднее - обмануть соперников или совладать с кровью Валуа.
 
*** 
 
   Франциск готовился к охоте. Ему нездоровилось, но он был счастлив. Он
получал удовольствие от охотничьих  вылазок,  когда  в  них  участвовала
Мария. Он всегда радовался обществу  Марии.  Ему  никогда  не  надоедало
смотреть на нее, говорить ей о том, как она красива. Это делало их обоих
счастливыми.
   Он хотел избавиться от матери и кардинала, постоянно быть  наедине  с
Марией. Он жалел о том, что любимый им отец умер.  Он  был  готов  убить
Монтгомери, капитана шотландских  гвардейцев.  Франциск  не  хотел  быть
королем; он чувствовал себя гораздо лучше, будучи дофином. Тогда он  мог
все время танцевать и играть с Марией. Став королем, он потерял свободу,
постоянно находился под присмотром матери и кардинала.
   Он боялся их обоих. Он знал, что никогда не сравняется с ними в  уме.
Ему приходилось подчиняться им; это было трудно делать, поскольку иногда
их желания расходились.  Кардинал  открыто  насмехался  над  ним,  делая
остроумные, обидные, безжалостные замечания, причинявшие Франциску боль,
в которой он не смел признаться. Король хотел бы устранить кардинала, но
Мария называла его своим дорогим дядей; кардинал умел радовать  девушку.
Франциск не мог прогнать прочь дядю Марии.
   Что касается матери, то он был готов предоставить ей  полную  свободу
действий, поскольку она лучше его разбиралась в том, как следует править
Францией. Но  рядом  с  ним  постоянно  находился  кардинал  с  тонкими,
красивыми чертами лица и жестокими губами, с которых срывались  недобрые
слова.
   Кардинал бесцеремонно вошел к королю,  когда  Франциск  одевался  для
охоты, и повелительным жестом отпустил помогавших юноше  слуг.  Франциск
хотел выразить протест, но  тогда  он  непременно  начал  бы  заикаться;
кардинал смеялся над заиками, и  Франциск  боялся  раскрыть  рот  в  его
присутствии.
   - Мы выезжаем через полчаса, Ваше Величество, - сказал кардинал.
   - Я не знаю, будет ли готова королева, - ответил Франциск.
   - Королева должна быть готова, - раздраженно сказал кардинал.
   - О... еще есть время, - выдавил из  себя  Франциск.  -  Мы  встретим
принца Бурбона в месте, расположенном в получасе езды от дворца.
   - Нет, Ваше Величество, сегодня... мы не встретим Бурбона.
   - Нет... но он едет сюда. Я слышал об этом.
   Кардинал Лоррен посмотрел на свои длинные белые пальцы.
   - Ваше Величество, Бурбон действительно едет к нам. Его  сопровождает
скромный  эскорт,  потому  что  ему  стало  известно  о  том,   что   он
представляет интерес для испанского  короля.  Шпионы  этого  монарха  не
должны знать о передвижениях Бурбона. Он прибудет ко двору  как  простой
человек.
   Франциск не улыбнулся. Он не выносил, когда над  кем-то  насмехались;
Антуан де Бурбон занимал более высокое положение, чем кардинал. Франциск
ненавидел хитрое, красивое лицо кардинала, его вкрадчивый голос.
   - В любом случае мы должны встретить принца, - сказал король.
   - Зачем, Ваше Величество?
   - Зачем? Этого требует вежливость. Более того, это -  наша  традиция.
Разве мы не встречаем всегда наших гостей... во время  охоты...  как  бы
случайно?
   - Если гость - важная персона - да.
   - Но это принц Бурбон.
   - Тем не менее он должен понять, что он не слишком важен для нас.
   - Я не могу так поступить, господин кардинал. Не могу столь невежливо
обойтись с моим родственником.
   Кардинал сел; он с улыбкой глядел на свои пальцы до тех пор,  пока  к
мужчинам не  присоединилась  Мария.  Она  была  радостной,  улыбающейся;
молодой король снова восхитился красотой жены.
   - Ты готов, любовь моя? - спросила Мария. - Кого мы ждем?
   Франциск шагнул к супруге и поцеловал ей руку.
   - Мы ждали тебя.
   - К сожалению, дорогая племянница, - сказал кардинал, - мы поедем  не
той дорогой, которую выбрала ты. Король приказал ехать на юг и встретить
Бурбона.
   Мария перевела взгляд с мужа на дядю. Она, как всегда, тотчас  поняла
намек кардинала.
   - О, Франциск, но я не хочу ехать на  юг.  У  меня  другие  планы.  Я
собиралась показать тебе кое-что к северу от дворца.
   Она сделала очаровательную гримасу.
   - Этот Бурбон! Он носит серьги. Он щеголь и дурак, я устаю  от  него.
Франциск, пожалуйста, давай сделаем  вид,  что  мы  разминулись  с  ним.
Поедем в другую сторону. Франциск... дорогой... сделай это ради меня.
   - Мы поедем туда, куда ты поведешь нас, моя  дорогая,  -  пробормотал
Франциск.
   Кардинал ласково улыбнулся  своей  красивой  племяннице  и  ее  юному
королю.
   Антуан находился всего в нескольких милях от дворца  Сент-Жермен.  Он
думал о новом положении, которое он обрел после смерти  короля  Генриха.
Он был принцем королевских  кровей,  юному  Франциску  исполнилось  лишь
шестнадцать лет. В таких  случаях  важно  иметь  сильный  и  влиятельный
Тайный  Совет.  Разумеется,  он,  Антуан,  в   соответствии   со   своим
положением, займет в нем высокий пост.
   Антуан размышлял о том, что он сделает для преследуемых протестантов,
которым сочувствовал вместе с братом. Он заранее гордился  собой  -  все
протестанты Франции признают его своим лидером; они  обрадуются,  узнав,
что он находится при дворе.  Он  почти  слышал  крики:  "Да  здравствует
Бурбон! Сделаем его нашим вождем. Все наши надежды связаны с ним!"
   Он говорил  об  этом  с  Жанной  перед  отъездом;  жена  все  сильнее
сочувствовала сторонникам новой веры; скоро она публично заявит об этом.
Дело  было  не  в  том,  что  она  боялась  открыть   свои   религиозные
пристрастия; ее не страшила враждебность де Гизов и Филиппа  Испанского;
она скрывала свою веру из уважения к чувствам отца.
   О, Жанна, подумал  он,  как  я  люблю  тебя!  Восхищаюсь  тобою,  моя
дорогая! Ты больше, чем женщина... больше, чем жена. Я рад тому, что вел
распутную жизнь до встречи  с  тобой,  потому  что  общение  с  пустыми,
легкомысленными женщинами помогло мне лучше оценить тебя.
   Жанна хотела, чтобы он возглавил  движение  реформистов  и  помог  им
избавиться от периодических гонений. В глазах Жанны он уже  был  вождем.
Он вернется  в  Нерак,  к  Жанне  и  детям;  она  сможет  гордиться  его
достижениями.
   Он сказал своим спутникам:
   - Мы с минуты на минуту встретим короля и его свиту. Будьте готовы.
   Но они так и не увидели короля; когда Антуан и  его  эскорт  достигли
Сент-Жермена, придворные, похоже, удивились их появлению.
   Антуан, возмущенный таким приемом, произнес холодным тоном:
   - Отведите меня немедленно в мои покои.
   - Принц, - сказали ему, - для вас не приготовлены покои.
   - Это абсурд.  Меня  не  ждут?  Отведите  меня  к  королю...  нет,  к
королеве-матери.
   - Мой господин, они уехали на охоту и вернутся к вечеру.
   Антуан понял, что это не случайное  недоразумение,  а  преднамеренное
пренебрежение; он  догадался,  кто  стоял  за  этим.  Происшедшее  могло
значить  только  одно.  Его  давнишние  враги  де  Гизы   контролировали
ситуацию.
   Антуан заколебался, проявил нерешительность: он знал, как поступил бы
на его месте Франциск де Гиз. Герцог выхватил бы свою шпагу и обрушил бы
на людей поток брани; он потребовал бы немедленно приготовить  для  него
покои. А кардинал?  Антуан  представил  себе  полное  презрения  лицо  с
холодными, красивыми чертами; он услышал четкий, резкий голос, внушавший
страх всем, кто слышал его.
   Но Антуан не был де Гизом. Он не  знал,  как  ему  поступить.  Будучи
смелым воином, он робел в ситуациях, требовавших моральной стойкости, не
умел  быстро  соображать  и   правильно   реагировать   на   неожиданные
обстоятельства. Он храбро дрался в бою, но это было не военное сражение.
   Его друг, маршал де Сент-Андре, пришел ему на  помощь;  он  предложил
Антуану свою комнату во дворце и пообещал  найти  жилье  в  деревне  для
спутников Антуана. Принц с благодарностью согласился. Он понял, что  все
подстроено де Гизами, пожелавшими, чтобы, приехав ко двору, он  оказался
один среди своих врагов, в то  время  как  его  немногочисленный  эскорт
будет разбросан по деревне.  Он  знал,  что  поступал  неразумно,  долго
откладывая визит в  Сент-Жермен;  ему  следовало  явиться  ко  двору  на
несколько недель раньше; возможно, тогда власть де  Гизов  еще  не  была
столь полной. Он,  Антуан,  должен  был  прибыть  с  помпой  и  надежной
собственной охраной. Он совершил  глупость,  вняв  недоброму  совету,  и
теперь понял это. Антуан полностью осознал, какие силы  работали  против
него, когда по завершении охоты вошел в комнату для аудиенций.
   Король Франциск - смущенный, но явно подчинявшийся приказам  -  стоял
неподвижно, не пытаясь поприветствовать гостя. Кардинал Лоррен, замерший
возле короля, повел себя точно так же. Это было серьезным  оскорблением,
поскольку Антуан занимал более высокое положение, чем кардинал,  и  даже
если король желал унизить п