и мои  работники,
- в Трианоне всегда проводились изменения. Я неизменно останавливалась перед
моим театром, чтобы взглянуть  на  его  конические  колонны,  поддерживающие
основание скульптуры Купидона с лирой и лавровым венком в руке.  С  трепетом
вспоминаю, как я вступала в театр, каждый раз охваченная радостным  чувством
при виде его белого с золотом убранства. Над  занавесом,  скрывающим  сцену,
две очаровательные нимфы держали мой герб, а потолок был изысканно  расписан
Лагрене. Театр выглядел очень большим благодаря занавесу, скрывающему сцену.
Сцена представляла источник моей гордости и восторга - она была громадной, и
на ней можно было ставить любые пьесы. И пусть даже  место,  предусмотренное
для зрителей, было недостаточным, но ведь театр был семейным, и поэтому  нам
не нужен был такой зрительный зал, как в обычных театрах.
   Помимо театра больше  всего  мне  нравились  в  Трианоне  так  называемые
"воскресные балы". На них мог присутствовать любой  человек,  только  одетый
соответствующим образом. Мне очень  нравилось  разговаривать  с  матерями  и
воспитательницами о здоровье детей и их  забавах.  Я  говорила  с  детьми  и
рассказывала им о своих ребятишках. В такие минуты я была счастлива.  Иногда
я танцевала кадриль, переходя от партнера к партнеру, чтобы показать  людям,
что в Трианоне в отличие от  Версаля  ведут  себя  без  соблюдения  строгого
этикета.
   В то  время  я  была  особенно  счастлива  и  совершенно  не  чувствовала
надвигающейся бури. А почему я должна была это чувствовать? Все началось так
просто.
   Король собирался вручить своему племяннику герцогу Ангулемскому подарок в
виде бриллиантового эполета и пряжек и  заказал  их  у  придворных  ювелиров
Бомера и Бассанджа. Он просил передать подарок мне.
   После недостойного поведения Бомера в присутствии моей дочери в случае  с
бриллиантовым колье я приказала, чтобы его не пускали  ко  мне,  и  поручила
заняться с ним камердинеру.
   Когда мне доставили эполет с  пряжками,  я  в  присутствии  мадам  Кампан
репетировала роль из "Севильского  цирюльника".  Камердинер,  принесший  их,
сказал, что монсеньор Бомер вместе  с  драгоценностями  передал  письмо  для
меня.
   Со вздохом я взяла его, думая о своей роли.
   - Какой надоедливый мужчина, - сказала я. - Мне кажется, что  он  все  же
немного сумасшедший. - И продолжала разговор с мадам Кампан:
   - Как вы полагаете, я достаточно  выразительно  произношу  это  последнее
предложение? Попробуйте, как вы произнесете его, дорогая Кампан.
   Кампан сделала это блестяще. Какая у нее была дикция! Насколько она  была
не похожа на Розину, моя дорогая серьезная Кампан!
   - Отлично! - сказала я и распечатала  письмо.  Я  пробежала  его,  зевая.
Бомер всегда вызывал у меня зевоту.
   "Мадам.
   Мы счастливы  и  осмеливаемся  полагать,  что  последняя  договоренность,
достигнутая  по  компромиссному  решению,  которое  мы,  со  своей  стороны,
выполнили со всем  усердием  и  уважением,  является  новым  доказательством
нашего неукоснительного  подчинения  приказаниям  Вашего  Величества,  и  мы
по-настоящему рады, что самые красивые бриллианты будут  принадлежать  самой
великой и самой лучшей из королев..."
   Оторвавшись от письма, я передала его мадам Кампан.
   - Прочтите и расскажите, что этот человек имеет в виду.
   Она прочла и была в таком же недоумении, как и я.
   - О, дорогая! - вздохнула я, забирая у нее письмо. - Этот человек рожден,
чтобы мучить меня. Бриллианты! Больше ни о чем он не думает. Если бы  он  не
продал свое несчастное колье султану Турции,  я  уверена,  он  продолжал  бы
докучать мне. Теперь у него какие-то новые бриллианты, и он хочет,  чтобы  я
их купила.  Право  же,  Кампан,  когда  вы  в  следующий  раз  увидите  его,
передайте, что мне не нужны сейчас бриллианты, и пока я жива,  я  больше  не
буду покупать их. Если бы у меня были лишние деньги, я бы  скорее  увеличила
свою собственность в Сен-Клу, купив земли вокруг города. Попытайтесь довести
это до его сознания. Сообщите ему то, что я  сказала  вам,  и  постарайтесь,
чтобы он понял.
   - Желаете ли вы, Ваше величество, чтобы я специально встретилась с ним?
   - О нет, в  этом  нет  необходимости.  Просто  поговорите  с  ним,  когда
появится возможность. Специальная беседа с ним может породить новые мысли  в
его сумасшедшей голове. Несомненно, у него появится какая-нибудь  навязчивая
идея с изумрудами, если он подумает, что мне больше не нужны бриллианты. Но,
пожалуйста, разъясните ему.., не  создавая  впечатления,  что  я  специально
просила вас об этом.
   - Он часто посещает моего свекра, мадам. Я вполне могу  его  встретить  в
доме свекра.
   - Это отличная идея, - улыбнулась я ей.  -  Вы  настолько  осмотрительны,
настолько надежны. Я вам так благодарна, дорогая мадам Кампан.
   У меня в руках все еще было письмо  Бомера,  и  я  взглянула  на  него  с
отвращением. Потом я поднесла его к  пламени  свечки  и  смотрела,  как  оно
сгорает.
   - Теперь, - сказала  я,  -  нет  больше  ни  монсеньора  Бомера,  ни  его
бриллиантов.
   Как я ошиблась!
   Мадам Кампан покинула  на  несколько  дней  Версаль,  чтобы  погостить  в
загородном поместье своего свекра в Криспи.
   Меня захватила пьеса.  Это  должно  было  стать  одним  из  лучших  наших
представлений. Роль Розины была превосходна для меня. Мне нравилось описание
ее,  данное  Бомарше:  "Представьте  себе  прекраснейшую  в  мире  маленькую
женщину, мягкую,  ласковую,  веселую,  свежую,  привлекательную,  подвижную,
стройную, с округлыми плечами, со свежими  юными  устами  и  такими  руками,
такими ножками, такими зубками, такими глазками..."
   Тетушки заявили:
   - Разве такая характеристика подходит для королевы  Франции?  Она  скорее
уместна для кокетки. Для королевы Франции было бы  недостойным  уподобляться
на сцене людям незнатного происхождения.
   Я посмеялась над ними. Людовик чувствовал себя несколько смущенно, но мне
всегда удавалось убеждать его в своей правоте. Он знал, как сильно я хотела,
чтобы "Цирюльник" был поставлен на сцене, и что я была  бы  очень  огорчена,
если бы не приняла участия в этом. Поэтому он отказался  слушать  возражения
своих тетушек и был счастлив, видя, как я радуюсь  своей  роли.  В  конечном
счете, разве не я дала ему второго сына?
   Не прошло и нескольких дней после отъезда  мадам  Кампан,  как  монсеньор
Бомер появился в Трианоне и попросил аудиенции у меня, ссылаясь на  то,  что
мадам Кампан посоветовала ему незамедлительно встретиться со мной.
   Это мне передала одна из моих служанок, добавив, что  он  выглядит  очень
взволнованным.
   Я не могла понять, почему он явился, если мадам Кампан передала  ему  мое
сообщение правильно. Разумеется, она все сделала правильно, а он, истолковав
это как мою незаинтересованность в покупке бриллиантов в  дальнейшем,  решил
предложить мне изумруды, сапфиры или какие-то другие драгоценные  камни.  Он
мне уже надоел со своими бриллиантами,  и  я  не  собиралась  разрешать  ему
устраивать новое представление с другими драгоценностями.
   - Я не смогу встретиться с монсеньером Бомером, - сказала я. - Мне нечего
сообщить ему. Он сумасшедший. Передайте ему, что я не  смогу  встретиться  с
ним.
   Спустя несколько дней я решила, что Кампан нужна  мне  для  репетиции,  и
послала за ней. Если бы я не была так сильно поглощена  пьесой,  -  а  я  не
только хотела сыграть все основные сцены,  но  и  осуществляла  контроль  за
костюмами, мизансценами и подготовкой декораций, - я заметила бы, что  мадам
Кампан была очень взволнована. Когда я пробежала свою роль, то сказала ей:
   - Этот идиот Бомер был здесь и просил встречи со мной, ссылаясь  на  ваши
рекомендации. Я отказалась встретиться с ним, однако что все это значит? Что
ему нужно? Что вы думаете на этот счет?
   С большим волнением она ответила:
   -  Мадам,  в  доме  моего  свекра  произошло  нечто  странное.  Я  хотела
рассказать вам об этом сразу же, как только  мне  разрешили  к  вам  прийти.
Можно мне все рассказать вам?
   - Пожалуйста, прошу вас.
   - Когда монсеньор Бомер пришел обедать к моему свекру, я сочла,  что  мне
предоставляется отличная возможность передать ему  ваши  слова.  Мадам,  мне
трудно описать его удивление. Потом он с запинкой произнес, что написал  вам
письмо, а ответа не получил. Я поняла, что это было письмо,  которое  пришло
вместе с подарком короля монсеньору де Ангулему. Я сказала ему,  что  видела
его и что оно не показалось мне особо вразумительным. Он  ответил,  что  оно
было адресовано не мне, а королева должна была все понять. Прибывали  другие
гости, я помогала встречать их, поэтому я извинилась, однако монсеньор Бомер
спросил, не разрешу ли я  ему  поговорить  со  мной  позднее.  При  этом  он
выглядел так необычно, что я предложила в подходящий момент  выйти  в  парк,
чтобы он мог рассказать мне все, что хочет.
   - Этот человек определенно не в своем уме, я уверена в этом.
   - Мадам, это очень необычная история, но он клянется,  что  это  истинная
правда.
   - Продолжайте, пожалуйста.
   - Он сказал: "Королева должна мне огромную сумму денег".
   - Я уверена, что это не правда. Его счет был оплачен.
   - Мадам, дальше он сказал: "Королева купила мое бриллиантовое колье".
   - О, нет! Опять это колье. Оно у султана Турции.
   - Он сказал, что это не соответствует действительности, мадам. Это просто
выдумка, которую его просили распустить. Я сказала ему, что он, должно быть,
грезит: "Королева давно отказалась покупать колье, и я точно знаю,  что  Его
величество предлагали ей купить эту вещь, а она все же не  согласилась".  Он
ответил: "Она передумала".
   - О, Кампан, что означает вся эта ерунда?
   - Не знаю, мадам,  но  Бомер  рассказывает  очень  странную  историю.  Он
заверяет, что вы купили ожерелье. Я ответила,  что  это  невозможно.  Что  я
никогда не видела его среди ваших  драгоценностей.  Бомер  сказал,  что  ему
сообщили, будто вы должны были одеть  его  на  Троицын  день,  и  был  очень
удивлен, что не увидел его на вас.
   - Дорогая Кампан, это абсолютная бессмыслица. Говорю вам, что Бомер сошел
с ума.
   - Да, мадам, но он говорит об этом серьезно. Он кажется вполне разумным и
совершенно убедительным. Я спросила его,  когда  вы  сообщили  ему  о  своем
решении купить ожерелье, поскольку знаю, что  вы  не  видели  ювелира  и  не
встречались с ним в течение  довольно  продолжительного  времени.  Тогда  он
сказал весьма странную вещь, мадам. Он сказал, что от  вашего  имени  с  ним
говорил кардинал де Роган.
   - Кардинал де Роган? Тогда он действительно сошел с ума  окончательно.  Я
испытываю отвращение к Рогану. Я не разговаривала с  ним  в  течение  восьми
лет.
   - Я сказала Бомеру об этом, мадам, а  он  ответил,  что  Ваше  величество
делает вид, что находится в плохих отношениях с Роганом, а на самом деле  вы
очень большие друзья.
   - О, это становится все нелепее и нелепее.
   - Мне так показалось, мадам. Я обратила на это внимание Бомера, однако он
настаивал, что говорит чистую правду, и если, мадам, он действительно  сошел
с ума, то очень хорошо играет, показывая себя в  здравом  рассудке.  У  него
были ответы на все вопросы. Он сказал, что распоряжения  Вашего  величества,
передавалось ему в письмах,  которые  были  подписаны  Вашим  величеством  и
которые он  был  вынужден  использовать  для  того,  чтобы  успокоить  своих
кредиторов. Колье должно было быть оплачено в рассрочку, и  он  уже  получил
тридцать тысяч  франков,  которые  Ваше  величество  вручили  кардиналу  для
передачи ему, Бомеру, при вручении ожерелья.
   - Я ничего не понимаю! -  воскликнула  я,  однако  это  уже  не  казалось
шуткой. Происходило нечто весьма странное. - Я считаю, что Бомер вполне  мог
стать жертвой великого мошенничества. Мы в этом должны разобраться до конца.
Я немедленно пошлю за ним.
   И направила посыльного в Париж с приказом, чтобы  ювелир  незамедлительно
прибыл в Трианон.

***

   - Монсеньор Бомер, - начала я, - я хочу знать, почему  от  меня  ожидают,
что я соглашусь с сумасшедшими утверждениями, будто вы  продали  мне  колье,
которое я много раз отказывалась покупать.
   - Мадам, - ответил он, - я вынужден  заниматься  этим  неприятным  делом,
поскольку должен рассчитаться с моими кредиторами.
   - Не могу понять, какое отношение ко мне имеют ваши кредиторы?
   - Мадам, - возразил он в большом  недоумении,  -  теперь  слишком  поздно
притворяться. Если Ваше величество не соблаговолит  подтвердить,  что  колье
находится у вас, и не даст мне какую-то сумму денег, я должен буду  объявить
всем о своем банкротстве и о его причинах.
   - Вы говорите загадками, монсеньор. Я  ничего  не  знаю  об  этом  колье.
Мужчина был почти в слезах.
   - Мадам, - сказал он, - простите меня, но мне нужны мои деньги.
   - Повторяю: я вам ничего не  должна.  Я  не  покупала  вашего  колье.  Вы
знаете, что я не видела ни этого колье, ни вас в течение долгого времени.
   - Мадам, кардинал де Роган заплатил мне первый взнос, когда я вручил  ему
ожерелье. Я должен получить причитающиеся мне деньги...
   Мне было трудно смотреть на этого мужчину. Я сказала:
   - Здесь какое-то мошенничество. С ним необходимо  разобраться.  А  теперь
идите,  монсеньор   Бомер,   обещаю   вам,   что   займусь   этим   вопросом
безотлагательно.
   После  его  ухода  я  удалилась  в  спальню.  Я  вся  дрожала  от  дурных
предчувствий. Что-то очень странное происходило  вокруг  меня,  а  в  центре
всего находится зловещий человек - кардинал де Роган.
   Разумеется, это было мошенничество. Кардинал был  негодяем.  Он  приобрел
бриллиантовое колье и создал впечатление, что его купила я.
   Я много слышала о нем после того, как он  отслужил  мессу  в  Страсбурге,
когда я впервые приехала во Францию. Матушка постоянно  писала  мне  о  нем,
когда он был послом  в  Австрии,  и  настоятельно  просила  предпринять  все
возможное, чтобы его отозвали.
   "Все наши молоденькие и простоватые  женщины  в  восхищении  от  него,  -
писала она. - У него чрезвычайно непристойный язык, он ведет себя  злобно  в
качестве проповедника и  официального  представителя.  Он  нагло  использует
такие фразы, невзирая на компанию, которая его окружает. Его свита  берет  с
него пример - для них нет ничего святого или нравственного".
   Ни я, ни Мерси не были в состоянии убрать его из Вены. Однако, когда  мой
муж стал королем, положение  изменилось.  Матушка  написала,  что  она  рада
окончанию  его  "ужасного   и   позорного   посольства".   В   письмах   она
предупреждала, что мне следует опасаться этого человека, он не принесет  мне
ничего хорошего, хотя он льстец и может быть очень забавным. Я  считала  его
страшным человеком и отказывалась принимать его. Мое  отношение  к  нему  не
стало теплее после того, как я узнала, что  он  написал  письмо  герцогу  де
Огильону о моей матушке и что мадам Дюбарри зачитывала его вслух на одном из
своих салонов. В нем он сообщал:
   "Мария Терезия оплакивает страдания угнетенной Польши, однако  она  очень
хорошо умеет скрывать свои мысли и может пустить слезу по желанию.  В  одной
руке у нее платок, чтобы вытирать слезы, а в другой - меч,  чтобы  выступить
третьим участником раздела этой страны".
   Это письмо пришло, когда я, отказываясь разговаривать  с  мадам  Дюбарри,
тем самым усугубляла обстановку, а моя  матушка,  вводя,  с  одной  стороны,
суровые законы против проституции в Вене, с  другой  -  настойчиво  убеждала
меня не осложнять отношения между Францией и Австрией отказом  разговаривать
с любовницей короля мадам Дюбарри.
   Я чувствовала отвращение к Рогану  и  уклонялась  от  разговоров  с  ним,
считая, что мое желание найти свой  путь  к  добродетелям  мучило  его.  Чем
больше я игнорировала его, тем больше он пытался завоевать мое расположение,
а я была решительно настроена ни в чем не менять своего отношения к нему.
   Он одержал победу надо мной  только  в  одном  -  вопреки  моему  желанию
получил пост аль-мосеньора - Главного раздающего милостыню Франции.  Я  была
раздосадована, когда услышала, что он крестил моих детей, но что можно  было
поделать, если он занимал такой высокий пост?
   Мадам де Марсан, кузина Рогана, просила  моего  мужа  без  моего  ведома,
чтобы эту должность отдали Рогану, и Людовик, который любил доставлять людям
удовольствие, дал свое слово. Я хотела помешать этому, поскольку об этом  же
меня особенно просила матушка и Мерси. Я сказала Людовику, что он  не  может
позволить, чтобы на должность  Главного  раздающего  милостыню  Франции  был
назначен человек, оскорбивший мою  матушку.  К  сожалению,  сказал  муж,  он
обещал мадам де Марсан, и не видит, каким образом  может  взять  свое  слово
назад.
   - Я вижу! - воскликнула я. - Этот человек оскорбил меня  -  в  лице  моей
матери. Можете ли вы быть расположенным к человеку,  который  оскорбил  вашу
жену?
   - Не могу, разумеется...
   - Тогда вы должны сказать ему, что он не может занимать такую  должность.
Вы король.
   - Моя дорогая, я дал слово...
   Если бы мне не удалось настоять на своем, матушка сказала бы,  что  я  не
имею никакого влияния на  своего  мужа.  Я  принялась  плакать.  Я  не  имею
никакого  значения  для  своего  мужа,  который  предпочитает  дарить   свою
благосклонность другим женщинам, а не мне, причитала я.
   Слезы всегда действовали на Людовика. Это не так, возражал он. Он сделает
все, чтобы радовать меня. Как насчет тех сережек в виде паникадила, которыми
я восхищалась? В них одни из самых лучших бриллиантов Бомера.
   Я не сдавалась. Я не хочу бриллианты. Я хочу,  чтобы  он  забыл  о  своем
обещании мадам де Марсан. Разве это такая большая просьба?
   Он сказал, что сделает это. Он скажет мадам де  Марсан,  что  ей  следует
забыть о его обещании.
   Она  горько  сетовала.  Король  дал  слово.  Разве  она  не  должна  была
полагаться на слово короля?
   - Мадам, я не могу удовлетворить ваше желание, - сказал ей Людовик.  -  Я
дал слово королеве.
   Людовик был добрым, поэтому он был также и слабым.  Разве  стали  бы  его
дедушка или Людовик XIV объявлять, что они нарушают свое слово,  их  решение
было бы принято как закон. А с моим мужем было по-другому. С ним были готовы
спорить, даже критиковать. А в данном случае даже угрожать ему.
   - Я уважаю желания королевы,  сир,  -  сказала  нетерпеливая  де  Марсан,
которая всегда ненавидела меня, - однако Ваше  величество  не  может  давать
слово  дважды.  Королева,  вероятно,   не   захочет,   чтобы   король   ради
удовлетворения ее желания делал то, что  под  страхом  смерти  не  заставишь
сделать самого подлого человека. Поэтому при всем своем высочайшем  уважении
осмелюсь заверить Ваше величество, что после обещания, данного мне  королем,
я буду вынуждена заявить, что король  нарушил  свое  слово,  чтобы  ублажить
королеву.
   Как объяснил мне Людовик позднее, ему не оставалось ничего  другого,  как
уступить, поскольку он действительно ранее дал ей слово.
   Я рассердилась, но знала, что ни слезы, ни  мольбы  не  помогут,  поэтому
смирилась с положением и забыла об этом - до теперешнего случая.
   Однако кардинал де Роган был их тех, кого я никогда не  стану  принимать.
Тогда я фактически перестала о  нем  думать.  Теперь  же  он  заставил  меня
вспомнить о нем.

***

   По мере того, как мой гнев остывал, я  говорила  себе,  что  единственная
причина моего глубокого  волнения  заключается  в  том,  что  в  этом  деле,
по-видимому, замешан кардинал де Роган. Я должна незамедлительно все сказать
своему мужу.
   Людовик выслушал меня серьезно и сказал, что  Бомера  следует  немедленно
заставить написать подробный отчет о том, что произошло. Полагая, что Мерси,
весьма вероятно, что-то написал об этом деле моему брату  Иосифу,  поскольку
он продолжал направлять письма в Вену, хотя и не так часто,  как  при  жизни
матушки, я  сама  написала  брату..,  с