ри.
   - Он сказал, что если ты выйдешь замуж за месье, у  него,  Чарлза,  будет
при французском дворе друг, всегда помнящий  про  интересы  Англии,  которые
суть интересы самого Чарлза. Он сказал, что одна его половина будет  как  бы
находиться во Франции, в то время как другая останется в Англии. Он  сказал,
что всегда будет любить страну, где его милая сестра носит титул  мадам.  Он
сказал, что залогом прочного мира между Францией  и  Англией  мог  бы  стать
брак, который для тебя предпочтительнее любого другого.
   - Так, значит, он сказал все это?
   - Ну, конечно же! И  он  прав.  Какой  это  ответственный  момент!  Какая
победа! Подумай, если его опять выдворят из королевства лет этак на  десять,
что тогда станется с нами? На какое еще  замужество  тебе  стоит  надеяться?
Филипп - самый желанный жених во всей Франции. Есть еще только один человек,
которого я желала бы видеть твоим мужем. Теперь об этом приходится  говорить
в прошлом времени, но воцарись твой брат на  престоле  чуточку  раньше,  кто
знает, как повернулись бы события?
   - Мама... Пожалуйста, не говори об этом.
   - Почему же не говорить, глупышка? Мы одни. Кроме того,  этого  не  видят
только слепые. В конце концов, как ни прекрасно быть женой брата короля, еще
прекраснее оказаться женой самого монарха.
   Генриетта отвернулась. Ей не хотелось, чтобы мать заметила  ее  волнение.
Как можно объяснить Генриетте-Марии, что ей страстно хочется быть  королевой
Франции, и вовсе не  ради  титула  и  почестей,  а  лишь  потому,  что  быть
королевой Франции означало стать женой Людовика.
   Людовик внимательно следил за всеми перипетиями отношений между братом  и
Генриеттой. Они будут прелестной парой, сказал он жене. Та,  разумеется,  не
поняла; она очень слабо владела французским.
   Он  сейчас  улыбался  всем  в  обычной  благосклонной  манере,   принимал
поздравления в связи с женитьбой, выказывал крайнее почтение  своей  молодой
жене и даже себе не признавался в том, как чудовищно он разочарован. Людовик
не анализировал свои чувства  перед  женитьбой,  он  исходил  из  того,  что
Мария-Тереза должна стать его женой, брак этот крайне  выгоден  для  страны.
Мазарини рассчитывал с его помощью обеспечить  для  Франции  дипломатический
выигрыш, мать убедила сына, что этот шаг  будет  означать  исполнение  самых
заветных ее мечтаний. У Людовика были все основания остаться довольным своей
невестой.
   Но до чего же суров оказался испанский этикет! Какой невзрачной оказалась
Мария-Тереза без своей мантии! Маленькая, смуглая и, вне сомнения,  лишенная
какой-либо привлекательности! Людовик, вкусивший аромат и  шарм  желанных  и
податливых дам своего двора,  искусниц  по  части  страстных  утех,  как  ни
пытался, не мог отыскать в супруге хотя бы каплю привлекательности.
   Мария-Тереза нигде не оставляла своих церемонных манер, даже  в  спальне.
Весь набор ее  развлечений  состоял,  казалось,  из  еды,  игры  в  карты  и
посещения  церкви.  Она  оказалась  на  редкость   прожорливой.   При   всей
приверженности этикету и чопорности ее поведение за столом вызывало  у  мужа
отвращение.  Ее  маленькие  черные  глазки  неотрывно  следили  за  блюдами,
поданными к столу, и даже когда  ее  собственная  тарелка  была  полна,  она
караулила взглядом любимые кусочки на большом блюде, словно  опасалась,  что
их возьмет кто-то другой. Была еще одна вещь, сильно беспокоившая  Людовика.
Застенчивость и неуверенность, проявленные ею в первую брачную ночь,  быстро
улетучились. Она быстро избавилась от робости и скованности в постели, и  он
часто ловил на себе ее жадный взгляд  и  ощущал  себя  лакомым  кусочком  на
блюде.
   Она мало-помалу влюблялась в него, а он, чем дальше, тем  больше  находил
ее непереносимо омерзительной.
   Но пока он даже себе не смел признаться в этом.
   Испанская партия была на  руку  Франции,  стало  быть,  и  женитьба  была
замечательной. На очереди была другая свадьба - между французским принцем  и
английской принцессой. Две блестящие свадьбы - это триумф политики Мазарини.
   Филипп.., и Генриетта!
   Она изменилась с тех пор, как ее брат взошел на престол,  и  Людовик  был
рад этой перемене. Она стала менее  робкой.  Безобидная  малышка  Генриетта,
ушедшая в себя от всех  унижений,  связанных  с  положением  изгнанницы.  Он
вспомнил, как не пожелал танцевать с нею;  сейчас  он  бранил  себя  за  эту
мальчишескую выходку.
   В голубой бархатной мантии, украшенной жемчугом, она была очаровательна в
танце.
   Филипп тоже был на редкость красив, и при этом - как же он был  страстен!
Филипп, пылающий страстью.., к женщине? Это  казалось  невероятным,  но  это
было правдой.
   Король взглянул на свою молодую жену. Она выглядела неплохо в  одежде  из
серебряной ткани, украшенной драгоценностями.  Он  старался  не  смотреть  в
сторону Генриетты, но мать, сидевшая рядом, заметила его интерес к кузине.
   - Филипп и Генриетта! - сказала она. - Какая хорошая пара!
   - Лучший выбор, который в состоянии  был  сделать  Филипп,  -  согласился
король.
   - Стало быть, он может быть уверен в согласии его величества на брак?
   Мазарини и мать  уже  довели  до  сведения  Людовика  свое  положительное
отношение к подобному выбору,  но  последнее  время  король  претендовал  на
самостоятельность в принятии решений, касавшихся государственных дел.
   -  Не  вижу  препятствий  для  союза,  который  способен  лишь  прибавить
могущества Франции.
   - Филипп опасается, что ты не дашь своего согласия, - сказала Анна.
   - Он может не опасаться. - Людовик щелкнул пальцами и  внезапно  на  него
накатила волна гнева. - Он получит Генриетту. В конце концов, на  нее  никто
другой еще не зарился.
   - Это было до триумфального возвращения  ее  брата  и  твоего  кузена  на
престол. Сейчас она - лучшая партия из всех возможных, мой дорогой.
   - Она сама изменилась больше, чем ее положение при дворе.
   - Она очень не похожа на свою мать, и я несказанно  рада  этому.  Никогда
прежде не видела Генриетту такой очаровательной. Она  прямо-таки  производит
впечатление  красавицы,  и  при  этом   так   хрупка   и   невинна!   Просто
очаровательна! Филипп страстно  стремится  взять  ее  в  жены,  и  это  даже
удивительно.
   - Филипп может не беспокоиться, - сказал  Людовик  необычно  раздраженным
голосом. - Пусть женится на коже и костях этой Святой Невинности.
   Анна с  изумлением  взглянула  на  него,  но  он  уже  галантно  улыбался
Марии-Терезе.

***

   Мадемуазель бушевала.
   Король женат, Филипп собирается жениться на Генриетте,  а  она-то  всегда
полагала, что, даже упустив Людовика, будет держать  в  руках  его  младшего
брата.
   Что произошло с ее юным кузеном? Эта страсть к  Генриетте  обрушилась  на
него так внезапно! А ведь еще вчера  он  выступал  против  своей  английской
родственницы.
   Мадемуазель была уже немолода. Она упустила время для замужества. Если бы
она не была "внучкой Франции" и богатейшей невестой континента, она бы не на
шутку встревожилась.
   Ей  следовало,  однако,  выйти  замуж,  и   ее   избранник   должен   был
соответствовать ее гордым устремлениям.
   Существовал еще один вариант, который  импонировал  ей  больше  других  -
исключая, конечно, несостоявшийся брак с Людовиком. Конечно, ей хотелось  бы
стать королевой Франции, поскольку Франция была ее родиной и ее двор был для
нее своим. Но стать королевой Англии, женой  неотразимого  повесы  Карла  II
Стюарта - это по-своему не менее захватывающая перспектива. Знай она  точно,
что он вернется в свое королевство, она бы давно вышла за него замуж. Но,  в
конце концов, и сейчас еще не поздно,  ведь  король  Англии  по-прежнему  не
женат.
   Она подошла к его матери и, поцеловав ее руку, попросила разрешения сесть
рядом. Генриетта-Мария любезно разрешила сделать это.
   Словно и не было никакого  изгнания,  подумала  мадемуазель.  Теперь  она
прямо-таки снисходит  до  общения  со  мной.  Стоило  бы  дать  понять  этим
Стюартам, что я по-прежнему полагаю себя вправе выступать впереди ее дочери,
поскольку та как-никак пока еще не мадам Франции.
   Глаза Генриетты-Марии любовно устремились на Генриетту.
   - День триумфа для вашей дочери, мадам, - сказала мадемуазель.
   - Я рада видеть ее такой счастливой.
   - Разве она счастлива? Она, пожалуй, не производит такого впечатления. Вы
полагаете, она стремится к этому браку.., и к браку вообще?
   - Это уже дело времени.  Она,  в  конце  концов,  еще  ребенок.  К  браку
стремится Филипп.., вовсю стремится! - Генриетта-Мария украдкой взглянула на
племянницу. - Он стремится жениться на ней, как многие  стремятся  выйти  за
него замуж.
   - Будем надеяться, она будет счастлива в браке.
   - Какие в том могут быть сомнения, когда речь идет о таком высоком браке,
мадемуазель.
   - Теперь у вашей семьи, надо полагать, самый широкий выбор претендентов?
   - Да, конечно, - сказала Генриетта-Мария. - Мой сын, король,  теперь  уже
не будет проявлять прежней нерешительности.
   - Поистине счастливицей будет та, кого он выберет!
   - Было время, мадемуазель, когда вам не казалось, что его жена будет  так
уж счастлива.
   - И не была бы таковой, оставайся он по-прежнему в изгнании.
   - Он не забудет эти дни изгнания, я в этом не сомневаюсь. Не забудет тех,
кто оставался его друзьями, и тех, кто  был  настроен  к  нему  не  очень-то
дружелюбно.
   - Здесь, при дворе, всегда было много тех, кто проявлял к нему симпатию и
дружбу.
   - Он многим обязан своей сестре Мэри.
   - Очаровательная принцесса. Она показалась мне похожей на Чарлза.
   - Так теперь вы находите Чарлза очаровательным?
   - А кто находит его иным?
   - Многие не находили в нем  ничего  хорошего  в  дни  изгнания.  Впрочем,
разумеется, обаяние царствующего монарха для некоторых вещь очевидная, не то
что обаяние нищего бродяги.
   В мадемуазель начала закипать ярость. Уж не  намекает  ли  королева,  что
она, де Монпансье, и здесь  опоздала.  Или  она  забывает  о  том  безмерном
состоянии, которое мадемуазель принесет своему будущему мужу? Не она ли сама
слышала, что король Англии все еще страдает от нехватки денег?
   Генриетта-Мария тоже вспомнила об этом и задумалась о том, как бы отнесся
Чарлз к браку с этой женщиной. Следовало обуздать свою  резкость,  неразумно
своим злорадством отпугивать ту, что еще вполне может стать ее невесткой.
   Королева торопливо взглянула на Генриетту и немного успокоилась. Вот кому
суждено заключить самый блестящий из возможных на сегодняшний  день  браков.
Людовик женат, но его брат пока что свободен.
   Мадемуазель проследила за взглядом своей  тетки,  и  ее  гнев  перешел  в
легкую панику. Опоздала с Людовиком, опоздала с Филиппом. Что же, выходит, с
Чарлзом может получиться то же самое?

***

   Генриетта и ее мать готовились к поездке в Англию и вот-вот  должны  были
отбыть из Франции. Генриетте страстно хотелось увидеться с братом, но  в  то
же время она чувствовала  себя  сбитой  с  толку.  Слишком  много  изменений
произошло в ее жизни за столь короткое время. Переход из детства в мир забот
взрослой  женщины  произошел  внезапно  и  застал  ее  врасплох.   Мысли   о
предстоящем замужестве не давали ей покоя, хотя как принцесса она  сознавала
свой долг и понимала, что любовь не играет  сколь-нибудь  значительной  роли
при заключении высоких браков.
   Филипп ей нравится, твердила она себе непрерывно. Ну, было между  ними  в
детстве несколько крупных ссор, но стоит ли к ним относиться всерьез? Он  не
всегда был добр к ней, но  он  был  всего  лишь  мальчишкой,  а  теперь  все
по-другому - ведь он влюбился в нее. У нее не было  сомнений  в  его  любви,
настолько явными были ее проявления. Он не сводил с нее  глаз  и  совершенно
очевидно гордился ею. Трогательно было видеть,  как  он  смотрит  в  сторону
брата, сравнивая Генриетту с Марией-Терезой, и  сравнение  явно  было  не  в
пользу последней. Смех, да и только!  И  все  же  ей  скорее  нравились  эти
выходки Филиппа. После стольких лет унижений ей было лестно осознавать,  что
такая важная особа любит ее.
   Она не задумывалась о том, счастлив ли Людовик в  браке,  она  вообще  не
думала о Людовике. Ей было радостно оттого, что она собиралась в Англию, где
она сможет поговорить с Чарлзом, рассказать  ему  обо  всем  накипевшемся  в
душе, спросить его совета.
   Ей понадобилась мать, и, придя в  апартаменты  королевы,  она  обнаружила
Генриетту-Марию лежащей на постели и горько рыдающей.
   - Что случилось? - воскликнула Генриетта, испугавшись.
   Ее  первая  мысль  была  о  Чарлзе.  Не  потерял  ли  он  вновь   недавно
приобретенное королевство?
   - Оставьте меня с королевой! - приказала Генриетта, и женщины из прислуги
подчинились.
   Встав на колени перед  кроватью,  принцесса  посмотрела  матери  в  лицо.
Маленькие темные глазки были еле видны из-под разбухших  век,  но  Генриетта
сразу определила, что мать скорее разгневана, чем огорчена.
   - Можешь сказать, что произошло? - спросила принцесса. - Мама, ну отвечай
же, мне непереносима эта неизвестность.
   - Все дело в этой женщине, приглашенной ко двору!
   - Какой еще женщине?
   - Как в какой? В этой шлюхе Энн Хайд!..
   - Ты имеешь в виду?.. Подожди! Энн - это та, что дочь канцлера?
   - Да, я имею в виду дочь этого пройдохи. Этот глупец  Джеймс  женился  на
ней. Твой младший брат осмелился тайно жениться на ней. Без моего  согласия!
Без согласия старшего брата-короля!
   - Он... Значит, он любит ее.
   - Любит ее. Она провела его как последнего дурачка. Он женился на  ней  в
аккурат тогда, когда она должна  была  родить  бастарда.  А  он,  простачок,
бедный глупыш, не мог такого допустить, и не только женился,  но  и  признал
ребенка своим.
   - Мама, а почему же это не может быть его ребенок?
   - Мой сын женился на безродной шлюхе! Боже, за что такие муки?
   - Но после замужества она стала герцогиней Йоркской, мама.
   - Если ты и дальше собираешься таким образом утешать меня, я заткну  уши.
Я так этого не оставлю!  Слава  Богу,  мы  можем  поехать  в  Англию,  чтобы
предотвратить наихудшее развитие событий. Ты еще не знаешь самого  главного:
твой  брат  Чарлз  собирается,  как  всегда,  проявить  снисходительность  и
допустить эту женщину ко двору как жену Джеймса.
   - И что же? - спросила Генриетта. -  Разве  он  должен  поступить  как-то
иначе?
   - Чарлз слишком мягок. Вокруг него  всегда  будут  обретаться  мошенники,
пытающиеся сыграть на его слабостях.
   - Нет, мама. Он просто добрый. Он просто подумал: они друг  друга  любят,
они поженились, у них есть ребенок.  Раз  так,  что  ж,  давайте  веселиться
вместе!
   - Пресвятая Дева, почему я должна слушать подобные глупости из уст  своей
дочери? Благодарение Святым, что скоро мы окажемся в Англии и  там  я  смогу
остановить это безумие!
   - Мама, если Чарлз хочет допустить жену Джеймса ко двору...
   - Ему необходимо указать на его глупость. Он что,  захотел  потерять  то,
что только что приобрел?
   Генриетта печально покачала головой. Как ей  было  сказать  матери:  нет,
именно ты с  твоим  дурным  характером  и  упрямым  стремлением  все  делать
по-своему довела дело до утраты своей короны. А вот доброта Чарлза  наоборот
делает его популярным в народе.
   Никто не говорил таких вещей Генриетте! Ей позволялось неистовствовать  и
произносить напыщенные речи. И насколько  был  любим  Чарлз,  настолько  все
стремились по возможности не иметь ничего общего с его матерью.
   Какая досада! Кажется, визит в Англию будет  безнадежно  испорчен.  Сразу
возникнут  проблемы  с  Джеймсом,  а  кроме  того,  Генриетта  не  могла  не
размышлять о  том,  что  произойдет,  если  мать  и  ее  младший  сын  Генри
встретятся вновь.
   -  Да,  давно  пора  побывать  при  дворе  твоего  брата,  -   продолжала
Генриетта-Мария. - Кстати, я узнала об этом от твоей сестры Мэри.  У  нас  с
ней одинаковый взгляд на все, что произошло. Она тоже негодует  на  то,  что
эта девчонка Хайд, ее фрейлина, осмелилась жениться на ее брате. Она  теперь
бранит себя; потому что девица была в ее  свите,  когда  твой  брат  впервые
обратил на нее внимание. Ей было  известно,  что  они  встречались,  но  она
рассматривала эту  неродовитую  девку  в  лучшем  случае  как  любовницу  на
несколько недель, не более того. Но жениться на  ней,  да  еще  признать  ее
бастарда!
   - Пожалуйста, мама, не будем об этом! Давай  подождем  и  посмотрим,  что
скажет Чарлз. В конце концов это его двор, и он сам решает, что ему делать.
   Глаза Генриетты-Марии сузились.
   - Он никогда не слушался советов матери.
   - Мама, - сказала Генриетта. - Я думаю еще о брате Генри.
   Лицо Генриетты-Марии потемнело еще больше.
   - Ты можешь считать, что у тебя есть брат с таким именем, но у  меня  нет
сына по имени Генри.
   - Но, мама, ты же не можешь и сейчас продолжать отворачиваться от него.
   - Я поклялась, что не взгляну на него до тех пор, пока он не откажется от
своей ереси. У меня нет сведений, что он отказался от своих заблуждений.
   - Пожалуйста, мама, он же всего лишь мальчик. Он поклялся отцу за день до
смерти того не изменять вере. Ты обязана принять его таким, какой  он  есть.
Ты обязана любить его. Ты обязана помнить,  что  он  молод  и  хочет,  чтобы
родные любили его.., и в особенности, чтобы его любила мать.
   - Он знает, что для этого нужно сделать.
   - Он так долго был в разлуке с тобой, так стремился к тебе, и вот...
   - Ты начинаешь сердить меня, Генриетта. Я не хочу,  чтобы  меня  огорчали
все мои дети. Или ты хочешь, чтобы я нарушила свою клятву?
   - А ты хочешь, чтобы он  нарушил  свою  клятву,  которую  дал  отцу?  Бог
простит  тебя,  если  ты  нарушишь  клятву  для  того,  чтобы  сделать   его
счастливым.
   - Ты ввергаешь меня в ужас, дочь моя. Неужели монахини  из  Шайо  и  отец
Сиприен не научили тебя ничему лучшему?
   - А разве не ты рассказывала мне о заповеди Божией любить друг друга.
   - У тебя странные мысли, дитя мое. Послушай-ка меня. Я поклялась, что  не
взгляну на Генри, пока он не обратится в истинную веру, и я сдержу слово.
   Генриетта отвернулась. О каком  счастливом  возвращении  в  Англию  можно
говорить после всего этого?
   Но она напрасно беспокоилась о Генри и его будущем. Уже по пути в Кале их
настигла весть о нем.
   Генри, герцог Глостерширский, умер за день до того. Он болел  оспой,  но,
казалось,  переносил  болезнь  легко,  и  все  надеялись   на   его   скорое
выздоровление. За ним присматривали королевские  врачи,  и  они  делали  все
возможное: обильно пускали кровь, усердно выхаживали, но,  несмотря  на  все
усилия, а может быть, благодаря им, болезнь завершилась смертью.
   Генриетта пришла к матери. Та сидела,  тупо  уставившись  в  одну  точку.
Какой это ужасный удар для нее, подумала Генриетта. Ей  никогда  не  забыть,
при каких обстоятельствах она последний раз видела Генри.
   Генриетта бросилась в объятия матери,  и  они  вместе  залились  горькими
слезами.
   - Мама, пожалуйста, не надо убиваться, - сквозь плач говорила  Генриетта.
- Все, что ты делала, ты делала во имя веры. Ты была убеждена, что права,  и
нас, вероятно, нельзя осуждать, если мы верим в то, что делаем.
   Генриетта-Мария, казалось, не слышала ее.
   - Итак, - медленно сказала она,  -  я  потеряла  сына.  Сперва  Элизабет,
сейчас Генри. Оба навек для меня утрачены, и оба умерли еретиками.
   И она разразилась бурными рыданиями и стенаниями, причитая, что  воистину
она несчастнейшая женщина на свете.
   Может быть, подумала Генриетта, это сделает ее  более  снисходительной  к
Джеймсу?
   Но она ошиблась. Генриетта-Мария не могла сожалеть, что ей никогда больше
не предоставится возможность нарушить свою ужасную клятву; она считала  свои
поступки правильными и единственно возможными для  истинного  католика.  Все
человеческие чувства в ней были подчинены поиску путей обращения своих детей
в собственн