мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно  был  со
мной, я была счастлива. Я жаждала вести  свое  хозяйство  и  обдумывала,  не
следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.
   Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих  планах.
Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень  хочет  иметь
сына.
   В это время мы были рядом днем и еще более  близки  ночью.  Только  в  те
мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются,  как  у  фанатика,  я
чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда  он  догадывался,
что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это  меня
беспокоило, потому что я  знала  себя  достаточно  хорошо  для  того,  чтобы
понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.
   Но в те дни все было не так.
   Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и
я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте,  и  уже  не  должна  была
объяснять себе, где я нахожусь и  что  случилось.  Из  Кейсман-корта  пришел
посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной.  Я
торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему  дому.  По  дороге  я
спрашивала себя, стала бы матушка посылать за  мной,  если  бы  все  было  в
порядке.
   "Моя бедная мать! - думала я. - Она недостойна моего возлюбленного  отца.
Не успело его тело остыть в могиле, как она  вышла  замуж".  Пока  я  шла  к
старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с
которой она относилась ко мне, те дни, когда  я  собирала  для  нее  полевые
цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери,  когда  в
Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.
   Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными  буквами:
"Кейсман-корт". Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый
невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала  я  о  том
времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал  меня:
не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не  является  ли
павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться
дарами, которыми Господь наградил нас?
   Когда я вошла в холл,  слуги  с  любопытством  посмотрели  на  меня.  Мне
казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит  в  Аббатстве.  "Мы
должны быть осторожны", - в страхе подумала я.
   Я спросила:
   - Как себя чувствует моя мать?
   - Роды были трудными, госпожа, - ответила одна из горничных,  приседая  в
реверансе.
   Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже  в  галерее,  когда  из  комнаты
вышел Саймон Кейсман.
   - Так ты все-таки пришла, - сказал он.
   - Конечно, я пришла. Как матушка?
   - Она родила мальчика, но роды продолжаются.
   - Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?
   - Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить.  Это
тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений.  -
Он укоризненно посмотрел на меня. - Она беспокоилась из-за твоего  странного
замужества.
   - В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она  объявила
мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.
   Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к  комнате,  где  лежала  моя
мать.
   - Два малыша, - сказала повитуха. - И я ни  за  что  на  свете  не  смогу
отличить их друг от друга.
   - Два! - воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.
   - Как прошли роды? - спросила я. Повитуха начала рассказывать:
   - Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как  ни
была она измучена, но открыла глаза и сказала: "Мальчик!" Бедняжка, она  так
хотела сына! Я сказала  ей:  "Не  один  мальчик,  моя  дорогая,  одного  вам
недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных  близнецов.
Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет".
   - Могу я ее увидеть?
   - Благослови  вас  Господь,  госпожа,  именно  этого  она  и  хочет.  Она
спрашивала о вас много раз.
   Я вошла в  комнату.  Матушка  лежала  на  спине  на  подушках,  волосы  в
беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.
   - Мама, - сказала я, становясь на колени у кровати, - ты родила  здоровых
близнецов. Она кивнула и улыбнулась.
   - Теперь тебе нужно отдохнуть, - промолвила я. Она улыбнулась мне,  затем
выражение ее лица изменилось.
   - Дамаск, ты счастлива?
   - Да, мама.
   Тень промелькнула на ее лице.
   - Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец  был  бы
огорчен.
   - Мой отец на небесах, мама, - ответила я. - И я уверена, что  он  вместе
со мной радуется моему замужеству.
   - Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.
   - Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. - Я  видела,  что
конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:
   - Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь  ты
не сможешь проводить много  времени  в  саду,  тебе  придется  заботиться  о
близнецах.
   Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном - вот что ей  было  нужно.
Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.
   Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.
   - Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.
   Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца.  Много
раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у  реки.  Я  почувствовала  острую
тоску по былому,  и  мне  захотелось  увидеть  отца,  обсудить  с  ним  свои
опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.
   - Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, - сказал Саймон Кейсман. - До
меня дошли странные слухи.
   - Какие слухи? - Я надеялась, что мой голос  не  выдаст  охватившую  меня
тревогу.
   - Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:
   - Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.
   - Монахи! - произнес он, прищурив глаза, - И другие тоже. Все монахи.
   - Земли в Аббатстве обширные, - возразила я. - Есть ферма, которая должна
давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только  потому,  что
они искали работу.
   -  Надеюсь,  -  сказал  он,  -  что  вы  с  мужем  не  совершаете  ничего
противозаконного.
   - Я не понимаю тебя.
   - Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы  неразумно  возрождать  его,
даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.
   - Многие Аббатства стали поместьями,  поскольку  король  и  его  министры
подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?
   - Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.
   В этот момент я ощутила твердую уверенность  в  том,  что  Саймон  предал
моего отца и ненавидела его за это.
   Я решила помучить его:
   -  Владельцы  таких  Аббатств,  как  наше,  конечно,   должны   полностью
использовать возможности своих владений. Я и понятия не  имела  о  том,  как
велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные  рыбы.
Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.
   Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.
   - Будь  осторожна,  Дамаск.  Боюсь,  что  в  Аббатстве  происходит  много
странного. Ты можешь оказаться в опасности.
   - Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.
   - Теперь мне трудно тебя понять.
   - Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям.  Ты  говорил  мне  об
этом. Но ты опоздал. Оно наше.
   - Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я
не позволил тебе жить здесь как дома?
   - У меня уже был дом.
   - Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала.  Прекрати,  Дамаск.  Так
будет лучше. Если бы ты была моим другом...
   - Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   - Я предлагал тебе замужество.
   - И быстро утешился с моей матерью.
   - Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.
   - Ты так заботлив.
   - Ты и твой  муж  не  слишком  раздражайте  меня.  Если  правда,  что  вы
собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только  Клемент
и Юджин.
   - Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в  том,  что
мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы  тебе
самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь  нас.  У  моего  мужа
есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.
   С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я  знала,  что
он смотрит мне  вслед  взглядом,  в  котором  смешиваются  гнев  и  желание,
взглядом, который я так хорошо знала. Он  никогда  не  простит  мне,  что  я
отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит  Бруно  то,  что
тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.
   Его слова продолжали звучать в моих ушах: "Берегись!".
   Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух  служанок.  Они  были  сестрами
служанок из  Кейсман-корта.  Они  собирались  предложить  свои  услуги  моей
матери,  но,  узнав  о  моем  приглашении  работать  в   Аббатстве,   охотно
согласились.
   Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше  походить
на обычное поместье, и это его позабавило.
   Через несколько недель одна из  них,  Мэри,  пришла  ко  мне  с  глазами,
полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки  Солтер.  Она
немного покраснела, поэтому я догадалась,  что  ходила  она  за  приворотным
зельем. И  матушка  Солтер  послала  мне  весточку.  Она  хотела  немедленно
встретиться со мной.
   Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь.
От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня
своими желтыми глазами.
   - Присядь, - сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив  нее.  Она
что-то помешала в котле и сказала:
   - Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный
дом. Ты готова принять ребенка.
   Она встала и отдернула занавеску -  на  соломенном  тюфяке  лежал  спящий
ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо  она  была
дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.
   Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что  успела
забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву  взять
ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что  ребенок  будет  жить  в
нашем доме.
   Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.
   - Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, - сказала она.
   - С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.
   - Но клятва есть клятва.
   Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее  были  темно-синие,
фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.
   - Возьми ее, - велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся  и  потянулся  ко
мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как  велела  ей  матушка
Солтер.
   - Ну, дитя жимолости, - сказала ей ведьма, - обними свою мать.
   Девочка удивленно взглянула мне  в  лицо.  Я  никогда  не  видела  такого
прелестного существа.
   - Вот, - сказала матушка Солтер, -  помни  свою  клятву.  Горе  тем,  кто
нарушает обеты, данные умершим.
   Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.
   - Что это за ребенок? - требовательно спросил Бруно.
   - Я принесла ее, чтобы она здесь жила, - ответила я. -  Она  будет  нашей
дочкой.
   - Клянусь Богом, - воскликнул он, - ты  делаешь  странные  вещи,  Дамаск!
Зачем ты принесла в  дом  этого  ребенка?  Я  уверен,  у  тебя  скоро  будет
собственное дитя.
   - Я обещала взять  ее.  Тогда  это  было  легко.  Мой  отец  был  жив.  Я
рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.
   - Но зачем давать такие обещания?
   - Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:
   - Слуги позаботятся о ней.
   - Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.
   - Кому ты дала такое обещание?
   - Бруно, - сказала я, - я дала его Кезае на ее смертном одре.
   - Кезае! - Лицо его потемнело от гнева. - Кезае. - Он  так  произнес  это
имя, словно в нем было что-то непристойное. - Ребенок этой твари! Здесь!
   "Ох, Бруно, - подумала я,  -  разве  сам  ты  не  ребенок  этой  твари?!"
Конечно, он рассердился именно по этой причине.
   -  Послушай  меня,  -  сказала  я.  -  Кезая  умирала  и  попросила  меня
позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.
   - А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?
   - Ты не будешь так жесток.
   - Ты еще меня не знаешь, Дамаск.
   Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела.  Лицо
его было искажено от гнева.  Казалось,  будто  расшалившийся  малыш  сдернул
маску с этих неотразимых совершенных  черт,  которые  так  околдовали  меня.
Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.
   Как всегда, когда я была  встревожена,  язык  мой  становился  необычайно
остер.
   - Кажется,  мне  предстоит  узнать  нечто  такое,  что  не  доставит  мне
удовольствия! - воскликнула я.
   - Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, - приказал он.
   - Ее место здесь.
   - Здесь! В моем Аббатстве!
   - Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.
   - Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.
   - К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?
   "О, Боже, - подумала я, - ведь она может быть и твоей прабабкой".
   Я бы хотела, чтобы мне в голову не приходили такие  мысли.  Эта  невинная
малышка его сестра по матери, и поэтому он не  желает  держать  ее  в  своем
доме. Где же то божество, которым я так восхищалась? Его заменил  человек  с
непомерной гордыней! Я ощутила страх. В этот момент я понимала Бруно  лучше,
чем когда-либо прежде, и я чувствовала, что он боится. Я была  уверена,  что
могу любить в нем и его слабости,  но  в  тот  момент  мои  чувства  к  нему
изменились.  Обожание  исчезло.  Оно  уступило  место  глубокой  материнской
нежности.
   Мне хотелось обнять его и сказать: "Будем же счастливы.  Забудем  о  том,
что ты не такой, как другие люди. Мы принадлежим  друг  другу,  мы  чудесным
образом получили замечательное Аббатство! У нас есть будущее. Давай построим
наше Аббатство как приют для тех, кто в нем нуждается. Давай вырастим  наших
детей в мире и согласии, и пусть эта малышка будет первой".
   Однако я поняла, что не вполне верю его складной истории о  том,  как  он
получил Аббатство.
   - Я думал, что ты будешь делать только то, что мне нравится,  -  произнес
Бруно.
   - Ты знаешь, что самое большое мое желание - это угодить тебе.
   - И все же ты делаешь это... Мы так недавно женаты, а ты  уже  поступаешь
вопреки моей воле.
   - Потому что я дала обещание  -  священный  обет  умирающей  женщине.  Ты
должен понять, что я не могу нарушить моего слова.
   - Отдай ребенка тому, кто до сих пор о нем заботился.
   - Это ее прабабка, госпожа Солтер. Она угрожала мне проклятьем, если я не
возьму ребенка. Но я оставлю ее у себя не из  страха,  а  потому,  что  дала
слово, и намерена сдержать его.
   Несколько минут он молчал. Потом сказал:
   - Я понимаю, что ты дала опрометчивое обещание. Это было  неразумно.  Это
было глупо. Что же, пусть ребенок останется, но чтобы он не попадался мне на
глаза. Я не желаю ее видеть.
   Он повернулся и пошел прочь, а я печально  смотрела  ему  вслед.  Я  была
несчастна. Мне хотелось быть такой, как моя мать, безмятежной и несклонной к
критике. Но я не могла сдержать ход своих мыслей. Я не  могла  не  понимать,
что Бруно побоялся обидеть лесную ведьму.
   В наших отношениях появилась трещина.  Ничто  больше  не  будет  прежним.
Бруно понимал, что позволил маске на мгновение соскользнуть и что я  увидела
то, что за ней скрывается. И это сделал ребенок. Маленькая девочка заставила
его проявить свою мстительность и, что еще хуже, трусость.  С  того  момента
между нами все изменилось. Мы реже бывали вместе. Ребенок занял значительную
часть моего времени. Девочка была умной, шустрой и шаловливой, и каждый день
я поражалась ее невероятной красоте. Она чувствовала неприязнь Бруно, хотя с
первого дня ее появления в Аббатстве они едва ли видели друг друга.  Я  была
уверена, что в душе она считала его чем-то вроде великана-людоеда.
   Хани повсюду топала вслед за мной, так что мне не легко  было  где-нибудь
бывать без нее. Я чувствовала, что она всегда в тревоге, если меня нет.  При
виде  меня  ее  глаза  вспыхивали  радостью  и  облегчением,  и   это   было
восхитительно.
   Естественно, что появление ребенка изменило домашний уклад.  Если  раньше
он  был  довольно  необычным,  то  теперь  стал  более   нормальным.   Бруно
по-прежнему советовался со мной по поводу дома, строительство  которого  уже
началось, и вел себя так, словно между нами не было разлада, но я  понимала,
что со временем он будет чаще видеть Хани и бесполезно станет прятать ее  от
него.
   Казалось, он понимал это и смирился с неизбежным присутствием девочки.  Я
была рада, хотя и видела, что между ними существует явная неприязнь. У Бруно
она выражалась в притворном безразличии, но Хани была  слишком  мала,  чтобы
скрывать свои чувства. Она убегала от  него,  а  когда  он  был  поблизости,
прижималась ко мне.
   Обстоятельства были непростыми, но с каждым  днем  я  все  больше  любила
девочку. Бруно я тоже любила, но иначе. Я обнаружила, что в  мои  чувства  к
нему закрадывается жалость.
   Матушка объявила о предстоящем крещении близнецов, и Кейт  написала,  что
приедет, оставив Кэри с няньками,  а  Ремуса  с  его  делами.  Конечно,  она
остановится в Кейсман-корте, но первым делом заглянет в  Аббатство  повидать
меня.
   Через несколько дней она появилась и,  верная  своему  слову,  тотчас  же
пришла в  Аббатство.  В  своем  чудесном  бархатном  платье  красавица  Кейт
выглядела более элегантной, чем когда-либо. Октябрьский ветер разрумянил  ее
лицо и теребил выбившиеся из прически прядки волос.
   Кейт вошла в холл и  огляделась.  Я  стояла  на  площадке,  расположенной
наверху первого лестничного пролета, и увидела ее  за  несколько  секунд  до
того, как она заметила меня.
   - Кейт! - воскликнула я. - Ты прекрасна, как никогда!
   Она сделала гримасу:
   - Я готова умереть от скуки. Даже двор стал смертельно скучным. Я  должна
многое рассказать тебе, Дамаск. Но  прежде  есть  много,  что  я  хотела  бы
узнать.
   Она оглядела громадный холл  с  деревянным  потолком,  лепными  арками  и
резными украшениями.
   - Так это и есть жилище  старого  аббата.  Очень  красиво.  Клянусь,  оно
выигрывает в сравнении с замком Ремуса. Но я даже сейчас не могу поверить  в
твое замужество, Дамаск!
   Она схватила мою руку и взглянула на кольцо на моем пальце.
   - Чему ты так удивляешься? - спросила я.
   - Вообще-то Бруно следовало жениться. И, конечно, это  должна  была  быть
одна из нас. А я уже вышла замуж за Ремуса, так что оставалась только ты. Но
эта усадьба.., и обстоятельства  ее  приобретения..,  им,  который  был  так
беден. Как Аббатство попало в его руки?
   - Это было чудо, - ответила я. Она широко распахнула  глаза  и  испытующе
поглядела на меня.
   - Еще одно чудо? - спросила она. - Невозможно! Нас обманули в первый раз,
не так ли? Ты знаешь, Дамаск, мне кажется, что я не верю в чудеса.
   - Ты всегда отличалась вольнодумием. Кейт взглянула на резьбу на стенах.
   - Но это прекрасно. И теперь это твой дом! Почему ты не написала мне и не
рассказала  о  том,  что  случилось?  Почему  ты  молчала?  Тебе   следовало
предупредить меня.
   - Не было времени.
   - Ну, теперь я хочу, чтобы ты мне обо  всем  рассказала.  Это  твой  дом,
Дамаск. Наше старое Аббатство - твой дом. Ты знаешь, Дамаск, говорят,  будто
Аббатство становится тем, чем оно было прежде?
   - Я знаю об этих слухах.
   - Не обращай внимания на слухи. Давай побудем  вместе  и  пого