терью Сенары, а  Сенара
считала ее замечательной. Мое несчастье не вызвало желания  кого-то  винить.
Когда Мария это поняла, она просто перестала меня замечать, и  я  была  рада
этому.
   Все-таки она была странная. Хотя она  никогда  не  демонстрировала  своих
чувств к Сенаре,  ее  беспокоило  будущее  дочери.  Она  потребовала,  чтобы
господин Эллер сделал из нее  образованную  леди.  Кроме  того,  она  наняла
молодого человека учить нас танцам и пению. Его звали Ричард  Грейвл,  а  мы
звали его просто Дикон. Он играл на лютне и клавесине так, что мог заставить
смеяться или плакать, и сердце таяло. Он так красиво  танцевал,  что,  когда
показывал нам разные движения, невозможно было оторвать от него глаз. Сенара
была от него в восторге и старалась превзойти всех и в музыке, и  в  танцах.
Мы разучивали сельские танцы, шуточные народные, но в основном  те,  которые
танцуют на балах. Я догадалась, что мачеха хотела сделать  из  своей  дочери
благородную даму, а  так  как  я  была  ее  подругой,  меня  тоже  учили  по
необходимости. Она не хотела, чтобы Сенара  всю  жизнь  прожила  в  сельской
местности, цель этих занятий была - сделать из нее придворную даму.
   Но мы были так далеко от королевского двора, хотя в глубине души я знала,
что если мачеха захотела этого, то так и  будет.  Я  слышала,  как  одна  из
служанок заметила, что она обладала "силой". Я  никогда  раньше  не  слышала
этого выражения, но сразу поняла, что она имела в виду.
   Удивительно, как быстро молодежь приспосабливается к жизни! Не  прошло  и
года, а мой дом  уже  не  казался  мне  странным,  чрезвычайное  становилось
обычным. Это, конечно не значило, что я забыла маму, я не забуду ее никогда.
Я ходила на кладбище и клала цветы на ее могилу,  а  так  как  мне  казалось
несправедливым не обращать внимания на другие две могилы, я клала цветы и на
них.
   Конечно, на кладбище было похоронено много Касвеллинов, но эти три могилы
были рядом, и мне жаль было первую жену отца, Мелани, и неизвестного  моряка
тоже. Чтобы как-то выделить мамину могилу, я посадила на ней куст  розмарина
для памяти. Когда я сажала его, мне в  голову  пришла  мысль,  что  мама  не
потеряна для меня: она все время рядом со мной, особенно  тогда,  когда  мне
нужна ее помощь. Как бы на небесах ни было хорошо, она  никогда  не  оставит
меня одну. Я чувствовала, как она наблюдает за  мной,  охраняет  от  всякого
зла. Эта мысль меня успокоила и, раз навестив, осталась, и мне  снова  стало
хорошо.
   Жизнь потекла по новому руслу. Уроки с господином Эллером, песни и  танцы
с Диконом занимали большую часть нашего времени. Мы ездили в Лайон-корт,  но
бабушка никогда к нам не приезжала, и мы не настаивали. Я знала, что она  не
хотела приезжать в дом, где раньше жила мама, и видеть новую жену отца, но я
могла ездить к ней, когда хотела, и всякий раз меня сопровождала Сенара:  мы
даже подумать не могли, что расстанемся. Временами мы ссорились, конечно, но
обе знали, что эти разногласия быстро разрешатся. Мы были  очень  разные  по
темпераменту: я была спокойная, серьезная, меня нелегко было рассердить, и я
с удовольствием помогала людям. Временами Сенаре не хватало терпения дружить
со мной, хотя она любила, когда я ухаживала за ней. Она была полна  жизни  и
ненавидела уроки. Господин Эллер был в отчаянии от нее, но зато  она  играла
на клавесине и лютне с большим чувством и вкусом. У нее был хороший голос, а
танцевала она так грациозно, что  было  приятно  на  нее  смотреть.  Я  была
серьезная, любила читать, а Сенара ревновала меня  к  книгам.  "Неужели  это
интереснее, чем говорить со мной?" - спрашивала она. И когда я отвечала, что
интереснее, она пыталась вырвать книгу из моих рук. Я хотела  заинтересовать
ее тем, что читаю, но внимание  ее  быстро  рассеивалось.  Несмотря  на  эти
различия, мы были счастливы друг с другом.
   Так проходило время. Когда мне  было  тринадцать  лет,  умерла  королева.
Тогда я жила в Лайон-корте, был март 1593 года. Я помню  мою  подавленность,
но не столько из-за смерти королевы, сколько потому, что мне пришла в голову
мысль, что мои дедушка и  бабушка  уже  старые,  и  если  королева,  которая
казалась бессмертной, умерла, то могли умереть и они. Моя прабабушка Дамаск,
которой дали имя в честь розы, умерла в  очень  преклонном  возрасте,  почти
сразу же после смерти мамы. И для моей бедной бабушки это был двойной  удар,
ибо хотя она мало видела свою мать, потому что та жила в Лондоне, между ними
существовала такая же связь, какая была между ней и дочерью. Смерть витала в
воздухе.
   - Смерть одна не приходит, - пророчески сказала Дженнет.
   Мой дедушка, когда-то сильный морской капитан, больше не  ходил  в  море.
Ему было уже за семьдесят, а бабушке шестьдесят три. Он любил сидеть на мысу
целыми часами, глядя на море и вспоминая, наверное, свои приключения.  Ходил
он с палочкой, потому что одна нога у  него  плохо  сгибалась.  Его  громкий
голос все еще не умолкал в доме, и бабушка продолжала браниться с ним, но  я
чувствовала, что они вели себя так не потому, что между ними была вражда,  а
потому, что хотели, чтобы все продолжалось, как раньше. Дяди - Карлос и Жако
- часто бывали в Лайон-корте, когда не были в море: они  сидели  с  отцом  и
говорили ему о своих последних "подвигах". Они были так преданы ему!  Эдвина
часто приезжала в Лайон-корт, и вместе с нею - ее сыновья. Дамаск собиралась
замуж за одного из капитанов "Трейдинг компани". С грустью я поняла, как все
изменилось.
   В день, когда умерла королева, мы сидели за столом в большом зале, потому
что в доме были гости: приехали жених Дамаск с родителями  и  еще  несколько
человек, служивших в компании. Разговор,  естественно,  был  о  королеве:  о
долгом ее правлении, о переменах,  которые,  конечно,  повлечет  ее  смерть.
Королева  давно  недомогала,  и  нам  следовало  бы  подготовиться  к  этому
печальному событию, но все думали, что она вечно будет  править  нами.  Ведь
всю мою жизнь люди говорили о королеве, как могли бы  говорить  о  земле,  и
невозможно было вообразить Англию без нее.
   Мой дедушка обожал ее, для него она была  символом  Англии.  Однажды  она
призвала его, и он поплыл вверх  по  Темзе  и  прибыл  в  Гринвич,  где  она
милостиво  приняла  его.  Это  было  перед  поражением  Армады,  а  королева
сознавала, какими полезными для нее могли оказаться такие  люди,  как  Джейк
Пенлайон. Она похвалила его за подвиги и намекнула, что была бы  не  против,
если бы он продолжал грабить испанцев, отнимая у них сокровища и привозя  их
домой, но чтобы значительная доля поступала и в кошелек государства. В то же
время   она   уверяла   испанцев,   что   сделала    предупреждение    своим
морякам-пиратам.  Это  отвечало  интересам  дедушки,  и  он  постоянно  всем
говорил, что жизни не пожалеет ради своей королевы.
   А теперь она умерла, эта гордая душа ушла. Мы всегда с жадностью  слушали
рассказы о ней: как она была тщеславна, как красила щеки,  носила  парики  и
верила придворным, когда они говорили ей, что она самая красивая женщина  на
земле. Как она любила графа Эссекса, но согласилась на  его  казнь;  как  до
самого конца она думала, что мужчины должны влюбляться в нее  и  считала  их
предателями, если они не делали  этого;  как  она  всякий  раз  приходила  в
ярость, когда они женились или заводили любовниц, но сама она не  собиралась
жертвовать своей независимостью и замуж не выходила; как она была вспыльчива
и спокойна, проницательна и жестока, но могла быть и доброй. Какой бы она ни
была, она была великой королевой.
   - Такой королевы больше не будет! - горевала бабушка.
   Королева уехала в Ричмонд, когда  заболела:  она  верила,  что  тишина  и
воздух помогут ей поправиться. На некоторое время, казалось, ей стало лучше,
но потом сознание ее помрачилось. Она вбила себе в голову, что если ляжет  в
постель, то никогда уже не встанет, и она приказала слугам принести  подушки
и легла на полу.
   Капитан Стейси, отец жениха Дамаск, недавно приехал из Лондона и привез с
собой новость. Он слышал, что королева назвала своего преемника. Она сказала
Сесиль, своему Государственному секретарю:
   "Мой  трон  был  троном  королей,  и  я  не  потерплю,   чтобы   мошенник
преемствовал мне. - Под мошенником Ее Величество подразумевала всех, кто  не
был королем. - Моим преемником должен быть только король!"
   - Она имела в виду короля Шотландии, Якова, сына ее  давнишнего  врага  -
шотландской королевы, - сказала бабушка. - Я не сомневаюсь,  что  это  самый
блестящий выбор, потому что он - истинный наследник.
   - И добрый протестант, - сказал дедушка, - несмотря на мать - папистку.
   Так умерла наша великая королева, в возрасте семидесяти  лет,  а  правила
она сорок пять лет. А у нас появился новый монарх, король  Яков  I,  который
одновременно был королем Шотландии Яковом VI.
   - Хотела бы я, чтобы моя матушка дожила до этого дня! - сказала  бабушка.
- Этот союз между Англией и Шотландией, конечно, принесет спокойствие,  хотя
в течение всей ее жизни страна разрывалась в этом религиозном конфликте.
   - Ты думаешь, бабушка, что теперь эта кончится? - спросила я.
   Она посмотрела на меня печальными глазами и медленно покачала головой.
   Очень много говорили о новых короле и королеве. В начале их правления все
были  полны  надежд.  Народ  верил,  что  старое  зло  исчезнет  и  настанет
благоденствие. О новом короле доходили  странные  вести.  Говорили,  что  он
очень умный и мудрый, - его знали как "Британского  Соломона"  и  надеялись,
что жесткие законы против католиков  будут  пересмотрены.  В  конце  концов,
разве его мать не была одной из величайших католичек? Мы должны были  знать,
какого  короля  получили,  но,  когда  он  приехал  в  Англию  с  королевой,
возобновился панический страх перед ведьмами.
   Вспомнили историю, которая случилась тринадцать  лет  назад,  когда  жена
короля, Анна Датская, приехала в Англию из своей  родной  Дании.  Она  тогда
вышла замуж за короля Шотландии Якова (каковым он в то время был), и собрали
большой флот, чтобы отвезти ее к мужу. В сентябре 1589 года Анна отправилась
в пусть в сопровождении  одиннадцати  кораблей.  Когда  флот  приблизился  к
берегам  Шотландии,  поднялся  такой  шторм,  что  кораблям  стала  угрожать
опасность утонуть. Оставалось только под напором ветра двигаться  в  сторону
Норвегии.  Странно,  но,  когда  корабли,  дождавшись  конца  шторма,  снова
двинулись в путь, вблизи берегов Шотландии опять поднялся шторм  и  отбросил
их назад.  Питер  Манч,  датский  адмирал,  не  сомневался,  что  повторение
бедствия вызвано колдовскими силами. Он вернулся с королевой Анной в Данию и
начал отыскивать, кто выступал против него: он подозревал нескольких, а  так
как это были мужчины, а колдовством обычно занимались женщины, он  арестовал
жен этих людей и подверг их такой пытке, что они не выдержали, признались, и
их сожгли живьем. Отправились опять в путь,  и  снова,  не  успела  королева
увидеть берега Шотландии, как  поднялся  шторм,  и  опять  флот  отогнало  к
Норвегии. К этому  времени  уже  наступила  зима,  и  адмирал  не  отважился
предпринять это путешествие в четвертый раз.
   Произошел еще такой  случай.  Джейн  Кеннеди,  которая  преданно  служила
королеве Шотландии, Марии, вышла  замуж  за  сэра  Эндрю  Мелвилла,  другого
сторонника   покойной   королевы,   и   эти   двое   пользовались    большой
благосклонностью короля Якова. Он сразу же назначил Джейн старшей  фрейлиной
королевы, готовясь к  ее  приезду.  Леди  Мелвилл  немедленно  собралась  во
дворец, но для этого ей нужно было пересечь Лит-Ферри. Едва она  начала  это
короткое  путешествие,  поднялся  шторм,  и  лодка,  в  которой  она  плыла,
столкнувшись с другой, утонула.
   Все посчитали, что слишком много  совпадений,  и  снова  обвинили  ведьм.
Объявили охоту на них, на этот раз в Шотландии,  пытали  и  сжигали  старух.
Король сам поехал за новобрачной, и на этот раз ему удалось  привезти  ее  в
Шотландию, но тот период стал известен как "Время ведьм".  И  теперь,  когда
Яков стал королем Англии и ехал туда со своей женой, вспомнили, что они были
жертвами колдовства. Интерес  к  ведьмам  возобновился,  и  их  опять  стали
преследовать.
   Хотя в то время я была  еще  маленькая,  я  была  страшно  поражена,  как
возникает безобразная молва, а потом начинают искать жертвы и уничтожать их.
В тот год, когда умерла наша королева и  у  нас  появился  новый  король,  я
впервые увидела ведьму. Это было  ужасно  -  бедная  старая  женщина  нелепо
висела на дереве у сельской дороги: Сенара, я, Дамаск с женихом и  его  отец
выехали на эту дорогу.
   Я остановилась от удивления. Сначала я не поняла,  что  это  было,  потом
почувствовала ужасное отвращение. Я  не  могла  поверить,  что  это  бедное,
качающееся на ветру существо могло причинить кому-то вред. Никто из  нас  не
говорил об этом. Мы молча повернули лошадей и как  можно  быстрее  поскакали
прочь от этого ужасного зрелища.
   Сенаре в ту ночь снились кошмары, и она пришла ко мне на кровать. Мы были
все еще в одной комнате с Дамаск, которая крепко спала.
   - Мне приснилась ведьма, Тамсин.
   - Да, это было ужасно.
   - Но мне приснилось,  что  это  была  моя  мама.  Я  слышала,  как  слуги
шептались о ней.
   - Слуги всегда шепчутся о членах той семьи, где они служат.
   - Но в моей маме есть что-то странное.
   - Красивее ее я не видела никого.
   - Но я слышала, как  слуги  говорили,  что  такая  красота  -  только  от
дьявола. Я всегда гордилась ею, но сегодня вечером...
   - Люди всегда завидуют тем, у которых есть то, чего нет у них.
   - Сон был такой отчетливый. Мы ехали.., так же, как  сегодня  днем,  и  я
почувствовала, будто меня тянет пойти и  посмотреть  на  нее..,  и  когда  я
подошла близко - это была моя мама.
   - Нет, нет! Она слишком умна, чтобы дать себя поймать... -  Я  поразилась
тому, что сказала, и быстро добавила:
   - Даже если бы она была ведьма. Но как твоя мама может быть ведьмой?
   - Так слуги говорят. Это потому, что она самая красивая.
   Мы помолчали, потом Сенара сказала:
   - Тамсин, даже если бы она была.., на нас с тобой  это  не  повлияет?  Мы
будем дружить, как сейчас?
   - Ничто никогда  нас  не  разлучит,  -  обещала  я.  Она,  кажется,  была
удовлетворена, но вся дрожала и отказалась пойти на свою кровать.
   Когда мне было пятнадцать лет, во всей Англии была большая  паника  среди
католиков. Новый король был на троне уже два года, но новое правление  почти
не повлияло на нашу жизнь, так как мы были далеки от двора, хотя  была  одна
небольшая разница. Мы  всегда  ощущали  присутствие  колдовства,  и  в  ночь
Хэллоуина в замке всегда была особая атмосфера:  у  всех  на  уме  была  моя
мачеха. Она знала об этом и, как я думаю, втайне наслаждалась этим.
   Но я больше думала о том, что происходит не в нашем  замке,  а  вне  его.
Обнаруживали все больше ведьм; постоянно ходили слухи о  том,  что  забирали
старух,  подвергали  их  испытанию,  после  чего  на  их  телах   появлялись
определенные знаки, которые доказывали, что они имели  связь  с  дьяволом  и
поэтому обладали особой силой. Иногда во время прогулок мы встречали  группу
кричащих людей. Я всегда как  можно  быстрее  отъезжала  прочь,  потому  что
знала, что среди них обязательно была какая-нибудь бедная старая женщина.  И
я не могла отделаться от мысли,  что  для  того,  чтобы  быть  обвиненной  в
колдовстве, достаточно быть старой, некрасивой, косой и горбатой, а если  уж
тебя назвали ведьмой, невозможно было доказать, что это не так. Новый король
питал особое отвращение к ведьмам, и это обостряло интерес каждого к ним.
   Когда я наблюдала за мачехой -  а  это  было  удовольствием,  потому  что
двигалась она с такой грацией, которую я ни в ком  больше  не  видела,  -  я
всегда думала, как она отличается от тех старых женщин, которых подозревали,
пытали и  убивали.  Но  колдовство  было  темой,  которая  вызывала  во  мне
беспокойство, может  быть,  потому,  что  я  знала,  какое  впечатление  это
производит на Сенару. Колдовство ее пугало. Я видела, как тень скользила  по
ее лицу, потом она доставала свою лютню,  играла  веселую  песню  и  просила
Дикона показать новый танец. Я знала ее лучше, чем кто-либо другой, и  таким
образом она стремилась отбросить все неприятное  и  вести  себя  так,  будто
ничего не случилось.
   Потом я думала, как это было похоже на приближение шторма,  когда  слышны
первые слабые раскаты грома вдалеке, и сначала их просто не замечаешь, может
быть, только говоришь: "Где-то гром?" Так и  в  этот  раз,  когда  мне  было
пятнадцать лет, "где-то" было колдовство. Католики казались большей угрозой,
и, когда раскрыли заговор о взрыве палат  парламента,  всю  страну  охватило
волнение.
   Мне разрешили ужинать в  большом  зале,  когда  были  гости,  а  раз  эта
привилегия дана была мне, значит, и Сенаре.  Мы  радовались  таким  случаям,
жадно слушали разговоры, а потом смотрели, как танцевали. Приглашали  Дикона
для демонстрации  танцевальных  фигур,  и  несколько  раз  Сенара  была  его
партнершей. Все громко  аплодировали.  Сенара  любила  такое  внимание,  ибо
жаждала восхищения, ей  надо  было  постоянно  убеждаться  в  том,  что  она
красива, привлекательна, желанна. Поскольку я всегда старалась  найти  всему
причину, я убедила себя, что она стала такой в те годы, когда ее  матери  не
было в замке. Но теперь, конечно, ее мать была хозяйкой дома, и я отошла  на
второй план. Я не обращала на это внимания, считала естественным,  что  мать
любит своего ребенка больше, чем падчерицу. Кроме того, я часто думала, а не
являюсь ли я вечным напоминанием о моей матери?
   Я вспоминаю  сейчас,  как  все  обсуждали  заговор,  получивший  название
"Порох". Когда мой отец говорил, голос его заглушал всех за столом,  и  люди
замолкали. Мачеха сидела рядом с ним, а по обеим сторонам  -  важные  гости.
Слуги уже больше не сидели на нижнем конце стола  -  этот  обычай  вышел  из
моды.
   Отец сказал:
   - Гай Фоке заговорил на дыбе! Он выдал всех, и им всем отрубят головы.
   Сенара слушала, широко раскрыв  глаза.  Кажется,  Уильям  Кейтсби  и  его
сообщники, сэр Эверард  Дибби  и  Френсис  Трешам,  были  главарями.  К  ним
присоединился родственник  великого  Перси  Нортамберленда,  ландскнехт  Гай
Фоке. Трешам, женатый на сестре лорда Монтигля, написал ему  и  предупредил,
чтобы он в такой-то день не ходил в парламент. Монтигль показал письмо лорду
Сесилю, который приказал обыскать подвалы, и  там  были  найдены  бочонки  с
порохом. Это было в два часа утра. Гая Фокса обнаружили, когда  он  приехал,
чтобы поджечь порох. Его схватили, и после жестокой  пытки  он  выдал  своих
сообщников. Однако палаты парламента были спасены, и  по  всей  стране  люди
удивлялись чудесному случаю, который помог раскрыть заговор.  Такое  никогда
не забудется.
   А за нашим столом обсуждали угрозу со стороны католиков.
   - Мы не потерпим здесь папистов! - кричал сквайр  Хоган,  один  из  наших
соседей, с лицом, красным от вина и гнева. - Будьте уверены!
   Моя  мачеха  улыбалась  своей  странной  таинственной  улыбкой,  а  я   с
удивлением думала, откуда она пришла, когда море выбросило  ее  в  ту  ночь,
перед рождением Сенары? Она держалась отстраненно,  будто  презирала  людей,
сидящих за ее столом. Говорят, что она из Испании? Конечно, она была  похожа
на испанку. Бабушка сказала, что в этом нет сомнения, потому  что  до  того,
как выйти замуж за дедушку, она была замужем за испанцем с острова  Тенериф.
Испанцы были католиками, и очень стойкими, но, я думаю, у  ведьм  совершенно
другая религия.
   Я резко одернула себя. Я не должна думать о ней как о  ведьме,  хотя  мне
кажется, она никогда не верила в Бога, никогда не  ходила  в  часовню,  хотя
Коннелл, Сенара и я ходили туда регулярно. Редко я видела там и отца.
   Заговор "Порох" ок