относился  к  нам,  не
предадут, но я ошиблась. Мы  окружены  лжецами  и  изменниками.  -  Когда  я
говорила с ним, он стоял предо мною с потупленным взором. В каждом его жесте
сквозило раскаянье. Хани все время пыталась остановить меня, но я  не  могла
удержаться. Выговорившись, я почувствовала облегчение.
   На второй день, когда Хани стало хуже и возникли опасения за ее жизнь,  я
сказала Джону Грегори:
   - Мне нужна служанка. Она поможет ухаживать за сестрой.
   Он  ответил,  что  переговорит  с  капитаном,  и  очень   скоро   Дженнет
присоединилась к нам.
   Она почти не изменилась. "Возможно ли, - спрашивала я себя,  -  смириться
так быстро?"
   Она была в старом платье, которое схватила до того, как  ее  похитили,  и
уже приобрела полную безмятежность, которая всегда отличала ее.
   Лицо Дженнет вызвало у меня раздражение, хотя я почувствовала облегчение,
увидев ее живой и здоровой. Она выглядела так,  будто  была  довольна  своей
судьбой. Как она могла вести себя так? И что случилось с ней?
   - Мистрис очень больна, - сказала я ей, - ты должна помочь, Дженнет.
   - О, бедная леди! - воскликнула она. - И в ее положении..
   Беременность Хани стала теперь заметна. Я с тревогой думала о  ребенке  и
горячо желала, чтобы мы вернулись домой к матери через день после того,  как
приплывет Джейк Пенлайон.
   Хани  казалась  успокоенной,  так  как  мы  соединились,  да  и  Дженнет,
несомненно, оказалась хорошей нянькой. Мы  начали  привыкать  к  корабельной
качке и запаху пищи. Хани много спала в эти первые дни, что было ей полезно.
А Дженнет и я беседовали, когда ухаживали за ней.
   Я  знала,  что  Дженнет  приглянулась  одному  из  тех   людей,   которые
участвовали в налете. Сильный и гибкий, он столкнулся с Дженнет,  когда  она
шла ко мне в комнату, схватил ее и заговорил с ней,  но  она  не  поняла  ни
слова. Тогда он поднял ее и понес на руках, как охапку сена.
   Дженнет хихикала, и я знала, что последовало за этим на корабле.
   - Только с ним... - рассказала Дженнет. - Другие тоже хотели меня, но  он
достал нож. И хотя я не могла разобрать, слов, но, очевидно, он  сказал  им,
что я принадлежу ему и он пустит его в ход против любого, кто тронет меня.
   Она  потупила  глаза  и  покраснела.  Меня  поразило,   что   она   такая
распущенная, - было ясно, что она вполне  довольна  своим  положением  -  не
притворялась, потому что для притворства была слишком простодушной.
   - Я думаю, что он хороший человек, госпожа, - пробормотала она.
   - Он был у тебя не первым, - сказала я. Она еще больше покраснела:
   - Вообще-то, госпожа, я бы сказала "да".
   - И не только сказала, но и сделала, - заметила я. -  А  как  с  Ричардом
Рэккелом, за которого ты собиралась выйти замуж?
   - Он был только наполовину мужчиной, - произнесла она презрительно.
   Дженнет, несомненно, была вполне довольна своим новым защитником.
   Она много говорила о  нем,  пока  мы  сидели,  присматривая  за  Хани.  Я
забывала о том, что случилось с нами, слушая ее.
   По правде говоря, она не горела желанием выйти замуж за Ричарда  Рэккела.
Но ведь было хорошо для девушки выйти замуж, а уж  если  она  согрешила,  то
этого могло принести свои плоды.
   - А что если будут последствия? - спросила я. Она благочестиво  ответила,
что все находится в руках Божьих.
   - Вернее, в твоих или твоего любовника-пирата, - напомнила я ей.
   Я была рада видеть ее рядом с собой. Я сказала, что мы  должны  держаться
вместе, все трое, и она станет помогать ухаживать за  Хани,  потому  что  та
нуждается в этом.
   Она оставалась с нами в течение этих нелегких дней, а по ночам ускользала
к любовнику.

***

   Странно, как быстро можно привыкнуть к новой жизни. Мы были в море только
три дня, а я, просыпаясь, больше  не  чувствовала  недоверчивого  страха.  Я
привыкла  к  скрипу  балок,  покачиванию  корабля,  звуку   чужих   голосов,
тошнотворному запаху, который, казалось, всегда шел из камбуза.
   Хани начала поправляться. Она страдала от морской болезни больше, чем  от
любого другого ужасного недуга. К ней начал возвращаться прежний цвет  лица,
и она стала больше похожа на себя.
   Когда Хани смогла вставать, мы пошли в каюту капитана и поели там. Мы  не
видели его несколько дней. Эта каюта, странно элегантная среди других, с  ее
панелями на стенах и гобеленами, стала нам родной. Дженнет  ела  с  нами,  а
обслуживал нас личный слуга капитана, темнокожий и суровый. За все время  он
не произнес ни слова.
   После еды, которая состояла главным образом из сухарей, соленого  мяса  и
дешевого сорта вина, мы возвращались в  наши  спальни  и  здесь  предавались
размышлениям о том, что могло означать это путешествие.
   Джон Грегори принес нам немного материи - два или три свертка -  так  что
мы могли сами шить себе платья. Это было прекрасным  занятием,  так  как  мы
воодушевленно обсуждали будущие фасоны наших нарядов.
   Дженнет и Хани умело обращались с иголками, и мы засели за работу.
   Хани обычно много говорила о ребенке, рождение которого  ожидалось  через
пять месяцев. Сейчас все было совершенно по-другому. Она хотела рожать  либо
в Труинде, либо в Калпертоне в Суррее, или, возможно, как хотела  моя  мать,
уехать для этого в Аббатство. Но все изменилось. Где сейчас родится ребенок?
В дальних морях или в каком-то другом  неизвестном  месте,  куда  мы  держим
путь?
   - Эдуард и я ждали этого ребенка, - сказала Хани. - Мы говорили, что  нам
безразлично, кто это будет, - девочка или мальчик. Он был  такой  хороший  и
добрый, что стал бы любящим отцом, а теперь... Я думаю о нем,  Кэтрин,  лежа
здесь. Я не могу забыть его.
   Я успокаивала Хани, но как я могла заставить ее не горевать об Эдуарде?
   Что до меня,  то  я  не  думала  о  нашей  жизни.  Она  была  слишком  не
правдоподобной. Если бы с нами грубо обошлись матросы, то, по крайней  мере,
мы могли бы понять, для чего  нас  захватили  в  плен.  Но  этого  не  было.
Похитители защищали нас и обращались с нами учтиво.
   - Ничего не понимаю, - сказала я Хани.
   Платья мы сшили  быстро.  Они  были  далеко  не  элегантными,  но  вполне
удовлетворили нас. Иногда нам разрешали прогуляться по палубе. Я никогда  не
забуду своего первого выхода на палубу, расположенную высоко  над  водой.  Я
была удивлена богатыми украшениями и высоко расположенным  баком.  Держаться
за перила и смотреть на далекий горизонт, скользить глазами по этой огромной
серо-голубой дуге - все это приводило меня в волнение, которое  я  не  могла
подавить в себе, несмотря на неволю и негодование по поводу причин,  которые
привели нас сюда.
   И когда я стояла, с напряжением вглядываясь в  синеву,  я  всегда  искала
корабль на горизонте. Я говорила себе: "Он придет. Он будет искать меня".  И
я радовалась, потому что верила, - этот момент наступит.
   Стоило  только  закрыть  глаза,  как  он  появлялся.  Он  крикнет  нашему
капитану: "Испанская собака!" - и возьмет корабль на  абордаж,  несмотря  на
высокие  палубы  и  крепкие  ограждения,  протянувшиеся  между   бортами   и
центральным проходом, соединяющим бак с ютом. Я смотрела на огромное орудие,
которое невозможно было не заметить.  Я  знала,  такие  орудия  легко  могут
отправить корабль на дно океана. Но только не "Вздыбленного льва".
   "Он  придет,  -  говорила  я  себе.  -  Прежде  чем  мы  достигнем  нашей
неизвестной пристани, он придет".

***

   Через несколько дней после того, как нас  взяли  в  плен,  я  увидела  на
горизонте корабль. Мое сердце подпрыгнуло от радости, что случалось довольно
редко.
   Хани стояла возле меня.
   - Смотри, - закричала я, - корабль! Это "Вздыбленный лев"!
   На палубе царила суматоха. Воздух наполнил шум голосов. Корабль заметили.
   Это был "Лев". Я была уверена.
   - Ingles, - уловила я брошенное кем-то слово.
   - Он пришел, - шепнула Хани. - Я знала, что он придет.
   Мы стояли,  вцепившись  в  перила.  Корабль  увеличился  в  размерах,  но
оставался далеко от нас.
   - Он должен был вернуться,  -  сказала  я.  -  Он  вернулся  раньше,  чем
рассчитывал. Он сразу узнал, что произошло, и отправился на поиски.
   - Ты уверена в этом? - спросила Хани.
   - Не это ли он хотел сделать? Не думаешь ли  ты,  что  он  позволит  меня
увезти? Капитан стоял возле нас.
   - Вы видите английский корабль, - сказал он спокойно.
   Я торжествующе повернулась к нему:
   - Он идет к нам.
   - Думаю, нет, -  сказал  он.  -  Это  всего-навсего  каравелла.  Она  еле
ковыляет. Без сомнений, направляется в гавань.
   - Это "Вздыбленный лев"! - закричала я.
   -  Этот  корабль?  Я  знаю  его.  Нет,  это  не  "Вздыбленный   лев",   а
всего-навсего небольшая каравелла.
   Разочарование было горьким. Мое горло сжалось, и я почувствовала  сильную
ненависть к капитану и к тем предателям, которые привели пиратов к нам.
   - Она не посмеет приблизиться к нам, - продолжал капитан. - Мы  уничтожим
ее. Она уберется так быстро, как только сможет, и когда ее команда  развяжет
языки в одной из английских гаваней, то  последуют  байки  о  том,  как  они
ускользнули от грозного галиона.
   - Не всегда бывает так, - возразила я.
   - Нет, - ответил капитан, сделав вид,  что  не  понимает.  -  Они  обычно
убегают от нас. Но сейчас у нас на борту особый груз, и я не хочу  рисковать
им.
   Он посмотрел на Хани и осведомился о ее самочувствии.
   Она ответила, что  чувствует  себя  намного  лучше,  и  он  выразил  свое
удовлетворение по этому поводу. Они вели себя так, будто он был  дружелюбным
и заботливым соседом, а не  капитаном  пиратского  корабля,  который  помимо
нашей воли уносил нас от родных берегов.
   Он поклонился и оставил нас одних. Когда он ушел, Хани сказала мне:
   - Неужели ты действительно думаешь, что это был "Вздыбленный лев"?
   - Да! Это был он!
   - Еще так недавно ты говорила, что отдашь все, чтобы  убежать  от  Джейка
Пенлайона.
   - Я отдала бы все, чтобы убежать от этих негодяев, которые захватили нас.
   - Перестань думать о Джейке Пенлайоне, - произнесла она. -  Он  умер  для
тебя.
   Я закрыла лицо руками, потому что я не могла видеть Хани.
   Но именно она позже успокоила меня.

***

   Капитан на самом деле был истинным джентльменом. Когда мы обедали вместе,
он беседовал с нами, расспрашивая об Англии. Он вполне тактично поведал  нам
о своей непричастности к набегу на Труинд. Он только выполнял  приказы.  Ему
следовало привести корабль к побережью Девоншира, где он должен был  принять
женщину и доставить ее в указанное место. Он только выполнял свой долг и  не
участвовал  в  самом  похищении.  Да  и,  во  всяком  случае,  трудно   было
представить, чтобы он делал что-нибудь в этом роде.
   Узнав об этом, мы стали относиться к нему со всем дружелюбием.
   К Хани он питал особо сильную привязанность. Я думаю, что он  влюбился  в
нее.
   С тех пор как он узнал, что она беременна,  он  постоянно  беспокоился  о
том, чтобы она была окружена заботой.
   Однажды она спросила его, не знает ли он, жив ли ее  муж,  хотя,  как  ей
казалось, шансов на это не было. Он ответил, что  не  знает,  но  расспросит
тех, кто был в доме во время налета.
   Несколько дней спустя он сказал ей:
   - Ваш муж, скорее всего, не смог спастись.
   Хани кивнула тихо, безнадежно. Меня же обуревали иные чувства. Я  жаждала
мести. Этот добрый хороший человек умерщвлен разбойниками и пиратами!
   Хани взяла мою руку. Она напомнила  мне,  чем  мы  обязаны  капитану.  Мы
находились под его защитой и могли только гадать, что случилось  бы  с  нами
без него.
   Я вспомнила все и успокоилась. Но в моем  сердце  поселилась  смертельная
печаль, и я от всей души жалела Эдуарда.

***

   Затем мы попали в шторм. Я уверена, что мы никогда не были так  близки  к
смерти, как сейчас, в этом разбушевавшемся море. Наш  галион  был  громадным
кораблем и обладал прекрасными мореходными качествами. Он гордо  и  достойно
разрезал воды. Но даже он содрогался от яростных атак бешеных волн.
   Весь день ветер гнал белые барашки волн. Мы слышали взволнованные  голоса
матросов, опускающих паруса и задраивающих амбразуры и люки.
   Капитан велел нам пойти  в  его  каюту  и  оставаться  там.  Качаясь,  мы
спустились вниз. Было трудно удержаться на ногах, а скамейки, на которых  мы
обычно сидели, кидало от одного борта к другому.
   Дженнет вцепилась в меня. Ее любовник занимался делом.  У  него  не  было
времени заботиться о ней.
   Она была напугана.
   - Мы погибнем, госпожа? - спросила она.
   - Я не сомневаюсь, что капитан спасет корабль и нас, - успокоила ее Хани.
   - Умереть.., без отпущения грехов, - причитала Дженнет. - Это ужасно...
   - Не думаю, что у тебя много грехов, Дженнет, - вмешалась я.
   - Но они есть, госпожа. И они страшные.
   - Чепуха, - возразила я. - Думаю, мы выпутаемся.
   - Капитан велел нам оставаться здесь, - сказала Хани.
   - Мы умрем, как крысы в западне.
   - Что же нам остается делать? - настаивала Хани.
   - Что-то надо предпринимать. Пойду посмотрю.
   - Останься, - попросила Хани.
   Я посмотрела на нее. Теперь было  совершенно  ясно,  что  она  беременна.
Затем я взглянула на  Дженнет,  напуганную  тем,  что  умрет  без  отпущения
грехов, и властно приказала:
   - Оставайся здесь, Хани, с Дженнет. Позаботься о госпоже, -  добавила  я,
обращаясь к Дженнет.
   Они уставились на меня с удивлением, но я не могла сидеть  сложа  руки  в
ожидании смерти.
   Меня кидало из стороны в сторону, пока я пробиралась  по  палубе.  Галион
скрипел, борясь со стихией. К счастью, я находилась на подветренной стороне,
иначе меня смыло бы за борт. Было глупо выходить на палубу  вопреки  приказу
капитана, но оставаться в наполненной грохотом  каюте  оказалось  выше  моих
сил. Дождь нещадно хлестал по  палубе,  ветер  трепал  корабль,  как  собака
крысу. Я насквозь промокла, так как волны захлестывали  судно.  Палуба  была
скользкой и опасной. Выходить из каюты граничило с безрассудством. И, хотя я
предпочла свежий воздух трюму корабля, тем не менее, оставаться  здесь  было
вдвойне опасно.
   Я рухнула на человека,  который  одной  рукой  пытался  удержать  ящик  с
инструментами, а другой - фонарь.
   Он не узнал меня в темноте, должно быть, подумал, что я юнга, и прокричал
что-то, очевидно, чтобы я взяла фонарь.  Я  так  и  сделала  и,  спотыкаясь,
последовала за ним.
   Я спустилась за ним внутрь корабля. Здесь было ужасно. Я убежала от  рева
ветра и потоков дождя, чтобы очутиться в затхлом зловонии: везде стоял запах
прогорклой пищи, а раздававшийся скрип и треск корабля, казалось, говорили о
его страданиях от грубости стихии и о том, что он не сможет продолжать путь,
если эта пытка не кончится. Корабль дал течь, и матросы работали на  помпах.
В свете фонаря их лица выделялись бледными пятнами.
   Я стояла с высоко поднятым фонарем. Человек, который  привел  меня  сюда,
оказался помощником плотника. Он пришел, чтобы отыскать  течь  и,  насколько
возможно, заделать ее.
   Проклятия кораблю и морю, мольбы о спасении слились воедино.
   Я смотрела на людей, которые изо всех сил откачивали воду.  Пот  струился
по их лицам.
   Они громко  ругали  друг  друга  по-испански,  который  я  немного  стала
понимать.
   Умоляя Божью Матерь заступиться за них, они не бросали работать.
   Среди них я увидела Ричарда Руккела.
   Он тоже заметил меня и,  как  показалось  мне,  улыбнулся  так  печально,
словно раскаивался в своем поступке.
   Я ответила презрительным взглядом, который припасла  для  него,  а  потом
подумала, что, может  быть,  это  наш  последний  час  на  земле  и  следует
постараться понять, что заставило его обмануть нас.
   Я слегка улыбнулась ему, и выражение облегчения появилось  на  его  лице.
Кто-то закричал, чтобы я не опускала фонарь. Я поняла и снова высоко подняла
его.
   У меня было ощущение, что этот кошмар длился вечность. Мои руки  ныли  от
тяжести фонаря, но, по  крайней  мере,  это  было  лучше,  чем  бездействие.
Казалось, галион, как человек, обрел второе  дыхание.  Он  получал  страшные
удары и противился им. В этот момент я поняла, какие чувства испытывал Джейк
Пенлайон к "Вздыбленному льву". Он любил этот корабль так сильно, как только
мог. И сейчас, увидев, как галион борется за жизнь, я смогла понять это.
   Два юнги спустились к помпам, и один из них узнал меня, - я услышала, как
он сказал что-то о сеньорите.
   Один из моряков подошел и пристально посмотрел на меня. Упавшие на  спину
мокрые волосы выдали меня.
   У меня забрали фонарь и подтолкнули к трапу.
   Слышались только ритмичные звуки помпы. Плотники заделывали щели  корабля
тонкими свинцовыми полосами и забивали паклю в дыры, через которые шла вода.
   Я вернулась в каюту.
   Хани была без ума от горя, и, когда увидела меня, на ее  лице  отразилось
облегчение.
   - Кэтрин, где ты была?
   - Я держала фонарь. - Пока я говорила, меня швыряло из стороны в сторону.
Я поднялась, вцепилась  в  ножку  привинченного  стола  и  велела  остальным
сделать то же самое. По крайней мере, так мы могли удержаться на месте.
   Я думала, что корабль собирается перевернуться. Он вздымался  и  кренился
так, что его правый борт почти  касался  моря.  Он  дрожал,  как  будто  его
трясли, и, казалось,  лишь  на  краткий  миг  застывал,  чтобы  затем  снова
обрушиться вниз.
   Со всех сторон слышался грохот  от  перекатывающихся  тяжелых  предметов,
неслись  крики  и  проклятия.  Если  бы  я  сейчас  была  на  палубе,  меня,
несомненно, смыло бы за борт.
   - О, Боже! Это конец! - пробормотала Хани. Я  чувствовала,  что  все  мое
существо протестовало. Нет, я  не  умру.  Мне  следовало  еще  очень  многое
понять. Я должна знать, зачем нас похитили, и  нужно  снова  увидеть  Джейка
Пенлайона.
   И хотя шторм продолжал бушевать, сила его ослабла. Он был еще страшен, но
корабль выстоял и худшее было позади.
   Несколько часов продолжал трепать нас ветер; корабль скрипел и стонал. Мы
не могли подняться на ноги, но, по крайней мере, мы все были вместе.
   Я смотрела на Хани. Она лежала, измученная. Ее длинные ресницы  выглядели
прекрасно на фоне бледной кожи. Мне  захотелось  защитить  ее.  И  еще  меня
беспокоило, не скажутся ли все эти ужасные события на ее ребенке.
   Поддавшись порыву, я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Это не  походило
на меня: я не любила проявлять свои чувства. Она открыла глаза и улыбнулась.
   - Кэтрин, мы еще здесь, в этом мире?
   - Мы живы, - сказала я.
   - И все вместе, - добавила она.

***

   Два дня и две ночи бушевал шторм. Но теперь он  кончился.  Воды  потеряли
свою ярость. Они стали спокойными  и  зелено-голубыми.  И  только  время  от
времени белые барашки нарушали их спокойствие.
   Теперь нашу пищу составляли только сухари и холодное соленое мясо - но мы
были так голодны, что наслаждались ими.
   Капитан, несмотря на то, что шторм еще бушевал, пришел  к  нам  в  каюту,
чтобы узнать о нашем самочувствии. Я заметила, как он смотрел на Хани, нежно
и умиротворенно.
   - Мы победили шторм, - сказал он. - Корабль выстоял. Но мы должны зайти в
порт для ремонта.
   Мое сердце подпрыгнуло. В порт! Это будет, конечно, не  английский  порт.
Никакой испанский галион не позволит себе так  рисковать.  Но  слово  "порт"
взволновало меня. Мы сможем сбежать и отыскать дорогу обратно в Англию.
   - В то время пока мы будем в порту, я запру вас в каюте, - сказал  он.  -
Вы должны понять, что это необходимо.
   - Если вы можете сказать куда нас везут, мы, возможно,  и  сможем  понять
это, - возразила я.
   - Вы узнаете в свое время, сеньора.
   - Я хочу знать сейчас.
   - Иногда нужно подождать, - сказал капитан. Он повернулся к Хани:
   - Я полагаю, вы не испугались?
   - Я знала, что вы спасете  корабль,  -  ответила  она.  Казалось,  что-то
связывало их: понимание, согласие. Я никогда по-настоящему не понимала Хани.
Это шло от ее родства с ведьмой и того странного пути, которым она