го должны были похвалить за ловкость.
   Отец строго сказал Дигори:
   - Никогда не бери ничего, что тебе  не  принадлежит,  мальчик,  иначе
неприятностей не избежишь. А теперь возвращайся к работе.
   Дигори побежал стремглав, и отец повернулся ко мне:
   - Я  не  понимаю,  как  ты  могла  оказаться  такой  глупой?  Он  мог
изуродовать тебя своим колдовским питьем.
   - Я только подумала, что он хочет чем-нибудь отплатить  нам,  а  мама
говорит, что мы должны помнить о человеческой гордости и уважать ее.
   - Думаю, она права, но этот сумасшедший должен быть осторожен. Люди и
так настроены к нему враждебно. Они чувствуют вину за то, что  случилось
в ту ночь, но никто не хочет брать ответственность на себя.
   Думаю, мама сказала бы тебе, что  люди  ненавидят  быть  виновными  и
стремятся оправдаться в собственных глазах. Если бы они смогли доказать,
что внук мамаши Джинни  -  вор,  это  было  бы  для  них  хоть  каким-то
оправданьем. Поэтому, если ты имеешь хоть какое-то влияние на  мальчика,
скажи ему, чтобы был осторожен.
   - Мы ему обязательно скажем, - заверил Джекко.
   Я согласно кивнула.
 
*** 
 
   Когда мы молоды и неиспорченны, мы верим в легкие решения.  Волшебные
сказки всегда хорошо заканчивались. Я думала, что, если Дигори обеспечен
работой,  едой,  жильем  и  находится  под  защитой  моего  отца,  этого
достаточно для счастливой жизни Но жизненные удобства не смогли изменить
Дигори. Он был диким, свобода была единственным, о чем он мечтал.  Когда
мамаша Джинни была жива, Дигори был лишен  многого.  Люди  относились  к
нему с подозрением, потому  что  его  бабка  была  ведьмой,  но  он  был
счастлив и свободен.
   Дигори сделал "Собачий дом" своим пристанищем.
   Он спал там, отказавшись от комнаты над конюшней.
   За "Собачим домом" раскинулась небольшая  лужайка,  где  он  разводил
костер и готовил себе пищу.
   Ему не нравилась компания остальных конюхов.
   Ферри был терпелив с Дигори но, как я думаю, надеялся на  то,  что  в
конечном итоге мальчик на чем-нибудь попадется. Миссис Пенлок никогда ни
слова не говорила против  Дигори,  зато  всегда  очень  многозначительно
фыркала, когда упоминалось его имя.
   Это случилось примерно спустя две недели после случая в мясной лавке.
Ферри вошел в дом, и по его торжествующему виду я поняла, что  с  Дигори
что-то случилось. Мы с отцом встретили его.
   Ферри стоял, комкая в руках шапку все время, пока говорил:
   - Опять этот мальчишка, сэр Джейк.
   - Что случилось?
   - Он в тюрьме, сэр Джейк.
   - Что?
   - Его поймали в лесах Хансона, сэр. У него в сумке был фазан.  Теперь
ясно, чем он занимался все это время.
   Отец посмотрел на него отсутствующим взглядом:
   - Ненормальный. Он что, не знает закона? На что ему фазан? Он сыт...
   - Этот  мальчишка  -  прирожденный  вор.  Его  поймал  егерь  мистера
Хансона, мистер Трегерн, и отвел куда  надо.  Это  серьезный  проступок,
сэр.
   - Очень серьезный, - согласился отец. - Хорошо, Ферри.
   Ферри потер лоб и вышел. Я посмотрела на отца с отчаянием.
   - Кажется, - сказал отец, печально глядя  на  меня,  -  на  этот  раз
молодой сумасшедший влип по-настоящему.
 
*** 
 
   Как он был прав!
   Я и Джекко были расстроены. Как Дигори мог быть таким  безумцем!  При
помощи отца нам удалось спасти его от мясника,  но  сейчас  было  совсем
другое дело.
   - Ты можешь ему помочь? - спросил Джекко отца.
   - Он уже в руках закона. Егерь Хансона сделал все очень быстро. Я  не
сомневаюсь, что они попросят Слэттери свидетельствовать против Дигори.
   - Ты можешь им запретить?
   - Нет, сын. Я не могу вмешиваться в судебный процесс. То, что говорит
Слэттери, правда, мальчишка - прирожденный вор. Он попался уже во второй
раз. Мне кажется, уже было достаточно предостережений.
   - Но это только бравада! - воскликнула я.
   - Подобную  роскошь,  которую  он,  в  его  положении,  не  мог  себе
позволить.
   Скоро стало ясно, что помочь  ничем  нельзя.  Отец  попросил  мистера
Хансона поговорить со своим егерем,  но  тот  вернулся  ни  с  чем:  Люк
Трегерн не хотел оставить поступок Дигори безнаказанным.  Мистер  Хансон
дал понять отцу, что они оба достаточно знают  законы,  чтобы  понимать:
добиваться для мальчишки особых привилегий - напрасная трата времени.
   Отец сказал нам:
   - Конечно, я понимаю настойчивость Люка, потому  что  в  прошлый  раз
Дигори не удалось наказать.
   Я предупреждал этого безумца, а он посмеялся надо  мной.  Нет,  здесь
ничего нельзя поделать. Мальчишка должен  получить  урок.  Он,  конечно,
будет тяжелым, но это его  собственная  ошибка,  за  которую  он  должен
платить. Думаю, это единственный способ заставить его образумиться.
   Я хотела увидеть Дигори и поговорить с ним, но это было невозможно.
   Джекко и я выезжали в  вересковые  поля  и,  лежа  в  траве,  строили
безумные планы его спасения. Но ничего нельзя было сделать, хотя  мы  не
хотели признаться себе в этом.
   "Как он мог быть  таким  безумцем?"  -  продолжала  я  задавать  себе
вопрос. Дигори просто нравилось рисковать. Это  давало  ему  возможность
ценить себя и напоминало о былых днях, когда он  жил  с  бабушкой.  Отец
прав: если бы его не поймали  сейчас,  это  все  равно  бы  когда-нибудь
случилось.
   - Что с ним будет?
   Его поймали, и в его вине не было никакого сомнения.  Как  предсказал
отец, Слэттери и Трегерн с готовностью свидетельствовали против  Дигори.
Опять всплыл наружу  эпизод  в  лавке  мясника,  но  ни  слова  не  было
упомянуто о причине, по которой он украл мясо. Никто  не  интересовался,
почему он это сделал, просто констатировали факт кражи. Поскольку Дигори
работал у отца,  а  его  единственная  родственница  недавно  умерла,  с
мальчиком поступили мягко, решив, что он ничему не научился, потому  что
родился вором и никогда не станет порядочным человеком. Нашей стране  не
нужны такие люди. Дигори был приговорен к семи годам высылки.
   Мы все были потрясены приговором: он  казался  незаслуженно  суровым.
Репутация Дигори свидетельствовала  против  него,  а  показания,  данные
Слэттери и Трегерном, довершили дело.
   Мы с отцом много говорили о Дигори во время конной прогулки.
   - Это возвращает меня в прошлое, -  сказал  отец.  -  Ты  знаешь  эту
историю? Я убил человека, который пытался поиздеваться над  цыганкой,  и
был приговорен к семи годам высылки.., прямо, как этот мальчик.
   Но его поступок кажется ничтожным в сравнении с моим.
   - Человеческая жизнь поставлена на одни весы с фазаном!
   - Ты поступил справедливо, а Дигори нет.
   - Но я убил человека. У  меня  были  покровители:  твой  дедушка  был
человеком с большим влиянием, и мама  не  оставляла  его  в  покое.  Она
умоляла, чтобы  он  спас  меня  от  виселицы,  что  мне  вполне  реально
угрожало.
   - Не говори об этом. Это невыносимо слушать.
   - Да, дорогая, если бы это случилось, тебя бы никогда  не  было.  Вот
настоящая трагедия.
   - Не шути. Но что будет с Дигори?
   - Он заслужил свою участь и пройдет через все,  как  я.  Может  быть,
несчастья могут стать залогом будущего счастья. Я возмужал в  Австралии.
Я был  беспомощным  юношей  с  романтическими  представлениями.  Уйти  с
цыганами! Представь, какая глупость!
   Но судьба не погладила меня по головке, я оценил  серьезность  жизни.
Из  Австралии  я  вернулся  рассудительным  человеком,   готовым   нести
ответственность за свои поступки.
   - Мне невыносимо думать о том, что Дигори отошлют так далеко.
   - Да, страшное испытание, но он его пройдет. В конце  концов,  нельзя
сказать, что он был здесь счастлив. То, что случилось той ночью, глубоко
ранило его.
   Может быть, само лучшее - полная перемена,  совершенно  новая  жизнь.
Если он выдержит, все может быть не так плохо.  -  Какое-то  время  отец
молчал, а потом сказал:
   - Я вспоминаю, как плыл на корабле, прибывающем в неведомую страну...
Но через некоторое время я привык к ней. Нужно  принять  уроки,  которые
преподносит нам жизнь, и помнить их. Какими бы трудными ни были времена,
их нужно пережить, они не могут длиться вечно. Что-то должно измениться.
   Так будет и с Дигори.
   - Интересно, услышим ли мы о нем когда-нибудь?
   Встретимся ли мы еще?
   - Поживем - увидим, моя дорогая девочка.
   Мы возвращались домой в торжественном и печальном настроении.
 
СКАНДАЛ В ВЕРХАХ 
 
   Долгое время я не могла забыть о Дигори. Я вспоминала его то  стоящим
рядом со мной, пряча рыбу в свою сумку, то швыряющим камешки в реку,  то
в лавке Слэттери... Что значит - быть высланным на семь лет?
   Мы много говорили об этом с отцом, и он вспоминал  о  своем  прошлом:
прибытие на неведомую землю, выход из  корабельного  трюма  под  сияющее
солнце, чувство униженности от того, что ты -  преступник  и  находишься
среди преступников. Так было и с моим отцом, то же сейчас происходит и с
Дигори. Быть может, он идет сейчас по этапу на тяжелые работы. Отец  был
значительно старше Дигори, когда ему выпало это испытание.
   Иногда мы с братом  обсуждали  судьбу  Дигори,  но  очень  скоро  его
интерес к подобным разговорам угас.
   "Это неизбежно, и в один прекрасный день я буду  к  этому  относиться
также", - думала я.
   Джекко ходил в  школу,  мне  было  очень  одиноко,  и  я  привыкла  с
нетерпением ждать выходных. Кроме того,  иногда  Джекко  не  возвращался
домой, проводя время с приятелями, бывало, и его  приятели  приходили  к
нам. Они мне позволяли присоединяться к ним: мы ездили верхом, купались,
ловили рыбу, катались на коньках или ходили под парусом с  рыбаками.  Но
бывало  так,  что  мне  ясно   давали   понять   нежелательность   моего
присутствия.
   За всей этой суетой я  тоже  забыла  о  Дигорн,  и,  только  случайно
оказываясь на пепелище, я вспоминала все и  чувствовала  острую  боль  и
угрызения совести оттого, что забыла. В любом случае у всех было  словно
молчаливое соглашение забыть тот канун самого долгого дня в году.
   Я вспоминаю следующий такой праздник. Мы выехали в вересковые поля  в
экипаже, и лошадьми правил отец. Все происходило по сравнению с  прошлым
годом очень спокойно: зажгли костер, пели песни, и никому  не  пришло  в
голову прыгать, через огонь.
   Правда, люди избегали ходить на поляну в лес к сгоревшей хижине. Даже
днем  они  предпочитали  обходной  путь.  Возможно,  некоторые  из   них
вспоминали происшедшее и испытывали глубокий стыд, но мамаша Джинни была
мертва, а ее внук далеко.
   Рольфа я  теперь  видела  реже,  чем  обычно:  он  часто  пропадал  у
университетских друзей, кроме того, он часто  ездил  на  археологические
раскопки. Но его отец приезжал к нам часто и с гордостью рассказывал,  о
деятельности сына.
   Когда я все-таки видела его, он  казался  мне  почти  таким  же,  как
обычно, но я изменилась: он больше не был моим идеалом. Возможно,  Рольф
заметил это и стал меньше интересоваться мной.  Раз  или  два  я  делала
попытку поговорить с ним  о  той  ночи,  но  смелость  покидала  меня  в
последний момент, и ничего так и не было сказано.
   Проходили годы. У меня появилась новая гувернантка. Время от времени,
когда мы выбирались в Лондон, обязательно заезжали  в  Эверсли.  Бабушка
умерла через год после дедушки. Моя мать была совершенно  убита  потерей
обоих родителей.
   Эверсли с тех пор переменился. Дэвид и Клодина старели,  и  Джонатан,
еще один внук моего дедушки, управлял делами в имении.  Но  я  полагала,
что он вряд ли унаследует имение, пока жив Дэвид.
   Мне нравились Джонатан и его жена Тамариск. Она была очень красива, и
меня она особо  интересовала,  потому  что  приходилась  мне  наполовину
сестрой. Иногда .мне  казалось  слишком  сложным  вникать  в  запутанные
родственные связи нашей семьи.
   Однажды мой отец сказал:
   - Я не люблю всякие уловки, твоя мать - тоже, поэтому тебе лучше  все
знать. Я был весьма неугомонным в юности. Ты знаешь, что  я  одно  время
жил среди цыган?
   - Конечно. Я думаю, это было очень увлекательно.
   - Это было глупо, но, как я  всегда  говорил  тебе,  невозможно  быть
полностью уверенным в том, что хорошо, а что плохо. Если бы я не пожил с
цыганами, то никогда бы не встретил твою мать. Когда  я  впервые  увидел
ее, она была маленькой девочкой, примерно как ты сейчас. В то же время я
встретил и мать Тамариск. Она всегда казалась  такой  грустной.  Однажды
ночью мы плясали вокруг костра...
   - Накануне самого долгого дня в году? - вскричала я.
   - Нет, тогда отмечали победу при Трафальгаре.
   Все были радостные  и  возбужденные.  Последствием  этой  ночи  стало
рождение Тамариск. Я - отец Тамариск!
   Я сказала:
   - Странные события происходят  в  такие  ночи!  Люди  перестают  быть
самими собой. Может быть, это как-то связано с кострами?
   Потом я опять стала думать о той ужасной ночи.
   Мать Тамариск умерла, как я узнала, при  родах,  и  поэтому  Тамариск
воспитывалась в нашей семье и знала Джонатана всю свою жизнь.
   Они очень любили друг друга. Я могла это почувствовать, наблюдая, как
Тамариск готова наброситься на любого, кто критиковал ее мужа. Такой  же
она была и со своими детьми; у них родились два мальчика, Ричард и Джон,
которые росли дикими и необузданными, но очень любящими своих родителей.
   Мне доставляли удовольствие визиты в Эверсли. Я  любила  окрестности,
море, до которого было рукой подать, и старые дома неподалеку от Эверсли
- Грассленд и Эндерби, которые были частью одного  фамильного  владения.
Моя мать жила в Грассленде со своим первым мужем, поскольку она была уже
замужем до брака с моим отцом. А Эндерби принадлежал Питеру  и  Амарилис
Лэнсдон. Дом был наследством Тамариск, но Питер уже давно выкупил его, и
он использовался  как  деревенский  дом,  потому  что  Лэнсдоны  жили  в
основном в Лондоне.
   За несколько лет до этого отец продал наш дом в Лондоне: мы в нем  не
нуждались.  На  Альбемарл-стрит  находился  фамильный  особняк,  который
довольно часто пустовал, и мы жили в  нем,  когда  приезжали  в  Лондон.
Лэнсдоны же владели большим особняком в Вестминстере.  Этот  дом  всегда
производил на меня огромное впечатление. Он был высокий, величественный,
и из некоторых комнат открывался вид на реку.
   Питер Лэнсдон был членом парламента. Когда  правила  его  партия,  он
занимал высокий пост в правительстве и вел беспокойную жизнь, потому что
был многими деловыми интересами связан с Сити. Он источал силу. Амарилис
им очень гордилась. Его дочь Елена и сын Питеркин -  это  имя  было  ему
дано, чтобы отличать его от отца, - относились к  нему  с  благоговейным
трепетом.
   Я очень любила Елену и Питеркина. Елена была примерно  на  шесть  лет
старше  меня,  Питеркин  -  на  четыре.  Елену  представили  в  свете  -
испытание, которое, как сказала мама, мне тоже придется перенести, после
чего Елена возненавидела его. Все зависит  от  того,  имеет  ли  девушка
успех: если  да,  ей  завидуют,  если  нет,  презирают.  Так  вот  Елену
презирали все.
   Конечно, я не говорю о ее матери: Амарилис была одной из тех  добрых,
милых и любезных женщин, которые щедро изливают на вас всю свою симпатию
и благожелательность. Но Елена сказала мне, что ее отец был разочарован,
он ведь хотел, чтобы она "сделала хорошую партию". Я могла  это  понять:
дядя Питер добивался успеха во всем, за что бы ни взялся,  и  ожидал  от
своих детей того же.
   Я сказала матери однажды;
   - Мне кажется, нет больше двух других людей, которые  были  бы  менее
похожи друг на друга, чем дядя Питер и тетя Амарилис.
   Я вспоминаю, как окаменело ее лицо, как всегда, когда упоминался дядя
Питер. Она ответила:
   - Ты права, едва ли найдутся два  человека,  менее  похожие  друг  на
друга.
   - Тогда почему  они  поженились?  -  спросила  я,  Моя  мать  хранила
молчание, и я поняла, что она не любит дядю Питера.
   А я не могла не восхищаться им.  Наверное,  он  был  очень  красив  в
молодости, и даже теперь, утратив былую красоту, он  выглядел  необычно:
на висках его была легкая седина, в  глазах  светилась  беспечность,  и,
казалось, они всегда выражают наслаждение миром и  уверенность,  что  он
покорится ему без  труда.  Жизнь  доставляла  ему  удовольствие,  трудно
соответствовать требованиям такого отца. Оба чувствовали  это:  Елена  -
потому  что  не  выдержала  испытания  в  свете  и   перешагнула   рубеж
двадцатилетия незамужней, а Питеркин - потому что не  решил,  чем  будет
заниматься, в то время как его отец в этом  возрасте  уже  делал  первые
успехи.
   Я испытывала волнение в ожидании своей очереди, хотя, конечно, знала,
что если мне не удастся с честью выдержать это испытание,  мои  родители
не  расстроятся  и  не  будут  рассматривать  это  как  провал.  Я  была
счастлива, что у меня такие понимающие родители.
   Мне было почти восемнадцать, когда была намечена очередная поездка  в
Лондон и Эверсли. Это было в 1838 году, в конце мая, а мой день рождения
был в начале сентября.
   Мать сказала:
   - Теперь, когда старый король умер и на  престоле  молодая  королева,
нам нужно подумать о твоем выходе в свет.
   - Это повлечет за собой массу хлопот, - заметил отец.
   - Амарилис устроила все для Елены, я думаю, и нам удастся.
   - Это значит, что нужно будет провести какое-то время в Лондоне, а  я
хочу все устроить быстро. Я говорил вам, что получил очередное письмо от
Грегори Доннелли?
   - О, как там дела?
   Грегори Доннелли был человеком, который присматривал за имением  отца
в Австралии. Его имя время от времени упоминалось в нашей семье.
   - Он хочет купить мою землю, - сказал отец. - Может, и неплохая идея.
В самом деле,  бессмысленно  сохранять  ее  за  собой.  Это  всего  лишь
сентиментальное воспоминание о том, что я прибыл туда рабом, а сейчас  я
там землевладелец.
   - Почему же не продать, если он хочет купить?
   - Я думаю об этом, но, мне кажется, следует поехать туда и решить  на
месте.
   - Ты тоже, конечно, поедешь?
   - Конечно, - повторила она.
   - Я тоже должна поехать, - добавила я.
   - Конечно, и ты поедешь, и Джекко. Мы все поедем.
   - Интересно, - спросила я вдруг, - увидим ли мы Дигори?
   Воцарилось молчание, словно все вспоминали, кто такой  Дигори.  Потом
отец сказал:
   - Моя дорогая девочка, это все равно, что искать иголку в стоге сена.
Люди в поисках подневольных рабочих съезжаются туда со всех  сторон,  он
может быть в любом конце Австралии.., в Виктории, в западной  Австралии,
даже в Кливленде. Это большая страна, ты ведь понимаешь.
   - Бедный мальчик! - вздохнула мама. - Боюсь, что ему там несладко.
   - Он, без всякого сомнения, уже обосновался там, сказал отец.
   - Рано или поздно это должно было произойти.
   Мы действительно собираемся предпринять путешествие?
   - Ты столько раз обещал нам поездку, - напомнила я ему.  -  Но  я  не
думала, что так скоро.
   Когда приехали Хансоны, мы обсуждали предстоящую поездку с ними.  Они
очень заинтересовались.
   - Если земля приносит доход, - сказал Рольф, - зачем ее продавать?
   - Она слишком далеко, чтобы ее держать, -  ответил  отец.  -  Здешних
владений для меня достаточно.
   Хансоны много говорили о своих  владениях,  которые  с  каждым  годом
увеличивались. Мои отношения с Рольфом претерпевали изменения. Когда  он
приезжал в Кадор, я понимала,  что  это  в  основном  из-за  меня.  Свой
интерес к Дори Мэйнор  он  объяснял  тем,  что  хочет  стать  владельцем
обширных земельных владений, как мой отец.
   Что до меня, я тоже много думала о Рольфе. Он до сих  пор  производил
на меня совершенно особое  впечатление.  Он  тоже  с  большим  интересом
относился ко мне, и мои родители смотрели на нас  как  на  потенциальных
жениха и невесту.
   Поженимся ли мы? Теперь я была очень не уверена в  своих  чувствах  к
нему. С одной стороны, мысли об этом доставляли мне удовольствие,  в  то
время как память о той ночи причиняла мне страдания. Конечно, он был мне
небезразличен, мне нравилось  находиться  рядом  с  ним.  Я  боролас