- Не нужно волноваться, - сказал он. - Конечно, она может остаться  у
нас, пока не найдет какое-нибудь занятие.
   - Занятие? Что ты имеешь в виду?
   -  Ну  какое-нибудь  место..,  может  быть,  она  станет  чьей-нибудь
горничной, если уж ты не Хочешь, чтобы она выполняла эти обязанности при
тебе.
   - За что ты ее не любишь?
   - Мне не за что любить ее или не любить.
   - Ты говоришь так, будто не хочешь, чтобы она находилась здесь.
   - Дорогая моя Лотти, ведь у  нас  здесь  не  приют  для  бездомных  и
обездоленных.
   - У тебя есть какие-нибудь причины не любить ее?
   Он слегка отстранился от меня.
   - Какие у меня могут быть причины?
   - Ты, мне кажется, настроен.., враждебно.
   - Дорогая моя Лотти, для меня это вовсе ничего не значит. Ведь мне не
придется видеться с ней, не так ли? Или ты предполагаешь, что  я  должен
относиться к ней как к почетной гостье?
   - Шарль, не хочешь ли ты сказать, что возражаешь против ее пребывания
в этом доме? Потому что, если это так...
   - То ты убежишь вместе с ней. Я знаю.  Вы  поедете  в  Обинье..,  две
авантюристки. Лотти, моя милая, любимая Лотти, мать моего сына,  которой
вскоре предстоит стать матерью еще одного моего ребенка,  я  желаю  тебе
только счастья. Я готов любой ценой доказать тебе свою любовь. Кем бы  я
ни был до того, как встретился с тобой, кем бы  я  ни  был  сейчас..,  я
твой, Лотти.
   - Что за очаровательная речь! - я расцеловала его. -  Интересно,  что
ее вызвало?
   - Ты - моя красавица жена и мать моих детей, Я не нарадуюсь на тебя.
   - Сегодня вечером ты и впрямь выглядишь любящим мужем. Но как все это
связано с Лизеттой?
   - Никак. Но все, что пытался тебе сказать о ней, было лишь для  того,
чтобы ты задумалась, разумно ли оставлять Лизетту в доме?
   - Я не вижу к этому никаких препятствий и хочу, чтобы она чувствовала
себя здесь счастливой. Я собираюсь настаивать на том,  чтобы  она  здесь
осталась и чтобы к ней в доме хорошо относились.
   Он привлек меня к себе и поцеловал в шею.
   - Да будет так, как решила мадам.

***

   В эту ночь мне не спалось. Впрочем, Шарлю тоже. Он был очень нежен  и
вновь и вновь уверял, что любит меня. Я  думаю,  он  старался  загладить
свою вину за весьма холодный прием Лизетты, к которой, как  он  знал,  я
хорошо относилась. Мы лежали бок о бок, сплетя руки, молча.
   Когда я проснулась, его не было рядом со мной.  Было  очень  рано,  и
первой моей мыслью была мысль о  Лизетте.  Я  была  счастлива,  что  она
вернулась, пусть даже при столь  печальных  обстоятельствах,  и  я  была
тронута тем, что в тяжелых обстоятельствах она  вспомнила  именно  меня.
Потом я подумала о слуге, с которым она приехала, и мне пришло в голову,
что ему следовало бы  отдохнуть  денек  перед  тем,  как  отправиться  в
трудный обратный путь.
   Одевшись, я спустилась вниз и прошла к конюшне.  Я  уже  подходила  к
воротам, когда заметила, что в конюшню кто-то входит. И  хотя  я  видела
этого человека со спины, мне было ясно, что это посторонний.
   Я окликнула его:
   - Подождите минутку...
   Человек скрылся в конюшне, видимо, не услышав меня. Я решила, что это
слуга, с которым приехала Лизетта, и что он  собирается  седлать  своего
коня, чтобы  отправиться  в  путь.  Я  хотела  снабдить  его  на  дорогу
провизией и подсказать ему, чтобы он зашел за нею на кухню.
   Я заглянула в конюшню, но там никого не было видно. В  это  время  во
дворе раздались шаги. Это был главный конюх Леру. Я пошла ему навстречу.
   - Доброе утро, Леру, - сказала я. - Вы позаботились о слуге,  который
сопровождал даму, приехавшую вчера?
   - О да, мадам, - ответил  он.  -  Он  плотно  поужинал  и  хорошенько
выспался.
   - Кажется, он собирается уезжать. Я видела, как он вошел  в  конюшню,
но, заглянув туда, не увидела его. Думаю, следует дать  ему  с  собой  в
дорогу провизии.., может быть, мясного пирога или еще чего-то.  А  может
быть, ему лучше отдохнуть день перед отъездом. Дорога ведь неблизкая.
   - Кажется, он собирался уехать рано утром, мадам.
   - Ему виднее. Но все же его  следует  снабдить  едой  на  дорогу.  Он
должен быть где-то в конюшне. Я видела, как он входил туда.
   - Я отыщу его, мадам, и передам ваши  слова.  Но  в  этот  момент  мы
услышали цокот копыт, и из конюшни выехал всадник.
   - Постой, дружище! - воскликнул Леру. Всадник, не обращая внимания на
оклик, проехал дальше.
   - Он не заметил нас, - сказал Леру.
   - Он даже не слышал, как вы его позвали.
   - Возможно, он глуховат, мадам.
   - Вообще, он вел себя странно.
   - Ну, теперь, так или иначе, а он уехал, мадам. Его уже не остановишь
и ничего ему не предложишь.
   - Меня удивляет,  что  он  так  и  не  показался  нам  и  не  захотел
переброситься даже словечком.
   Леру почесал в затылке и направился в конюшню. Я поднялась в  комнату
Лизетты. Она все еще лежала  в  кровати  и  с  распущенными  локонами  и
заспанными глазами выглядела прелестно.
   - Ты, наверное, очень устала, - сказала я.
   - Просто истощена, - ответила она. - Ты  даже  не  представляешь,  до
чего же хорошо оказаться здесь.., в таком чудесном месте.., с тобой...
   - На твою долю достались тяжкие испытания...
   - Бедный Жак! Я просто не могу забыть эту картину... Как он  упал  на
землю, а вся эта ужасная толпа набросилась на  него.  И  все  же..,  мне
следовало быть...
   - Тебе следует забыть об этом, - сказала я. -  Бесполезные  сожаления
ни к чему не ведут. Да, кстати, этот твой слуга - странный  какой-то.  Я
окликнула его, но он не ответил. Он что, глуховат?
   Мгновение она колебалась, а потом сказала:
   - Да.., думаю, что глуховат, но не сознается в этом.
   - Я позвала его, а он не ответил мне. Я была уверена, что он вошел  в
конюшню, но, когда я заглянула туда, там никого не было.
   - А ты вошла внутрь?
   - О, нет...
   - Ну, наверное, он нагнулся, чтобы осмотреть подковы или  копыта.  Он
очень заботится о Лошадях. Так значит, ты говоришь, он уехал?
   - Да. Он даже не повернул  головы,  когда  выезжал  из  конюшни.  Его
окликнул Леру, но он просто-напросто проехал мимо.
   - Он очень спешит домой. Его  просили  вернуться  как  можно  скорей.
Вообще, они  сделали  мне  большое  одолжение,  отпустив  его  со  мной,
поскольку без него там трудно обойтись.
   Я продолжала думать об этом человеке, и неожиданно что-то мелькнуло у
меня в голове.
   - Знаешь, - сказала я, - мне кажется, я где-то уже видела его раньше.
   - Где ты могла его видеть?
   - Не знаю. Просто мне так показалось.
   - Ну, говорят,  у  каждого  человека  на  земле  есть  свой  двойник.
Интересно бы встретить своего двойника, верно?
   Она рассмеялась и сразу стала  похожей  на  ту  девчонку,  которую  я
давным-давно знала и любила.
   Я горячо и искренне воскликнула:
   - Ах, Лизетта, я так рада тому, что ты приехала.

***

   Я была очень счастлива, что снова со мной Лизетта. Теперь  моя  жизнь
изменилась. Она сама  устранила  все  шероховатости,  которые  могли  бы
возникнуть а связи с ее присутствием в  доме,  согласившись  стать  моей
камеристкой.
   - Дама твоего положения просто обязана иметь  камеристку,  -  сказала
она.  -  И  уж  не  знаю,  кто  лучше  меня  сможет  справиться   с   ее
обязанностями.
   Она сама отказалась есть за одним столом с нами, на чем я  собиралась
настаивать, несмотря на предполагаемые  протесты  со  стороны  Шарля.  Я
понимала, что ему не слишком нравится моя идея обращаться с Лизеттой как
с  членом  семьи;  и  кроме  того,  я  понимала,  что   Лизетта   весьма
чувствительна к своему положению, столь же  неопределенному,  каким  оно
было и в Обинье, - человека, находящегося со мной и с Софи на  дружеской
ноге, но не являющегося нам ровней. Как раз мне-то хотелось относиться к
ней как к равной, но она этого не желала.
   Она решила есть в  небольшой  комнатке,  примыкающей  к  ее  спальне,
вместе с Луи-Шарлем и сама ходила на кухню за едой,  так  что  никто  из
прислуги не занимался ее обслуживанием.
   Сначала я заявила, что все это ненужная чепуха, но чуть позже поняла,
что даже в таком, избавленном от лишних формальностей хозяйстве,  как  у
Турвилей,  среди  прислуги  всегда  найдется   место   для   зависти   и
недоброжелательства.
   Лизетта оказалась крайне тактичной. С членами  семьи  она  вела  себя
весьма сдержанно и, лишь оставаясь наедине со мной, вновь превращалась в
мою проказливую подружку.
   Со стороны родителей Шарля возражений не было. Его отец большую часть
времени проводил в  своих  комнатах,  а  его  жена  старалась  держаться
поближе к нему. Она всегда была со  мной  приветлива,  и  хотя  оба  они
казались весьма бесцветными людьми, я была благодарна им за то, что  они
не  вмешивались  в  мою  жизнь  и  предоставили  мне  возможность  самой
руководить домашним хозяйством. Амелия быстро  подружилась  с  Лизеттой,
которая взялась причесывать ее, и они проводили  вместе  много  времени,
занимаясь обсуждением приданого. Будущая  свадьба  Амелии  была  главным
событием в доме,  и  поэтому  прибытие  Лизетты  не  привлекло  большого
внимания, и понемногу все устроилось. Я сказала ей, что  она  похожа  на
хорошенького котеночка, когда  лежит  в  своей  кровати,  свернувшись  в
клубок.
   - Да, и при этом я мурлыкаю, зная, что ежедневное блюдечко сливок мне
обеспечено, - рассмеялась она.
   С ее прибытием моя жизнь в самом деле изменилась. Месяцы беременности
вместо того, чтобы тянуться до  бесконечности,  были  заполнены  веселым
смехом и болтовней. В основном мы вспоминали прошлое и лишь изредка, при
воспоминании о Софи, в разговорах проскальзывала грустная нота.
   В это время много говорили об американских колонистах,  вступивших  в
контакт с  правительством  Англии  из-за  налогов,  которые,  по  словам
многих, были немилосердно  взвинчены.  Шарль  заявил,  что,  вне  всяких
сомнений, вскоре начнется  война  между  Англией  и  ее  колонией,  если
англичане не образумятся.
   Ему нравилось посмеиваться над англичанами, и я знала, что он  делает
это в  шутку,  и  все  равно  отказывалась  принимать  участие  в  таких
развлечениях. Да и в любом случае  мои  мысли  были  заняты  в  основном
грядущим появлением на свет ребенка.
   Зима шла к концу. Стоял февраль, наступила пора родов.
   Лизетта постоянно была рядом. У нее  не  было  особых  склонностей  к
исполнению обязанностей няньки, но  отсутствие  этих  качеств  с  лихвой
искупалось ее жизнерадостностью, которая передавалась мне.
   Роды прошли нормально. Я была довольна тем, что на этот  раз  у  меня
родилась дочь, а Шарль был вне себя от счастья. После  некоторых  споров
мы, наконец решили назвать ее Клодина.

ГРИЗЕЛЬДА

   Все  мои  радости  сосредоточились  в  детской,   где   новорожденную
почтительно  разглядывали  Шарло  и  Луи-Шарль.  Поэтому  я   почти   не
интересовалась  событиями,  происходящими  в  окружающем  мире.  Клодина
оказалась шумным ребенком с хорошими легкими и глоткой  и  с  первых  же
дней решительно заявила о своих правах.
   - Она не похожа на месье  Шарло,  -  сказала  нянька.  -  Своевольная
девочка, ничего не скажешь.
   Родилась она, по правде говоря, довольно страшненькой,  но  с  каждым
днем на глазах хорошела. У  нее  были  пушистые  темные  волосы,  весьма
густые для младенца такого возраста, и ясные голубые глаза.
   Ее все обожали, а  когда  она  плакала,  то  одно  удовольствие  было
смотреть на Шарло, стоящего у ее колыбельки и бормочущего: "Тихо!  Тихо!
Шарло с тобой".
   Я была счастлива со своими детьми.
   Шарль в последнее время, похоже, не мог говорить  ни  о  чем  больше,
кроме  как  о  стычках  англичан  со  своими  колонистами.  Сначала  мне
казалось,  что  он  принимает  сторону  колонистов   лишь   из   желания
поддразнить меня как англичанку.  Он  часто  напоминал  мне,  отчасти  с
сожалением, что я больше похожа на англичанку, чем на француженку, и это
было правдой, хотя трудно было найти более типичного француза,  чем  мой
отец,  да  и  Жан-Луи,  так  долго  воспитывавший  меня,  по   странному
совпадению, был наполовину французом и в  Англию  попал  благодаря  моей
маме-англичанке. Однако я была англичанкой - по внешности, по манерам  -
по  всему.  Несмотря  на  то  что   я   совершенно   свободно   говорила
по-французски  и  часто  даже  думала  на  этом  языке,.  Шарль  нередко
вспоминал мое английское происхождение, а когда нам случалось ссориться,
любил говорить: "Ну да, чего еще ждать от англичанки".
   То ли он питал естественную для француза антипатию к  англичанам,  то
ли поддразнивал меня, но  так  или  иначе  словесная  война  между  нами
продолжалась, а война реальная, конечно, подогревала ее.
   Не очень разбираясь в ситуации, я тем не менее защищала англичан, что
доставляло ему удовольствие, позволяя вновь и вновь доказывать мне,  как
я не права - Вот увидишь, - как-то сказал он, - это может означать войну
между Англией и Францией.
   - Ну, знаешь, не очень-то похоже на французов, чтобы они  бескорыстно
согласились за кого-нибудь воевать.
   - В данном случае речь идет об идеалах свободы, моя дорогая.
   - Франции вполне хватает собственных неприятностей, - возразила я.  -
С чего это вам беспокоиться о колонистах чужой страны, расположенной  на
другом краю света,  когда  ваши  крестьяне  постоянно  готовы  восстать.
Возможно, как  раз  им  больше  всего  и  нужно  то  самое  справедливое
отношение, о котором вы так много болтаете.
   - Ты говоришь как революционерка, - сказал Шарль.
   - А ты говоришь как дурак. Как  будто  Франция  пожелает  вступить  в
войну из-за дела, которое касается совершенно иной страны.
   - Здесь сильны именно такие настроения.
   - С единственной целью - досадить Англии.
   - Они сами загнали себя в такую ситуацию. Это не мы ее создали.
   - Но вы желаете на ней нажиться. Вот такие у нас шли беседы.
   Примерно к тому времени, когда Клодине исполнилось пять месяцев, была
опубликована Декларация о независимости Америки, и Шарль ликовал.
   - Эти храбрые люди сражаются с могучей страной  за  свою  свободу.  О
Боже, я хотел бы присоединиться к ним. Знаешь, ходят  разговоры  о  том,
что Франция собирается послать туда свою армию?
   Я решила, что Шарлю попросту наскучила жизнь в Турвиле. Он  был  мало
приспособлен к роли хозяина такого большого поместья. Я кое-что знала  о
том, как положено вести дела в таких крупных имениях, -  я  видела,  как
отец управляет Обинье, наблюдала жизнь наших поместий в Клаверинге  и  в
Эверсли, поэтому понимала, что у Шарля просто нет  к  этому  склонности.
Разумеется, у нас был управляющий, но управляющий, даже самый лучший, не
может заменить настоящего хозяина.
   К разговорам об войне колоний за  независимость  и  о  роли,  которую
собиралась  играть  в  ней   Франция,   я   прислушивалась   вполуха   -
по-настоящему меня занимали только мои дети. К тому же  мы  вели  долгие
разговоры с  Лизеттой,  ездили  верхом,  бродили  по  окрестностям.  Мне
доставляло большое удовольствие общество Лизетты.
   В декабре Шарль отправился в Париж и  пробыл  там  несколько  недель.
Когда он вернулся, выяснилось, что его энтузиазм относительно этой войны
напоминает лихорадку. В Париже он познакомился с  тремя  представителями
Америки - Бенджамином Франклином, Сайласом Дином и Артуром  Ли.  По  его
словам, весь Париж говорил только о них, их приглашали в  самые  знатные
дома, и никто не принимал во внимание их необычную внешность -  французы
горели желанием выслушать рассказы о войне за независимость.
   - Их манеры исключительно просты, - рассказывал Шарль, - Волосы у них
не напудрены, а одежда очень простого покроя и сшита  из  такой  простой
ткани, какой я никогда не видел. Но Париж от них без ума. Народ требует,
чтобы мы немедленно начали войну против англичан.
   Еще раньше в этом же году он вступил в общество маркиза де  Лафайета.
Огромное впечатление произвела на него покупка маркизом боевого корабля,
который он нагрузил оружием и  после  преодоления  некоторых  осложнений
отправил в Америку.
   В стране были  очень  сильны  антианглийские  настроения,  но  король
твердо стоял на своем: Франция не должна вмешиваться в эту войну.
   Так обстояли дела в тот момент, когда прибыл посыльный из Обинье.
   Моя мать получила  письмо  из  Эверсли,  в  котором  сообщалось,  что
бабушка очень больна и непременно хочет видеть нас. Сабрина писала, что,
если у нас есть хоть какая-то возможность приехать, мы сможем обрадовать
этим Клариссу, но если  мы  не  поспешим,  то,  может  статься,  упустим
возможность попрощаться с ней.
   Сабрина явно была расстроена, так  как  они  с  бабушкой  бок  о  бок
прожили всю жизнь.
   Дикон так и не оправился после смерти своей жены, - продолжала она. -
Это, конечно, страшно опечалило  всех  нас.  Бедный  Дикон!  К  счастью,
сейчас он очень занят и большую часть времени проводит в  Лондоне.  Дела
не  позволяют  ему  полностью  предаться  скорби  по  поводу  понесенной
утраты...
   Меня интересовало, как  он  выглядит.  И  чем  занимается?  Наверное,
высматривает новую богатую наследницу, - цинично думала  я.  -  Впрочем,
теперь меня это не интересует. Я жена и мать.
   Моя мать приписала от себя:
   "Моя милая, я  знаю,  что  требую  от  тебя  слишком  многого,  прося
оставить дом и детей, но мы не  пробудем  там  долго..,  ровно  столько,
сколько нужно, чтобы повидаться с твоей бабушкой. Как  говорит  Сабрина,
другой возможности у нас может и не быть. Я отправляюсь в любом  случае,
но было бы просто чудесно, если бы, ты могла сопровождать меня.  Бабушка
очень хочет видеть именно тебя".
   Когда я показала письмо Шарлю, он сказал, что  я  обязательно  должна
ехать.
   Лизетта решила, что мне будет интересно повидать родной дом. Она тоже
была бы не прочь отправиться со мной, но об этом не могло быть и речи.
   - Не задерживайся, - умоляла она меня. - Я просто не представляю, как
буду здесь без тебя. Шарль напутствовал меня:
   - Постарайся хоть ты вразумить их. Если они не образумятся,  их  ждет
унизительное поражение. Они дождутся, что Франция отправится воевать  за
Атлантику - Я еду не с дипломатической миссией, а всего  лишь  навестить
больную бабушку, - напомнила я.
   - Но тогда постарайся не задерживаться, - сказал он. - А то здесь без
тебя будет очень скучно.

***

   Мои чувства были  смешанными,  когда  мы  с  матерью  направлялись  к
побережью вместе с моим отцом,  провожавшим  нас  до  самого  пакетбота,
отплывавшего в Англию. Было очень грустно прощаться с детьми,  Шарлем  и
Лизеттой, но одновременно я волновалась за  бабушку  и,  честно  говоря,
ощущала радостное возбуждение при мысли о том, что снова увижу  Эверсли.
Наверное, мать чувствовала примерно то же самое, хотя  выглядела  весьма
подавленной.
   Путешествие через Ла-Манш прошло без происшествий,  и  мы  прибыли  в
Дувр во второй половине дня, так что к вечеру уже добрались до Эверсли.
   Старое семейное гнездо выглядело точно таким, каким я его  запомнила,
- возможно, не  столь  впечатляющим,  как  замок  Обинье,  но  по-своему
величественным.
   Услышав, как мы  въезжаем,  во  двор  выбежала  Сабрина  и  бросилась
обнимать нас.
   - Ах, как чудесно вновь видеть вас! - воскликнула она. - Как я  рада,
что вы смогли приехать.
   - Как дела у мамы? - спросила моя мать.
   - Она слаба.., но очень оживилась, узнав,  что  сможет  повидаться  с
вами. Я уверена, это пойдет ей на пользу. А вот и Дикон.
   Действительно, появился Дикон - человек, который  долгое  время  один
занимал все мои мысли. Он был  именно  таким,  каким  я  его  запомнила,
"слишком крупным человеком", как однажды кто-то сказал о нем; и выглядел
он, как всегда, великолепно. К сожалению, его  светлые  локоны  покрывал
парик, но глаза, похоже, стали еще более пронзительно синими.
   - Сепфора! - воскликнул Дикон, бросившись к моей матери. Он обнял ее,
и я заметила, что она попыталась высвободиться из его  объятий,  н