, сковавший и тело, и сердце. Есть я не могла. Я не могла спать. Могла только неподвижно лежать и вопрошать - почему? ПОЧЕМУ?
     Эсмеральда рассказала мне, как все было. Я велела ей говорить об этом, и, как в детстве, она не смогла ослушаться меня.
     - Он застрелился из одного из пистолетов, которые хранились в Трентхэм Тауэрз.
     - Этого не может быть. Не мог же он задумать такое.
     Она молчала. А мои мысли понеслись вспять, вызывая в памяти тот день, когда мы с ним вместе заглядывали в "оружейную" в Трентхэме. Я вспомнила футляр, отделанный изнутри атласом, серебристо-серый пистолет, который он держал и гладил с такой любовью. А рядом с тем оставалась пустая ячейка, и Филипп тогда еще пошутил, как я думала, что держит пистолет под подушкой. Что он тогда имел в виду? Неужели это было правдой? Неужели он всерьез боялся грабителей? Даже если так, что же заставило его наавести пистолет на себя? Как же могло случиться, что я, считавшая, что прекрасно знаю Филиппа, могла так ошибаться? Вдруг душа его обладала другой стороной, неведомой мне, которой он никогда ко мне не поворачивался? Во все это я не могла поверить.
     - Он не мог покончить с собой! - закричала я. - Он только за день до этого говорил со мной. Ты только представь, Эсмеральда, какое отчаяние должно охватить человека, чтобы уйти добровольно из жизни! А ты вообще можешь представить Филиппа отчаявшегося, тоскующего? Я никогда не видела его таким. А ты? Он был не из тех, кто способен скрывать свои чувства. Он даже никогда и не пытался делать этого. Я знала Филиппа! Лучше всех знала, и я говорю - это невозможно. Никогда в это не поверю.
     Но это произошло.
     Эсмеральда сказала:
     - Здесь целая толпа газетчиков. Тебя хотят видеть. Будет расследование. Придется идти.
     Я неожиданно встала.
     - А я хочу пойти! - закричала я, - хочу выяснить, что же случилось...

***

     Казалось, сон продолжается. Эти лица... Мистер Джосайя Каррингтон, непохожий сам на себя, бледное лицо искажено горем; в глазах леди Эмили больше растерянности, чем трагизма. И Ролло - суровый, окаменевший, глаза как лед, жестоко глядят они на меня, от чего пробирает дрожь.
     Вердикт был вынесен единственно возможный. Самоубийство. Внутренне я протестовала так, что хотелось реветь.
     Только не Филипп! Он - не мог совершить этого. Любой, хоть немного знавший его, должен был понимать очевидные вещи. Однако таково было мнение следствия.
     Потом были похороны. Я не пошла. Лежала одна, ослабевшая от переживаний, от бессонницы, от недоедания.
     - Мама считает, что тебе не мешает поехать в загородный дом, - сказала однажды Эсмеральда. - Я отправлюсь с тобой. Газеты все надоедают. Мама говорит, уехать ненадолго будет лучше.
     Так и сделали. Каким утешением была для меня Эсмеральда! Наверное, она в глубине души считала, что от ужасной участи я спасла ее, ведь на моем месте сейчас могла оказаться она, как и предполагалось.
     Мне стало немного легче, однако спала я по-прежнему плохо. Стоило задремать, как я видела Филиппа, пистолет в руке, постель, залитую кровью... Или грезился тот, другой сон: комната, красный ковер, морской пейзаж - и Филипп рядом со мной. И он говорил мне: "Ты же всегда предчувствовала это, Эллен? Ну вот, пожалуйста. Я умер. Убил себя... потому что не мог жениться на тебе".
     И я пробуждалась, выкрикивая его имя. Страшные были дни. Спустя две недели после нашего приезда за город, в Трентхэм Тауэрз, прибыл Ролло. Он зашел навестить меня. Эсмеральда поднялась ко мне в комнату и сказала, что он ждет в маленькой гостиной. Увидев меня, Ролло встал, сдержанно поклонился, и я обратила внимание на то, как он изменился за это время. Я тоже, наверное...
     Он настоятельно попросил о беседе с глазу на глаз. И начал сразу, без обиняков:
     - Хочу, чтобы вы объяснили мне, почему Филипп пошел на самоубийство.
     - Если бы только я знала...
     - А вы не знаете? - резко спросил он.
     - Откуда же? Если бы я знала, что он задумал, я бы нашла способ остановить его.
     - Но что-то же послужило причиной...
     - Мне она неизвестна.
     - А кому же тогда известна?
     - Вероятно, он что-то скрывал от всех.
     - Брат был не такой человек. - Ролло не сводил с меня глаз. - Видимых причин нет. Неприятностей .
     - Обязательно спрошу, - пообещала я.
     - Свадьба наша была сразу после отъезда вашей матушки, потом и Август родился. С ним все в порядке. На белый свет, может, чуток поспешил явиться, а так он хороший мальчик.
     Раздался стук в дверь, вошла горничная с кувшином горячей воды, за ней работник с моим багажом.
     - Да ведь у меня в духовке поросенок запекается, - воскликнула миссис Пенджелли и быстро вышла.
     Я встала у окна, очарованная восхитительной картиной моря. Я напрягала глаза, стремясь увидеть хоть очертания Далекого Острова, но все, что я видела, это мрачные темные облака, которые неслись по серому небу, подгоняемые тем самым ветром, выгнавшим на морскую гладь стадо коварных барашков, чьему появлению я и была обязана задержкой на берегу.
     Постучав, в комнату вошла другая горничная с бельем и полотенцем.
     - А отсюда вообще можно увидеть Далекий Остров? - спросила я у нее.
     - При относительно ясной погоде можно, мисс.
     Я умылась, сменила платье; настроение мое поднималось - скоро я разузнаю историю жизни моих родителей.
     До сих пор я знала, что вместе они не были счастливы, раз мать решилась оставить отца. Часто я думала о нем; он представлялся обычно мне жестоким, чуть ли не настоящим злодеем.
     Я надеялась, что предстоящие события дадут мне необходимые силы, чтобы порвать с прошлым, в котором я могла только скорбеть о смерти Филиппа и раскаиваться, что не ценила его должным образом при жизни.
     Вещи я не разбирала, так как надеялась, что уже на следующий день барашки уймутся. Меня сильно интересовало, приедет ли сам Яго Келлевэй встретить меня и что он собой представляет. Письма его было наполнены такой теплотой, что я уже просто мечтала познакомиться с ним.
     Спускаясь вниз в столовую, я ощутила аппетитный запах жаренной в духовке свинины и впервые со дня гибели Филиппа почувствовала здоровое чувство голода. Других постояльцев я нигде не замечала и поинтересовалась у миссис Пенджелли, где же они, на что она ответила, что еще рановато.
     Я стала уверять ее, что довольна всем, и тишиной в частности, и видела, что и хозяйка рада, что мы с ней оказались вдвоем в столовой - это давало нам возможность поговорить спокойно.
     - Вы, наверное, хорошо знали мою маму, - начала я, настроившись выяснить как можно больше.
     - Да уж, мисс Келлевэй. И вас тоже малышкой отлично помню. Такой славной девочкой вы были! А уж удержать вас от шалостей та еще была работенка...
     - А почему моя мать вдруг покинула этот Остров?
     Миссис Пенджелли осторожно оглянулась на дверь.
     - Ну, наверное, моя милая, у нее были на то свои причины. Похоже, не ладили они с вашим отцом.
     В столовую шумно вошел хозяин гостиницы и заявил, что он непременно хочет знать, понравилось ли мне угощение, и, услышав мои похвалы, с довольным видом принялся потирать руки. Однако я заметила взгляд, которым он скользнул по жене, и подумала: действительно ли он явился из хозяйского радушия или же хотел таким образом предупредить жену, чтобы та не болтала лишнего?
     - Если вы желаете еще чего-нибудь.. - тем временем говорил он.
     Я отказалась, тогда хозяйка спросила, не угодно ли будет мне выпить кофе, на что я ответила согласием, после чего узнала, что кофе здесь подают в маленькой гостиной.
     - Я вам накрою, - добавила миссис Пенджелли, как мне показалось, молчаливо обещая продолжить наш разговор попозже. Однако когда она появилась уже с подносом и я принялась вновь расспрашивать ее о родителях, она напряженно молчала, сжав губы, будто пытаясь сдержать рвавшиеся с них слова. Скорее всего, супруг сделал ей выговор за болтливость.
     Неужели здесь кроется какая-то тайна, связанная с Островом и его обитателями?
     Допив кофе, я поднялась в свою комнату, посидела еще немного у окна, глядя на ночное море. Луна уже взошла, и на черной воде серебрилась, мерцая, лунная дорожка. Море показалось мне более спокойным, чем днем, и ветер не таким крепким и порывистым.
     Наверное, утром за мной придет лодка, решила я.
     Стоявшая в моей уютной комнате огромная кровать с периной была теплой, однако спала я неважно; задремав, я снова оказалась во власти своего навязчивого сновидения. Грезы мои были смутны и неопределенны, но по-прежнему я видела уже знакомую комнату, красные занавески, правда, едва предметы - кресло-качалка, картина, столик с выгнутыми ножками - начали приобретать отчетливые очертания, я проснулась. И не было в этот раз привычного дурного предчувствия, скорее я ощущала беспокойство и непреодолимое желание выяснить, что же скрывалось все эти годы за смутными ночными грезами, и казалось, вот-вот удастся мне раскрыть эту тайну.
     Очнувшись, я сразу не могла сообразить, где нахожусь. Потом я встала, подошла к окну, оглядываясь в черноту ночного моря, туда, где скрывался сейчас во тьме Далекий Остров. Наверное, только что виденный сон отразил в какой-то степени мои надежды на то, что путешествие в эти края ответит на многие мои вопросы.
     Под утро ветер вновь разгулялся, волны изо всех сил бились о берег. Какая досада! Вчерашнее "стадо барашков" так и не успокоилось, более того, оно стало еще больше.
     Я спустилась к завтраку. Миссис Пенджелли печально покачала головой.
     - Море все бушует, - заметила она, - и сегодня лодка не придет с острова.
     К столу подан был свежевыпеченный еще горячий хлеб, который я мазала сливочным маслом, торопясь откусить, пока оно не растаяло. Запивала я все это горячим душистым кофе, налитым в тяжелую глиняную кружку. В моем распоряжении был длинный день, и я решила как следует осмотреть окрестности.
     В городе, кроме как по Главной улице, бродить было особенно негде. Я прошла мимо нескольких лавок, контор и, пожалуй, больше ничего примечательного не увидела. Прохожие, как я обратила внимание, с любопытством поглядывали на меня, вероятно, приезжие в городке были в диковинку.
     Почта и магазин находились в одном здании, туда я решила заглянуть, чтобы купить марки и отправить письмо Эсмеральде; я обещала ей сразу же дать знать о себе после приезда в Полкрэг.
     Добравшись до Острова, я обязательно напишу ей большое письмо, в котором изложу подробности своего путешествия и свои впечатления: я знала, что она очень ждет этого. Но это будет позже, а сейчас ей просто надо послать весточку.
     Почтмейстер с женой были заняты с посетителем, но стоило мне войти, все взгляды обратились на меня. С улыбкой я пожелала им доброго утра, они немного настороженно приветствовали меня. Подбирая мне марки для письма, почтмейстерша, сразу признав во мне нездешнюю, поинтересовалась целью моего приезда.
     Я отвечала, что не собираюсь долго оставаться на берегу.
     - Вот жду, когда море немного успокоится, - сказала я.
     - Стало быть, вы намерены добраться до Острова?
     - Да. Мои родственники пригласили навестить их.
     - А вы не бывали в этих краях прежде?
     - Вообще-то я родилась на Далеком Острове, но с трехлетнего возраста не приезжала сюда.
     - Так что, вы...
     - Я Эллен Келлевэй.
     Она в изумлении смотрела на меня.
     - Ну, знаете, - наконец вымолвила она, - вот это да!
     - Вы, должно быть, знаете моих родственников.
     - Келлевэев всякий знает. Они живут на Далеком Острове уже не одно столетие.
     - Приглашение мне прислал мистер Яго Келлевэй, Вы знаете его?
     - О да! Властелин Острова, как мы его здесь называем.
     Все посетители теперь смотрели только на меня, и я неожиданно сообразила, что, пожалуй, слишком разговорилась, да еще в таком легкомысленном тоне, поэтому, быстро заплатив за марки, я вышла и вернулась в гостиницу, где меня ждал ленч, состоявший из ветчины, сыра, фруктов.
     День был уже в разгаре, и на море заметных улучшений не наблюдалось. Небо все так же хмурилось, как накануне, волны, в клочьях белой пены, бились о песчаный берег, ветер разносил по воздуху ледяные брызги.
     В четырех стенах я сидеть не могла, поэтому вновь отправилась на прогулку. Теперь с Главной улицы я свернула к пристани. У причала болталось несколько суденышек. Я прочитала их имена: "Наша Сэлли", "Дженни", "Веселая девица", "Авантюристка". Лодки подпрыгивали на волнах, бились о пирс. Я миновала груды плетенок для омаров; рыбак, занятый починкой сети, с любопытством уставился на меня. В ответ на мое приветствие он пробормотал что-то неразборчивое и продолжил работу. Передо мной был большой крытый павильон, весь пропахший рыбой, рядом - огромных размеров весы. Я попала на рыбный рынок, сегодня пустой и молчаливый. Ни одно из рыбацких суденышек не решалось выйти в такую погоду в море. Над головой носились чайки, крича пронзительно и, казалось, раздраженно: никакой привычной добычи вроде ошметков улова или мелкой рыбешки им сегодня не досталось.
     Покинув пристань, я направилась по извилистой тропке в ближнюю рощу, все думая о том, о чем тщетно пыталась забыть. Ох, как трудно оказалось вытравить из памяти, даже спустя столько времени, смеющееся лицо Филиппа, его ласковые насмешки при вечной готовности защитить меня. И точно так же не выходил из головы злобный осуждающий взгляд Ролло. Бесконечно больно было сознавать, что он заподозрил меня в обмане, который якобы довел Филиппа до самоубийства.
     - Филипп, - вырвалось у меня, - Филипп, ни за что, никогда не поверю, что ты сам сделал это! Невозможно, я же знаю. Но что, что произошло?..
     Боль опять подступила так же к сердцу, как в то роковое утро, когда Ролло явился ко мне со страшным известием...
     Мысли мои унеслись в прошлое, и я не заметила, что давно углубилась в лес; стало ясно, что надо той же тропой возвращаться в гостиницу, но я не спешила, все равно впереди меня ждал пустой одинокий вечер.
     Вряд ли я заблужусь здесь, думала я, однако повернула обратно и пошла прежней, как я полагала, дорогой, в надежде вот-вот выйти на опушку леса, откуда будет видно море. Но этого не произошло, и очень скоро я вообще потеряла ориентацию и в смятении обнаружила, что заблудилась по-настоящему.
     Я уверяла себя, что так или иначе случайно найду выход на побережье, но прошло полчаса, а я все бродила по лесу. Неожиданно среди деревьев я увидела калитку в заборе, и, обнадеженная, открыла ее, пошла дальше по тропинке, лес вокруг которой постепенно редел. Возможно, вскоре я выйду к какому-нибудь дому, где смогу узнать дорогу в город, обрадовалась я.
     Я вышла на прогалину, когда вдруг услышала топот конских копыт и впереди показался всадник на лошади серой масти, который быстро приближался ко мне.
     - Вы не могли бы помочь мне? Я заблудилась здесь, - обратилась я к нему.
     - Вообще-то вы забрели в частные владения, - ответил он, - этот участок леса используется хозяевами для охоты на фазанов.
     - О Боже, простите. Простите меня. Я пыталась выбраться отсюда, но...
     - Куда вы хотите попасть?
     - Я остановилась в "Полкрэг Инн".
     - Долгий же путь вы проделали.
     - Боюсь, дольше, чем сама предполагала.
     - Самый короткий путь отсюда лежит через поместье. Права частных владельцев, конечно, святы, но иначе придется делать огромный крюк.
     - Вы полагаете, хозяин будет возражать?
     - Уверен, что нет, - с улыбкой ответил всадник, - вообще-то, он уже не возражает. Это мои владения. Я - Майкл Хайдрок.
     - Значит, это ваши лесные угодья. Я вновь приношу свои извинения.
     - О, ну что вы, к нам часто забредают нездешние, Не заметить границу поместья проще простого. Нам следовало бы расставить везде указатели.
     - Я буду очень признательна вам, если вы окажете такую любезность и покажете мне дорогу.
     - С огромным удовольствием.
     Я сделала один только шаг, но неожиданно поскользнулась на старом корявом корне и растянулась на траве.
     Он немедленно спрыгнул с лошади, помог мне подняться. Я успела заметить, какое благородное у него лицо, а искренняя тревога за меня внушала доверие к нему.
     - Вы не поранились? - спросил он быстро.
     - Не думаю.
     Я встала, ощупала лодыжку.
     - Ну, я вижу, стоять вы можете. А идти?
     - Да. Похоже, могу.
     - Боль может появиться потом. Пешком проделать обратный путь вам определенно будет не под силу. Вот что я вам скажу. До моего дома рукой подать. Мы сейчас зайдем туда, выясним, насколько серьезна ваша травма. А я могу отправить человека в гостиницу, чтобы он привел экипаж.
     - Вы так добры.
     - Не стоит. Давайте я помогу вам сесть на лошадь, а сам поведу ее.
     - Вот это необязательно. Доковыляю как-нибудь...
     - Только навредите себе, - мягко настаивал он.
     - Но от меня вам и так столько неприятностей. Сначала я вторглась в частные владения, теперь вам приходится уступать мне лошадь.
     - Это минимум, который я могу сделать для вас, - сказал хозяин поместья.
     Он помог мне забраться в седло и повел под уздцы лошадь.
     То, что я увидела через какие-то минуты, стало незабываемым на всю жизнь впечатлением: среди деревьев мелькнули очертания усадьбы Хайдрок. За зубчатыми стенами ограды возвышалось строение из серого камня, к дому вела через арку в башне дорога, створки ворот украшала готического сгиля резьба. На лужайке, самой зеленой, самой гладкой, какую я только видела в жизни, расхаживал роскошный надменный павлин, сопровождаемый несомненно восхищенной им, но такой маленькой и скромной, спутницей.
     Необыкновенное ощущение покоя, царящего здесь, поразило меня. Такой уголок кого угодно приведет в восхищение. Безо всяких причин счастливое чувство умиротворенности охватило душу, и все это несмотря на боль в лодыжке, на некоторую неловкость по отношению к столь внимательному и любезному незнакомцу - хозяину.
     По гравийной дорожке, через арку, через весь внутренний двор мы подошли к конюшням. Мир и покой царили и здесь. Высокие, решетчатые окна нижнего этажа выходили на мощенный булыжником дворика, где среди камней яркими пучками пробивалась трава. Спутник мой крикнул "Том!", а сам помог мне спешиться. Появился и Том, судя по всему, грум; с некоторым удивлением он посмотрел на меня и занялся лошадью.
     - Сюда, пожалуйста, - пригласил хозяин.
     Мы поднялись на крыльцо. Раскрылись двери, и мы оказались в зале, небольшом, элегантных пропорций. Под потолком - толстые дубовые балки, пол выложен мозаичным узором, в дальнем конце с одной стороны невысокий помост, с другой - галерея.
     - Я думаю, - сказал Майкл Хайдрок, - нам стоит пригласить мою экономку. Она определит, большая ли беда приключилась с вашей ногой. В таких делах она у нас большой авторитет. Но прежде всего прошу садиться.
     Он дернул за шнурок, где-то в глубине дома зазвенел колокольчик, а я тем временем с благодарностью устроилась в одном из деревянных кресел, относившемся, должно быть, к семнадцатому веку, и принялась разглядывать изумительной красоты гобелен на стенах.
     Он проследил за взглядом.
     - Здесь изображены картины жизни аббата Трелони, который, считается, родом из этих мест, - объяснил он. - Здесь мы видим его на пути в лондонский Тауэр. А здесь - парад корнуэльских ополченцев. Вы, возможно, слышали старинную песню - ее многие знают...
     - Как двадцать тысяч корнуэльцев, почуяв неладное, встали на защиту Трелони?
     - Ага, - сказал он, - я вижу, и вы ее знаете.
     - И очень даже хорошо знаю. Интересно, сколько стежков понадобилось, чтобы сделать такую работу? Гобелен удивительный.
     На пороге зала возник слуга.
     - Попроси миссис Хокинг прийти сюда, - велел ему хозяин, а мне объяснил, что миссис Хокинг - экономка.
     - Всю свою жизнь я живу в этом доме, под ее "руководством", - добавил он.
     Я ничего не успела ответить, потому что вошла сама миссис Хокинг, женщина лет шестидесяти. Весь ее облик говорил о том, что, проработав в этой семье