ия того человека. Куан Цинь должна остаться  там,  куда  ее  поместил
мандарин".
   Адам сказал:
   - Эта статуя - целое состояние. А я быстро ответила:
   - Но она не принадлежит нам. Мы здесь чужаки. Мы не должны вмешиваться.
   Мое слово было решающим. Дом тысячи светильников принадлежал мне,  а  это
была часть дома.
   И именно здесь, в этом подземном раю, я вдруг поняла, как поступлю.
   Я откажусь от этого дома. Он все равно никогда и  не  был  бы  моим.  Дом
внушал мне эту мысль с первого момента, как только я переступила его  порог.
Он должен возвратиться к тем,  чьи  права  мандарин  нарушил  своим  широким
жестом.
   Пусть Адам воспитывает своего сына, а когда Чин Ки вырастет, то он  будет
жить в этом доме со своей женой и детьми.
   Мне показалось, что стены слышали меня. Атмосфера в доме изменилась.

Глава 2

   Через несколько месяцев Джолифф,  Джейсон  и  я  покинули  эту  страну  и
отплыли в Англию. Я была беременна и хотела, чтобы мой ребенок родился дома.
Надо было также подумать о школе для Джейсона.
   День,  когда  мы   возвратились   в   усадьбу   Роланд,   показался   мне
замечательным.
   Миссис Коуч стала еще толще, чем раньше. Щеки у нее дрожали, а  в  глазах
стояли слезы.
   - Наконец ты дома, молодая Джейн, - сказала она. - Но я  думаю,  что  мне
лучше звать теперь тебя  мадам.  -  Она  смотрела  то  на  Джолиффа,  то  на
Джейсона, то на меня... Она уже догадалась, что я была в состоянии,  которое
называлось "ожиданием".
   - Это очень вовремя, - сказала она. - Теперь это жилище можно будет снова
называть Домом.



   Виктория ХОЛТ
   СЛЕЗЫ ПЕЧАЛИ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   В романе раскрываются исторические  события,  происходящие  в  Англии  во
второй половине XVII века. Смерть Оливера Кромвеля и реставрация королевской
власти. На королевском троне Карл II.
   Главная героиня романа возвращается из Франции, где она была в  изгнании.
Но  Арабеллу  ждут  в  Англии  страшные  испытания:  борьба  за  наследство,
незаконно   захваченное   родственниками,    коварство    и    предательство
возлюбленного, покушение на ее жизнь...

Часть первая

В ИЗГНАНИИ

СТРАНСТВУЮЩИЕ АКТЕРЫ В КОНГРИВЕ

   День, когда в наш дом вошла Харриет Мэйн, стал одним из  самых  важных  в
моей жизни. Харриет была женщиной, с которой следовало считаться, женщиной с
незаурядной сильной натурой, что было совершенно очевидно,  и  то,  что  она
заняла, пусть ненадолго, должность  гувернантки,  выглядело  неестественным,
поскольку гувернантки - существа покорные, услужливые,  прекрасно  сознающие
зыбкость своего положения и даже не скрывающие этого от тех, кто в состоянии
извлечь выгоду из такой ситуации.
   Конечно, и сами времена были  необычными.  Гражданская  война  вызвала  в
Англии такие изменения, что все, казалось бы, уже утвердившееся стало с  ног
на голову. Мы, бежавшие с родины, жили  здесь  благодаря  нашим  заграничным
друзьям, которые соблаговолили проявить милосердие. Сознание того, что  нашу
судьбу  разделяет  сам  король  Англии,  укрепляло  наш  дух,  но  никак  не
материальное положение.
   Мне, которой  в  этом,  1658  году  исполнилось  семнадцать,  бежавшей  в
возрасте десяти лет вместе с родителями, уже следовало бы привыкнуть к такой
жизни, и я в общем-то к ней привыкла, но яркие воспоминания продолжали  жить
во мне. Я любила рассказывать братьям и сестре о старых  добрых  временах  и
поэтому выглядела в их глазах человеком, обремененным мудростью и  жизненным
опытом.
   Так много говорилось о старых временах,  так  много  строилось  различных
предположений относительно того, когда они  вернутся,  что  все  наши  мысли
постоянно вращались вокруг этого,  а  поскольку  никто  никогда  не  выражал
сомнений в том, что эти времена обязательно вернутся, то даже малыши  готовы
были вновь и вновь слушать рассказы о былом величии родины, которые являлись
по сути дела рассказами не только о ее прошлом, но и о ее будущем.
   Берсаба Толуорти, моя мать, обладала  сильным  характером.  Ей  было  уже
далеко за тридцать, но выглядела она совсем молодой. Мама не была красавицей
в полном смысле этого слова, но ее живость  привлекала  к  ней  людей.  Отец
просто обожал ее. Она играла в его жизни огромную роль, так же, впрочем, как
и я, потому что среди всех детей любимицей была именно я.
   Мама вела дневник. Она рассказала мне, что ее мать,  которую  я  помнила,
поскольку успела пожить в Корнуолле  до  того,  как  мы  бежали  из  Англии,
подарила ей и ее сестре Анжелет на их семнадцатилетние дневники и  поведала,
что в их семье есть традиция: женщины ведут записи о событиях,  происходящих
в их жизни, и хранят их в запирающемся ящике. Мать надеялась на  то,  что  я
тоже буду следовать этому обычаю, и идея сразу пришлась мне по вкусу  еще  и
потому, что, оказывается, эти записи велись со времен моей  прапрапрабабушки
Дамаск Фарланд, жившей при короле Генрихе VIII.
   - Эти дневники не только содержат биографии  твоих  предков,  но  кое-что
рассказывают о событиях, важных для нашей страны,  -  сказала  мама.  -  Они
помогут  тебе  понять,  почему  твои   предки   поступали   в   определенных
обстоятельствах именно так.
   Поскольку дела с моим рождением обстояли не совсем ясно, мама решила, что
будет лучше, если я сама разберусь во всем,  и  отдала  мне  свои  дневники,
когда мне исполнилось шестнадцать. При этом она сказала:
   - Ты похожа на меня, Арабелла. Ты быстро повзрослела. Тебе известно,  что
младшие дети - твои родные братья и сестра, Лукас - лишь единоутробный. Это,
наверное, озадачивает тебя, и мне не хотелось бы,  чтобы  ты  сомневалась  в
том, кто именно твой отец. Прочти дневники, и ты поймешь, как все произошло.
   Итак, я читала о своих предках  по  материнской  линии  -  о  благородных
Дамаск, Линнет и Тамсин, о дикой Кэтрин и о моей матери Берсабе.  Постепенно
я начинала понимать, зачем мать дала мне эти дневники.  Она  была  убеждена,
что и ей, и мне кое-что передалось от дикой Кэтрин. Если бы я была такой же,
как все остальные и как ее собственная родная сестра Анжелет, ныне покойная,
чья жизнь столь тесно переплеталась с жизнью моей матери, - вот тогда бы она
колебалась.
   А теперь я узнала о бурной  любви  моих  родителей,  любви,  которую  они
скрывали, так как отец был женат на Анжелет, и о том, что  мать,  беременная
мной, была вынуждена выйти замуж за Люка Лонгриджа, и от этого брака родился
мой брат Лукас - почти через два года после моего рождения. Люк Лонгридж был
убит при Марстон-Муре, а  Анжелет  умерла  вскоре  после  того,  как  родила
ребенка, по прошло еще несколько лет, прежде чем  мои  родители  нашли  друг
друга, и к этому времени дело роялистов, за которое сражался мой отец,  было
проиграно, Карл I обезглавлен, а Карл II совершил  отчаянную  и  безуспешную
попытку сесть на трон. Он бежал из Англии,  а  мои  отец  и  мать,  захватив
Лукаса и меня, присоединились к беженцам во Франции.
   С тех пор они обзавелись еще тремя детьми. Ричард был назван в честь отца
(чтобы не путаться, его звали Диком); Анжелика - в память  о  сестре  матери
Анжелет, а Фенн, он же Фенимор - в честь отца и брата моей матери.
   Вот так и жила наша семья - странной жизнью изгнанников, которых приютила
чужая страна, чуть ли не каждый день ожидая вести, что народ Англии устал от
правления пуритан и требует возвращения короля. Мы,  как  стойкие  роялисты,
вернулись бы вместе с ним.
   Моя мать говаривала:
   - Будь прокляты эти войны! Я всегда  за  ту  сторону,  которая  и  другой
стороне позволит жить спокойно.
   Из ее дневника я узнала, что она была замужем вначале за "круглоголовым",
а потом за "кавалером" и что Лукас временами напоминает ей своего  отца.  Но
по-настоящему она любила лишь моего отца, как и он ее, и я  знала,  что  она
будет на его стороне, как бы ни повернулись дела.
   Когда мы видели их  вместе  (а  бывало  это  нечасто,  поскольку  он  как
военачальник был обязан всюду следовать за королем  на  случай,  если  будет
совершена попытка восстановить его права на трон), их чувства друг  к  другу
были совершенно очевидны.
   Я сказала Лукасу:
   - Если я выйду замуж, то хотела бы, чтобы мой муж относился  ко  мне  так
же, как мой отец относится к нашей матери.
   Лукас ничего не ответил. Он не знал, что у нас с ним разные отцы.  Он  не
мог помнить собственного отца, и его звали Лукасом Толуорти, хотя родился он
Лонгриджем, как и я. Он ненавидел разговоры о моем замужестве, а  в  детстве
прямо заявлял, что собирается сам жениться на мне. Я частенько задирала его,
так как обожала командовать, и Лукас говорил, что малыши боятся меня гораздо
больше, чем родителей.
   Я любила, чтобы все делалось, как положено, то есть  так,  как  я  считаю
нужным, а поскольку мы  зачастую  оказывались  без  родительского  присмотра
(когда  отец  уезжал,  то  мать,  если  только  представлялась  возможность,
сопровождала его), я, с определенными на  то  основаниями,  воображала  себя
главой семьи. Будучи старшей из детей,  я  естественно  вошла  в  эту  роль,
потому что я хотя и была лишь на два года старше Лукаса,  но  между  нами  и
малышами существовала огромная разница в возрасте.
   Я прекрасно помнила  обстоятельства  нашего  бегства  во  Францию,  да  и
кое-какие события, происходившие до этого, ведь мне было  тогда  уже  десять
лет. В моей памяти запечатлелся Фар-Фламстед и ужас, который царил в доме, в
ожидании прихода  солдат.  Я  помню,  как  мы  прятались  от  них,  как  мне
передавался страх взрослых, в который я верила лишь отчасти. Потом, я помню,
родился ребеночек, и моя тетушка Анжелет отправилась  в  рай  (так  мне  это
объяснили). А затем  -  наше  бесконечное  путешествие  в  Тристан  Прайори,
воспоминания о котором до сих пор волнуют меня, хотя мы  покинули  его  семь
лет назад. Моя нежная бабушка, мой добрый дедушка, мой дядюшка  Фенн..,  все
они навсегда сохранились в моей памяти. Я помню, как к ним приезжал из замка
Пейлинг дальний родственник  Бастиан,  все  время  пытавшийся  уединиться  с
мамой. Потом все изменилось. Приехал мой отец. До этого я никогда не  видела
его. Он был высокий, широкоплечий,  его  можно  было  испугаться,  но  я  не
испугалась. Мать учила меня: "Если ты чего-то  боишься,  то  просто  стой  и
гляди в упор на то, что тебя пугает, и скорее всего  окажется,  что  бояться
нечего". Поэтому я посмотрела прямо в лицо этому мужчине, и  оказалось,  что
мать говорила правду: я обнаружила, что  он  очень  любит  меня  и  счастлив
оттого, что я существую.
   Мне не хотелось покидать Тристан, да и бабушка с  дедушкой  были  страшно
опечалены нашим отъездом, хотя пытались этого  не  показывать.  А  потом  мы
вышли в море на борту небольшого суденышка, и путешествие это было  довольно
неприятным.
   Наконец, мы прибыли во Францию, где нас встретили какие-то люди. Я помню,
что меня укутали в плед, взяли на руки и в темноте повезли к замку  Контрив,
где я и живу до сих пор.
   Замок Конгрив! Это звучит весомо  и  внушительно,  но  вряд  ли  подобное
сооружение  заслуживает  столь  громкого  названия.  Оно  больше  похоже  на
довольно беспорядочно выстроенный большой сельский дом. Правда,  по  четырем
углам здания действительно торчат четыре похожие на перечницы башенки, и оно
окружено валом. Комнаты здесь с высокими  потолками,  сложены  из  громадных
камней, и зимой в замке очень холодно. Вокруг - земельные угодья, на которых
трудится семейство Ламбаров, проживающее в расположенных неподалеку  хижинах
и снабжающее нас хлебом, маслом и овощами.
   Друг нашего отца предоставил в наше распоряжение замок Конгрив  вместе  с
двумя служанками и одним  слугой-мужчиной.  Замок  должен  был  служить  нам
убежищем до тех пор, пока, как принято было говорить, Англия не образумится.
Мать объясняла мне и Лукасу, что мы должны быть благодарны и за  это:  нищим
не приходится выбирать, а раз мы бежали из собственной страны и смогли взять
с собой очень немногое из своего имущества, то определение "нищие" вполне  к
нам относилось.
   Это место было довольно подходящим для подрастающих детей. Мы  с  Лукасом
очень интересовались свиньями в  свинарниках,  козами,  которые  паслись  на
окрестных лугах, и курами, считавшими  внутренний  двор  своей  территорией.
Ламбары - отец, мать, трое дюжих сыновей и дочь - относились  к  нам  весьма
доброжелательно. Они любили наших малышей и много возились с ними.
   Наша мать  подолгу  задерживалась  в  замке  лишь  в  связи  с  рождением
очередного ребенка, и это были счастливые времена, но я постоянно ощущала ее
напряжение, связанное с тем, что ее муж был вдали от нее. Он входил в  свиту
короля, и никогда нельзя было точно знать, где он находится, поскольку  Карл
скитался из страны в страну в  поисках  убежища  и  поддержки,  необходимой,
чтобы снова занять принадлежащий ему по праву  трон.  Будучи  одним  из  его
главных военачальников, наш отец не мог надолго покидать  монарха,  и  мать,
как только появлялась возможность оставить новорожденного младенца на  чужое
попечение, уезжала к отцу.
   Мама объяснила это  мне,  чтобы  я,  в  свою  очередь,  растолковала  это
остальным детям:
   - Здесь, в замке Конгрив, вы в полном достатке  и  безопасности,  но  ваш
отец   должен   быть   подле   короля,   который   постоянно   меняет   свое
местопребывание. Я нужна твоему отцу, Арабелла, а, поскольку у меня есть ты,
я спокойно могу оставить младших детей на твое попечение.
   Конечно, это мне льстило. Мама хорошо меня понимала, так как,  видимо,  я
была очень похожа на нее - ту, какой она была в моем возрасте.  Мне  приятно
было сознавать, что на меня полагаются. Я обещала ей позаботиться обо всем в
ожидании счастливых дней, когда король займет свой  трон  и  мы  вернемся  в
Англию.
   Итак,  мы  вели  спокойную  жизнь  в  замке  Конгрив,  где  у  нас   была
гувернантка, приехавшая из Англии во Францию еще до Великой Смуты. Она  была
рада оставить работу во французской семье  и  поселиться  у  нас,  хотя  мы,
вполне понятно, не могли пока платить ей достойное вознаграждение.  Его  она
должна была получить в тот радостный день, наступления которого мы  ждали  с
таким нетерпением. Мисс Блэк была дамой средних лет, высокой, тощей и  очень
ученой - дочерью священника. Она часто говорила  нам,  как  рада  тому,  что
покинула Англию до того, как страна покрыла себя позором, и горевала о  том,
что ей, наверное,  не  удастся  дожить  до  дня  реставрации  монархии.  Как
гувернантка мисс Блэк нас вполне устраивала. Мы  научились  читать,  писать,
считать, учили латынь и греческий. По-французски мы говорили свободно. Кроме
того, она учила нас правилам хорошего тона, благородным манерам и английским
народным танцам.
   Мать была как нельзя более ею довольна и сказала, что мисс Блэк для нас -
это просто Господне Благословение. За глаза мы  с  Лукасом  так  и  называли
гувернантку  -  "Благословение".  Признаться  ей  в  этом  мы  не  решались,
испытывая перед ней благоговейный трепет.
   Медленно  тянулись  жаркие,  сонные  летние  дни.  Даже  сейчас,  услышав
кудахтанье  кур,  почуяв  доносящийся  из  хлева  или  свинарника  запах,  я
мгновенно вспоминаю те дни в Конгриве, которые, как я уже потом поняла, были
самыми безмятежными в моей жизни. В свое время мне думалось, что  это  будет
длиться вечно и мы состаримся здесь в ожидании реставрации монархии.
   Солнце ярко светило,  дни  казались  недостаточно  долгими,  а  я  всегда
находилась в центре событий. Я  руководила  играми,  заключавшимися  большей
частью в постановке спектаклей, так  как  мне  нравилось  заниматься  именно
этим. Я была Клеопатрой, Боадицеей и королевой Елизаветой, не останавливаясь
в случае необходимости и перед "переменой пола", если главным  героем  пьесы
был мужчина. Бедняга  Лукас  время  от  времени  пытался  протестовать,  но,
поскольку именно я решала, что  мы  будем  играть,  главная  роль  неизменно
доставалась мне. Помню, как хныкали Дик  и  Анджи:  "Ой,  мне  надоело  быть
рабом!" Бедняжки, они были гораздо моложе нас  с  Лукасом,  и  мы,  старшие,
искренне  считали,  что  делаем  мелюзге  большое  одолжение,  разрешая   ей
принимать хоть какое-то участие в наших играх.
   Очень интересно было при этом прятаться от мисс Блэк, имевшей особый  дар
превращать любое увлекательное занятие в урок, что не устраивало  никого  из
нас и превращало нашу жизнь в сплошную череду попыток уклониться  от  этого.
Она была частью нашей жизни. Она постоянно поучала  нас:  все,  что  кажется
неприятным, делается для нашей же  пользы.  Я  научилась  передразнивать  ее
безукоризненные манеры настолько хорошо, что  дети  едва  не  заходились  от
хохота.
   Именно мисс Блэк я обязана тем, что  стала  считать  себя  актрисой.  Это
легло тяжелым бременем на моих близких, поскольку я,  выучив  наизусть  кучу
отрывков из Шекспира, обрушивала всю мощь своего искусства  на  головы  моих
многострадальных братьев и сестры.
   В эти длинные летние дни мы забывали о том, что являемся изгнанниками. Мы
были пиратами, придворными, солдатами, участвующими в славных  приключениях,
а я, пользуясь преимуществами своего возраста, руководила всеми.
   - Тебе стоило бы время от времени отступить в сторону и позволить  Лукасу
взять главную роль на  себя,  -  советовала  мисс  Блэк,  но  я  никогда  не
следовала этому совету.
   Шли годы. Время от времени наши родители навещали нас. Это были радостные
встречи, но  вскоре  мы  вновь  расставались:  часто  они  покидали  пределы
Франции, потому что последнее время король пребывал в Кельне, а  они  должны
были находиться рядом с монархом.
   Иногда во время их недолгих визитов в  Конгрив  мне  удавалось  послушать
разговоры матери и отца за столом, если Лукасу  и  мне  разрешали  при  этом
присутствовать. Речь всегда шла о каком-нибудь плане возвращения  короля  на
принадлежащий ему по праву престол. Народ устал  от  правления  пуритан,  он
вспоминает старые добрые дни монархии.  "Теперь  уже  скоро..."  -  говорили
родители. И все-таки этот день так и не наступал, и жизнь  в  замке  Конгрив
текла тихо и мирно. Некоторое время после  отъезда  родителей  мы  грустили,
были подавлены, а потом выдумывали какую-нибудь  новую  игру,  захватывавшую
нас и заставлявшую забыть  о  родителях  и  о  возвращении  на  родину.  Дни
изгнания были достаточно приятны, и вскоре мы возвращались  к  старой  игре,
передразнивая старую добрую мисс Блэк.
   Однажды утром мисс Блэк  не  явилась  к  завтраку.  Ее  нашли  в  постели
мертвой. Умерла  она  во  сне  от  разрыва  сердца,  причем,  как  говорили,
мгновенно и без страданий. Она умерла так же скромно, как  и  жила,  и  была
похоронена на близлежащем кладбище. Каждое воскресенье мы  приносили  на  ее
могилу  цветы.  Мы  не  могли  сообщить  об  этом   печальном   событии   ее
родственникам, даже если таковые существовали, поскольку нам было известно о
ней только то, что она из Англии, и с этим ничего нельзя было поделать.
   Мы часто с грустью вспоминали о, ней. Не иметь возможности  увильнуть  от
нее, передразнить ее - этого нам очень не хватало, и это создавало  в  нашей
жизни зияющую пустоту. Однажды я нашла Лукаса плачущим оттого, что ее нет  с
нами, и, обозвав его для начала плаксой, я вдруг заметила, что плачу  вместе
с ним.
   Приехав в замок и узнав о смерти мисс Блэк, родители были потрясены.
   - Малыши должны продолжать учиться, - сказала моя мать.  -  Мы  не  можем
позволить  им  вырасти  невеждами.  Милая  моя   Арабелла,   тебе   придется
позаботиться о том, чтобы этого  не  случилось.  Ты  должна  взяться  за  их
обучение и заниматься  с  ними  до  тех  пор,  пока  мы  не  подберем  новую
гувернантку, что, боюсь, окажется задачей не из простых.
   Я наслаждалась своей новой ролью и вскоре стала тешить себя  надеждой  на
то, что образование детей страдает в гораздо меньшей степени, чем  опасались
мои род