стливый
момент, когда я смогу взять на руки своего ребенка.
   Дженнет была благодушна - располневшая, абсолютно спокойная,  принимающая
жизнь такой, какой я никогда не смогу ее принять. Теперь она  избавилась  от
необходимости скрывать что-либо, она, казалось, забыла свои заботы. Из-за ее
привычки напевать себе что-то под нос она  раздражала  меня,  поскольку  эти
мелодии напоминали о доме.
   Мы сидели, укрывшись от палящих лучей солнца,  которое  было  жарче,  чем
наше дома: Хани играла с малышкой, Дженнет напевала за шитьем, я тоже  шила.
Внезапно я засмеялась. Это было настолько невероятно, чтобы  три  женщины  -
одна мать, две другие, готовящиеся родить, пройдя через бурные  приключения,
были сейчас совершенно безмятежны.
   Хани посмотрела на меня и улыбнулась. Этот смех не испугал ее,  ведь  это
была не истерика, в нем чувствовалось счастье. Мы мирились с нашей жизнью.

***

   Я любила маленькую и хрупкую  дочку  Хани,  с  нежной  кожей  и  голубыми
глазами; я не думала, что она станет такой же красивой,  как  ее  мать.  Мне
нравилось проводить с ней время. Я брала ее в  испанский  сад  и  там  нежно
качала. Она смотрела на меня огромными удивленными глазами. Я часто пела  ей
песни, которые напевала мне еще моя мама: "Охота короля" и "Зеленые рукава",
которые, говорят, написал сам король Генрих Великий.
   Однажды, когда я сидела в решетчатой беседке в испанском саду и укачивала
малышку, я вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на меня.
   Я оглянулась и увидела дона Фелипе, стоящего в нескольких ярдах от меня.
   Я вспыхнула; он продолжал относиться ко мне с безразличием, к которому  я
уже привыкла. Я глядела на ребенка,  делая  вид,  что  не  обращаю  на  него
внимания,  но  он  продолжал  стоять.  Малышка  начала  хныкать,  как  будто
почувствовала чужое присутствие.
   Я прошептала:
   - Баю-бай, Эдвина. Все в порядке. Я здесь, дорогая.
   Когда я подняла глаза, его уже не было.
   Я всегда волновалась, когда  он  находился  в  доме.  Слуги  с  удвоенным
усердием делали свои дела, везде чувствовалось напряжение.
   Я испугалась этой ночью, когда, лежа  в  постели,  услышала  медленные  и
осторожные шаги в коридоре.
   Я вздрогнула и стала прислушиваться. Они медленно приближались и  затихли
возле моей двери.
   Я подумала: "Он идет ко мне", - и вспомнила, как он стоял  и  смотрел  на
меня в саду.
   Сердце  мое  так  бешено  колотилось,   что,   казалось,   я   задохнусь.
Инстинктивно я притворилась спящей.
   Через полуприкрытые глаза я увидела свет и тень на стене.
   Его тень.
   Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Он стоял у изголовья постели, в
его руках слабо мерцала свеча.
   Казалось, он стоял долго, затем свеча исчезла, я услышала, как дверь тихо
закрылась.
   Некоторое время я еще не отваживалась открыть глаза, боясь,  что  он  все
еще в комнате; но, когда услышала его медленные удаляющиеся шаги, то открыла
глаза.

***

   Пришло время рожать и Дженнет. Повивальная бабка приехала на гасиенду, но
роды у Дженнет, в отличие от родов Хани, были быстрые; через несколько часов
после начала схваток мы услышали пронзительный крик ребенка.
   Родился мальчик, и, клянусь, что он был похож на Джейка Пенлайона.
   Я сказала Хани:
   - Избавимся ли мы когда-нибудь от этого мужчины? Теперь  ребенок  Дженнет
будет постоянно напоминать нам о нем.
   Мне казалось, что я не полюблю этого ребенка.  Уже  с  первых  недель  он
проявил свой темперамент. Я никогда бы не поверила, что  ребенок  может  так
громко кричать, требуя то, что хочет.
   Дженнет  переполняла  гордость,  ведь  мальчик  являлся  сыном   капитана
Пенлайона. Она была уверена, что второго такого ребенка не рождалось еще  на
свете.
   - Так думают все матери, - сказала я.
   - Это правда, госпожа, но все  же  я  права.  Только  такой  мужчина  мог
сделать подобного ребенка.
   С каждым днем он все больше и больше походил на отца.
   Джейк Пенлайон будет преследовать нас вечно.

***

   - Поскольку мой ребенок родился, - сказала Хани, - нас не  должны  больше
держать здесь. Мы должны ехать домой. Мне надо вернуться в Аббатство.
   В глазах Хани я увидела страстное желание вернуться домой.
   Сидя в саду, мы говорили о днях,  проведенных  в  Аббатстве,  и  как  моя
бабушка приходила с корзиной, полной притираний, конфет и  цветов.  Как  она
любила рассказывать о близнецах-сыновьях, которые иногда приходили к ней!
   И когда мы вспоминали прошлое, Хани доверила мне свои секреты.
   - Я всегда ревновала тебя, Кэтрин, - сказала она. - Ты получала все, чего
хотелось мне.
   - Ты ревновала меня! Но ты была красивее.
   - Я была дочерью  прислуги  и  человека,  ограбившего  Аббатство,  а  моя
прабабушка была ведьмой.
   - Но у тебя все шло хорошо, Хани. В  конце  концов,  ты  вышла  замуж  за
богатого человека, который страстно любил тебя. Ты была счастлива.
   - Я всегда была по-своему  счастлива.  Но  счастье  переменчиво.  Я  была
приемная дочь, не принятая хозяином дома.
   - Но твоя красота делала  тебя  выше  всего  этого.  Эдуард  Эннис,  лорд
Калпертон, - и благодаря ему ты вошла в высший свет.
   - Я согласилась на брак с Эдуардом потому, что он был хорошей парой.
   - Это так и было. Мама была рада.
   - Все в доме были рады. Сирота выбралась из нищеты, она  сделала  хорошую
партию, у нее был добрейший и терпеливейший муж. Это и есть счастье, Кэтрин?
   - Если ты его любила...
   - Я полюбила его. Он был таким добрым и хорошим мужем.  Я  привязалась  к
нему. Он был лучше, чем я думала.
   - О чем ты говоришь, Хани?
   - Что я любила.., так же, как и ты, но он был не для меня. Я строила свои
планы, но он не любил меня, он любил другую. Это было еще задолго  до  того,
как он или она поняли это. Я знала это и  ненавидела  тебя,  Кэтрин,  ревнуя
по-детски.
   - Ты ненавидела меня?
   - Да. Мама любила тебя так, как никогда не любила меня. Ты была ее родной
дочерью. И Кэри любил тебя, он был задирой, и  вы  часто  дрались..,  но  он
всегда смотрел на тебя, он был весел и счастлив только  тогда,  когда  видел
тебя. Я знаю. Я часто плакала по ночам.
   - Ты любила Кэри?
   - Конечно, я любила его. Кто же мог не любить его?
   - О, Хани, - сказала я, - и ты... Мы замолчали, думая о нем, - Кэри,  мой
любимый Кэри. Но я потеряла его. И Хани потеряла его.
   - Наша любовь была обречена, - сказала я. - Но у тебя же  не  было  таких
причин. Она засмеялась:
   - Из-за того, что любовь одной отвергнута, вовсе не значит,  что  повезет
другой.
   - Но он любил тебя.
   - Как сестру... Я знала, что любит-то  он  тебя,  и  приняла  предложение
Эдуарда. Только после свадьбы я узнала правду.
   Я отвернулась. Посмотрев на ослепительное небо, на пальмы на горизонте, я
подумала о трагических поворотах нашей  жизни,  которые  привели  нас  сюда.
Благодаря этой исповеди мы стали ближе, ведь мы обе любили и потеряли Кэри.

***

   Ребенок Дженнет, как и ребенок Хани, был крещен по католическому ритуалу.
Хани была католичкой еще до того, как покинула Англию, а Дженнет была готова
принять любую веру. Альфонсо наставил ее на путь истинный,  а  Джон  Грегори
повел по этому пути. Я думала  о  том,  что  скажет  Джейк  Пенлайон,  когда
узнает, что его сын, хотя и незаконнорожденный, был крещен  как  католик,  и
эта мысль доставила мне удовольствие.
   Дженнет назвала сына в честь его отца Джейком, и скоро его стали называть
Жако.
   Наши жизни заполнились заботой о двух детях. Но  вскоре  в  нее  вошел  и
третий ребенок.
   Это был найденный мной Карлос, бедный маленький Карлос.  Он  мог  тронуть
сердце любой женщины, главным образом потому, что в нем было  что-то  живое,
веселое и шаловливое.
   Я  думала  о  доне  Фелипе  больше,  чем  могла   допустить.   Он   часто
отсутствовал, даже если приезжал в Лагуну. Когда он был  дома,  я  прилагала
все усилия, чтобы не встречаться с ним, но  любила  тайно  следить  за  ним.
Иногда мне удавалось, оставаясь в тени, увидеть его из окна глядящим  наверх
так, будто он знал, что я наблюдаю за ним.
   Меня очень интересовало его отношение к Изабелле. Часто ли он навещал ее?
О чем они говорили? Знала ли она о моем  присутствии  на  гасиенде?  А  если
знала, то что она об этом думала? Знала ли она о том, что я беременна?
   Я часто прогуливалась мимо Голубого дома  и  заглядывала  через  железную
решетку во внутренний дворик, где олеандры отбрасывали тень на булыжники.
   Этот дом стал моим наваждением. Ноги несли  меня  туда  всегда,  когда  я
оставалась одна.
   Однажды ворота  оставили  открытыми,  и  я  вошла  вовнутрь.  Было  время
полуденной сиесты. Дом выглядел спящим вместе  со  своими  обитателями.  Мне
нравилось гулять в это тихое,  спокойное  время,  и,  несмотря  на  жару,  я
возвращалась всегда отдохнувшей. Во время моих  одиноких  прогулок  я  могла
думать о доме, о матери и надеяться, что она не очень  скорбит  обо  мне.  Я
чувствовала, что старая жизнь кончилась  и  я  должна  начать  здесь  новую,
поскольку сомневалась, что дон Фелипе когда-нибудь отпустит нас.
   Тишина во дворе захватила меня. Я смотрела на балкон, на котором в первый
раз увидела Изабеллу, но двери были закрыты. Я тихо прошла в увитую  зеленью
беседку и остановилась, увидев небольшое пространство и  маленькое,  похожее
на хижину, жилище.
   Пока я стояла, глядя через ворота, из дома вышел ребенок. Я  решила,  что
ему около двух лет, он был грязным и босым, в лохмотьях, доходивших  ему  до
колен. Мальчик тер кулаком глаз и очевидно был чем-то расстроен, так как его
тело сотрясалось от рыданий.
   Меня заинтересовал ребенок, а его слезы глубоко тронули.  Мне  захотелось
как-то его утешить.
   Внезапно он увидел меня и остановился. На минуту мне показалось,  что  он
хочет убежать.
   - Добрый день, малыш, - обратилась я к нему. Он удивленно посмотрел, и  я
повторила приветствие по-испански. Мой голос подбодрил  его.  Он  подошел  к
воротам и остановился. Коричневые глаза  смотрели  на  меня.  Его  густые  и
прямые волосы  были  светло-коричневыми,  а  кожа  -  смуглой.  Он  оказался
приятным малышом. Любопытство взяло верх, и он перестал плакать.
   Я улыбнулась ему и присела, наши  лица  оказались  рядом.  Я,  запинаясь,
по-испански спросила, что случилось. Его губы дрогнули,  и  он  показал  мне
руку.
   Синяк, красовавшийся на ней, поразил меня. Почувствовав мое расположение,
он протянул мне руку. Я нежно ее поцеловала, чем вызвала его улыбку. У  него
была ослепительная улыбка, очень похожая на улыбку  другого  человека,  и  я
сразу догадалась, что это сын Джейка Пенлайона и несчастной Изабеллы.
   Всем сердцем я ненавидела  Джейка  Пенлайона,  который  повсюду  оставлял
своих незаконнорожденных детей, не думая об их будущем. Даже здесь,  в  этом
отдаленном месте, их было двое. И чем больше я ненавидела Джейка  Пенлайона,
тем больше жалела несчастного ребенка. Меня  всегда  сердил  вид  запущенных
детей.
   Вдруг я услышала голос, зовущий: "Карлос, Карлос!". И поток слов, которые
я не могла понять, думаю, это был  местный  диалект.  Ребенок  повернулся  и
убежал. Я вышла за ворота, когда появилась женщина.  Ее  волосы  спадали  на
лицо, рот был перекошен от гнева, а в  черных  глазах  сверкала  ярость.  Ее
впалые груди выпали из глубокого выреза платья.
   Я повторяла имя Карлоса. Глядя на нее, я соображала, что мне делать, если
она найдет ребенка, ведь именно она его, вероятно, била.
   Я хотела открыть ворота и войти, чтобы  остановить  ее,  но  поняла,  что
сделаю ребенку только хуже.
   Накричавшись вволю, она ушла в дом. Я ждала, когда выйдет ребенок, но  он
не появлялся. В задумчивости я вернулась на гасиенду.
   Я рассказала все Хани.
   - Мне кажется, что я видела ребенка  Джейка  Пенлайона,  -  сказала  я  и
описала внешность Карлоса.
   - Ты не должна туда ходить. Нам ясно дали понять, что мы  там  нежеланные
гости.
   - Какой странный дом, Хани! - продолжала я. - Что там происходит, как  ты
думаешь? Часто ли дон Фелипе посещает его?
   - Что тебе до этого?
   - Конечно, ничего. О, Хани, как только  родится  мой  ребенок,  мы  уедем
домой.
   Я не могла забыть Карлоса. Эти огромные карие глаза и их взгляд, когда  я
поцеловала синяк, и страх при звуке голоса, звавшего его. Я представила, как
она бьет его. На следующий день я взяла маленькую тряпичную  куклу,  которую
Хани сшила для Эдвины.
   Удивительно, но он ждал у ворот, и я поняла, что он надеялся на мой новый
визит. Увидев меня, Карлос ухватился за засов и стал прыгать. Я  присела,  и
он просунул руку, чтобы я поцеловала ее. От этого жеста  у  меня  на  глазах
навернулись слезы.
   Я протянула тряпичную куклу. Он  взял  ее  и  засмеялся.  Подержав  перед
собой, он протянул мне ее назад. Я поняла, что он вернул ее мне для поцелуя.
   - Карлос, - сказала я. Он кивнул.
   - Каталина, - назвала я по-испански свое им"".
   - Каталина, - повторил он, Затем он побежал,  все  время  оглядываясь,  и
вернулся с цветком олеандра, который протянул мне. Я взяла его и  прикрепила
к лифу. Малыш засмеялся.
   Мне хотелось задать ему несколько вопросов, но языковой  барьер  был  так
сложен. Послышались голоса, и малыш опять спрятался в кусты.  Я  укрылась  в
олеандрах и стала наблюдать. Из дома вышли двое  детей,  одному  было  около
восьми, другому около шести лет. Они подбежали к кустам  и  вытащили  оттуда
Карлоса. Я слышала, как он  пронзительно  визжит.  Дети  схватили  тряпичную
куклу, и старший мальчик стал разрывать ее на куски. Карлос кричал от гнева,
но он был слишком слаб, и куски куклы падали на траву.
   Карлос опустился на землю и жалобно заплакал. Старший мальчик  подошел  и
ударил его. Карлос вскочил на ноги. Оба мальчика покатались по  траве,  и  в
это время из дома вышла женщина. Старший мальчик тут же убежал.  Карлос  уже
поднимался на ноги, когда женщина ударила его.
   Я со всей силы толкнула ворота, и,  к  моему  удивлению,  они  открылись.
Женщина уставилась на меня и разразилась потоком оскорблений.
   Карлос перестал плакать и подбежал ко мне, я чувствовала, как  его  ручки
вцепились в мою юбку.
   Женщина попыталась схватить его, но я  отстранила  ее,  защищая  ребенка.
Это, несомненно, была все та же женщина. В ее  лице  не  было  благородства,
только хитрость и жестокость, странная беспричинная жестокость.
   Ее глаза горели  садистским  удовлетворением.  Слюни  текли  изо  рта.  Я
отступила. Она была омерзительной и страшной.
   Не думая о том, что делаю, я взяла Карлоса на руки и вышла за  ворота.  Я
чувствовала его руки, крепко обнимающие  меня,  его  грязное  горячее  лицо,
прижавшееся к моему.
   Женщина побежала за нами. Я попыталась захлопнуть ворота перед ее  носом,
но, заспешив с ребенком на руках, опоздала.
   Я увидела дуэнью.
   Она уставилась на меня огромными глазами из-под насупленных бровей.
   - За этим ребенком нужен уход, - сказала  я.  Дуэнья  подошла  ко  мне  и
попыталась забрать Карлоса. Он закричал и прижался ко мне еще сильнее.
   - Понятно, - продолжала я, - почему  он  боится  вас.  Вы  слишком  плохо
обращаетесь с ним. Я заберу его на гасиенду.
   - На гасиенду? - закричала она. - Нет, нет! - Она выкрикнула еще что-то о
доне Фелипе.
   - Мне нет дела до  дона  Фелипе,  -  сказала  я,  хотя  это  было  глупо,
поскольку он был тут хозяином всего.
   Во дворик вошла Изабелла. Она посмотрела на ребенка и  подбежала  к  нам.
Она попыталась отнять его у меня.
   Карлос от страха начал истошно кричать.  Я  знала,  что  должна  защитить
ребенка, что нельзя допускать к нему мать, ведь она была безумна. Я  никогда
раньше не видела безумной женщины. Говорят, в сумасшедших вселяется  дьявол;
если это действительно так, то именно это  я  и  видела  сейчас.  Она  стала
кричать. Дуэнья была рядом  с  ней,  когда  Изабелла  упала  на  землю.  Она
корчилась в страшных муках.
   Я выбежала из ворот и по траве побежала к гасиенде.
   - Все в порядке, Карлос, - шептала я. - Теперь ты со мной.

***

   Дона Фелипе, к счастью, не было дома. Я знала, что все  в  доме  удивлены
моим поступком. Я не могла сделать ничего более  предосудительного.  Ужасная
трагедия этого дома  началась  тогда,  когда  "Вздыбленный  лев"  пришел  на
Тенериф, и тень этих событий висела над его обитателями в течение трех  лет.
По истинно испанскому обычаю эти события следовало забыть, и все должны были
вести себя так, как будто ничего не случилось, даже  если  безумная  невеста
дона  Фелипе  жила  в  отдельном  домике,  а  он  похитил  чужестранку   для
осуществления своей мести. И я -  эта  чужестранка  -  принесла  в  его  дом
напоминание об этой  трагедии.  Мне  было  все  равно.  У  меня  должен  был
появиться ребенок, и вообще я любила детей. Я не могла оставаться в  стороне
и смотреть, как над ним издеваются, чтобы спасти честь дона Фелипе.
   Было трогательно смотреть, как Карлос обращался со мной. Я  была  кем-то,
вроде божества, которое все может сделать. Я была единственной, кто  целовал
его синяки, кто принес его из грязи в прекрасный дом. Я купала его  в  своей
ванной комнате и лечила многочисленные синяки. Их вид пробуждал во мне такой
гнев, что я была готова отплатить таким же наказанием этой женщине  с  лицом
дьявола. Я лечила его примочками и закутывала в шелковую рубашку, и он  спал
в моей постели. Когда я  проснулась  на  следующее  утро,  его  рука  крепко
сжимала мою рубашку, он лежал рядом со мной. Я уверена, что он  не  выпускал
ее все время, пока спал, так как боялся потерять меня. Я знала, что  никогда
не смогу бросить его.
   О, Джейк Пенлайон, я еще поборюсь за твоего сына...
   Дженнет не сможет хорошо ухаживать за ним. Сходство между ее  ребенком  и
этим мальчиком было очевидно. Хотя один был светлый, а другой темный..,  они
были сводными братьями.
   Никто на гасиенде не воспрепятствовал  мне,  хотя  и  возникла  некоторая
натянутость.
   - Они ждут, - сказала Хани, - когда вернется домой дон Фелипе.

***

   Он приехал три дня спустя после того, как  я  принесла  Карлоса.  За  это
время ребенок  перестал  бояться,  он  еще  ходил  за  мной,  но  больше  не
чувствовал необходимости держаться за мою юбку. После лечения синяки исчезли
с его тела. Скоро, я надеялась, эти черные дни его прежней жизни станут лишь
тяжким воспоминанием, дурным сном, который исчезнет с первыми лучами солнца.
К этому я стремилась.
   Все ждали, чем это закончится. Я чувствовала, все считают, что моя смелая
вспышка самовыражения на этом и закончилась.
   За целый день ничего не произошло. Я жила  в  напряжении  и  вздрагивала,
ожидая приглашения к дону Фелипе всякий раз, когда слуга приходил ко мне.
   Поздним вечером дон Фелипе прислал за мной. Он ждал меня в кабинете.
   Он встал, когда я вошла, и, как всегда, бесстрастно посмотрел на меня, на
его лице не было и следа гнева. Я вообще не заметила никаких чувств  на  его
лице.
   Он сказал:
   - Прошу садиться.
   И я села. Стены кабинета были обиты панелями, над креслом я увидела  герб
Испании.
   - Вы проявили большое безрассудство, взяв ребенка на гасиенду. Вы  хорошо
знаете, кто он.
   - Это ясно с первого взгляда.
   - Тогда вы  должны  знать,  что  он  является  для  меня  напоминанием  о
трагедии. Я зло рассмеялась:
   - Знаете, вы дьявольски жестоки по отношению к нему.  Последние  три  дня
ребенок был счастлив впервые в жизни.
   - Это причина, чтобы не выполнять мои приказы?
   - Лучшая из причин, - сказала я настойчиво.
   - Потому, что он ребенок вашего любовника?
   - Потому, что он ребенок. Он не ребенок моего любовника.  Джейк  Пенлайон
не был моим любовником. Я, так же как и вы, ненавижу этого человека. Но я не
могу оставаться в стороне, видя,  что  с  ребенком  плохо  обращаются.  -  Я
встала, мои глаза сверкали. Я была полна решимости оставить Карлоса.  Кто-то
сказал о моей матери - думаю, это Кейт, - что когда она родила  ребенка,  то
стала матерью всем детям. Скоро и у меня должен  был