тесь ее мужем.
   Шарлотта испытала потрясение. Ее нельзя было  назвать  добродетельной
женщиной,  но  иногда,  сталкиваясь  с  происками  королевы-матери,  она
ощущала себя в руках Вселенского Зла.
 
*** 
 
   Печаль воцарилась в прелестном старом замке  Шатильон.  Ее  здесь  не
должно было быть, потому что в замке жила одна из самых счастливых семей
Франции; но последние недели глава дома - человек, безмерно уважаемый  и
любимый всеми членами большой семьи, - испытывал тревогу и волнение.  Он
пытался занять  себя  работой  в  саду,  где  цвели  великолепные  розы,
проводил много времени  с  садовниками,  обсуждая,  где  именно  следует
посалить новые фруктовые деревья; он беседовал с домочадцами  или  гулял
по зеленым аллеям с любимой женой; он шутил с родственниками,  читал  им
вслух. Этот дом был создан для счастья.
   Но именно потому, что им довелось познать  счастье  они  были  сейчас
грустны.  Обитатели  замка  избегали  разговоров  о  их  дорогом  друге,
королеве   Наварры,   умершей   недавно   в   Париже   при    загадочных
обстоятельствах, но они постоянно думали о ней. При каждом упоминании  о
дворе, короле или королеве-матери Жаклин де Колиньи прижималась к  плечу
мужа, словно таким путем она могла удержать его возле себя и уберечь  от
несчастья; он лишь брал ее за руку и улыбался,  зная,  что  не  в  силах
удовлетворить ее невысказанную просьбу. Он не мог обещать ей не  поехать
ко двору, когда его вызовут туда.
   Гаспар де Колиньи чувствовал,  что  Господь  благоволит  к  нему,  но
поскольку его любили гугеноты, католики должны были ненавидеть адмирала.
Ему  было  пятьдесят  три  года;  с  момента  его  обращения   в   Веру,
происшедшего, когда он находился в плену во Фландрии, он  всегда  хранил
преданность ей.  Он  жертвовал  ради  нее  всем  и  теперь  видел,  что,
возможно,  будет  вынужден  поступиться   семейным   счастьем   во   имя
реформизма. Он не боялся такой смерти, какая постигла Жанну  Наваррскую,
он боялся причинить своей гибелью страдания семье.  В  этом  заключалась
причина его печали. Он постоянно подвергался опасности, часто смотрел  в
глаза смерти и не собирался менять свою жизнь. Совсем недавно он избежал
смерти от отравления. Он подозревал в этом королеву-мать. Он  не  должен
доверять этой женщине; однако, не доверяя ей, как он сможет надеяться на
решение проблем, мучивших его? Он  знал,  что  таинственные  смерти  его
братьев  -  Анделота,  главнокомандующего  пехоты,  и  Одета,  кардинала
Шатильонского,  -  были,  вероятно,  заказаны  Катрин  де  Медичи.  Одет
скончался  в  Лондоне,  Анделот  -  в  Сенте.   Шпионы   королевы-матери
присутствовали везде,  она  отравляла  людей  руками  своих  помощников.
Однако, если его вызовут ко двору, он должен будет поехать,  потому  что
жизнь Гаспара де Колиньи принадлежала не ему лично, a партии.
   Гуляя по дорожкам сада, он увидел приближающуюся к нему жену  Жаклин.
Он поглядел на нее с большой нежностью;  она  была  в  положении  -  это
радовало их обоих. Они поженились  недавно,  их  союз  был  романтичным.
Жаклин полюбила его еще до их знакомства; как и  многие  гугенотки,  она
восхищалась им долгие  годы;  после  смерти  жены  адмирала  она  решила
утешить его, если он позволит ей  сделать  это.  Она  совершила  длинное
путешествие из Савоя в Ла Рошель, где  находился  в  то  время  Колиньи;
тронутый ее преданностью одинокий вдовец не  смог  отвергнуть  обожание,
которое она предлагала ему. Вскоре после прибытия  Жаклин  в  Ла  Рошель
Колиньи окунулся в покой и счастье второго брака.
   - Я пришла, чтобы посмотреть на твои розы, - сказала она и взяла мужа
под руку.
   Он тотчас понял, что появилась какая-то новая причина для тревоги; он
ощутил ее беспокойство. Она не умела скрывать  свои  чувства  и  теперь,
вынашивая ребенка, казалась еще более открытой, чем прежде. Заметив, как
дрожат ее пальцы, сжимавшие его руку, он догадался, что произошло. Он не
стал спрашивать, что ее беспокоит; он хотел оттянуть  неприятный  момент
хоть нанемного.
   - Моя дорогая, ты же видела розы вчера.
   - Но они меняются за день. Я хочу снова  взглянуть  на  них.  Пойдем.
Отправимся в розарий.
   Они оба не посмотрели назад, на серые стены замка. Гаспар обнял жену.
   - Ты устала, - сказал он.
   - Нет.
   Очевидно,  меня  вызывают  ко  двору,  подумал  Колиньи.  Король  или
королева-мать. Жаклин будет плакать и уговаривать меня  остаться.  Но  я
должен поехать. Многое зависит от моего присутствия. Я  должен  работать
во имя наших людей; переговоры и совещания предпочтительней  гражданской
войны.
   Он давно мечтал о такой войне,  которая  принесет  свободу  гугенотам
Франции и Фландрии, дарует людям право  выбора  религии,  положит  конец
ужасным массовым убийствам, подобным происшедшему  в  Васси.  Ради  этой
цели он мог отдать жизнь, хотя и боялся причинить боль близким.
   Его сыновья, пятнадцатилетний Франциск и семилетний Одет,  подошли  к
Колиньи и Жаклин. Они знали  новость;  Гаспар  тотчас  понял  это.  Лицо
Франциска ничего не выдавало, но маленький Одет невольно смотрел на отца
с тревогой во взгляде. Как грустно, что такой маленький мальчик, понимая
многое, испытывает страх.
   - Что с тобой, сын? -  спросил  Колиньи  Одета  и  тотчас  перехватил
предупреждающие взгляды Жаклин и старшего сына.
   - Ничего, папа, - высоким мальчишеским голосом ответил Одет.  -  Меня
ничто не беспокоит. Со мной все в порядке. Спасибо.
   Гаспар взъерошил свои темные волосы и подумал о другом Одете, который
отправился в Лондон и не вернулся назад.
   - Как здесь чудесно!  -  сказал  он.  -  Признаюсь,  мне  не  хочется
возвращаться в замок.
   Он почувствовал, что они испытали облегчение. Дорогие дети!  Дорогая,
любимая жена! Гаспар почти пожалел о том, что Господь даровал ему  такое
семейное счастье, потому что ему было больно разрушать его. Не  будь  он
лидером множества людей, он смог бы полностью отдаться безмятежной жизни
у домашнего очага.
   Его дочь Луиза и  Телиньи,  за  которого  она  недавно  вышла  замуж,
появились в саду. На эту пару было приятно смотреть;  молодожены  горячо
любили друг друга. Благородный  Телиньи  стал  для  Гаспара  больше  чем
сыном;  убежденный  гугенот,  Телиньи  превратился  в  одного  из  самых
надежных  протестантских  лидеров,  которым  мог  гордиться  его  тесть,
адмирал Франции.
   Жаклин и мальчик поняли,  что  не  могут  больше  утаивать  весть  от
Гаспара.
   - Пришли вызовы ко двору, - произнес Телиньи.
   - От короля? - спросил Гаспар.
   - От королевы-матери.
   - Гонца накормили?
   - Он сейчас ест, - сказала Луиза.
   - Мне приказано немедленно явиться ко двору,  -  сообщил  Телиньи.  -
Вам, несомненно, тоже.
   - Позже мы пойдем и посмотрим, - сказал Гаспар. - Сейчас так  приятно
находиться в саду.
   Но зловещий миг нельзя было оттягивать долго; гуляя с мужем по  саду,
Жаклин понимала, что его мысли прикованы к  посланиям.  Она  знала,  что
глупо думать, будто откладывая обсуждение ситуации на более поздний час,
они смогут временно забыть о ней.  Телиньи  получил  вызов;  несомненно,
Гаспара ждет та же весть.
   Королева-мать приказывает ему явиться ко двору.
   - Почему ты так мрачна? - улыбнулся Гаспар жене.  -  Я  приглашен  ко
двору. Я уже перестал надеяться, что это произойдет.
   - Я бы хотела, чтобы ты не получал  такого  приглашения,  -  печально
промолвила Жаклин.
   - Моя дорогая, ты забываешь о том, что король - мой  друг.  У  нашего
юного Карла доброе сердце. Я считаю, что  он  -  самый  доброжелательный
король из всех сидевших на французском троне.
   - Я думала о его матери и вспомнила о  нашем  друге,  королеве  Жанне
Наваррской.
   - Ты не должна связывать ее смерть с  королевой-матерью.  Жанна  была
больна и умерла от недуга.
   - Она скончалась от яда, подсыпанного...
   Но Гаспар положил руку на плечо жены.
   - Пусть парижане шепчутся об этом, любовь моя. Нам не следует  делать
это. Простолюдины обмениваются  сплетнями.  В  наших  устах  это  станет
изменой.
   - Значит,  правда  -  это  измена?  Жанна  сходила  за  перчатками  к
отравителю, служащему королеве-матери, и... умерла. Тогда  расскажи  мне
все.
   - Осторожно, моя дорогая. Ты думаешь,  что  мне  угрожает  опасность.
Это, возможно, фантазии. Не надо видеть в них реальность.
   - Я буду  осторожной.  Но  ты  действительно  должен  отправиться  ко
двору?
   - Должен, дорогая. Подумай, что это может  означать  для  нас...  для
нашего дела. Король обещал помочь принцу Оранжскому. Мы победим  Испанию
и обретем свободу вероисповедания.
   - Но, Гаспар,  королеве-матери  нельзя  доверять.  Жанна  всегда  это
утверждала. Она знала, что говорит.
   - Мы имеем дело с королем, моя дорогая. У короля  доброе  сердце.  Он
сказал, что гугеноты - такие же его подданные, как и католики.  Я  полон
надежды.
   Но со своим зятем, Телиньи, он говорил менее оптимистично. Когда  они
остались вдвоем, Гаспар сказал:
   - Иногда я спрашиваю себя, достойна  ли  часть  нашей  партии  помощи
Господа. Сознают ли некоторые гугеноты важность нашей  миссии?  Понимают
ли они, что пришло время установить  Веру  на  нашей  земле  для  многих
грядущих поколений? Иногда мне кажется, что основная масса гугенотов  не
питает истинной любви к религии. Они используют ее как повод для ссор со
своими врагами, они охотнее  спорят  о  догматах,  чем  ведут  праведную
жизнь. Французы, мой сын, неохотно принимают  протестантскую  веру  -  в
отличие от жителей Фландрии, Англии  и  немецких  провинций.  Наши  люди
любят  веселье  и  торжества;  они  не  стесняются  грешить,  вымаливать
прощение у Господа и снова предаваться греху. Эту  нацию  не  привлекает
спокойная, мирная жизнь. Мы должны помнить  это.  Наличие  двух  религий
было для многих лишь поводом для  борьбы  друг  с  другом.  Мой  сын,  я
встревожен. Эти вызовы ко двору таят в  себе  угрозу,  которая  не  была
видна, когда я находился  в  Париже.  Но  я  полон  решимости  исполнить
обещания, данные мною принцу Оранжскому; надо заставить короля  сдержать
свое слово.
   - Все, что вы говорите, верно, - сказал Телиньи. - Но, отец мой, если
король откажется сделать это, что мы сможем предпринять?
   -  Мы  попытаемся  повлиять  на  него.  Я  чувствую,   что   способен
подействовать на короля, встретившись с ним наедине. Если  мы  останемся
без его помощи, нам придется уповать на наших последователей, солдат, на
нас самих...
   - Помощь Шатильона покажется незначительной после надежд на обещанную
помощь Франции.
   - Ты прав,  мой  сын;  но  если  Франция  не  сдержит  своего  слова,
Шатильону не следует поступать так же.
   - Я получил предостерегающие письма от друзей, находящихся при дворе.
Отец, они умоляют нас не ехать. Гизы интригуют против нас; королева-мать
действует заодно с ними.
   - Мы не можем оставаться из-за этих предупреждений, сын мой.
   - Мы должны сохранять бдительность.
   - Не сомневайся, мы сделаем это.
   За общим столом никто не говорил об отъезде, но  все,  от  Гаспара  и
Жаклин до последнего слуги, думали о нем. Обитатели окрестностей  любили
Гаспара; в замке Шатильон  находилась  пища  для  всех  страждущих.  Сам
адмирал установил  традицию  есть  вместе  с  простыми  людьми.  Трапеза
начиналась с чтения псалмов, за которым следовала молитва.
   Сидя за длинным столом, Гаспар думал о борьбе, которая ждала адмирала
и людей, поклявшихся помогать ему. Среди них был  молодой  принц  Конде,
походивший на своего жизнерадостного и  галантного  отца,  погибшего  за
Веру. Молодой принц, при всех его  достоинствах,  не  отличался  большой
силой  духа.  Другой  единоверец  Колиньи,   девятнадцатилетний   Генрих
Наваррский, был смелым воином, но не обладал  должным  благочестием;  он
ставил удовольствия  выше  праведности.  Он  поддавался  женским  чарам,
обожал вкусную еду и вино. Жизнелюбие  мешало  ему  полностью  посвятить
себя религии. Телиньи?  Гаспар  возлагал  на  него  большие  надежды  не
потому, что был связан с ним узами  родства.  Колиньи  видел  в  молодом
человеке свою собственную преданность делу, решимость. Еще был герцог де
Ларошфуко, горячо любимый королем Карлом, но юный и  неопытный.  Колиньи
также помнил о  шотландце  Монтгомери,  копье  которого  случайно  убило
короля Генриха Второго. Возможно, именно он возглавит движение гугенотов
в случае смерти адмирала.  Но  Монтгомери  был  уже  пожилым  человеком.
Лидера следует искать среди более молодых людей. Это место мог в будущем
занять Генрих Наваррский.
   Глупо думать о собственной смерти; мысли адмирала устремились в  этом
направлении под влиянием испуганных взглядов его родственников и друзей.
Даже слуги посматривали на него  боязливо.  Они  молча  умоляли  Колиньи
пренебречь вызовом ко двору, не подчиниться приказу королевы-матери.
   Только Телиньи не поддавался страху; он, как и адмирал, знал, что они
должны как можно скорее отправиться в путь.
   Гаспар легкомысленным тоном  говорил  о  предстоящем  браке,  который
соединит не только принцессу-католичку с принцем-протестантом, но и всех
французов разной веры.
   - Если бы король и  королева-мать  не  были  готовы  проявить  к  нам
расположение и терпимость, разве они пожелали бы заключения этого брака?
Разве не сказал сам король, что в случае отсутствия  благословения  папы
принцесса Маргарита и король Генрих заключат светский брачный союз?  Мог
ли он сказать больше? Уверяю вас, уж  он-то  -  наш  друг.  Он  молод  и
окружен  нашими  врагами.  Прибыв  ко  двору,  я  смогу  убедить  его  в
праведности нашего дела. Он любит меня,  он  -  мой  близкий  друг.  Вам
известно, как  обращались  со  мной,  когда  я  находился  при  дворе  в
последний раз. Карл советовался со мной по всем вопросам.  Называл  меня
отцом. Он желает добра и мира королевству. Не сомневайтесь, мои  друзья,
я помогу ему добиться этого.
   Но над столом разнеслось бормотание. При дворе  находится  итальянка.
Как можно доверять ей? Адмирал, видно, забыл, как она  отправила  одного
из своих отравителей в военный лагерь, где он  жил  тогда.  Колиньи  мог
погибнуть. Адмирал слишком легко прощал людей, слишком легко доверял им.
Нельзя прощать змею и доверять ей.
   Этьенн, один из конюхов Колиньи, заплакал.
   - Если адмирал покинет замок, - сказал этот человек, - он  больше  не
вернется к нам.
   Товарищи Этьенна испуганно уставились на него,  но  он  настаивал  на
своих мрачных пророчествах.
   - На сей раз королева-мать осуществит свой дьявольский  замысел;  зло
одержит победу над добром.
   Замолчав, он уронил слезу в чашку.
   Когда убрали скатерть, священник - за столом адмирала  всегда  сидели
один или два священника - благословил  его.  Колиньи  заперся  с  зятем,
чтобы обсудить планы и составить письмо  с  уведомлением  об  их  скором
прибытии ко двору.
   Через несколько дней, когда  они  собрались  покинуть  замок,  Этьенн
встретил их в конюшне. Он ждал там с раннего утра; когда адмирал сел  на
коня, Этьенн бросился на колени и завыл, точно одержимый.
   - Месье, мой добрый господин, - взмолился конюх, - не спешите к своей
погибели, которая ждет вас в Париже. Вы умрете там... и все, кто  поедет
с вами, - тоже.
   Адмирал слез с коня и обнял плачущего человека.
   - Мой друг, ты позволил недобрым слухам разволновать  тебя.  Посмотри
на мою сильную руку. Взгляни на  моих  спутников.  Знай,  что  мы  можем
постоять за себя. Ступай на кухню и скажи, чтобы тебе дали  чарку  вина.
Выпей за мое здоровье и успокойся.
   Этьенна увели,  но  он  продолжал  оплакивать  еще  живого  адмирала;
приближаясь со своим зятем к Парижу, Колиньи не мог забыть эту сцену.
 
*** 
 
   Отпустив Шарлотту де Сов, Катрин де Медичи предалась размышлениям.  У
нее еще не было определенных планов в отношении молодого короля Наварры,
но она считала, что будет  полезным,  если  Шарлотта  займется  им,  как
только он прибудет ко двору.  Катрин  не  хотела,  чтобы  он  вступил  в
какую-нибудь связь, которая могла  оказаться  более  порочной,  чем  та,
которую она уготовила ему. Она была уверена, что Генрих Наваррский похож
на своего отца, Антуана де Бурбона - человека, которым всегда  управляли
женщины. Она  хотела,  чтобы  действиями  будущего  зятя  руководила  ее
шпионка. Нельзя  допустить,  чтобы  он  влюбился  в  невесту.  Это  было
маловероятно, поскольку Марго умела держаться весьма  нелюбезно;  Генрих
Наваррский, всегда имевший массу поклонниц, вряд  ли  влюбится  в  жену,
которая будет отталкивать его от себя. Но Катрин не могла положиться  на
Марго.  Эта  юная  интриганка  будет  охотнее  действовать  в  интересах
любовника, нежели своей семьи.
   Появившийся в комнате сын Катрин - Генрих - прервал  ее  размышления.
Он вошел без предупреждения,  забыв  об  этикете.  Он  был  единственным
человеком при дворе, который смел поступать так.
   Подняв голову, Катрин улыбнулась. Нежное выражение  выглядело  на  ее
лице  странно.  Выпученные  глаза  женщины  смягчились,   бледная   кожа
порозовела. Генрих был ее любимым сыном; каждый раз, глядя на него,  она
сожалела о том, что он не стал ее первенцем; она желала забрать корону у
его брата и положить ее на эту красивую голову.
   Она любила своего  мужа  Генриха  в  течение  долгих  лет,  когда  он
пренебрегал ею, и назвала этого сына в честь короля. При крещении Генрих
получил другое имя - Эдуард Александр. Но он стал  ее  Генрихом;  Катрин
верила, что он станет Генрихом Третьим Французским.
   Франциск, ее  первенец,  умер;  когда  это  случилось,  Катрин  очень
хотелось, чтобы корона перешла к Генриху, а не  безумному  десятилетнему
Карлу. Особенно сильно ее раздражал тот факт, что братьев разделял всего
один год. Почему, часто спрашивала себя Катрин, она  не  родила  Генриха
тем июньским днем 1550 года! Тогда она избежала бы многих волнений.
   - Мой дорогой, - сказала она, взяв Генриха за руку -  одну  из  самых
красивых во Франции и весьма похожую на ее собственную - и поцеловав ее.
Она ощутила аромат мускуса и фиалковой пудры, который он принес с  собой
в комнату. Он казался самым  красивым  созданием,  какое  ей  доводилось
видеть; из-под его  расстегнутого  экстравагантного  бархатного  камзола
выглядывала атласная блуза перламутрового  оттенка,  края  которой  были
расшиты  драгоценными  камнями  разных  цветов.  Завитые  волосы   юноши
кокетливо торчали из-под  маленькой  шапочки,  украшенной  бриллиантами.
Длинные белые пальцы Генриха были унизаны перстнями. В его ушах сверкали
бриллианты, на запястьях висели браслеты.
   - Подойди сюда,  -  сказала  она,  -  сядь  рядом  со  мной.  У  тебя
взволнованный  вид,  мой  дорогой.  Что  тебя  беспокоит?  Ты  выглядишь
уставшим. Не утомил ли ты  себя,  занимаясь  любовью  с  мадемуазель  де
Шатонёф?
   Генрих вяло махнул рукой.
   - Нет, дело не в этом.
   Она похлопала рукой по его кисти.  Катрин  радовалась  тому,  что  он
наконец завел любовницу; народ ждал от  него  этого.  Женщина  не  могла
влиять на Генриха так, как это делали надушенные и завитые молодые люди,
которыми он окружал себя. Рене де Шатонёф не вмешивалась в дела, которые
ее не касались. Именно такую женщину хотела  видеть  возле  своего  сына
Катрин. Однако она была немного обеспокоена любовными радениями Генриха,
утомлявшими его; после них истощенный молодой человек проводил день  или
два в постели, его друзья мужского пола ждали его, завивали ему  волосы,
угощали во дворце сладостями, декламировали стихи, заставляли его  собак
и попугаев развлекать принца своими фокусами.
   Ее сын был странным молодым человеком. Наполовину Медичи,  наполовину
Валуа, он был болен душой и  телом,  как  все  дети  Генриха  Второго  и
Катрин.  Они  с  детства  имели   мало   шансов   прожить   долго;   они
расплачивались за грехи дедов - отцов Катрин и Генриха.
   Люди находили странным, что Генрих, герцог  Анжуйский,  проявил  себя
отважным генералом под Ярнаком и