бы  ни
случилось, я никогда не забуду, что вы сделали  для  меня".  Королева  долго
плакала. Я покинул ее в шесть часов.
   Дневник графа де Ферзена  Людовик  отрекся  от  престола.  Следовательно,
Людовик для нас никто. В настоящее время мы свободны и  у  нас  нет  короля.
Следует рассмотреть вопрос, нужно ли назначать другого.
   Резолюция, принятая якобинским клубом после бегства королевской семьи +
   Сир, Ваше величество  знает  мою  преданность  Вам,  но  я  не  хотел  бы
оставлять Вас в неведении, что если Вы отделите Ваше дело от чаяний  народа,
то я останусь на стороне народа.
   Лафайет - Людовику XVI

   Аксель был сильно обеспокоен, что мы подвергаемся большой опасности.
   Я провела его  к  мужу,  который  выслушал  его,  все  еще  находясь  под
впечатлением  оскорблений  толпы,  поэтому  он  был  готов  согласиться   на
организацию нашего побега.
   Артуа и принц де Конде, которым  удалось  благополучно  достичь  границы,
своим поведением еще более усугубляли наше положение - они  слишком  открыто
говорили  о   предпринимаемых   ими   мерах   для   посылки   армии   против
революционеров. Они разъезжали  от  одного  иностранного  двора  к  другому,
пытаясь склонить правителей этих стран к войне с  французским  народом  и  к
восстановлению монархии с помощью силы.
   Мой брат Леопольд знал об этом, он писал Мерси:
   "Граф Артуа мало беспокоится о своем брате и моей сестре.  Он  игнорирует
опасность, которой подвергает их своими планами и действиями".
   Мерси настаивал, чтобы я убедила короля рассмотреть вопрос о  возможности
побега. Мы должны бежать из Парижа, королю следует поднять лояльные войска и
взять силой или угрозой то,  что  отнято  у  него.  Людовик  начал  понимать
необходимость этого, но сейчас было уже слишком поздно - Мирабо был мертв, а
это был единственный человек, который мог бы справиться с задачей.
   Однако у нас все еще оставались друзья,  и  в  конце  концов  мы  убедили
Людовика, что побег необходим.
   Аксель упросил сделать его ответственным за подготовку. Он  немедленно  к
ней приступил, и первое, что счел  нужным  сделать,  найти  карету,  большой
дорожный экипаж, удобный для побега.
   Он постоянно посещал Тюильри, а чтобы его визиты  не  привлекали  слишком
много внимания, иногда приходил переодетым; я никогда не знала, в каком виде
он появится - как  лакей,  кучер  или  в  облике  слегка  сутулого  пожилого
дворянина.
   Это скрашивало монотонную жизнь. Я давно уже не испытывала такого прилива
энергии. Аксель был одержим страстным желанием, чтобы  этот  план  увенчался
успехом.
   - Я доставлю вас в безопасное место, - заявлял он мне.
   Он рассказывал о специально заказанном дорожном экипаже,  который  должен
быть отделан со всей пышностью. "Ничего, кроме самого  лучшего",  -  заявлял
он.  Чтобы  достать  денег,  он  заложил  в  Швеции  часть  своих  поместий.
Прекрасно, когда тебя так любят.
   Его план заключался в том, что мы  должны  бежать  как  можно  с  меньшим
числом сопровождающих. С нами должна будет поехать мадам де Турзель, так как
дети нуждаются в ее присмотре. Согласно плану Акселя, мадам де Турзель будет
выдавать себя за русскую знатную даму - мадам де Корф,  совершающую  поездку
со  своими  детьми,  их   гувернанткой   и   лакеем,   а   также   с   тремя
женщинами-служанками, одной из которых должна быть мадам Елизавета. Я должна
была быть гувернанткой - мадам Рошет. Он достал  паспорт  на  имя  мадам  де
Корф, и мы знали, что можем доверять мадам де Турзель, и  она  сыграет  свою
роль.
   Дни быстро летели, мы все были возбуждены, даже Людовик желал  как  можно
скорее предпринять побег. Но, как сказал Аксель, не должно произойти никаких
заминок, необходимо все предусмотреть до мельчайших деталей, чтобы мы  нигде
не совершили ошибки. Наиболее трудный этап - выбраться из Парижа. Это  особо
опасно. Аксель сам собирался занять место кучера на большой дорожной карете.
Все зависит от того, говорил он, насколько  далеко  мы  сможем  отъехать  от
Парижа, прежде чем обнаружат наше бегство.
   Граф Прованский, который должен был бежать с  нами,  считал,  что  карета
слишком роскошная и может привлечь к себе внимание, но Аксель напомнил  ему,
что нам предстоит проехать в ней много миль. Это будет нелегкая  поездка,  и
королева не сможет провести много часов в неблагоустроенном экипаже.
   Граф Прованский пожал  плечами  и  заявил,  что  он  сам  позаботится  об
удобствах для жены и себя, и решил ехать в самой захудалой  карете,  которую
только сможет найти.
   Тем  временем  Людовик  выдвинул  условие.  Аксель,  естественно,   хотел
доставить нас к границе, но король сказал, что он должен будет ехать с  нами
только до первой остановки, до Бонди.
   Аксель пришел в уныние. Ведь это его план, он за него отвечает. Но как он
может  отвечать,  если  должен  покинуть  нас  в  Бонди!  Но   Людовик   был
непреклонен. Хотелось бы мне знать, не сравнивал ли он себя с Акселем  и  не
начинал ли понимать, почему я любила этого человека так, как никогда  никого
не любила. Не могу поверить, что Людовик испытывал чувство ревности; я знаю,
что он по-своему любил меня, но это была привязанность без страсти. И все же
он оставался непреклонным и не соглашался  позволить  Акселю  ехать  с  нами
после Бонди. Поэтому нам ничего не оставалось, как принять его  решение.  Мы
назначили побег на девятое июня.

***

   Я была поглощена подготовкой. Со мной оставалась мадам Кампан, она  знала
об этом плане, я полностью ей доверяла. Я сказала, что, когда мы прибудем  в
Монмеди, я больше не буду  выступать  в  роли  гувернантки,  а  вновь  стану
королевой. Но как мне взять с собой  все,  что  может  потребоваться?  Мадам
Кампан должна все подготовить для меня, заказать сорочки и платья. Ей  также
предстояло сделать покупки для моего сына и дочери. У  нее  был  собственный
сын, и я сказала ей, что с него можно снять мерку для дофина.
   Я знала, что мадам Кампан выполнит распоряжения,  хотя,  если  судить  по
выражению ее лица, она была против заказов на всю  эту  одежду.  Она  всегда
была откровенной и поэтому сказала:
   -  Мадам,  королева  Франции  найдет  платья  и  белье  везде,  куда  она
приезжает. Подобные закупки могут привлечь  внимание,  чего  нам  стоило  бы
избежать.
   Я была легкомысленной  и  такой  же  беспечной,  как  прежде,  поэтому  я
улыбнулась, глядя на нее. Но она выглядела обеспокоенной.
   Я рассказала ей о большом дорожном экипаже, не в силах удержаться,  чтобы
не похвастаться - ведь Аксель сделал его по своему плану.
   - Он окрашен в зеленый и желтые цвета, - сказала я, - и  обит  утрехтским
бархатом.
   -  Мадам,  -  ответила  она,  -  подобный  экипаж  никогда   не   пройдет
незамеченным.
   Она добавила, даже несколько  резко  и  не  стараясь  этого  скрыть,  что
подобная дорожная карета очень отличается от той, в которой обычно совершают
поездки господа.
   - О, очень отличается, - согласилась я. - Их кареты делаются не по  плану
Акселя.
   Позднее я  поняла,  как  прочно  утвердилась  в  нашем  сознании  правило
этикета, над которым я так много смеялась по приезде во Францию. Нам даже не
приходило в голову совершить побег кроме как на королевский манер, хотя мы и
вынуждены были скрывать наше королевское  достоинство.  В  дорожном  экипаже
должны были разместиться шесть человек - я, король, дети, Елизавета и  мадам
де Турзель. Это  было  слишком  много  и  могло  замедлить  скорость  нашего
передвижения, но мы должны быть все вместе и, естественно, мадам де Турзель,
тоже выступающая в образе мадам де Корф. Я никогда сама не  одевалась,  меня
всегда обслуживали две дамы, которые должны были бы ехать за нашим  экипажем
в кабриолете. Затем,  конечно,  верховые,  сопровождающие  экипаж,  а  также
лакеи. Всего наша группа  насчитывала  более  дюжины  человек.  И,  конечно,
Аксель со своим кучером должен быть с нами. Необходимо  было  также  собрать
нашу одежду, всю в новых чемоданах, что еще  более  утяжелит  наш  экипаж  и
снизит его скорость.
   Но это была прекрасная карета. Я радовалась при взгляде  на  нее.  Аксель
все продумал - в ней были обеденный серебряный сервиз,  погребец  для  вина,
буфет и даже два стульчака, обитые кожей.
   Было бы слишком наивно надеяться, что наш  план  пройдет  без  сучка  без
задоринки, и всяких помех обнаружилось множество.
   Первую создала мадам Рошелье, ведающая гардеробом. Я стала подозревать ее
вскоре после  того,  как  нас  вернули  в  Тюильри,  когда  мы  намеревались
отправиться в Сен-Клу, так как я узнала, что у нее  есть  любовник  -  некий
Гувийон, пламенный революционер, который  организовал  все  так,  чтобы  она
могла шпионить в моей свите. Она предупредила  Гувийона  о  нашем  намерении
отправиться на пасху в Сен-Клу, и Орлеанским удалось возбудить толпу,  чтобы
помешать нашему отъезду.
   Как бы я хотела избавиться от  этой  женщины,  но  мы  по  существу  были
узниками и не могли выбирать прислугу.
   Я сказала Акселю, что мы не можем выехать девятого  числа,  так  как  эта
женщина видела, как я собираю вещи, и,  возможно,  даже  слышала  упоминание
этой даты. Если мы все же попытаемся уехать, то тогда с большой вероятностью
можно предполагать, что нас задержат. Нам остается только предпринимать меры
предосторожности, пусть эта женщина думает, что мы уезжаем девятого числа, а
мы останемся в Тюильри,  как  будто  бы  это  ошибка.  Когда  мы  усыпим  ее
подозрения, то сможем быстро уехать, не давая ей даже намека, что уезжаем.
   Аксель понимал причину этого, но высказывал недовольство, что чем  дольше
мы откладываем отъезд, тем опаснее он становится;  но  мы  назначили  тайный
срок на девятнадцатое, что давало достаточно времени убедить мадам  Рошелье,
что она ошибается.
   Это была первая задержка, но мы все согласились, что она неизбежна.
   По мере  приближения  назначенного  срока  напряжение  становилось  почти
невыносимым. Как я была благодарна Людовику за хладнокровие,  для  него,  по
крайней мере, не составляло никакого труда  сохранять  на  лице  безмятежное
выражение. Я тоже пыталась это  сделать,  но  не  осмеливалась  смотреть  на
Елизавету, опасаясь,  что  взглядом  могу  выдать  существующие  между  нами
секреты. Конечно, мы ничего не говорили детям.
   Девятнадцатое число было совсем рядом. Мы были готовы.
   Но стало ясно, что где-то  произошла  утечка.  В  статье,  появившейся  в
газете "Друг народа", Марат высказывал подозрения о подготовке заговора.
   "Идея заключается в насильственном вывозе короля  в  Нидерланды,  Бельгию
или Люксембург под тем предлогом, что его дело - это  дело  королей  Европы.
Разве вы глупцы,  что  не  предпринимаете  никаких  мер  для  предотвращения
бегства королевской семьи? Парижане, безрассудные парижане, я устал вновь  и
вновь повторять вам: стерегите как следует  короля  и  дофина,  держите  под
замком австриячку, ее деверя и остальных членов  семьи.  Потеря  одного  дня
может иметь пагубное  влияние  для  нации,  может  вырыть  могилы  для  трех
миллионов французов". Аксель пришел чуть ли не в бешенство.
   - Это не  может  быть  случайным  совпадением!  -  заявил  он.  -  Где-то
произошла утечка информации.
   - Я знаю, это Рошелье! - вскричала я. - Она о чем-то догадывается, хотя я
считаю, что точно ей ничего не известно.
   - И все же мы должны выехать девятнадцатого, -  настаивал  Аксель.  -  Мы
больше не можем ждать.
   Было восемнадцатое, и мы были готовы бежать на следующий день.  Затем  ко
мне  зашла  несколько  возбужденная  мадам  де  Турзель  и,  понизив  голос,
сообщила, что к ней обратилась мадам де  Рошелье  с  просьбой  отпустить  ее
двадцатого числа.
   - Я узнала, - добавила мадам  де  Турзель,  -  что  она  хочет  навестить
больного друга. Гувийон болен, так что ясно, кого она хочет навестить.
   - Мы должны отложить наш отъезд до двадцатого, - сказала я,  и  сразу  же
послала курьера к Акселю. Он был обеспокоен этой отсрочкой, так как все, кто
принимал участие по маршруту нашего движения, заранее  получили  инструкции;
но мы договорились, что Леонар, мой парикмахер, которому я  могла  доверять,
должен отвести мои драгоценности в Брюссель, и в то же время  по  дороге  он
встретит кавалерию и передаст записку, объясняющую задержку на один день.
   На том и порешили. Леонар уехал с драгоценностями.  А  мы  с  нетерпением
ожидали двадцатое число.

***

   И вот важный день настал. Солнце  ярко  сияло,  и  это  казалось  хорошим
предзнаменованием. Я прошептала Елизавете, что в городе будет мало народа  -
в такой день все захотят  уехать  за  город.  Мадам  Рошелье  ушла  наведать
больного приятеля, и день тянулся так медленно, что я думала, он никогда  не
кончится. Но внешне он казался обычным днем, как мы того и желали.
   Наконец настало время ужина,  мы  засиделись  за  ним,  как  обычно,  но,
конечно, уже не было такой церемонии, как в  Версале.  Мы  могли  быть  лишь
благодарны за это. Я отправилась в спальню, а оттуда поспешила к  дочери  на
первый этаж. Служанка мадам Брюни открыла дверь. Я сказала,  чтобы  она  как
можно быстрее одела принцессу и была готова незаметно выскользнуть из  замка
вместе с мадам де Нювиль, служанкой  дофина.  Кабриолет  для  них  стоял  на
Королевском мосту, им предстояло сразу же покинуть Париж  и  ожидать  нас  в
Клэ.
   Моя дочь была достаточно взрослой, чтобы понимать, что все это  означает.
Она не задавала  никаких  вопросов.  Бедный  ребенок,  она  воспитывалась  в
странном мире. Немного удивленно она посмотрела на простое  платье,  которое
мы подготовили для нее, оно было из хлопковой ткани  с  маленькими  голубыми
цветами на бледно-зеленом фоне с желтоватым отливом - достаточно хорошенькое
для дочери знатной русской дамы, но едва ли подходящее для принцессы.
   Я поцеловала ее и на мгновение прижала к себе.
   - Моя дорогая мышка, - прошептала я, - ты будешь слушаться, хорошо?
   Она кивнула и  сказала:  "Да,  мамочка",  -  почти  с  укоризной,  словно
удивляясь моему вопросу.
   Затем я пошла в комнату сына. Он уже  проснулся  и  издал  крик  радости,
увидев меня.
   - Мамочка, - вскричал он, - куда мы отправляемся?
   - Туда, где много солдат.
   - Могу я взять свою саблю? Мадам, быстрее принесите мою саблю и мундир. Я
буду солдатом.
   Он пришел в смятение, когда увидел, что ему  придется  надеть  девчоночье
платье!
   - О, так это представление? - спросил он. - Поэтому мы переодеваемся.
   Он засмеялся. Ему нравилось участвовать в представлениях.
   - Да еще ночью, - добавил он. - Это самое лучшее время для пьес.
   - А сейчас, малыш, ты должен вести себя тихо,  быстро  одеться  и  делать
все, что тебе скажут. Все зависит от этого.
   Он кивнул с заговорщицким видом.
   - Ты можешь доверять своему малышу, мамочка.
   - Я верю, мой дорогой, - сказала я, целуя его.
   Было пятнадцать минут одиннадцатого.  Аксель  очень  тщательно  рассчитал
время, и мы должны были уже отправляться. План заключался в том, что дети  с
мадам де Турзель должны выйти первыми. Я была  против  этого,  поскольку  не
могла и подумать, что дети начнут опасную поездку без меня, но с ними  будет
Аксель до тех пор, пока я не присоединюсь к ним, и это меня утешало.
   Мадам де Турзель подняла дофина, а  я,  взяв  дочь  за  руку,  возглавила
процессию в апартаменты одного из постельничих, который только  за  день  до
этого уехал из Парижа, и его комната была пуста. У меня был ключ от  нее,  и
мы вошли. Из нее мы проследовали во двор принцев  через  дверь,  которая  не
охранялась. Там уже ждал Аксель.  Я  едва  узнала  его  в  униформе  кучера.
Посреди дворика стоял простой экипаж, который  должен  был  доставить  их  к
месту встречи на улице де Эшель, на углу площади Маленькой Карусели.
   Аксель поднял дофина в карету, за ним последовала принцесса  с  мадам  де
Турзель, и Аксель закрыл дверцу. Несколько секунд он смотрел на меня и, хотя
не осмелился сказать ни слова,  всем  своим  видом  дал  понять,  что,  если
потребуется, будет защищать их всей своей  жизнью.  Затем  он  взобрался  на
место кучера, щелкнул кнутом и карета тронулась.
   Я почувствовала себя плохо из-за охвативших меня предчувствий.  Что  если
моих детей узнают? Что будет, если мой сын,  возбужденный  участием  в  этом
приключении, невольно выдаст их? Что будет, если на них  нападут?  В  памяти
возникли лица, которые я видела в толпе,  я  не  могла  выкинуть  из  головы
картины, как грязные, запачканные кровью руки касаются моих детей.
   Но там был Аксель, который защитит их. Его любовь ко мне  удесятерит  его
силы и поможет обмануть толпу.
   Но я не должна была стоять во дворе принцев. Если меня узнают, весь  план
провалится. Я могу накликать беду. Поэтому я быстро прошла во  дворец  через
пустую комнату в гостиную, где со мной попрощались  граф  Прованский  и  его
жена. Я обняла их и пожелала удачи. Они никогда не были моими  друзьями,  но
невзгоды сблизили нас. Граф был в большей степени  реалистом,  чем  Людовик.
Возможно, если бы он был король... Но кто знал?  Хотя  теперь  соперничество
прошло. Единственная цель для всех нас - сохранение монархии.
   Я услышала, как они прошли через пустые апартаменты. В невзрачных каретах
они покинули Тюильри и отправились в путь.
   Я оставила короля, когда он беседовал с Лафайетом,  и  прошла  к  себе  в
комнату. Служанки раздели меня, слуги закрыли ставни,  и  я  осталась  одна.
Посмотрела на часы. Было  пятнадцать  минут  двенадцатого  -  самые  длинные
полчаса в моей жизни.
   В комнату вошла мадам Тибо. Еще секунда -  и  я  встала  с  постели,  она
помогла мне надеть серое платье и черную накидку. Надела также большую шляпу
с полями, закрывавшими мое лицо. Я выглядела непохожей на себя,  но  я  была
готова.
   Мадам Тибо осторожно отодвинула засов на двери, и я  собралась  выходить,
но тут же с ужасом отскочила обратно. За дверью стоял часовой.  Я  осторожно
закрыла дверь и посмотрела на мадам Тибо. Что теперь делать? Они все узнали.
Они ждут, когда я выйду, и тогда.., тогда они задержат меня. Может, они  уже
задержали  экипаж  с  детьми?  Что  случилось  с  моими   детьми,   с   моим
возлюбленным?
   Мадам Тибо сказала, что она  потихоньку  выйдет,  и  это  может  привлечь
внимание часового, а когда он повернется спиной, я должна осторожно пересечь
коридор и проскользнуть в пустые апартаменты. Это был безнадежный  план,  но
другого выхода не было.
   Мы так и поступили. У меня всегда была легкая походка, и,  подстегиваемая
мыслью о детях, я промчалась через коридор на лестницу  и  вниз.  Секунду  я
стояла, прислушиваясь; не  было  никаких  звуков  тревоги.  Я  проскользнула
удачно.
   За неохраняемой дверью пустого помещения меня ожидал лояльно  настроенный
гвардеец, который должен был проводить меня к месту встречи на улице  Эшель.
Он был переодет посыльным, и я едва узнала его.
   - Мадам, - прошептал он, и я почувствовала  его  возбужденное  состояние.
Случай с часовым задержал меня почти на десять минут. - Вы должны взять меня
под руку.
   Я взяла его, и мы пошли через двор принцев, словно посыльный с женой  или
любовницей. Никто не смотрел на нас.
   Пока все идет успешно, подумала я. Скоро я буду вместе с детьми.
   Фантастика! Вот я иду по улицам Парижа  под  руку  с  посыльным,  задевая
плечами мужчин и женщин, и никто из них ни разу не посмотрел на меня  второй
раз. К счастью. Я подумала, что они сказали бы, что они сделали бы, если  бы
кто-нибудь неожиданно узнал королеву. Но  именно  об  этом  я  и  не  хотела
думать.
   Как мало я  знала  о  нашей  столице!  Узкие  и  тихие  улочки  были  мне
незнакомы. Я только и знала дворцы, оперу, театры...
   Мой сопровождающий неожиданно дернул меня в сторону - к нам  приближалась
карета, а впереди шли факельщики в ливреях Лафайета. Мы быстро  отступили  в
тень. Я опустила голову, но через вуаль  видела  генерала.  Было  мгновение,
когда он, знавший меня очень хорошо,