глубокая
меланхолия. Иногда он проводил в постели  весь  день.  Это  было  верным
признаком приближающегося  безумия.  В  полночь  его  вдруг  переполняло
неистовое веселье, он будил друзей - не поэтов, а других -  и  требовал,
чтобы они следовали за ним. Он заставлял их надевать  маски  и  брать  в
руки горящие факелы. Его вид тогда внушал тревогу - глаза Карла сверкали
сквозь маску, рот дергался, им овладевало безумие, страсть к насилию. Он
выбирался с компанией из дворца и шел в дом одного из  своих  приятелей,
которого избивали до потери  сознания.  Такое  времяпрепровождение  мало
подходит тринадцатилетнему королю Франции, думала Катрин.
   Если  не  было  вечеринки  с  бичеванием,   он   охотился   с   таким
безрассудством, что никто не мог сравняться с королем. Он хлестал коня и
собак с той же яростью,  что  и  друзей.  Более  безобидным  проявлением
безумия была игра в кузнеца - он бил по железу до изнеможения.
   Затем Карл снова превращался в нормального  человека;  он  становился
мягким, любящим, податливым; всегда казалось,  что,  придя  в  себя,  он
почти не помнил о своих ужасных выходках.
   Что следует делать с таким сыном? Катрин не ломала голову  над  этим.
Она знала ответ. Она не хотела, чтобы Карл  оставался  на  троне,  когда
Генрих сможет занять его. Поэтому она смотрела сквозь пальцы на приступы
сумасшествия. Скоро периоды спокойствия станут  более  короткими,  потом
исчезнут совсем. Кем будет тогда  Карл  Девятый  Французский?  Маньяком!
Маньяков следует ликвидировать; им нельзя иметь потомство.  Это  даже  к
лучшему; кое-кто ждет освобождения французского трона.
   Вопреки стараниям воспитателей Карл почти не  проявлял  склонности  к
сексуальным извращениям. Он не был похотлив и влюбчив. Он не походил  ни
на Марго - за этой распутницей требовался глаз да глаз  -  ни  на  юного
Генриха де Гиза, ни на маленького грубияна Генриха Наваррского. Эти трое
скоро станут настоящими сластолюбцами. Нет! Он отличался от них, а также
от своего  брата  Генриха.  Его  чувство  к  Марии  Стюарт  было  вполне
нормальным, здоровым; похоже, что искусное наставничество извращенцев не
дало желаемого результата.
   Ничего! Карл становился все более  неуравновешенным;  каждый  приступ
безумия отнимал у него физические и душевные силы.
   Раздумья Катрин о короле были прерваны прибытием гонца. Она  увидела,
как он въехал во двор - топот копыт тотчас заставил ее подойти к окну.
   Что-то готовилось. Гиз взял Орлеан. Это было причиной того, что везде
виднелись цвета де Гизов. Она разыграет великое ликование -  необходимо,
чтобы католики считали ее их единоверцем. Она вернет себе  их  уважение,
они снова поверят ей, доброй католичке.
   Она спустилась, чтобы встретить гонца; его лицо было мрачным; он явно
принес весть не о победе.
   - Какие новости? - спросила Катрин.
   - Печальные, мадам, - ответил он. - Мой господин герцог ранен. Он при
смерти.
   Марго находилась рядом с матерью. Эта девочка не  ведала,  что  такое
сдержанность. Она бросилась к гонцу, вцепилась в его рукав.
   - Он жив! Он не должен умереть! Генрих этого не  вынесет.  О,  мадам,
моя мама, мы должны послать... хирургов... мы должны...
   - Успокойся! - приказала Катрин,  и  Марго  в  страхе  перед  матерью
забыла о своем волнении за отца мальчика, которого она любила.
   - Расскажите мне все, - попросила Катрин.
   - Мадам, мой господин  герцог  объезжал  с  инспекцией  войска  перед
возвращением в  замок  к  жене.  Сражение  закончилось,  и  он  был  без
доспехов. И тут из-за забора выстрелили. Мой господин упал без  сознания
на землю. Мы доставили его в замок, но он истекает кровью... мадам.
   - Мы должны послать хирургов! - закричала Марго.  -  Немедленно.  Да,
немедленно. Нельзя терять время.
   - Убийцу поймали? - спросила Катрин.
   - Да, мадам.
   - Кто он?
   - Полтро де Мерей.
   - Важно лишь то, успеем ли мы спасти герцога, - закричала Марго.
   - Я  немедленно  отправлю  к  нему  хирургов,  -  сказала  Катрин.  -
Возвращайтесь к герцогу и передайте ему, что помощь близка. Я пошлю моих
лучших хирургов, спасти герцога.
   Марго повисла на руке матери.
   - О, спасибо... спасибо тебе. Мы должны спасти герцога.
   Катрин сжала руку дочери так сильно, что  Марго  едва  не  закричала.
Сдержавшись, она позволила увести себя.
   Катрин отвела ее в свои покои и заперла в приемной.  Марго  легла  на
диван и заплакала. Отец Генриха ранен, возможно, он умрет.  Она  боялась
матери - Катрин считала дурным тоном проявление чувств  и  могла  сурово
наказать дочь. Но сейчас Марго думала лишь о Генрихе,  которого  безумно
любила, о его преданности отцу, о горе, которое постигнет мальчика, если
герцог умрет.
   Катрин говорила со своим хирургом тихо, почти не  раскрывая  рта.  Он
знал, что от него требуется в отношении герцога де Гиза. Он  должен  был
поехать  к  великому  воину  и  помочь  ему  так,  как  это  сделала  бы
королева-мать, если бы обладала нужным умением и могла бы отправиться  к
раненому вместо врача.
   Хирург поклонился и ушел. Вскоре он уже скакал во весь опор в Орлеан.
   Катрин подошла к дочери и собственноручно высекла ее.
   - Тебе уже  десять  лет!  -  сказала  она.  -  Ты  ведешь  себя,  как
невоспитанная крестьянка.
   Марго не смела уклоняться от ударов матери, как она делала с другими.
Она лежала, вздрагивая от боли, но душа девочки  не  ощущала  ее;  Марго
молча молилась: "Святая Дева, не дай отцу Генриха умереть. Ты не  можешь
причинить такое горе Генриху. Герцог не просто его отец, он - величайший
человек Франции. Святая мать, спаси герцога".
   Катрин не молилась ни Богу, ни Святой Деве.  Но  она  тоже  думала  о
герцоге. Видела перед собой его  красивое  лицо  со  шрамом,  искаженное
гримасой страдания; в надменных глазах человека,  которого  она  считала
своим главным врагом, таилась близкая смерть.
 
*** 
 
   Марго ехала верхом рядом с красивым юношей, который был теперь главой
дома Лорренов, и беззвучно плакала.
   Он был так красив, этот Генрих де Гиз; светлые вьющиеся волосы являли
разительный контраст с его мужественным лицом и отличной фигурой. В  нем
уже проявлялись черты мужчины, которым он  обещал  стать.  Марго  хотела
утешить  его,  сказать  ему,  что  принимает  беду  Генриха   как   свою
собственную, что так будет всегда.
   - Говори об этом, Генрих, - сказала она. - Говори, мой дорогой.  Тебе
станет легче.
   - Почему это должно было случиться с ним? - спросил Генрих. -  Думаю,
тут пахнет заговором. Я не успокоюсь, пока не  увижу  убийцу  мертвым  у
моих ног.
   - Убийца умер ужасной смертью, Генрих. Его подвергли  пытке.  Приятно
сознавать, что убийца Меченого мертв.
   - Мой отец не был отмщен так, как это сделал бы я, - сердито  заметил
Генрих. - Этот жалкий простолюдин был лишь орудием других. Я не  считаю,
что месть состоялась. Я знаю, что он сказал под пыткой. Знаешь, кого  он
обвинил?
   - Колиньи. - Глаза Марго сверкнули.  -  Доброго,  набожного  Колиньи!
Именно его обвинил Полтро де Мерей.
   - Этот негодяй -  истинный  убийца  моего  отца.  Мерей  сказал,  что
Колиньи заплатил ему за убийство. Для меня этого достаточна.
   - Но Колиньи сказал моей матери, что он дал ему эти деньги на покупку
коня, а не в качестве платы за убийство, - заявила Марго.
   Генрих вонзил шпоры в бока лошади и ускакал вперед, чтобы  скрыть  от
Марго свои слезы. Он никогда не забудет, как несли отца;  его  великого,
благородного отца, которого он боготворил. Он не мог думать о  том,  как
некогда  самоуверенный,  грозный  человек  лежал  на  носилках,  истекая
кровью, не  в  силах  четко  говорить.  Генрих  поклялся  тогда:  "Я  не
успокоюсь, пока не увижу перед собой труп убийцы. Я буду презирать себя,
если не добьюсь этого". Это было торжественным обещанием. Кто его  враг?
Он мог догадаться об этом. Гаспар де  Колиньи,  добродетельный  человек,
якобы давший Полтро де Мерею деньги на покупку коня.
   Хитрый дядя Генриха, кардинал Лоррен, серьезно поговорил с мальчиком.
   - Генрих, мой племянник, не забывай  о  том,  что  это  означает  для
тебя... для нашего дома. Ты - его гла-ва. Ты горяч, молод  и  несдержан.
Гаспар де Колиньи - главный враг  нашего  рода.  Он  -  лидер  еретиков.
Генрих, мой дорогой племянник, мы должны защищать нашу веру и  наш  дом.
Кто знает, может быть, когда-нибудь принц Лоррен  сядет  на  французский
трон. Вдруг  это  будешь  ты,  мой  племянник?  Твой  отец  был  великим
человеком, сильным и отважным.  Могущественнейшим  во  Франции.  Сказать
тебе, почему? Потому что он обладал редкой выдержкой и осторожностью; он
знал, когда следует действовать, а когда, и это важнее, - нет. Мы должны
следовать его примеру. Подражай во всем отцу. И  тогда,  племянник,  кто
знает? Валуа? Бурбоны?
   Кардинал засмеялся.
   - Дорогой племянник, кажется, ты такого же мнения  об  этих  принцах,
что и я.
   - Дядя, - сказал юный  Генрих,  -  вы  правы;  но  я  хочу  одного  -
отомстить за отца.
   - Ты отомстишь за него наилучшим образом, сделав то, что он  ждал  от
тебя. Будь спокоен - когда придет время, мы не пощадим убийцу.  Оно  еще
не настало, но, клянусь тебе, ты успеешь увидеть труп адмирала  у  твоих
ног. Ты сможешь пнуть его.
   Генрих закрыл лицо руками, забыв о мести, забыв о короне, помня  лишь
человека, которого он любил сильнее, чем  кого-либо  на  свете,  включая
Марго, и которого потерял навеки.
   Марго подъехала к нему.
   - Генрих, - крикнула она, - не стесняйся своих слез. Посмотри! Я тоже
плачу. Я люблю тебя, Генрих, твое горе - мое горе. Мы поженимся,  и  так
будет до конца наших дней.
   Он сжал ее руку; они поехали рядом.
   - Ненавижу Колиньи, - сказал Генрих, не в силах  прекратить  разговор
на эту тему.
   - Я - тоже, - промолвила Марго.
   - Он признал, что слышал, как обсуждали план убийства. Признал,  что,
будучи осведомлен о  нем,  ничего  не  сделал.  Правда,  это  похоже  на
Колиньи? Он такой правильный, добродетельный... не может соврать.
   - Он ханжа и еретик! - заявила Марго.
   - Он сказал: "Слова, которые я произношу в свою защиту, не  означают,
что я сожалею о смерти господина де Гиза.  Провиденье  не  могло  лучшим
образом послужить королевству и Церкви Божьей; оно сотворило  благо  для
меня лично и моего дома". Таковы были его слова.
   - Он умрет за них, - сказала Марго.
   - Да, умрет! Пусть мне придется ждать этого годы, но именно моя  рука
вонзит кинжал в его сердце.
   Юную пару узнавали на улицах города. Пожилая торговка закричала:
   - Да здравствует молодой герцог де Гиз!
   Другие подхватили крик: "Гиз! Гиз!"
   Их лошадей окружила толпа. Марго с гордой улыбкой смотрела на  людей.
Она видела в их глазах восхищение эффектной фигурой  юноши;  он  обладал
красотой, которой поклонялись  парижане.  Возможно,  они  думали  об  их
короле, подверженном  безумным  припадкам,  или  о  его  брате  Генрихе,
который мог когда-нибудь стать королем. Да, Генрих  был  красив,  но  он
имел удлиненные, хитрые глаза Meдичи и  говорил  в  итальянской  манере;
этот женственный юноша  носил  серый,  бусы  и  экстравагантные  наряды.
Возможно, они думали о Эркюле, маленьком принце со следами оспы на лице.
Это были дети итальянки, хоть их отцом и являлся славный король  Генрих.
Но этот мальчик  с  мужественной  красотой  внушал  парижанам  любовь  и
восхищение. К тому же его горе трогало их. Его отец -  кумир  Генриха  -
был недавно убит.  Люди  радовались,  видя  юного  де  Гиза  в  обществе
принцессы из королевского дома. Со слезами на глазах и любовью в сердцах
они приветствовали молодого герцога де Гиза и принцессу Марго.
   Генрих унаследовал у отца умение вести себя в подобных ситуациях.
   Он снял шляпу и обратился к толпе:
   - Добрые люди Парижа, дорогие горожане, всегда любившие  и  уважавшие
моего отца и наш дом...
   Его голос слегка дрогнул, и кто-то крикнул:
   - Да хранит тебя Господь!
   - Мой отец, - продолжил Генрих, - мой благородный отец лежит теперь в
могиле; но знайте, что я не позволю убийце оставаться на свободе.
   Толпа  ликующе  зашумела.  Чувствительные  парижане  восторгались  их
маленьким герцогом.
   - Власть - в ваши руки! - кричали они. - Да сохранит вас Господь. Вся
власть - Лорренам. Гиз! Гиз!
   Многие подходили к мальчику  и  целовали  ему  руку,  словно  он  был
королем Франции.
   Когда они с Марго въехали за ограду дворцового парка,  Генрих  слегка
улыбался, Марго ликовала; эпизод, ослабил его душевную боль.
   - О, Генрих, - воскликнула она, - как  они  любят  тебя!  Кто  знает,
может быть, когда-нибудь мы станем королевской четой Франции.
   Поднявшись в свои покои, девочка застала там мать.
   Катрин улыбалась, но Марго не доверяла ее улыбкам.  Однако  это  была
радостная улыбка - Катрин считала, что ее положение  улучшилось.  Антуан
Наваррский умер; Франциск де Гиз  умер;  она  могла  не  тревожиться  по
поводу этих людей; это было громадным облегчением. Монморанси  находился
в плену у гугенотов, Конде - в руках католиков. Да, ее дела  определенно
повернулись к лучшему. Если  бы  кто-то  устранил  кардинала  Лоррена  и
испанского посла, исчезли бы  последние  люди,  знавшие  Катрин  слишком
хорошо для ее спокойствия.
   - Ну, дочь моя, - сказала она, - ты насладилась прогулкой  с  королем
Парижа?
   Марго не знала, что  ответить.  Она  ожидала  наказания,  но  оно  не
последовало. Королева-мать продолжала улыбаться своим тайным мыслям.
 
*** 
 
   Двор Франции торжественно продвигался к испанской границе, где король
Карл и королева-мать должны были  встретиться  с  Элизабет  Испанской  и
посланником Филиппа, хитрым герцогом де Альвой.
   Они путешествовали медленно; свита состояла почти из тысячи мужчин  и
женщин; каждого знатного человека сопровождал  отдельный  эскорт.  Везли
домашнюю утварь, включая  кровати  и  кухонную  посуду,  а  также  запас
продовольствия и туалеты для торжественных церемоний. Катрин  и  два  ее
сына, Карл и Генрих, нуждались в большом гардеробе; тщеславная Марго, не
успев повзрослеть, уже становилась законодательницей моды и также  взяла
с собой много вещей.
   Генрих Наваррский ехал с ними,  часто  возле  Марго.  Почему,  думала
Марго, это был не любимый ею король Парижа, а  другой  Генрих,  юноша  с
настороженными черными глазами и заросшей по безобразной неракской  моде
головой, который не замечал, что  его  руки  порой  бывают  грязными,  и
временами переходил на грубый беарнский диалект?
   Марго смотрела на него почти презрительно, но  он  не  обижался.  Она
ничего для него не значила. Он интересовался девушками, но  если  он  не
нравился  Марго,  то  были  другие,  которым   он   нравился.   Его   не
интересовало, к какому классу они принадлежат; он одинаково относился  к
крестьянкам, торговкам, принцессам, всех  их  Генрих  Наваррский  считал
просто девушками. Если он не по вкусу Марго, французской  принцессе,  то
она является редким исключением.
   Король Карл был молчалив в пути. Он начал понимать,  что  никогда  не
женится на Марии, королеве Шотландии. Она  стала  для  него  всего  лишь
воспоминанием - красивым, но далеким, почти  нереальным;  мать  пыталась
устроить его брак с королевой Англии.  Он  не  хотел  жениться  на  этой
женщине, поскольку слышал о ней много плохого. По слухам, она была злой,
грубой мегерой. Но мать сказала, что это чепуха. Он  -  король  Франции;
если он женится на английской королеве, то станет также королем  Англии.
Ей придется жить во Франции, он сможет потребовать этого.  Они  назначат
наместника Англии, так что жизнь Карла мало  изменится,  просто  у  него
будут две короны, а не одна.
   Карлу не хотелось вступать в этот брак, но мать считала его  хорошим,
значит, он должен состояться. Иногда ему казалось, что мать хочет видеть
на троне его брата Генриха. Все, что делал Генрих, было  правильным.  Из
всех детей Катрин только один Генрих не  боялся  ее;  она  обожала  его,
хотела, чтобы он получил в жизни все.  Возможно,  она  желала  устранить
Карла, отправить его в Англию, чтобы брат Генрих поднялся на французский
трон! Карл не был в этом уверен, но его мучили подозрения.
   Он хотел воспротивиться  браку  с  англичанкой.  Английская  королева
тоже, кажется, не желала этого союза, как и ее посол, долго беседовавший
с Карлом и Катрин. Ехавший в составе огромной  процессии  Карл  все  еще
слышал голос матери,  вкрадчивый  и  настойчивый,  видел  холодное  лицо
английского посла.
   "Первым препятствием, по-вашему, является возраст моего сына. Но если
королева Элизабет смирится с ним, я смирюсь  с  возрастом  королевы".  -
сказала его мать, и Карл произнес то, что ему велели:  "Я  надеюсь,  что
нашей госпоже мой возраст понравится  так  же,  как  мне  нравится  ее".
Английский посол заявил, что королева  никогда  не  согласится  жить  во
Франции. "Ее королевством может управлять наместник",  -  заметила  мать
Карла. "Англичане не будут подчиняться наместнику, к тому же наместники,
как считает моя королева, часто становятся слишком самоуверенными".  "О,
- вздохнула Катрин, - моя дорогая  сестра  Элизабет  уже  называет  себя
королевой Франции, но сейчас это только слова. Этот брак  сделал  бы  ее
настоящей королевой Франции". Посол напугал Карла, обратившись к нему  с
английским акцентом, придававшим французскому языку  комичное  звучание;
он словно стыдился языка своих собеседников. "Если бы вы были старше  на
три-четыре года, если бы вы видели королеву и были влюблены в нее, я  бы
не удивлялся  этой  спешке".  Карл,  чувствуя  на  себе  взгляд  матери,
ответил: "Но я на самом деле люблю ее".  Английский  посол  улыбнулся  и
заявил с прямотой, которой  так  гордятся  британцы:  "Ваше  Величество,
юноша вашего возраста не может знать, что такое любовь". Карл  пришел  в
ярость.
   Он обрадовался, когда беседа закончилась. Его ждала приятная  встреча
с сестрой. Он не видел ее пять лет. Тогда она грустила, уезжая из родной
Франции в чужую страну, к мужу, которого она никогда не видела.
   Браки людей королевской крови часто сопряжены с  трагедией,  особенно
для  принцесс;  выходя  замуж  за  иностранцев,   они   теряют   родину,
национальность. Его сестра Элизабет была теперь испанкой.
   Он надеялся, что переговоры с Англией закончатся безрезультатно.  Кто
знает, может быть, когда-нибудь состоятся переговоры с Шотландией. Тогда
он сможет сказать честно: "Я люблю королеву Шотландии".
   Они ехали дальше, останавливаясь по дороге в разных замках, где в  их
честь устраивались банкеты, балы и маскарады.
   Марго получала от этого  удовольствие,  сожалея  лишь  об  отсутствии
Генриха де Гиза. Однако  она  могла,  не  таясь,  поддразнивать  Генриха
Наваррского. Она покритиковала его манеру ездить верхом.
   - Ты делаешь это, как крестьянин, - сказала она ему.
   - Я обгоню тебя.
   - Когда-нибудь мы посоревнуемся.
   - Давай сейчас, - предложил он.
   - Сейчас я не хочу.
   - Послушай, ты сама сказала это. Давай проверим.
   - И нарушим процессию? У  тебя  манеры  крестьянина.  Тебя  не  учили
этикету в Нераке?
   - Я учусь  тому,  что  мне  полезно.  -  Генрих  Наваррский  сверкнул
глазами.
   Отдохнув в очередном замке, они отправились на охоту; Генрих напомнил
Марго о брошенном ему вызове.
   Марго заколебалась, оценивая силу мальчика.  Он  понятия  не  имел  о
галантности. Генрих де Гиз не сделал бы такого предложения принцессе.
   - Я не хочу скакать с тобой наперегонки. Ты мне не нравишься.
   Генрих рассердился; он заявил,  как  настоящий  прямодушный  уроженец
Беарна:
   - Тебе придется полюбить меня, потому что когда-нибудь я стану  твоим
мужем.
   - Не смей говорить мне такие вещи.
   - Я всегда буду говорить правду.
   Марго  лукаво  улыбнулась;  она  знала,  что  одной  из  целей  этого
путешествия к испанской границе  было  возобновление  переговоров  о  ее
браке с  доном  Карлосом,  а  также  о  женитьбе  ее  брата  Генриха  на
вдовствующей сестре короля