. Но послушайте  меня,  Нелли.  Не  предъявляйте  сейчас
никаких  требований  королю.  Способствуйте  его  покою.  Смейтесь   в   его
присутствии. И его постарайтесь смешить. Он будет приходить к вам в  поисках
покоя, как корабль приходит в гавань. Косоглазая красотка не будет злиться и
бушевать, как это делала Барбара, - и все же, я думаю, он будет нуждаться  в
тихом пристанище.
   Какое-то время Нелл молчала. Затем она  взглянула  на  красивое,  носящее
следы разгульной жизни лицо милорда Рочестера и произнесла:
   - Я не могу понять, милорд, почему вы так добры ко мне?
   Рочестер зевнул. Потом ответил:
   - Объясните это, если угодно, моей неприязнью к косоглазой красотке, моим
желанием обеспечить его величеству покой  и  общество  самой  очаровательной
дамы в Лондоне, а также тем, что мне доставляет удовольствие помогать  столь
остроумной особе.
   - Что бы ни было причиной, - сказала Нелл, - я  последую  вашему  совету,
милорд, - по возможности. Но еще с тех дней, когда я сидела  на  мостовой  в
Коул-ярде, я была не в состоянии придержать язык. И, насколько я себя  знаю,
я уверена, что буду настаивать на милостях для моего  малыша  Карла  до  тех
пор, пока он не получит титул герцога.
   - Ах! - воскликнул Рочестер. - Делайте, как знаете, Нелли. Я  точно  знаю
одно. Ничего похожего прежде никто не смел.

***

   Нелл так и продолжала  жить  в  восточной  части  Пел  Мел.  Король  стал
навещать ее реже. Уилл Чэффинч сожалел, что его кошелек не столь тугой,  как
ему бы хотелось, а у Нелл появились экстравагантные вкусы.
   Она не соглашалась одевать маленького Карла в неподобающие его  положению
наряды. Она никогда не была бережливой, и начали расти долги.
   Однажды она сказала Рочестеру:
   - Я не могу содержать моего маленького Карла  подобающим  образом  на  те
деньги, что получаю от Чэффинча.
   - Вы можете напомнить королю о его обязанностях, - предложил Рочестер.  -
Но напомните деликатно. Не подражайте Барбаре с ее запросами.
   - Я не буду подражать Барбаре, - ответила Нелл. - Но  мой  сын  не  будет
носить одежду из грубых тканей. Его кожицы будет касаться  только  шелк.  Он
будет жить как герцог. Он высокородный - и останется высокородным.
   - Нелл, я вижу по вашим глазам, что вы что-то задумали. Что  за  безумные
выходки вы вынашиваете?
   - Так как того, что мне дает Чэффинч, недостаточно, я  должна  заработать
остальное.
   - Вы собираетесь завести любовника?
   - Завести любовника! Нет, один любовник - это мое правило.  У  меня  есть
друг, король, и у нас есть общий ребенок. Мы, похоже, слишком  бедны,  чтобы
содержать его подобающим его положению образом. Поэтому я должна работать.
   - Вы.., работать!
   - Почему бы  нет?  Когда-то  я  была  актрисой  и  говорили,  что  многие
стремились в театр только затем, чтобы увидеть меня. Почему бы им  снова  не
прийти в театр взглянуть на меня?
   - Но теперь  вы  известны  как  возлюбленная  короля  и  мать  его  сына.
Королевские возлюбленные не работают. Они никогда не работали!
   А эта возлюбленная сменит моду, - сказала Нелл. - Если отец Карла слишком
беден, чтобы обеспечить ему то, что ему полагается, его мать разбогатеет.
   - Нет, Нелл! Это неслыханно!..
   -  Ничего,  с  завтрашнего  дня  об  этом  услышат.  Решено  -  завтра  я
возвращаюсь на сцену.

Глава 5

   Иаков, герцог Монмут взвинчивал себя до состояния ярости. Он вышагивал по
своим апартаментам в присутствии молодых людей, которые стремились держаться
поближе к сыну короля и готовы были одобрять все, что бы он ни делал.
   Монмут был поразительно хорош собой. Он унаследовал крепкое здоровье отца
и  яркую  красоту  матери,  в  то  же  время  в  его  внешности  проявлялось
несомненное сходство со Стюартами, так что ни у  кого  не  могло  возникнуть
сомнения, сын ли он короля. Всем было  известно  о  привязанности  короля  к
этому молодому человеку,  о  его  безграничном  терпении,  о  том,  что  ему
прощались многие вольности, ибо нельзя не признать, что  Монмут  заносчив  и
весьма гордится тем, что в нем течет королевская кровь. Тем не менее он  был
весьма недоволен судьбой, наделившей его положением незаконнорожденного сына
столь чадолюбивого отца.
   Его не покидала надежда, что наступит  день,  когда  король  объявит  его
своим законным наследником. Среди окружающих его людей многие говорили,  что
так оно и будет, ибо все беременности королевы  кончались  выкидышами,  а  в
стране росло недовольство религиозными настроениями брата короля.
   Иаков, герцог Йоркский, находился под подозрением.  Он  не  объявил  себя
католиком открыто, но то, что он не посещает  церковь,  свидетельствовало  о
его сомнениях в отношении религии. Слухи множились. Монмуту  и  его  друзьям
оставалось лишь способствовать их распространению.
   Тем временем Монмут предавался удовольствиям. В  этом  отношении  он  был
ненасытен. Он, как и его отец, увлекался женщинами, однако, ему  не  хватало
добродушной терпимости его отца. Карл  не  заблуждался  относительно  своего
положения, Монмут же, напротив, считал  себя  пупом  земли.  Карлу  не  было
необходимости приукрашать свою сущность, потому  что  все  его  предки  были
королями Шотландии, Англии и  Франции.  Его  происхождение  было  безупречно
королевским. Монмуту же приходилось помнить не только  о  своих  предках  со
стороны отца, но и по материнской линии; и хотя он был сыном короля,  многие
утверждали, что ему никогда не носить королевской короны. У него было жгучее
желание убрать с дороги всякого,  кто  окажется  на  пути  его  честолюбивых
желаний. Это обстоятельство оказывало постоянное влияние на  его  жизнь.  Он
получил не самое лучшее  образование,  из  провинциального  дворянина  вдруг
превратился в  заласканного  юношу  при  дворе  своего  отца-короля.  И  эта
перемена в жизни вскружила ему голову, окончательно  лишив  его  способности
рассуждать здраво.
   Поэтому он  и  метался,  бушевал,  заносился  и  таким  образом  приобрел
множество врагов, а те, кто ходили у него  в  друзьях,  по  сути  были  либо
врагами герцога Йоркского, либо надеялись на благосклонность короля, так как
он любил сына.
   Все время Монмута уходило на гадалок, на заботы  о  своей  внешности,  на
поиск рецептов по уходу за кожей,  по  сохранению  белизны  зубов  и  блеска
черных волос, так великолепно контрастировавших с его нежной светлой  кожей.
Его привлекала военная служба. Он хотел бы прославиться на  этом  поприще  и
осуществить великие завоевания. Он представлял себя  проезжающим  по  улицам
Лондона в ореоле военной славы, ему казалось, что в этом случае народ оценил
бы его  по  достоинству  и  вместе  с  криками  "Долой  католика  -  герцога
Йоркского" раздавались бы крики "Да здравствует протестант - герцог Монмут!"
   Уже семь лет он был женат на  миниатюрной  герцогине  Бакли,  шотландской
наследнице  очень  большого  состояния,  которую  отец  выбрал  для   своего
обожаемого  Джемми.  Монмуту  было  тогда  четырнадцать   лет;   Анне,   его
малютке-невесте, - двенадцать. Он часто  вспоминал,  как  его  любящий  отец
веселился на церемонии проводов их в постель вместе, приказав тем не  менее,
чтобы их в ней не оставляли, так как они еще слишком молоды.
   Супружество оказалось не слишком  счастливым.  Но  Анна  Скотт  гордилась
своим положением. Монмут считал ее черствой. Она ничем  не  выдавала  своего
огорчения буйным поведением мужа, некоторые утверждали, что она тверда,  как
гранитные скалы ее родины.
   Монмут обхаживал фрейлину королевы Марию Кирке. Делал он это  не  потому,
что она привлекала его более других, но он  слышал,  что  его  дядя,  герцог
Йоркский, был увлечен этой  дамой  и  пытался  ухаживать  за  ней  своим  по
обыкновению медлительным, нерешительным образом.
   Этого  было  достаточно,  чтобы  воспламенить  юного  Монмута,  так   как
демонстрировать свое превосходство  над  дядей  стало  для  него  постоянной
потребностью. Он должен делать это постоянно, чтобы все - в том числе Иаков,
герцог Йоркский, - осознали, что, если король Карл умрет, не  имея  законных
детей, Иаковом II должен стать не Иаков, герцог Йоркский, но  Иаков,  герцог
Монмут.
   И  вот  теперь,  расхаживая   по   своим   апартаментам,   он   напыщенно
разглагольствовал со своими  приятелями  по  поводу  того,  что  он  называл
оскорблением королевской власти.
   У него находились сэр Томас Сэндис и капитан О'Брайен. Он пригласил их  к
себе с тем, чтобы они помогли ему  осуществить  безумный  план,  который  он
обдумывал. Его самые близкие друзья,  юные  герцоги  Албемэрль  и  Сомерсет,
слушали излияния Джемми, развалившись на диване у окна.
   - Отец слишком беспечен! - воскликнул Монмут. -  Он  позволяет  подданным
оскорблять себя. Что он делает?  Он  пожимает  плечами  и  смеется!..  Такое
отношение облегчает жизнь, но за нахальство следует наказывать.
   - Добродушие его величества - одна из причин, по которой подданные  любят
его, - высказал свое предположение Албемэрль.
   - Король должен быть королем! - самоуверенно возразил Монмут.
   На это никто ничего не ответил.  Монмут  как  обожаемый  сын  имел  право
критиковать своего отца, у них этого права не было.
   -  Слышали  ли  вы,  приятели,  что  сказал  этот  дерзкий   Ковентри   в
парламенте?
   На этот вопрос ответом было молчание.
   - И что такое этот  Джон  Ковентри?  -  продолжал  юный  герцог.  -  Член
парламента от Уэймута! А что такое Уэймут,  скажите  мне,  пожалуйста?  Этот
никому не известный господин из провинции  критикует  моего  отца  -  и  это
сходит ему с рук! А все потому, что отцу лень наказывать его.  Убежден,  что
это оскорбление королевской власти; и если отец  отказывается  отплатить  за
него, это должен сделать сын.
   Герцог Албемэрль нерешительно заметил:
   - То, что было сказано, - было сказано  в  парламенте.  А  там,  говорят,
человек имеет право говорить все, что думает.
   Монмут  резко  обернулся  к  нему,  черные  глаза  его   сверкали,   губы
презрительно скривились.
   - Право.., высказываться против своего короля!
   - Это бывало и прежде, милорд, - решился вступить в разговор Сомерсет.  -
Этот Ковентри всего лишь  предложил,  чтобы  театры  облагались  налогом  на
развлечения.
   - Такое предложение достойно деревенщины.
   - Он предложил это как средство получить деньги, в которых и с  этим  все
согласны, так нуждается страна, - сказал Сомерсет.
   - Но, дорогой мой, король нуждается  в  развлечениях.  Он  любит  театры.
Зачем же лишать его удовольствий? Театры  доставляют  его  величеству  массу
приятного.
   - Об этом и говорилось в парламенте, - заметил мрачно Албемэрль.
   - Да, - воскликнул Монмут. - И именно тогда этот Джон Ковентри - сэр Джон
Ковентри - встал с места, чтобы  спросить,  от  кого  получает  удовольствие
король - от выступающих там мужчин или от женщин.
   - Это  оскорбительно  для  короля,  что  правда,  то  правда,  -  признал
Албемэрль.
   - Оскорбление! Это заносчивость, lese majeste.  Этого  нельзя  позволять.
Всей стране известно, что королю доставляют удовольствие его актрисы. Это  и
Молл Дэвис из Герцогского театра, и  Нелл  Гвин  из  Королевского.  Ковентри
хотел оскорбить короля - и он сделал это.
   - Его величество решил не делать из этого скандала, - сказал Албемэрль.
   - Но я решил иначе, - воскликнул  Монмут.  -  Я  заставлю  этих  мужланов
осознать, что мой отец является их королем, и  любой,  дерзнувший  оскорбить
его, однажды горько об этом пожалеет.
   - Что вы собираетесь делать, ваша светлость? - спросил сэр Томас Сэндис.
   - Для того чтобы обсудить это, я и пригласил вас, мои друзья,  -  ответил
герцог.

***

   Король беспокоился. Он пришел к брату Иакову в его личные покои.
   Иаков сидел с книгой.
   "Иаков,  -  подумал  Карл,  -  такой  высокий   и   статный   -   гораздо
представительнее меня - и по-своему умный, но почему-то он такой дурак?"
   - Читаете, Иаков? - весело спросил Карл. - Что за книга?  -  Он  заглянул
через  плечо  брата.  -  "История  Реформации"  доктора  Хейлина.   О,   мои
подданные-протестанты были бы довольны, увидев, что вы читаете такую  книгу,
Иаков.
   Большие темные глаза Иакова выражали озадаченность.
   Он ответил:
   - Я нахожу много пищи для размышлений на этих страницах.
   - Перестаньте так много размышлять, Иаков, - сказал Карл. -  Это  занятие
совсем не соответствует вашей природе.
   - Вы насмехаетесь надо мной, Карл. Вы всегда насмехались.
   - Я рожден насмешником.
   - Вы читали эту книгу?
   - Я пролистал ее.
   - Она достойна большего, чем пролистывание.
   - Рад слышать это  от  вас.  Думаю,  это  означает  что  вы  стоите,  как
выразились бы мои подданные-протестанты, на правильном пути.
   - Я не уверен в этом, Карл.
   - Брат, когда я умру,  вы  унаследуете  корону.  Управление  королевством
потребует  от  вас  всех  способностей,  которыми  наградила  вас   природа.
Понадобится весь ваш ум, чтобы удержать эту корону на голове,  а  голову  на
плечах. Вспомните нашего отца. Вы забываете о нем когда-нибудь? Я - никогда.
Вы слишком  озабочены  своей  душой,  брат,  когда  ваша  голова,  возможно,
находится в опасности.
   - Какое значение имеет голова, если душа неспокойна?
   - Вашу голову видят все - красивую  голову,  Иаков,  -  голову  человека,
который однажды может стать королем. А ваша душа -  где  она?  Мы  не  можем
видеть ее, поэтому как мы можем быть уверены, что она существует?
   - Вы богохульствуете, Карл.
   - Я не религиозен, это так. Такова моя природа. У меня извращенный ум,  и
таким, как я, трудно веровать. Но отложите книгу, брат. Я должен  поговорить
с вами. О деле с Ковентри.
   Иаков мрачно кивнул.
   - Скверное дело.
   - Юный Джемми становится слишком буйным.
   - А парень этот будет жить?
   - Я молю Бога, чтобы это было так. Но эти буйные юнцы разбили ему нос,  и
парламент бурлит от возмущения.
   - Это можно понять, - сказал Иаков.
   - Я согласен и с вами и с парламентом, Иаков. Но мой парламент  недоволен
мной, а это плохо, когда парламенты и короли расходятся во  мнениях.  У  нас
есть ужасный пример. Когда я вернулся домой, я принял решение жить в мире со
своими подданными и со  своим  парламентом.  А  вот  теперь  молодой  Джемми
устроил все это. И заявляет, что защищал мое королевское достоинство.
   - Этот мальчик придает большое значение королевскому  достоинству  вашего
величества.
   И главным образом потому, что он считает, будто в нем есть и его доля.
   - Это правда, Иаков. Бывают моменты, когда юный Джемми дает мне основания
тревожиться. Парламент принял  закон,  по  которому  любой,  выбивший  глаз,
рассекший губу, нос или  язык  вассалам  его  величества  или  как-то  иначе
нанесший увечье члену парламента, должен быть отправлен на год в  тюрьму,  а
не только подвергнуться большому штрафу.
   - Это справедливо, - ответил Иаков.
   - Да, это справедливо. Поэтому мне не нравится,  что  юный  Джемми  ведет
себя подобным образом.
   - Небольшое наказание, наложенное вашим величеством, могло бы  пойти  ему
на пользу.
   - Вы правы, очевидно. Но я никогда не увлекался наказаниями, Иаков, и мне
трудно наказывать тех, кто мне так дорог, как дорог этот мальчик.
   - И все же однажды он навлечет на себя неприятности - и на вас тоже.
   - Поэтому я и хочу, чтобы вы помогли  мне,  Иаков.  Неужели  вы  двое  не
можете быть друзьями? Мне не нравится это соперничество между вами.
   - Соперничество устраивает ваш внебрачный  сын.  Он  опасается,  что  мне
достанется корона, на которую, как ему кажется, у него больше прав.
   - Боюсь, что лишь одно может сдружить вас, и  это  одно  -  мои  законные
здоровые сыновья. Чтобы ни у кого из вас не осталось надежды на корону.
   - Карл, кое-кто говорит, что вы так любите  этого  мальчика,  что  готовы
сделать его своим полноправным наследником.
   - Я люблю мальчика, это правда. - Он - моя плоть и кровь. Тысячи  мелочей
ежедневно напоминают мне об этом. Он мой сын, мой старший сын. Он красив,  и
он мне нравится. Не стану этого отрицать. Но вы," брат, сын  нашего  отца  и
мой наследник. Я никогда не сделаю Джемми законным сыном, пока есть человек,
который по праву и справедливости должен занять мое место. Если я  умру,  не
имея законного наследника, Иаков, вы унаследуете трон. Я об этом никогда  не
забываю. Сколь бы я легкомысленным ни был, тут я постоянен и тверд. Но  есть
еще один вопрос, который я хотел бы решить с вами. Речь об этом  заигрывании
с католической верой.
   - Мысли не поддаются контролю, брат.
   - Нет, конечно, но мы можем держать их при себе.
   - Я не могу фальшивить по поводу того, что я считаю истинной религией.
   - Но вы можете держать свои мысли при себе, брат. Вспомните нашего  деда,
Генриха IV. Вы такой же его внук, как  и  я.  Поразмыслите  о  том,  как  он
управлялся  со  своими  религиозными  вопросами,  благодаря   чему   страна,
пережившая  разрушительную  войну,  обрела  наконец  мир.  Англия   является
протестантской страной, так  же  твердо  протестантской,  как  Франция  была
твердо католической в дни правления нашего деда. Англия  никогда  больше  не
согласится принять короля-католика. Если вы хотите,  чтобы  в  Англии  царил
мир, когда меня не станет, вы должны воссесть на трон протестантом.
   А что, если мои  сердце  и  разум  говорят  мне,  что  католическая  вера
является истинной?
   Подавите  влечения  своего  сердца,  дорогой  брат.  Если  вы   позволите
управлять разуму, он вам скажет:  поклоняйтесь  втайне.  Оставайтесь  внешне
таким, каким вас хочет знать страна. Помните нашего деда..,  величайшего  из
королей, которого когда-либо имели французы. Он  положил  конец  гражданской
войне, потому что он, будучи  гугенотом,  прикидывался  католиком.  Оставьте
этот флирт с католической верой, Иаков.  Показывайтесь  со  мной  в  церкви,
когда  того  требует  случай.  Пусть  страна  видит,  что   вы   правоверный
протестант. В этом случае, брат, мы быстрее  покончим  с  нездоровым  ростом
амбиций юного Джемми. Поступайте так не ради меня, а  ради  себя  и  Англии,
которой вам когда-нибудь, возможно, придется править. Иаков  мрачно  покачал
головой.
   -  Вы  не  понимаете,  о  чем  просите,  брат.  Если  человек  исповедует
католическую веру, как может он идти в протестантскую церковь?
   Карл устало вздохнул.
   Потом он пожал плечами и подумал: "Иаков - дурак.., он всегда был дураком
и, есть опасения, останется им навсегда". Карл мог  утешать  себя  мыслью  о
том, что, какую бы беду Иаков ни навлек на себя, он, Карл, будет в могиле  и
его это касаться не будет.
   И он начал разговор о более счастливом предмете:
   - Как поживает ваша семья? Лицо Иакова просветлело.
   - Мария важничает, как всегда, Анна полнеет.
   - Ну-ка, проводите меня к ним. Дам  им  знать,  что  их  дядя  о  них  не
забывает.
   В  апартаментах  герцога  Карл  встретился  с  Анной  Гайд.  Анна   тепло
приветствовала его не только потому, что ее деверь был  королем.  Анна  была
умной женщиной, она и Карл всегда были добрыми  друзьями.  Анна  не  забыла,
что, когда все покинули ее вскоре после  ее  замужества,  а  Генриетта-Мария
настаивала, чтобы ее игнорировали, именно король Карл был ее лучшим другом.
   - Похоже, у вашего величества хорошее настроение, - заметила она.
   - Это от предвкушения разговора  с  вами,  -  ответил  Карл,  как  всегда
галантный даже по отношению к тучным и стареющим. - Черт побери!  Иаков  так
угрюм из-за своих святых проблем. А где же ваши дети?
   - Я пошлю за ними, - ответила Анна. - Они поторопятся прийти, узнав,  что
ваше величество здесь.
   Карл, глядя на Анну, подумал, что  она  выглядит  более  болезненно,  чем
обычно; даже ее полнота казалась нездоровой.
   Он спросил, получала ли она какие-либо известия от своего  отца,  Эдварда
Гайда, графа Кларендона, живущего в изгнании во Франции.
   -  Он  довольно  приятно  проводит  время,  -  ответила  Анна  к